Звук космоса, шум моря, трещины янтаря

      Да, на собрании, безусловно, попадало всем, особенно Кортексу. Тропи очень забавляло, когда Ука Ука снова просил несчастного доктора остаться, а потом ужасный крик сотрясал всю базу. Казалось, Кортекс совсем обленился, был себе на уме, однако, все здесь были слишком в своём уме. Когда Н.Джин снова и снова повторял Тропи, что у Кортекса бессонница - слабо верилось. И пока под его злодейский ликующий смех появлялись новые машины, а под расстроенный, теряющий контроль, ломались - его не было жалко. Казалось, что самодовольный доктор заслужил своё. Что всё так и должно было быть. Однако, что-то менялось в его лице, в его глазах, в его мимике. И смех уже звучал тише, и металл из рук сыпался звонче, а печатки стыдливо прикрывали секундные слабости с острыми предметами.       Н. Джину было позволено оставить свою "службу" Великому и Всемогущему и заниматься своими делами, а Н.Брио уже давно мог без труда посостязаться с остатками былого величия. Некогда блестевшие карие глаза, за столом становились всё тусклее и темнее.       Было странно опомниться так внезапно. Незабываемая ночь. Тогда, как путеводная звезда, свет просачивался лишь из-под одной двери. Разбуженный неясной силой, Тропи, может быть, и продолжил своё путешествие в царстве Морфея, если бы что-то не подтолкнуло его выйти из своей кабины. Свет был жёлтым, он неестественно горел, как огонь в холодной ночи. Тропи мог слиться с ней, со стенами. В этом свете его кожа, казалось, становилась ещё более тёмной и холодной. Мёртвой. Словно тень, осторожно ступая, он подобрался ближе к двери. Его брали сомнения, стоит ли смотреть, кто это. В голове была кровавая война - два мнения дрались: "Возможно это просто кто-то оставил свет" - говорило одно, "Или там действительно кто-то есть, кажется я вижу чей-то силуэт!" - говорило второе. И вправду, за дверьми, казалось, медленно плавало расплытое тёмное пятно. Впервые за столько лет в холодное сердце вернулся блуждающий где-то детский азарт. Хотелось узнать, хранить этот секрет. Тропи осторожно нажал на ручку - она легко поддалась - дверь не была заперта, и он приоткрыл её. Свет резко вонзил своё копьё прямо в сузившийся зрачок едко-зелёного глаза. Внезапно появившиеся жёлтая полоса немного согрела остывшую кожу и разницу с тьмой стало видно ещё больше. Но доктору было не до этого. Когда боль приутихла, он наконец начал различать фигуру, которая медленно шаталась по комнате.       Периодически был слышен осторожное перебирание металла и его нежное постукивание в ответ. Это напоминало мелодию ветра. Тут было всё по-другому: в противовес тёмному, узкому, холодному коридору, безжизненному, была обширная комната, залитая приятным тёплым светом, что, казалось, нежно лилеял всё вокруг. Это была мастерская, в ней стоял уже новый каркас прямо в самом центре, а по периметру - столы с инструментами и чертежами. Шатаясь взад-вперёд, там находился Кортекс. Его кожа была бледной, но даже так почти сливалась с окружением. Казалось, что его тело источает невидимое тепло, было достаточно лишь взглянуть на него. Но что-то было не так. Почему это больше так не забавляло? Почему Тропи вообще заметил это? Почему именно сейчас? Всё это было так странно. Хотелось мысленно схватиться хоть за какую-нибудь здравую мысль, и это было то, что ударило в его голову так же резко, как и свет, когда он заглянул за дверь.       Бледный, измученный с впалыми щеками, на лице не было видно и капли былого азарта и уверенности в себе. Тёмная карие глаза были похожи на две бездны, образовавшиеся на месте, где когда-то теплилась яркая душа. Как старое опустелое гнездо, только очень-очень глубокое и неприступное. На волосах и бороде, где-то в глубине горели пряди серебра. А внешние стороны кистей были разлинованы засохшими царапинами. Синяки под глазами перебрались и к векам, усилив свой оттенок. Казалось, что это были тени, тёмно-коричневого цвета сверху и грязно-фиолетового снизу. На нём не было халата и не было перчаток, в чёрной, обрисовывающей фигуру, одежде, с закатанными рукавами тело казалось достаточно грозным, готовым дать отпор, но в то же время необычайно хрупким. Мучаясь перед чертежом, его руки всё ещё иногда подавали признаки разумной жизни, словно бессознательно сокращаясь, царапая покрытие стола, завя на помощь, но, понимая, что никто не придёт и не спасёт их, снова расслаблялись и начинали водить пальцем по чертежу, чтобы помочь уставшим глазам сфокусироваться. Потом он медленно разворачивался, плавно подплывал к каркасу и что-то сверял, мерил и подкручивал. Потом снова обходил его вокруг, и снова подходил к чертежу. Инструменты в его руках периодически менялись или вовсе откладывались на отдельный стол, а потом неизбежно брались снова. Всё это было циклично и повторялось из раза в раз вот уже сколько дней и ночей, сколько лет.       Было очень больно и грустно наблюдать за этим, даже для Тропи. Зная, какая вселенная горела когда-то в этих глазах и какой яркий смех раздавался каждый раз, когда они смотрели свысока, когда эти руки хватали рычаги управления и умело двигали их, чтобы добиться своей цели.       Время было позднее, очень позднее. Дыхание в небольшой груди иногда сбивалась или вовсе останавливалось. Иногда Кортекс посматривал в окно, где мерцали звёзды. Не верилось, что Н. Джин был прав. Не верилось, что он мог так пренебрежительно обходить с собой ради невыполнимой цели. Тропи был уверен, что коллега понимала это, но вот они здесь, и Кортекс стоял перед каркасом уже несколько дней не смыкая глаз зная, что всё будет повторяться вновь и вновь. Но он брал в руки инструмент и снова подходил к машине надеясь, что именно в этот раз у него всё выйдет. Где-то там в той ужасающей бездне горела пылинка, которая когда-то, в нашем мире, взорвалась и создала Вселенную. Как такая мысль снизошла на Тропи, он никогда не узнает, но осознание того, что всё ещё можно изменить не заставило его долго ждать. В груди бились часы, время идёт, и оно никогда и никого не будет ждать. Оно бесценно и неумолимо.       Тонкие холодные пальцы надавили на дверь. Она бесшумно отворилась, освещая в дверном проёме высокую фигуру. Его мозг не знал, что делать дальше, сердце несло как-то само собой, это было в новинку и очень небезопасно для доктора, но его лицо выглядело решительно, как и всегда, как и само время. Его тонкие брови еле заметно сдвинулись к переносице, а острые глаза медленно следили за незамечающим их силуэтом. Всё продолжалось как ни в чём не бывало, казалось, время остановилось где-то там, и только здесь всё происходило вне его и пространства. Когда у дверей раздались несколько глухих шагов и снова остановились, затёкшая спина, наконец, с характерным уставшим хрустом выпрямилась, а плечи, как крылья, расправились, словно были готовы вот-вот свестись сзади, за спиной. Голова приподнялась и резко обернулась. Кажется, сам Кортекс не был готов к такой реакции, сознание было заторможено, его глаза не сразу сфокусировались на вошедшем, мысли где-то витали. Тропи приходилось не раз видеть этот удивлённый взгляд, потому его глаза остановились чуть ниже. Из-под бороды доктора было видно, что его рот был немного приоткрыт, это выглядело достаточно мило, в чём Тропи не мог заставить себя признаться. Пухлая, немного искусанная во время работы, нижняя губа, отливавшая немного синим оттенком, открывала вид на ровные белоснежные зубы. На самом деле прошло, верно, пару секунд, но для обоих казалось - вечность, когда, наконец, Кортекс пришёл в порядок и закрыл рот. Тропи тоже оторвался от своего занимательного занятия и сделал ещё несколько шагов в сторону доктора. Его взгляд был холодным, он старался выглядеть убедительно, но в его голове метались мысли, он не знал как начать, не знал как объяснить свои эмоции, он не знал, чего хочет от доктора, он не знал, что вообще делает здесь. Кортекс ещё немного померил его уставшим, злостным взглядом, а потом снова переключился на чертёж. Это было что-то новое и такое странное. Тропи вспоминал, что Кортекс всегда начинал говорить первым, гнал его, они ненавидели друг друга, и продолжали это делать, но сейчас мужчина и бровью не повёл. Он лишь взглотнул - он приготовился к разговору, его губы немного поджались, а потом снова расслабились, а кадык слабо дёрнулся. Глаза секундно посмотрели куда-то в пустоту, а потом постарались снова сосредоточиться на изображении. Его маленькое тело (особенно для Тропи) стояло в небольшом напряжении, он был готов дать отпор. Он пытался вернуться к работе, но думал только о присутствии незваного гостя.       Складывалось такое впечатление, словно доктор почти не дышал, он замер, как будто остановилось время, которое не запустить вновь даже Тропи. Казалось, что так может продолжаться бесконечно.       Наконец, переборов себя, Тропи начал издалека:       - Ты знаешь сколько сейчас время?       Его осипший от сна голос совсем не был похож на тот, которым он обычно разговаривал, так, что даже сам доктор не узнал его. А в ответ тишина. Голова Кортекса немного повернулась, на шее поднялись, выделяясь впадинами, её мышцы, глаза тоже смотрели под углом от чертежа, он фокусировался боковым зрением на стоящий неподалёку фигуре. Его губы снова дрогнули, скорее всего он хотел что-то сказать, ответить, но тут же передумал. В комнате стояла гробовая тишина и, наверное, если немного напрячь слух, то можно было бы услышать звук космоса прямо здесь       - Третий час ночи. - ответил на свой же вопрос Тропи, не дождавшись более ни звука, ни движения в свой адрес, - Позднее время.       Тропи уже было набрал воздух в лёгкие, чтобы продолжить свой монолог, он знал, что не услышит ничего в ответ, как вдруг, подобно выстрелу, его перебил голос, ещё более хриплый и низкий, который словно прокашлялся после многочасового молчания:       - И?       Кортекс не шелохнулся, будто бы это сказал совсем не он, может Тропи просто почудилось? Доктор стоял в той же позе, в которой замер несколько секунд назад. Тропи от неожиданности немного помолчал, чтобы подумать, что дальше. Он нахмурился ещё больше и сделал ещё пару шагов в сторону доктора:       - В это время не следует сидеть за работой.       - Тебе какое дело?       Резкие, низкие, хриплые, грубые ответы, выдавленные из уставшей, тяжело поднимающийся почти на каждом слове, груди, обескураживали и злили одновременно. Тропи боролся с желанием просто схватить этого упрямца за шкирки, показать ему не на словах, а на деле. Ему было не просто жалко Кортекса, но и некое чувство, кажется, забота, просыпалась в его груди. Почему именно к этому человеку? Человеку ли. Почему именно сейчас? Пожалуй, ответ на этот вопрос Тропи знать не хотел. Назревал бой, жестокий бой. Убедить Кортекса в чём-то было тяжело, особенно, когда он не прислушивался ни к чьему мнению, особенно, когда это был не тот Кортекс, но, кажется, теперь на нынешнюю ночь у Тропи было только одна задача.       Тропи вздохнул, не громко, но, пожалуй, достаточно проницательно. Кортекс снова перевёл глаза куда-то на чертёж и, упрямо ткнув себе пальцем, куда следует смотреть, собрал остатки сил, чтобы больше не обращать внимания на тревожащего его "гостя".       - Ты знаешь, - Тропи понизил голос, - ты бы мог и завтра продолжить.       Снова молчание. Снова упрямство. Брови Кортекса подрагивали в напряжении на переносице. Он старательно водил пальцем по чертежу там, где должен был что-то осознать. Он держался на волоске. Смирение было лишь тонким покровом, закрывающий взор свирепой Ярости. Она металась, а Тропи пытался схватить это полотно, чтобы сорвать его. А Кортекс...он всё уворачивался.       - Куда спешить? - понимал ли он? - У тебя полно времени. - думал ли он?       "Вряд ли", отвечал себе Кортекс: "Вряд ли..."       Его руки сжались в кулаки, верхняя губа поднялась, содрогаясь от ненависти и боли. Ярость сорвалась, вот только стоило ей напасть, как она тут же обломала рога о бессилие и немощь. Её не было больше, только усталость сжимала горло, душила. Позвоночник, как стержень, застыл в одном положении, всё тело сократилось до боли. Пару капель упал на чертёж, следы от них на щеках щипали кожу, в горле перехватило - там застрял крик. Наконец, в тишине, вздохнуть получилось рвано, еле проталкивая в грудь воздух. Этот звук заводил ещё больше, как красная ткань для быка. Зубы сжались так, что, казалось, вот-вот треснут. Губы непроизвольно сокращались, а на ладонях от ногтей появились кровоподтёки. Почему он не понимает? Почему никто не понимает, что нет выхода? Может быть он был для них, но не для него.       - Я не хочу возвращаться туда. - Это были словно последние рваные слова. Так хотелось сжаться и спрятаться, но, - Мне некуда больше идти. Теперь я нигде не нужен.       Им не интересно. Они не хотят знать правду. Что толку объяснять? Грудная клетка всё предпринимала попытки развернуться, но, словно упираясь, застревала и безвольно опускалась вместе с плечами. Это было больно. Очень больно.       - Кто-       - Ты! Ты действительно не понимаешь! Это последнее, чем я могу заниматься! То, чем я занимаюсь сейчас! Мне страшно возвращаться туда! Я не хочу возвращаться туда! Но и здесь оставаться опасно! Я что-то обязан. Мне что-то нужно сделать. Ничего не успеваю. Я не могу найти выход. Больше нет.       Он повернул голову, его зрачки сузились до чёрных точек, яркие, раньше карие, но сейчас неестественно жёлтые глаза блестели на свету как фликеры. Его голос скакал, то срываясь на крик, то утихая до рваного шёпота. Это было так странно, он напоминал сумасшедшего и сам понимал это, и только Тропи тогда мог представить, о чём он говорит.       "Мне не нужна помощь, мне не нужна помощь, не нужна, не нужна...", Этот шёпот, эта мантра, молитва едущего с катушек. Момент, которой Тропи не забудет никогда. Сумасшедший взгляд в пустоту, руки, уцепившееся до побеления костяшек в край стола и почти безжизненные бледные губы, которые еле шевелясь произносили одинаковые звуки: "мне не нужна помощьмнененужна".       Был ли это Кортекс тогда? Или это был тот, кто всё это время разговаривал через замочную скважину с Тропи? За пару шагов доктор преодолел расстояние, разделяющее его и кого-то, кто произносил всё те же слова и, схватив его за плечи, резко развернул к себе. Уцепившись в них, немного приподняв, Нофариус тряханул несколько раз учёного.       Прошло буквально пару мгновений, как наконец тело Кортекса немного обмякло, изредка содрогаясь в чужой хватке. Тропи даже не успел сказать что-нибудь своим хриплым, срывающимся от волнения, голосом. Ноги Нео подкосились, и всё, что удерживало его в сознании и на весу, был только Тропи. Сколько времени они знали друг друга, сколько ненавидели, но Кортекс доселе никогда не знал эту осторожную, однако надёжную манеру доктора физически влиять на других.       И вот, кажется, шёпот ослаб. Чёткие слова превратились снова просто в содрогание губ. Глаза приобрели некоторую осмысленность, зрачки немного увеличились. Они смогли сдвинуться и подняться выше. Неуверенно. Рывками. И тогда Тропи наконец смог по настоящему увидеть того, кто всегда скрывался под именем "Нео", кто скрывался под маской самовлюблённого, немного глупого, неудачливого доктора, что всё не оставляет надежды выиграть когда-нибудь, достичь целей, найти то, о чём уже сам не помнит. А на деле разница между ним и настоящим Нео была настолько колоссальна что этим пугала. С Нео, что своим редким появлением не давал так просто относиться к этому человеку, что в последний момент напоминал о себе и не позволял больше забыть, заставляя копать всё глубже, та его часть, за которую любили доктора. Усталый, потерявший надежду, уже давно для себя всё решивший. Он не знал, что будет дальше, не строил грандиозных планов, в целом никаких, как отыгрывал это, и не помнил, что было до этого. Не хотел помнить. Ему было трудно вспоминать светлые эмоции за преобладающим аспектом тяжёлых и разрушающих. Все они для него были не больше, чем звуки сейчас. В голове было лишь знание, как должны они выглядеть на самом деле, чтобы мочь их отыгрывать. Даже ликования, как такового, никогда не существовало. Одна только мысль об этом, лишь один миг, проведённый в этом едком глубоком бесконечном взгляде, словно спираль, похожем на пустыню, давно уничтоженный мир, пугала до замирания сердца, до холодного пота.       А его-то глаза. Они были совсем не такие, несмотря на яркие искры испуга, сыпавшиеся прямо на измученное лицо Нео, пожалуй, они были скорее умиротворяющими. Преобладающие, иногда излишние, спокойствие и равновесие были даже там. Где-то внутри всё было расставлено по полочкам, тикало по часам, ни секундой раньше, ни позже. Однако, оттуда иногда слышались звуки спокойного морского прибоя, а ещё виднелись красивые песочные часы, которые не напоминали чёткое время, а просто заставляли расслабиться. Несмотря на их извечные отношения, казалось, что сейчас это именно то место, которое безусловно поймёт. "Наверное, так и должно быть", мелькало в голове у Нео. Однако он уже ни в чём не был уверен, давно и ни в чём. Не верилось, что всё это происходит, что спустя столько времени, проведённом в темноте и одиночестве, кто-то смог найти его. И тут он вспомнил, а может узнал, что, порой, светлые эмоции чувствовать даже больнее, чем плохие. Потому что ты не привык. Потому что всегда есть частичка счастья о том, что они вообще есть.       Наконец, дышать стало легче, и доктор смог сделать свой первый глубокий вздох. Он почувствовал, как прошла волной реакция рецепторов в носу и глаза сами собой начали следиться. Он снова закрыл глаза, и слёзы, словно бусинки, сорвались, упав на щёки. Тропи ослабил хватку, чтобы сместить руки чуть ниже, держатель слабое тело осторожнее. Он продолжал разглядывать лицо напротив, провожал росинки стекающие вниз к подбородку. Он смотрел, как тяжело вздымается грудь, с усилием наполняясь воздухом.       И тут он оторвал одну из рук и позволил себе немыслимые. То, что никогда бы не смог позволить. Он лишь осторожно прикоснулся внешней стороной указательного пальца к щеке и осторожно провёл снизу вверх, вытирая слезу. Это движение, это короткое, лёгкое, почти не существующее действие было личным и большим для него, для них. Было ли этому вина в жалости, а может такое впечатление произвёл настоящий Нео на Нафариуса, кто знает?       Нео удивлённо приоткрыл глаза. Они медленно поднялись на Тропи, спокойно, скорее подавленно, но с удивлением задавая немой вопрос. Хотя, кажется, вопрос не должен был быть таким: губы Нео немного приоткрылись, оголяя белоснежные зубы. Но, словно этого и не произошло, он продолжал смотреть не смея дрогнув больше. Они оба смотрели. И, кажется, забыли как дышать. И время ломало сознание, чётко тикая в голове, отсчитывая секунды, но казалось, что оно расплывается прямо на глазах... А его руки были без перчаток.       Касание было прохладным, но нежным. Его кожа была немного сухая. На щеке всё ощущался след, немного щекочущий, жгучий. И трудно было контролировать себя. Трудно было не признать, что этого было мало. Трудно было не умолять взглядом прикоснуться ещё хоть на миг, хоть кончиком пальца.       Он давно не ощущал ничего такого тёплого руками. Это тепло словно пропитало весь палец, всю руку. Его обволакивало остаточное чувство от прикосновения к нежной коже, с небольшими царапинами, оставленными на работе. И трудно было держать себя в руках. Трудно было не признать, что этого мало. Трудно было не требовать глазами разрешения ещё на один раз.       И тут Кортекс, словно невзначай, так неловко, осторожно, так быстро и со страхом смог дотронуться где-то там, до холодной руки своей тёплой, без перчатки. Лишь его мягкие подушечки коснулись тыльной стороны ладони, как тут же одёрнулись. Рука немного подрагивала в воздухе, то сгибая, то разгибая пальцы, в ожидании. Но вместо того, чтобы коснуться так же в ответ, Тропи решил пойти ва-банк. Ему понадобилось чуть ли не вся его храбрость на тот момент, чтобы заставить себя поднять её и дотронуться всей прохладной ладонью до мягкой, тёплой, влажной щеки. И, несмотря на всё произошедшее до этого, он действительно почувствовал счастье и спокойствие, когда Нео с нежностью и недавней грустью немного придавил её к плечу и накрыл сверху своей. Она держалась слабо, её кисть и пальцы всё ещё подрагивали. Но он словно продолжал греть чужую руку, а, может быть, просто остывая сам. Тропи невольно приподнял его ближе второй рукой, а Кортекс сильнее сдавил чужую руку, почти что утыкаясь в неё носом. Он немного зажмурился, чтобы последние капли упали с его глаз, и больше, кроме редкого сбитого дыхания, ничего не напоминало о всём недавнем.       Кто знает, сколько они так простояли. Они не могли насытиться этими ощущениями. Минутами. Друг другом. Всё что помогало Нео успокоиться, было лишь прохлада на его щеке, а Тропе не мог оторвать взгляда от наконец умиротворённого лица, уткнувшегося в его большую ладонь. Было страшно заговорить, да и этого совсем не хотелось. Не хотелось уничтожать этот момент, эту тишину. Не хотелось возвращаться в реальность. И они оба боялись, что если произнести хоть слово, разрушится то, что было только что построено. Словно они всё забудут.       Кортекс зевнул. Так осторожно и мило. Он постарался спрятать это где-то в чужой ладони, но у него не очень получилось. И именно в тот момент Тропи понял не только то, что смог достигнуть своей цели, но и то, почему именно сегодня, именно в это время, когда он увидел конкретно Кортекса, ему захотелось позаботиться о нём. Он отнял руку, осторожно спустившись и подхватив ей под колени доктора так, что они подкосились и легко поддались. На руках док выглядел забавно. И несмотря на то, что его носили очень редко, если носили вообще, располагаться на чужих руках у него получалось красиво, хотя правильнее будет сказать, что его тело выглядело таким, потому что сам учёный после всего недавнего почти дремал, и последнее, о чём он мог думать, так это о его положении. Уставший, Нео уцепился за шею Нофариуса, чтобы не упасть, даже немного покрасневший и ещё немного осознающий. Он был необычайно лёгкий, даже для своей комплекции.       Тропи убедился, что крепко держит тело, и тихонько понёс его из комнаты, по пути щёлкнув переключателем. Безусловно все каюты запирались на кодовые замки, которые знали только их обладатели, поэтому, как и полагалось, не зная чужого кода, Тропи уже не так смущала мысль отнести Нео в свою каюту, что он и сделал без промедления. Она всё ещё была приоткрыта, как буквально некоторое время назад, когда он только вышел. Все часы в комнате показывали почти четыре ночи. Они умиротворённо тикали в разной тональности. Тропи, недолго думая, подошёл к своей кровати и осторожно опустил прикорнувшего Кортекса на постель. Тот только немного улыбнулся во сне, почувствовав ухом подушку. Обойдя кровать вокруг, Тропи осторожно присел на другом крае, обдумывая произошедшее. Однако позднее время не дало думать долго - вскоре он начал зевать и решил тоже не затягивать со сном. Он опустился рядом, Нео почти не занимал места на кровати, и, выключив свет, тоже с радостью задремал.       На следующее утро это всё казалось просто сном. Когда мягкий луч солнца ползал по комнате пробравшись сквозь неплотно закрытые шторы, напоминая что вся таинственность растворилась вместе с прошлой ночью, было бы обидно, что всё это было напрасно, все эти эмоции и чувства, что они не совпали. Если бы не что-то живое. Тёплое тело, мирно спящее под боком Тропи. И пока одна его часть пыталась вспомнить, что было, в мельчайших деталях, понять почему это произошло, его вторая половина, да и сам Тропи, разглядывали эту милую, умиротворённую, невинную мордашку. Веки были послушно опущены, ни одна мускула не дрогнула на нём. Синяки под глазами только напоминали о том, как хорошо сейчас доктору, а некогда устрашающие модные усы и борода сейчас просто добавляю некого шарма. А из-под них виднелось то, что так манило Тропи. Он всё отпирался, не мог себе позволить такие милые и пухлые... Губы Нео были до невозможного притягательными и завораживающими. Тропи давно уже отметил для себя, что это просто преступление - иметь такие привлекательные губы. Грудь спокойно поднималась и опускалась. Наверное ему снилось что-то приятное, а может быть и вообще ничего не снилось. В любом случае, здесь им было спокойно, тихо и хорошо. "Но рано или поздно придётся разорвать это счастье", подумал Тропи с грустью. "Сможем ли мы снова восстановить что-то подобное? Но, если это будет такой ценой, то я ни за что не позволю ему~" Но кто-то не дал додумать, договорить ему.       Ресницы, словно невзначай, дрогнули, и веки немного приподнялись. Под ними виднелись ярко жёлтые, как янтарь, глаза, они были совсем спокойными и безмятежными. Они медленно, пожалуй даже лениво, обвели доступный им вид и, наконец, остановились на чём-то знакомом и таком важном, за что можно было зацепиться. Уголки сладких губ приподнялись в небольшой улыбке. Они смотрели в умиротворяющие, красивые зелёные глаза, в которых слышалось шум моря, а те разглядывали трещинки в янтарях и знакомились с тем, кого так редко и давно не видели.