Перемены

Профессор Соичи Томоэ был хорошим человеком. Его уважали коллеги, ему улыбались приятели, и даже он сам, заглядывая в зеркало, не испытывал желания отвести взгляд. Профессор Соичи Томоэ знал, что он хороший человек, и нисколько в этом не сомневался. Но, тем не менее, он все-таки сидел сейчас в удобном кожаном кресле, неестественно выпрямившись, сжав пальцы на подлокотниках и не смотря в глаза врачу. – Так... – доктор подвинул к себе толстую темно-зеленую тетрадь, в которой, видимо, делал записи, и постучал колпачком ручки по столу. – Что вас привело ко мне? Профессор Томоэ пожал плечами и рассеянно улыбнулся. – Да, в общем-то, ничего особенного, доктор. Просто... небольшие проблемы с памятью. – Так-так, – повторил доктор и снял колпачок с ручки. – Расскажите подробнее. Профессор прикрыл глаза и потер кончиками пальцев лоб над переносицей – начинала болеть голова. Головные боли, как и провалы в памяти преследовали его все чаще в последнее время. – Это началось давно, должно быть, около полугода назад, – начал он, стараясь собраться с мыслями. – Но я не сразу заметил. Доктор вежливо кивал, а профессор Томоэ подумал, что, возможно, все это как-то связано с пожаром в лаборатории. Тоже ведь около полугода назад случился... Виски профессора отозвались вспышкой боли. Поначалу из памяти выпадали только мелочи – он забывал, где оставил ключи от лаборатории, сколько нужно заплатить за электричество и когда обещал дочери помочь с домашним заданием. Все это вполне можно было списать на возраст – в конце концов, профессор уже не был мальчиком. Но потом стали приходить эти сны... Профессор поморщился, вспоминая. Он видел себя в лаборатории – стерильной, пустой и окутанной полумраком. Видел свои руки, обтянутые тонкими перчатками, видел скальпель. Видел тело на операционном столе. Утром он неизменно убеждал себя, что это был труп, что ему снилось обычное вскрытие, но в глубине души знал, что это не так. Во сне он резал человека. Тонкими полосками снимал с его тела кожу, взрезая ниточки сосудов, раздвигал кровоточащее мясо, вытаскивал скользкие внутренности. Аккуратно доставал мелкие косточки, складывая их рядом с собой на стол. Взламывал клетку ребер и обнимал пальцами комок сердца, непостижимым образом продолжающий судорожно биться, гоня по оборванным венам кровь. Каждое утро после таких снов профессор Томоэ просыпался усталым, почти разбитым. И каждый раз он в ужасе ощупывал собственное лицо, боясь обнаружить на нем широкую, предвкушающую улыбку. Провалы в памяти ухудшались, становились серьезней и продолжительнее. Как-то раз профессор обнаружил себя в коридоре перед дверью в спальню дочери, совершенно не имея понятия, как он здесь оказался. Из-за двери доносились сдавленные рыдания, и долгих полчаса он уговаривал Хотару открыть ее и рассказать, что случилось. У его дочери начались проблемы с одноклассниками, а он как-то пропустил этот момент. Все чаще казалось, что на улицах города ему приветливо улыбаются и кивают совершенно незнакомые люди, а знакомые, напротив, отворачиваются и ускоряют шаг. Пару месяцев назад продавщица в магазинчике, куда он часто заходил за продуктами, захлопнула дверь прямо перед его носом и торопливо повесила табличку "Закрыто". Взгляд девушки показался профессору странно испуганным. А сны становились все тяжелее, окончательно пропахли густым запахом крови, оставляли на языке привкус железа. Во снах профессор все так же, широко улыбаясь, резал тела, трогал внутренние органы чуткими пальцами в перчатках, как будто изучая. Но теперь тела были другими. С плеч высокого темноволосого мужчины профессор скальпелем выкорчевывал костяные наросты, вросшие глубоко под кожу. Приземистой широкоплечей женщине пытливо заглядывал в рот, разрезал десны, с корнем вырывая неправдоподобно большие острые клыки. Из живота другой женщины, как будто совсем еще молодой, разрезав брюшину, вынимал длинные темно-серые нити кишок, тонкие, как спагетти, слишком тонкие для человека. Не раз и не два по утрам, только проснувшись, профессор бежал в ванную и его долго, тяжело выворачивало над унитазом. Хотя, в общем-то, он был крепким человеком и многое повидал в жизни. Он начал теряться в собственном доме, то и дело обнаруживая в нем коридоры, которых не помнил. Казалось, будто мир вокруг стал изменчивым, текучим, как ртуть, и едва ли не столь же ядовитым. Пару дней назад он обнаружил в мусорном ведре на кухне пару тонких перчаток, испачканных чем-то красным, а вчера в дверь его дома позвонила высокая статная женщина, представившаяся Каори, его новой ассистенткой. Он совершенно не помнил, как принимал ее на работу, и это, наверное, стало последней каплей. Профессор Томоэ не любил психиатров, но не мог не признать, что нуждается в помощи. Отчаянно нуждается. И именно поэтому он, отводя и опуская взгляд, рассказал доктору все без утайки. Ответил на вопросы (никаких травм черепа, никаких галлюциногенных веществ, да, была серьезная потеря, жена, как раз полгода назад). Доктор что-то строчил в своей темно-зеленой тетради, не поднимая головы, а потому не заметил, как его пациент встал с кресла – медленно, как будто нерешительно. Потом протянул руки к тяжелой керамической вазе с цветами, и легко, без усилия, поднял ее в воздух. Доктор оторвался от своих записей только тогда, когда тень профессора Томоэ заслонила ему свет, мешая писать. Его глаза только чуть расширились перед тем, как тяжелая ваза размозжила ему голову. Череп треснул, кровь брызнула на деревянную столешницу, запачкала бумаги. Профессор Томоэ аккуратно вынул из-под тела доктора толстую темно-зеленую тетрадь, пролистал ее, с любопытством разглядывая записи, и, покачав головой, убрал в свой дипломат. В кабинете было грязно, и тяжело, удушливо пахло кровью. Стоило попросить новую ассистентку – как ее там? Каори? – разобраться с этой маленькой неприятностью. Сняв пиджак и свернув его так, чтобы не было видно алых следов, пациент легкой походкой покинул кабинет врача. Профессор Соичи Томоэ действительно был очень хорошим человеком. В те редкие дни, когда его место не занимал им же самим впущенный в тело демон.