Изумрудное небо в твоих глазах

Как и в первый день, нахмурившись поглядывая на мой холст, стоявший в дальнем углу класса, миссис Ларсон водрузила на нос очки. Я съежился в ожидании очередного колкого замечания. Подойдя к выставленным в ряд мольбертам она с нескрываемым возмущением произнесла: – Джеймс Блэк, встань, пожалуйста. Я поднялся со стула, с опаской поглядывая по сторонам. Было бы удивительно, если бы мои похождения не наделали шума в Школе Искусств. И еще неосмотрительнее было бы рассчитывать на то, что орлиный взгляд миссис Ларсон упустил бы из виду что-то настолько важное. – Что ты делал на бристольском конкурсе на прошлой неделе, хотела бы я знать, – отчеканили она, глядя на меня сверху вниз из-под толстых тяжелых стекол. – И не отпирайся, я все знаю. И сегодня же позвоню твоему отцу. При этих словах меня начало немного потряхивать. Я поднял голову в поисках спасительного возражения, но вокруг стояла мертвая тишина. – Ты не хочешь ничего сказать в свое оправдание? – холодно поторопила миссис Ларсон и прибавила, медленно возвращаясь к столу: – Тому, кто не попал на выставку даже здесь, не место на конкурсе в большом городе. Бристоль! Это же смешно. На что ты надеялся? – в ее голосе звучала насмешка, и еще более явственно – угроза. Даже у Мэтта не нашлось смелости возражать: он сидел, опустив глаза под ноги и, едва слышно вздыхая, молчал. Несколько растерянных взглядов встретились с моим, и тут же угасли, встреченные немигающими глазами миссис Ларсон. – Я ни на что не надеялся, – тихо сказал я, не смея сдвинуться с места. – Мне просто хотелось попробовать. Губы миссис Ларсон искривились в странной улыбке. Она долго и пристально смотрела на дальний ряд, а затем удивленно произнесла: – И что же, позволь спросить, ты хотел попробовать? Каково это – действовать на нервы своему преподавателю рисования? Что ж, это весьма глупое решение, потому что я такого не потерплю, – она щелкнула по столу указкой, призывая всех к пристальному вниманию. – С этого момента, Джеймс, ты можешь не появляться на пороге моей художественной школы, ты понял? Не успел еще весь ледяной ужас жестокого осознания нанести болезненный удар, и даже прежде, чем я нашел слова, чтобы хоть что-нибудь выдавить в собственное оправдание, со стула поднялся… Сэм. – Это нечестно! – закричал он, и все вокруг ахнули в испуге. – Это нечестно, миссис Ларсон! – Что ты сказал, негодяй? – рявкнула в ответ миссис Ларсон, угрожающе поднимая указку. – Это тебе даром не пройдет, Харрингтон. Я исключу и тебя тоже! В глазах защипало, и я медленно опустился за свой стол. Ее ярость, вскипающую так легко, невозможно было унять, и я бы не соврал, говоря, что все мы сошлись во мнении, что лучше встретиться с разъяренным драконом, извергающим из пасти огонь, чем с разозленной миссис Ларсон. – Я с первого дня поняла, что с вами у нас будут проблемы, – заявила она, когда Сэм вернулся на свое место. – Эта мисс Грэй, пустоголовая стрекоза, совсем распустила вас. Где это видано, чтобы художник не умел ничего, кроме архитектуры? Но это еще полбеды… Вот что бывает, – переведя дыхание, она остановила острый конец указки на мне, – когда за дело берется глухой музыкант. Сжимая кулаки, Мэтт поднялся со стула и, сравнявшись в росте с миссис Ларсон, посмотрел ей прямо в лицо. Он стоял от меня на расстоянии нескольких метров, и остановить его сию же секунду было весьма проблематично. – Не надо! – умоляюще прошептал я, но эти слова остались без ответа. Мэтт покраснел и едва сдержал порыв гнева: казалось, что воздух в кабинете был наэлектризован, и слова миссис Ларсон произвели исключительное впечатление не только на меня одного. – Бетховен! – выпалил Мэтт, не обращая никакого внимания на ее выражение. – Он ведь оглох, но это не помешало ему писать музыку. А Ван Гог был дальтоником, и все равно рисовал! И, пусть после смерти, но его все равно признали. Миссис Ларсон побагровела, держась рукой за горло, как бы силясь сдержать себя, и, справившись с эмоциями, заявила хладнокровно: – Прости, Дэйв, но я не нуждаюсь в советах таких, как ты. Мне достаточно было и той девчонки на озере. Даже не смей поучать меня, а не то… – Не то, что? – резко вмешался Сэм. – Выгоните всех? Но тогда вам некого будет учить. Вы – чудовище! Поднялся такой гвалт, что возмущенные восклицания миссис Ларсон утонули в бушующем море шума. Все, кроме Джейн, которая, не проронив ни слова, сидела в углу, в один голос принялись высказывать недовольство. Удивительная тишина, что стояла эти долгие два месяца в Кабинете Искусств, вдребезги разбилась о прямые и резкие заявления. Но они были правдой. – Лучше бы вместо вас была та девчонка, – выкрикнул Сэм, и это стало последней каплей, точившей терпение безжалостной надзирательницы. – В таком случае, я откажусь от вас сама, – с презрительным и полным оскорбленного достоинства видом бросила миссис Ларсон, разворачиваясь к двери. – Это безобразие! И какая неслыханная дерзость!.. – Ура-а-а! – кричал Мэтт, размахивая рюкзаком. Собравшись на школьном дворе, залитым палящим июньским солнцем, мы смеялись, обсуждая все то, что случилось в тот день, когда терпению миссис Ларсон, к великому удивлению (и ликованию) всех, пришел закономерный, хоть и не очевидный, конец. – Это все благодаря мне, – гордо заявил Сэм. – Скажите спасибо, что я вступился за вас! – Сердечно благодарны, – рисуясь, Мэтт с насмешкой отвесил ему поклон. – И все-таки, как же хорошо, что она ушла! Столько издевательств я за всю жизнь на себе не испытывал. Я кивнул и, поднимая голову к небу, улыбнулся. Солнце стояло в зените, в самой высокой точке в году. – А ты что думаешь? – спросил Сэм, толкая меня в плечо. – Это ведь и благодаря тебе, в том числе, мы от нее избавились. – Я думаю о мисс Грэй. Если бы она узнала, она была бы так рада. – Да что ты все о ней? У нас теперь есть кое-кто получше! Обернувшись, вслед за остальными, что устремили глаза к воротам, я увидел девушку в клетчатом пиджаке, аляповатых цветастых гольфах и синем берете. С лучезарной улыбкой, она остановилась напротив нас. – Привет! А я вот проходила мимо. Как твои успехи с конкурсом, Джейми? – Лучше и не говорить, – отмахнулся я, отводя взгляд в сторону. – Я не занял никакого места. Миссис Ларсон ужасно разозлилась. – Как же так? – разочарованно протянула Эшли. – Хотя, на самом деле, я тоже не выиграла призов. Так что расстраиваться можно и вместе. – Бристольский конкурс – это вам не игрушки, – состроив серьезную физиономию, проворчал Сэм, копируя тон миссис Ларсон. – На что вы надеялись, если знали, что у вас ничего не выйдет? – Мы не надеялись, – хором ответили мы с Эшли. – Да ну? А как же Лондон и выставка? – с сомнением вставил Мэтт. – На такое не надеяться невозможно. – Я просто хотела попробовать, – сама того не зная, но повторяя слова, которые я сказал в лицо миссис Ларсон, серьезно ответила девушка. – Потому что если не пробовать, никогда не получится. – Точно! – подхватил Сэм, стоя вполоборота к Мэтту. – Ты же помнишь, что у нас завтра матч? Наконец-то мы расквитаемся с этим Оливером! Мэтт кивнул, натягивая лямку рюкзака на плечо. – Мисс Флауэр, а вы теперь и правда будете преподавать у нас? – спросил он у переминавшейся с ноги на ногу девушки. – С большим удовольствием, – радостно объявила Эшли. – Моя сестрица тоже училась в этой школе когда-то. Она обещалась помочь с трудоустройством. Замявшись, я не сразу нашел в себе силы задать вопрос, но когда повисшая пауза затянулась, все-таки сделал это: – А ты разве не говорила, что… учишься на дизайнера? Эшли в задумчивости уставилась себе под ноги. – Нет, – улыбнулась она. – Я лишь говорила, что это нечто подобное, но не в точности то, о чем ты спрашивал. Сэм захихикал, и Мэтт удивленно посмотрел на него. – Что тут смешного? – спросил он с вызовом, но тут же заулыбался. – А-а-а, я понял! Они ведь оба не видят разные цвета. Как там это называлось… дейте… дейтера… – Дейтеранопия, – подсказал я. – А у Эшли тританопия, верно? – Точно, – энергично закивала художница. – Но мне это никогда не мешало творить, поэтому, надеюсь, мы с вами сработаемся! – Сработаемся, – важно согласился Мэтт. – Я ведь уже много лет одного дальтоника знаю. – И я, и я! – поддержал Сэм, пританцовывая на цыпочках, – Мы с ним вообще в одном классе учимся. Золотистые лучи блестевшего на безоблачном небе солнца припекали спину, и теплый ветерок проносился мимо, взъерошивая волосы. Близились летние каникулы, и я сидел под одной из ив на берегу, запечатлевая пейзаж на противоположной стороне озера. – Все рисуешь? – спросил Мэтт, присаживаясь рядом, как всегда, в новых брюках на мелкий сырой песок. – Вижу, у тебя там одна ива синяя, – прибавил он, и хитрые огоньки блеснули в его глазах. – Но ничего страшного, и так неплохо выходит. – Точно, – поддержал я. – Ведь мисс Флауэр говорила нам рисовать, как видишь. Кстати, а ты… подал уже документы в колледж? С того дня, как мы в последний раз обсуждали этот вопрос, он больше не поднимал его. Мэтт долго и пристально глядел на воду, и наконец отрицательно покачал головой. – Я остаюсь, – коротко ответил он, обнимая колени и кладя на них голову, и через некоторое время продолжил: – Понимаешь, меня ведь так и не взяли на выставку, не вписали в финальный список. Но я… все равно рад, что решил остаться. Ведь теперь мы будем учиться вместе до конца школы. – До конца школы? – изумленно переспросил я. – Что ты такое говоришь? – Я говорю, что меня не взяли, – повторил Мэтт с упрямством, свойственным только ему одному. – Но я не расстроился. Совсем. Ни капельки. – Но по тебе же видно, – я перестал рисовать, отрывая кисть от листа. – Но ведь нас обоих не взяли. Может быть, это было и к лучшему. – Ты прав, – неохотно согласился друг, поднимаясь и вдруг гордо вскидывая голову, как если бы поставил на место задиру из старших классов. – Настоящие футболисты никогда не сдаются! – заявил он, а потом, обернувшись, прибавил уже чуть менее торжественно: – И художники тоже, само собой. Песчаный берег у самой кромки воды был полон различных мелких находок, и очень скоро, отложив рисование, мы с Мэттом принялись рыскать по берегу в поисках чего-нибудь наподобие старой жестяной банки, что попалась нам в прошлый раз. – Там что-то прибило к берегу, – восторженно заметил Мэтт, подбегая к густым зарослям неприхотливой травы. – Смотри-ка, Джей. Это же наше послание! – Опять оно здесь? – воскликнул я, поравнявшись с ним. – Но совсем недавно эта банка была у другого берега. Может, кинем ее обратно в воду? – Нет, погоди, – Мэтт поднял банку и повертел в руках. – Я хочу посмотреть, цела ли наша записка. Поспешно открутив крышку, он заглянул внутрь и извлек мятый конверт, сложенный из клетчатой бумажки. – Ты что-то другое тут написал? – с удивлением заметил он. – И где портрет миссис Ларсон? – Я его выбросил. Подумал, что жестоко так шутить, – признался я честно, хоть и неуверенно, теряясь под укоризненным взглядом друга. – Но новая записка ничуть не хуже, – поспешно добавил я, но Мэтт, кажется не слушал. Он увлеченно разглядывал лист, на котором мелкими закругленными буквами было подписано что-то еще. – Это разве твой почерк? – спросил он с нескрываемым удивлением. – Как-то странно выглядит. Лист, что он извлек из банки, был не в конверте, и я не помнил, чтобы клал его туда. Кажется, вышла какая-то ошибка или кто-то решил пошутить над нами. – Что там написано? – принимая записку из его рук спросил я. – Кажется сзади даже есть подпись. Разгладив складки на бумаге, я внимательно присмотрелся к незнакомому почерку. Быстрой рукой, но решительно и с нажимом, на листочке было написано: Если вы слышите внутренний голос, который говорит вам: «Вы не сможете рисовать», рисуйте во что бы то ни стало, и этот голос однажды замолчит. Ниже строчкой было подписано имя автора этой цитаты – Винсент Ван Гог. – Это точно не ты написал? – озадаченно спросил Мэтт, потирая затылок. Я покачал головой и перевернул записку. Тем же почерком, но еще более мелкими буквами с обратной стороны было приписано еще кое-что. Это были всего три словах, что умещались на самом краю листа: От Эшли Флауэр.