i'm kinda numb, it's so distorted

— Ну и шалава, — едва перебирая ногами по мокрому асфальту бормочит Кори самому себе под нос; он тотально угашенный, и его не волнует, что за ним, возможно, кто-то наблюдает. — Я ей, значит, муж плохой, блядь... стерва, нахер я на тебе женился... Стефани терпеть его не может. Это она так говорит, заливает ему всякий раз, когда он возвращается вдрызг пьяный; дескать, Кори, любовь моя, я так больше не могу, а у тебя сын растет, какой пример ты ему подаешь? Все это звучит красиво, но на деле так и переводится: «у нас с тобой давно ничего не было! У тебя даже не стоит теперь, ты понимаешь?». Это на стерву у Кори не стоит, вот и все; он даже укатанный в хламину ко всему готов, дело вообще никогда не было именно в этом. С чего ради у него должен хер вставать на нее, когда она его за волосы по хате таскает (она говорит, что больше не может сдерживаться; и вообще, мужик ты или пидорас?)? Она взяла в оборот демонстративно швырять бутылки еще наполненные и не очень наполненные (в окно, правда; ей вообще не нравится, когда эта химия расползается по ковру или по стенам, дак и еще осколки по всему периметру сметать работа достаточно неблагодарная). А еще она ревет потом так, что Кори не знает: то ли съебаться по-хорошему, дать ей время, а она очухается через суток двое, то ли взять и таки завалить ее, с чувством и с оттягом, и тогда она точно бы успокоилась на недели вперед. На данный момент он выбрал именно первый вариант. Джим не будет против. Тем более, он уже привык к этому, в смысле, к присутствию Кори у себя дома. Они привыкли делить одну студию (Кори нравится имитировать неимоверную композиторскую деятельность вместе с Джимом; только они вдвоем, без не знающих меры и количества утырков), Кори привык жить у Джима и привык слышать вымученный вздох Джима, когда он в очередной раз заползает к нему перекантоваться ночь-другую (ну а что? Кори в благодарность за спальное место платит едой, которую сам же и готовит; но в последнее время, так уж вышло, платить он предпочитает отнюдь не хавкой). — Для начала закрой глаза и перестань вообще о чем-то думать, — прошептал Кори, и от его цепкого взгляда не увернулось и то, как при его шепоте дыхание Джима участилось, что служило знаком хорошим, располагающем к действию. — Плата за твое гостеприимство у меня сегодня чисто символическая; тебе должно понравиться. Кори тут же без церемоний и рассусоливания начал сжимать член Джима сквозь ткань джинс, ощущая под своей ладонью, как стремительно образовывается бугор, слушая, как с чужих губ едва различимо слетает приглушенный стон. — Я же говорил, тебе понравится, — это было сказано ровно перед тем, как огладить чувствительную головку языком, нарочито дразняще. Они с тех пор и трахаются, и Кори в упор не видит в этом чего-то зазорного, из ряда вон выходящего. В Слипнот все друг друга перетрахали, сущий дьявол. Недаром же все так друг от друга отстранены, пытаются избегать, лишний раз на глаза не попадаться. Кори, может, погорячился, поспешил с выводами, но как не взять в расчет то, что Джои — своими же устами, едва не с крестом в кулаке — поведал ему достаточно подробную историю о том, чем они там с Полом занимались, пока Слипнот еще сводили концы с концами, толком еще не начав, еще при Колсефни? Пол, вот, перебесился, пережил это время, женится скоро, а Джои продолжает куралесить — и надо ли судить его? У Кори вот с Джимом все цивильно: они были знакомы задолго до этих утырков, поэтому они хорошо обходятся без шифров и секретов. Фонари освещали улицу достаточно тускло, но Кори все равно решил обезопасить себя, натянув капюшон едва не по нос, сгорбился и смотрел больше себе под ноги, зная, что они так или иначе приведут его к цели. А еще волосы в пучок собрал (это будет дикое палево, если копна из разноцветных волос окажется на виду), спрятал их. Он любит своих фанатов, но не сегодня; сегодня ему херово, а это значит, что вместо автографа он пропишет скорее по еблу. А потом виноватых еще ищи, особенно когда ты пьяный, и тебе кажется, что против тебя настроен вообще весь мир. — Слушай, а дай-ка мне ключи от своей конуры, — предложил Кори, уместившись подбородком на груди у Джима, стараясь напустить такую мольбу в голосе, такую тоску в глазах, что тот просто не сможет устоять. — Ну, дубликат, в смысле. Я слишком часто у тебя бываю и еще чаще получаю пиздюлей от своих женщин, и ты единственный, кто не даст мне отморозить жопу на улице. — А лучше бы так и сделал, — пробурчал Джим, но вопреки своим словам начал перебирать волосы Кори, слегка надавливать на кожу и почесывать ему затылок; Тейлор готов был замурчать от прилившего удовольствия. — Хотя бы раз. Надо тебя как-нибудь наказать, чтоб больше не повадно было. — Жизнь меня ничему не учит, так что бесполезно, — Кори потерся лицом о грудь. — Но все-таки, ключ... — Ты мудозвонище, — расхохотался Джим, — но ключ получишь, куда денешься. Кори рассмеялся в ответ и обхватил лицо Джима ладонями, затягивая того в поцелуй, который оказался не на его манер целомудренным. ...и еще разок. У него точно получится совладать с этим замком! — Не пускает, блядь... — пьяно чертыхнулся Кори, попеременно с этим еще и соображая, как удержать себя на месте и не уебаться прям на пол. Он шаркает железякой по железяке, ни разу еще не попав в отверстие. Благо, до ушей доносится щелчок, который и заставил Кори отшатнуться и приготовиться. Дверь приоткрылась, и вместо ожидаемой рожи Джима вылезает не очень ожидаемая рожа какой-то бабы, абсолютно охеревшей от созерцания не менее охеревшего Кори. Хотя бы не визжит, сдерживает себя; в этом она молодец, эта спутница Джима. — Подскажите, барышня, а барин дома? — усмехнулся Кори, упершись ладонью в стену и уставившись на даму так, что та уже была готова закричать; и вот только этого не хватало. — Нет, милая. Спокойствие, только спокойствие, — он еще прижал палец к губам, тс-с-скнул на побелевшую барышню. За спиной у девушки образовалась фигура, поначалу размытая (Кори даже подумал, что дверью ошибся; неспроста же он с ключом так и не преуспел!), и Кори хотел было уже буркнуть «извините» и вальнуть. Но голос фигуры позволил Кори наконец обрести представление о том, кто она и что она. — Собирайся и уходи, — сказал Джим девушке, и та, заметавшись, быстро упорхнула в глубь комнаты, напоследок сверкнув девственно-белой голой задницей. Джим вскинул бровь и провел ладонью по подбородку (щетина, вот, приличная; ее Кори удалось разглядеть), оценивающе посмотрев на Кори, но так ничего и не сказал. Девица, по-свежему накрахмаленная (ловкая, даже слишком; Кори понимает, что нанесение штукатурки явно не секунду должно занимать), штормом проносится мимо Кори и тут же задевает его плечом (на сколько ненарочно, на сколько она не держит обид — вопрос), когда наконец выходит, даже с Джимом ни словом не перебравшись или хотя бы не клюнув того в щеку. — Пидоры, чтоб вас... — бурчала она, пока ковыляла по лестнице (в лифте, видать, слишком ей опасно), но в чем-то она права оказалась, разве нет? Кори проводил ее мутным взглядом до тех пор, пока ее блондино-платиновая макушка и вовсе не скрылась из виду. Пусть хоть проклянет их, обматерит (а это разве не одно и то же?), поревет, покричит... ее лимит в окучивании Джима сегодня исчерпан. Кори мигом же протиснулся внутрь, покашлял себе в кулак и прижался щекой к стене, накрыв рот ладонью. Смех его был едва не на грани истерики. — Хочешь поговорить об этом? — спросил Джим, повернувшись спиной к Кори, но все-таки застыв в ожидании ответа, как подобает джентльменам его стати. — О чем? — глухо и тупо переспросил Кори; в этом голосе скорее отчаяние, типа, нам давно пора в спальню, бро, сегодня я на прелюдии не настроен. — О Стефани, разумеется, — Джим направился на кухню, Кори — следом же. Он чувствует, как с каждым пройденным шагом и каждым произнесенным словом алкоголь в организме постепенно рассеивается; Кори, честно сказать, не очень желает возвращаться из страны эльфов в страну реальную. — Не-а, — буркнул он, упав на диван, вперив прояснившийся взгляд в спину Джима. — Вот эта шлендра, Джейми, вот эта, которую ты выставил за дверь... вот о ней я бы хотел поговорить. Джим достает из шкафа наполовину полную банку с кофе, гремит ложками-чашками (даже не спрашивая у Кори, будет он или не будет; будет — и не ебет), ставит чайник кипятиться и с каким-то холодным спокойствием произносит: — Не твое дело. — Это с хера ли еще не мое? — прорычал Кори, не сумев, однако, сдержать обиды в голосе. — Ты... — Я, Кор, я один, — хоть от Джима тут только его спина и в принципе вся задняя часть (прикрытая только, в угоду идеи о целомудрии), Кори по голосу различает, что тому пиздец с каким трудом удается подбирать слова. — А у тебя есть Стефани, у тебя есть сын от Скарлетт. Плюс еще дочь. У тебя есть семья; у меня ее нет. Вот почему оно не твое, дело это. Эта шлендра, как ты ее назвал, она точно не годится ни в жены, ни тем более в матери моих детей, но с ней хоть немного обманываешься. В смысле, забываешься; будто бы все так, как и должно быть. — Вот как, — кивнул Кори, усмехнувшись; после он так стукнул кулаком по столу, что даже Джим наконец повернулся к нему — и лучше бы этого не делал, его взгляд выбил всю придурь из Кори разом. — Один, выходит? Ты — ты один?! Джим снова отвернулся от него, и тогда Кори больше не сдержался. Он как-то ловко, почти абсолютно трезво, сорвался с места и образовался тенью у спины Джима; такой мелкой тенью, злой, настырной. Кори хватает его за плечи и разворачивает лицом к себе, а после обхватывает ладонями лицо Джима и поднимается на носках (черт бы драл эту разницу в росте; ему нравится смотреть на Джима снизу вверх, но разгребать дерьмо в таких обстоятельствах ему совсем не по нутру), шипит буквально в нескольких дюймах от чужого лица: — Ты говоришь, что ты один? Серьезно? — и хохочет прям во весь голос, истерично. А как же я? ему очень хочется произнести, но Джим так на него смотрит, в смысле, не смотрит; его глаза устремлены вообще куда угодно, но не на Кори. — Пидор ты, вот ты кто, — произнес он отчаянно, упершись ладонями в грудь Джима, и грубо толкнул того, пытаясь не дать слезам выхода. — Даже твоя шлендра — и та это признала! Но и этого по-человечески не получилось: Кори упал обратно на диван и завыл себе в кулак, закусив кожу. Он так не хотел показывать эту свою сторону: жалкую, сломанную, побитую. Ее видели только Стефани и Скарлетт. Джим — никогда; ему нельзя. — Блядь, да как ты можешь говорить, что у тебя нет никого? — Кори шмыгает носом и беспорядочно трет ладонями побагровевшее лицо. Джим тут же сорвался в его сторону и взял его ладони в свои. Он согнулся не очень удобно, даже будучи на коленях, но как мог это игнорировать — сама штука даже не в том, чтобы в очередной раз испытать неудобство в отношении разнящихся ростовых категорий. — Не молчи, — Кори поднял на него опухшие глаза; он, вроде как, совладал с дыханием. — Я с тобой еще не закончил. Не смей говорить мне такие вещи. Никогда. Ты понял меня? Джим сжал ладони Кори в своих, да так, что тот зашипел, зажмурившись. А после — охнул, когда почувствовал прикосновение горячих губ на коже. Несколько раз. Ох, блядь, Джимбо; ты из этих, из безнадежных романтиков. — За пидора получишь, — пробурчал Джим прям в кожу Кори, обдав ее жаром своего дыхания (и губ; и их — по большей части), — пидор. Кори почувствовал себя слишком уставшим для того, чтобы начать препираться с Джимом. Тот явно все еще не в восторге от его выходки, да и отношения между ними до сих пор как-то не фонтан, но Кори заебанный, слегка еще пьяный (но не угашенный, это уже выветрилось). Да и потом, он же пришел не просто переночевать, хотя и это тоже. — Может, потрахаемся напоследок? Чтоб никому обидно не было? Джим усмехнулся. Пряди из хвоста у Джима выбились, торчали в беспорядке, и Кори потянулся якобы заправить их, но вместо этого притянул его к себе за шею; шепнул: «Прости» и только после этого плотно прижался к чужим губам своими. На самом деле, можно было запросто обойтись и без прелюдий; в конце концов, Джим — не баба, его физиологическое начало в сущности ничем не отличается от тейлорова. Им обоим нужно выпустить пар, вот это что такое. Едва язык Джима встретился с его, Кори тут же отпрянул довольно резко: просто вспомнил, когда они поцеловались впервые (и в первый же раз с языком, не по пятнадцать же годков им отродясь было, что уж говорить про сейчас). У Джима огромный язык, вот что! По первости совладать с ним не получалось вообще, а тут еще и картинка всплыла. — Что такое? — обеспокоенно произнес Джим, раздосадованный тем, что Кори сейчас всю малину ему подпортил (но они знакомы столько, сколько люди в принципе не живут, тут толерантность уже сама собой должна привита); прерывать вот так — это неприлично. — Ты не хочешь? Кори потянул его за рукав, ожидая, когда Джим (определенно подшофе, но не на столько подшофе, на сколько был сам Кори) наконец снизойдет до него. Когда реакции абсолютно никакой не поступило, он легонько дернул его за ухо. Зубами. Ибо нехуй. Джим зашипел. Кори куснул его еще раз, менее агрессивно и менее настойчиво, чем до этого. — Нормальные люди обычно пытаются в речь, а не... — Ага, а у самого херня получается, — пихнув Джима в бок, Кори устроился подбородком на его плече. — Сапиенс, блядь. — А Вы надрались, величество? — усмехнулся Джим, не пытаясь отстранить Кори; тот расценил это как хороший знак. — Что-то вроде того. И тогда он развернул Джима к себе мордой и пьяно ткнулся тому в губы, воспользовавшись как раз чужим замешательством (тот пребывал в очевидном-ожидаемом ахуе, что аж рот приоткрыл) и бесцеремонно нарушил всякий джимов покой и разгромил похуизм, вторгнувшись языком. Ну никак он не мог ожидать, что язык его товарища будет таким гиганстким. — Блядь, погоди, я сейчас буду, — резко оторвался от все еще охуевающего (но охуевание стихает, это по лицу ясно) Джима. Его рвало где-то с полчаса. Кори прыснул себе в кулак. — Алло? — у Джима дыхание сперло. — Я что-то делаю не так? Или... — Твой язык, Джейми, — Кори высунул свой, поелозил им по губам, и от Джима это действие не могло увернуться, — я вспомнил твой язык. В тот, в первый раз. Джим устроился лбом на груди у Кори и тихо засмеялся. Кори запустил пятерню в чужие кудри, окончательно разрушая ту конструкцию, которая до его вмешательства еще имела притязания на то, чтобы называться «хвостом». — Да брось, — Кори, увлекая Джима за собой, пытается распластаться по всему дивану; ему до разрядки остается всего ничего (если еще и остается), а за трепом они мало чего успеют наделать. — Давай уже с этим покончим. Мой хер уже скоро отринет своего хозяина, с таким-то к нему отношением. — Ты сам предложил, — сухо произнес Джим, вынуждая Кори закатить глаза. Но на закатить глаза времени не осталось, особенно когда ловкие руки уже стягивали с Кори одежду: футболке однозначно пизда, ибо с ней обратились не очень добросовестно, а джинсы еле слезли, будто бы обрели разум и порешали срастись со своим хозяином. Оставшись в одних трусах, Кори произнес: — Сегодня, это, сегодня ты ведешь. Просто возьми меня, и все. Баста. Вытаращив на него глаза в непонимании (но возбуждения было все же побольше; это выдают блеск в глазах и то, как сквозь футболку просвечивают соски), Джим даже завязал с лихорадочным перебиранием рук на открывшихся участков кожи Кори. — Ты сегодня полон сюрпризов, — задумчиво проговаривает он, на миг оторвашись от Кори для того, чтобы снять с себя в футболку и шорты, за чем Кори наблюдал безотрывно, даже ни звука не издав. — Есть у тебя чего? — Кори выдохнул, когда Джим вгрызся в кандзи-иероглиф на его шее, тут же зализав свой укус. — Ну, чтоб я не сдох, пока ты меня того самого. — Думаю, найдется. Не то чтобы Кори не доверял своему товарищу (партнеру? любовнику? да с чего ради, они же просто время от времени трахаются), но ему хотелось встать на ступень выше той шлендры, которая их вот совсем недавно обоих пидорасами окликала. Когда его отверстия коснулись холодные пальцы (холодные, потому что в чем-то измазаны), Кори подумал вот что: это до жути странно — иметь нечто инородное у себя в sacro logo*; кажется, он немного теперь представляет, что ощутил тогда Джим, когда Кори взял его в их первую ночь. И в последующие тоже. Что его надоумило поменяться ролями именно сегодня — пока что вопрос открытый. И Рут, вон, настолько увлечен процессом по принципу туда-сюда-обратно, что ему явно не до важных вопросов. Когда Кори вильнул бедрами на пробу, насаживаясь на растрахивающие его пальцы, он был поражен реакцией Джима. В смысле, вот этой самой реакции, как будто бы... не объяснить. Его товарищ, в общем, выглядел так, будто бы его неволей закинуло в совсем другую галактику, и теперь все, что ему нужно, — это научиться тут выживать. — Джейми-и-и, — протяжно простонал Кори, — то, что ты делаешь, — это ебаная пытка. Я уже достаточно созрел для того, чтобы перейти на новый уровень. Джим промолчал, но какие тут еще могли бы быть слова, когда он взял — и набросился на Кори, вторгнувшись тому в рот языком? Несмотря на то, что напор изначально был агрессивным, поцелуй по итогу вышел страстным и, блядь, слишком чувственным; Кори растает вот-вот, но только хер в этом признается Джиму. Ищи дураков. — Будет больно, — коротко предупреждает Джим, но Кори уже откровенно поебать; тот слишком тянет, и это уже начинает давить на нервы. Практика с проникновением у Кори давно пройдена вдоль и поперек (Джим вообще должен быть благодарен, потому что с другими особями мужского пола Кори не водится совсем; не то это, не те...), но вот чтобы наоборот — это интригующе. Кори закусывает нижнюю губу до крови, когда ощущает, как пальцы наконец сменяются чем-то, что уже точно не палец, не один и не три. Джим входит в него едва не во всю длину, и Кори от полученных ощущений устремился едва ли не в стратосферу, но лучшим вариантом будет, конечно, и на этой планете позависать. Понятно, что это было больно; Кори не стал ничего вслух произносить, только глухо выдыхать, ощущая, как губы Джима движутся вообще по всему телу, разгоряченному и потному. Ну не может он без этой мишуры, не может! Но с другой стороны, они же не просто в туалете кто как может передергивают; они на кровати, Кори имеют в задницу, Джим как никогда окрылен, вдохновленный привнесением экзотики в их вечернюю программу. Тот двигается неспешно, терпеливо, хотя Кори знает, что он просто сдерживается. Иногда он ждет от Джима инициативы, хоть какой-то, и дело вовсе не в этом самом ебучем аспекте их взаимоотношений. Дело касается музыки, опять-таки. Джим сочиняет, это да, но он может и это отринуть, если так посчитает нужным Кори. — Быстрее, — Кори встретился взглядом с джимовым; блеск беспокойства в этих зелено-карих глазах на какой-то момент помогают охладить траханье (внутреннее которое; за весь движняк и за всю пургу в башке отвечает), прежде чем Кори мог со стопроцентной гарантией заверить: — Все хорошо, продолжай. И не думай останавливаться, иначе я тебя живьем закопаю. Джим ускорился, и тогда Кори просек, в чем же кайф, в чем соль проведения подобного мероприятия в отношении чьей бы то ни было задницы. Женщины менее экспрессивны, когда примешься драть их сзади; не различия ли в физиологии тому причина? Ибо Джим под Кори всегда вел себя как шлюха, и Кори это не могло не нравиться. Это одна из причин, по которым Кори не может не возвращаться в койку лучшего друга из раза в раз. Если бы мог, то из нее бы и вовсе не вылезал. — Я хочу развестись с сучкой, — признался он, тем не менее, подмахивая каждому толчку, не умаляя (даже преумножая) уверенности Джима в том, что все живы да здоровы, никто в могилу из-за члена в заднице не собирается. Ну вот, какой же отстой. В уголках глаз опять собирается непрошеная влага. — Нет, — после стойко выдержанной паузы в их диалоге отрезал Джим. — У тебя сын растет. — Я думаю, Гриффин приспособится к тому, что его отец — пидорас. Да и к тому же, он не от Стеф. Мне ничего не мешает забрать его к себе. — И все равно нет, — Джим по-прежнему вбивается в него, уже даже остервенело; он скоро кончит, это Кори чувствует. — Сыну нужен ты, а не твои сексуальные похождения. — Какие еще похождения? — возмутился Кори, схватившись за чужие плечи и оставив приличные красные борозды от ногтей на спине Джима, как раз в отместку за то, что тот как бы завуалированно обозвал того шлюхой. — Поверь: ты первый и последний человек, которому я позволил иметь себя в зад. Джим усмехнулся, небрежно отведя непослушные пряди в сторону. — Рад знать. Еще пара несчастных поступательных движений — и Джим с ошеломительным гортанным стоном изливается не совсем в Кори, но все же не вынимая агрегата. Кори последовал за ним с разницей в секунду. Джим скатился с него на другой край кровати и часто задышал. Рукой начал шарить у прикроватной тумбочки, на самом столике нашарил зажигалку да сигареты. Предложил одну Кори, и тот хер отказал, хотя и так часто жалуется на то, что связки у него, видите ли, ни к черту. — И все-таки, Джим. Я серьезно хочу с ней развестись. Джим горько усмехнулся. — Каждый раз ты приходишь сюда и божишься, что со дня на день ты разведешься. Сначала ты действительно расторгнул помолвку со Скарлетт, и я было подумал: вот оно, все, ты человек своего слова. Я тебе чуть в любви не признался, когда ты, пяля меня в зад, сказал мне, что у вас со Скар уже, как бы, все. А теперь вот эта... и с ней, мне кажется, тебе хорошо. С ней расстаться сложнее. Я вижу. — Ты мне чуть в любви не признался? — Кори не стал реагировать на все остальное, что шло перед «...чуть не признался» и после этого, так как эта часть диалога уже не раз обкатана, и нет смысла уживаться внутри этого сценария всякий раз, когда Кори заваливается к Джиму из-за проблем со своими же женщинами. Джим ожидаемо свернул лавочку со своим «чуть не признался». Тем не менее, Кори пытать его не станет — расколется сам, когда терпеть уже будет невозможно. А Кори подождет; у них у обоих куча времени. — Перебешусь, — вздыхает он не без раздражения, ткнув окурок в пепельницу и тут же развернувшись по противоположную от Джима сторону, к нему спиной, на отдалении, без фрикций. — Если этим утром сюда явится твоя жена, то эта ночь для тебя последняя. Да хоть бы не явилась; я же еще пока не услышал то, что должен услышать. Если наутро Кори все-таки увидит Стефани, то ему пизда.