Тараканы

В определённый период жизни Шин злился на Джо. Шин завидовал Джо. И это, в принципе, было не слишком-то удивительно. Кто мог не позавидовать такому легкомыслию, такому оптимизму? В конце концов, кто же мог не мечтать о такой смелости? О способности вот так просто, на раз-два, подойти и завести разговор. О популярности среди сверстников, о жизнелюбии, которое будто досталось ему с рождения. Сам Тсукими так не мог. Окружающие сторонились его даже тогда, когда он искренне пытался подружиться, считали странным, всячески избегали и косо смотрели: ну, это в начальных классах. В средних он пережил опыт издевательств и был вынужден перевестись в другую школу. Шин бы, честно, молчал до последнего, но в день, когда ему сломали руку... всё перестало быть таким простым, потому что заляпанную кровью одежду и торчащую из конечности кость не скроешь. Не найдёшь повседневных отговорок о том, как же так вышло. Плюс к тому, они украли его рюкзак, а это вызывало вопросы в двойном количестве. Длинная и громкая истерика матери — как итог, скандал в школе, разбирательства, дошедшие до директора, и, конечно же, несколько месяцев, проведённых в больнице. А затем переезд и другая школа. Он зашёл в тот день… весь такой напряжённый, враждебно посмотрел на всех, тихо представился, и, поджав плечи, направился к последней парте. По жестам и поведению уже можно было дать характеристику странного человека — это знал сам Шин, что скрывать. По той же причине он не был удивлён (и даже, честно сказать, обрадовался) тому, что на перемене к нему никто не подошёл. Доставляли дискомфорт лишь косые взгляды и перешёптывания. Однако к подобному, исходя из опыта в прошлой школе, Тсукими уже привык. «Привык» — это ещё мягко сказано. Он был научен: отсидеть все уроки, привлекая к себе минимум внимания, защититься, когда кто-то будет нападать (потому что они, несомненно, будут), а потом побыстрее уйти домой и скрыться ото всех взоров, проделывающих в нём дыру, ото всех насмешек, раскалывающих его на части. Отмыться в ванной от ощущения ничтожности, забыться и отвлечься в какой-нибудь видеоигре, чтобы не думать о том, как сильно он ненавидит себя, как презирает и всех в своём окружении заодно. Но кое-что в тот день прервало его планы. Если выражаться точнее — чересчур дружелюбный, эмоциональный (и этим пожалуй раздражающий) парень, подсевший к нему на химии. Джо Тазуна. У него была яркая, необычная заколка — это первое, что запомнил Шин. Потом… у него была крутая причёска, шутки и смех, вызывающие доверие, а ещё лёгкие, непринуждённые жесты с харизматичной манерой речи. Наверное именно поэтому Тсукими сразу его невзлюбил. Показался этот Джо… слишком неконтролируемым и наивным, а таких людей хотелось презирать. Именно поэтому во время разговора Шин коротко отвечал на вопросы, стискивал зубы и максимально давал понять что хочет, чтобы его оставили. Однако Джо или тупой, или... тупой. Он продолжал подсаживаться рядом на каждом уроке весь оставшийся день, улыбаясь как дурачок и не обращая внимания на косые взгляды класса. Шин так же коротко, вежливо и возможно немного пассивно агрессивно отвечал, однако ему лишь хотелось обозвать Тазуну тупым придурком и спросить, на сколько хватит его лицемерия. До какого момента он сможет строить из себя добренького? До того, когда его начнут подкалывать за общение с чудиком с последней парты? Или до того, когда пойдут слухи? Или до того, когда его начнут открыто презирать вместе с Шином? Где же эта грань кроется в светящихся позитивом глазах? Тсукими всё время смотрел и пытался рассчитать, на сколько его хватит. Потому что знал: такие как Тазуна потом щедро обсыпают мусором содержимое твоего рюкзака, коверкают слова, когда ты отвечаешь на уроке, отпускают мерзкие шуточки про то, что ты гей и смеются над тем, во что ты одет. А, и ещё ломают тебе руки. Это так, по мелочи. Но Джо лицемерил долго. Отлично держался, всё был хорошим и таким же оптимистичным. Шина, что пытался вывести нового «приятеля» на чистую воду, подобное поведение несказанно раздражало. Выводило из себя даже. На физре он абсолютно ужасно подал мяч, и все стали громко вздыхать, обзываясь: Джо, стоящий рядом, заступился за него. На перемене в класс зашла девочка из параллели, и пока её приятель отвлёкся, переключилась к соседней парте: на Шина. Стала спрашивать, почему он всегда ходит как «зажатый чмошник». Джо, ведущий разговор со своим другом неподалёку, каким-то образом услышал и заступился. На уроке он замялся с ответом, явно нервничая и раздражаясь. Кто-то стал шептать несуразный бред в качестве подсказок, но Джо, сидящий рядом и улыбающийся, посмотрел на него так непринуждённо, да подсунул лист с верно написанным ответом. Это действительно бесило, потому что здесь никак нельзя было распознать, где ложь и лицемерие. Когда ждать ножа в спину? Почему это продолжается уже так долго? Почему Тазуна не предаёт, не пользуется и не ждёт ничего взамен? Почему он отвечает добром на колкие слова Шина, почему от него не отворачивается? Почему считает, что тот сам не в состоянии за себя заступиться и делает это за него? Почему портит свою репутацию? Тсукими уже не видит грани и в один момент взрывается, точно шар, который надували чересчур долго. Во вторник по пути в кабинет биологии мимо них пролетает незнакомая девочка, с громким хохотом приклеивая на спину Тазуны бумажку. — Помоги, пожалуйста… — неловко посмеивается он, поворачиваясь затылком. Тсукими отклеивает лист и проходится глазами по содержимому за секунду до того, как Джо успевает отнять его.

«бесплатная помощь инвалидам?? (ну типа чмошникам с зелёными волосами XD)»

Тазуна хмурится, читая содержимое и одновременно пытаясь придумать какую-нибудь глупую шутку, чтобы отвлечь внимание Шина, но безуспешно. Тот вскипает. — Сколько ты ещё будешь лицемерить? Джо поднимает глаза, смотря с небольшим вопросом. Тсукими до боли в костяшках сжимает ручку своего рюкзака: почти трясётся от ярости, и видно это невооружённым глазом. — Прости? Я ведь не виноват в таких- — ДА НЕ ПРО ЭТО Я! На какое-то время виснет молчание. Шин чувствует, что хочет ударить стоящего рядом парня. Потому что это, чёрт возьми, так глупо. Кто вообще в здравом уме захочет возиться с таким, как Тсукими, при этом не имея мотива посмеяться над ним? А Джо, должно быть, так и делает. Точно. Ему заняться нечем, вот и решил поприкалываться. Он просто хочет пошутить, развлечь себя и попробовать что-то новое. Он же весь такой разносторонний у нас, верно? У него же так много увлечений и друзей. Вот и решил ради шутки поиграть в общение с чмошником с последней парты. Шин вздыхает. — Просто перестань делать вид, что мы друзья. — Но мы разве не..? — Нет, — Тсукими стискивает зубы. — Почему ты не понимаешь? Я устал каждый день ждать момента, когда ты предашь меня и начнёшь издеваться..! Просто… просто прекрати играть в эти глупости уже, — каждое слово даётся с трудом, речь становится всё тише и тише, а сам он по-прежнему дрожит от злобы, но через секунду тут же убегает, растворяясь в толпе школьников. Джо растерянно стоит там, в коридоре, хмурит брови и наблюдает за отдаляющимся другом, которого он действительно (искренне!!) считал таковым. Шин полагает, что после подобного Тазуна с ним даже не заговорит, и в целом чувствует полную удовлетворённость. Сидит дома за компьютером, размышляет о том, как уже с завтрашнего дня всё вернётся на круги своя, и каждый день снова превратится в день сурка… зато будет привычно и безопасно. Без излишних рисков в виде привязанности к тупому, жизнерадостному идиоту. Без боли и выбивающих из колеи мыслей. Только вот на следующий день всё не происходит по задуманному сценарию, и шаблон Шина, в который раз за всё время общения с Джо, разрывается. Тазуна просто садится рядом, как ни в чём не бывало, как и всегда, и с лёгким смехом всучает Тсукими шоколадку. Тот принимает её, но, посмотрев косым взглядом, холодно спрашивает: — Тебе что, не с кем общаться больше? Или ты меня вчера не понял? Что у тебя вообще в голо- — Шин, ты невыносим! — не выдерживает Джо, и внутри Тсукими одновременно с удивлением чужой наглости вскипает ещё больше гнева: это разве не он сейчас злиться должен? — Все твои тараканы в голове… они меня убьют когда-нибудь. Шин приподнимает вопросительно бровь, уже намереваясь съязвить, но, не давая возможности ничего обдумать, его хватают за руку и тащат через весь коридор. Останавливаются они, ожидаемо, в мужском туалете. Там, где практически не бывает людей и всегда тихо: на четвёртом этаже, по крайней мере, точно. — Идиота кусок, что ты- Не закончив говорить, Шин застывает на месте, чувствуя, как его прижимают к груди тёплые, сильные руки. Джо обнимает, утыкается в плечо и молчит. Шину неловко. Он откровенно говоря слишком дезориентирован для того, чтобы выражать своё недовольство. Что уж там: с этим действием голова превращается в чистый и белый лист бумаги. Время словно останавливается, а сам Тсукими начинает нервничать о том, не слышно ли его дыхания или сердцебиения. Но Тазуне на это, в настоящий момент, плевать с большой высоты, кажется. — Что ты задумал? — через некоторое время всё же спрашивает настороженно Шин, сам не зная почему, но боясь шевелиться. Джо вновь сердито вздыхает. — Можешь ты хоть на секунду остановить свой мыслительный процесс? Не пытаться найти подвох, не рационализировать что-то, не искать объяснений?! Ты дико этим бесишь, ты знаешь? Шин молчит какое-то время и хочет только ответить: «Знаю», но в горле, как бы банально это не звучало, словно ком застрял. Словно что-то в возмущениях Тазуны задело его за живое. Быть может, это утверждения о том, что подвоха искать не стоит. Что не стоит думать... да в целом весь смысл. То есть, можно вроде как и расслабиться? Однако Тсукими ведь не может сделать это так просто. Конечно, Джо легко говорить. Он весь такой харизматичный, не боялся никогда людей, над ним никогда не издевались. И, чёрт возьми, он никогда не чувствовал себя самым слабым и ничтожным человеком на этой планете. Никогда у него, при нахождении в любом коллективе, должно быть, не возникало мысли о том, что придётся «выживать любой ценой». А теперь стоит самый умный, да поучает. Хочется только гневаться, а сердце почему-то стучит с такой скоростью, с которой должно бы вырваться из груди. Но оно всё ещё здесь, на месте. И Шин всё ещё вдыхает запах мятного шампуня и ощущает на себе тепло чужих рук. Он несказанно злится в первую очередь даже не на Тазуну, а на себя, на свою слабость. Неправильно всё это. Обещал ведь себе: не расслабляться. защищаться. не подпускать никого. И уж тем более не позволять никому на этом свете слышать скорость собственного сердцебиения в объятиях. Шин однозначно облажался, потому что эти прикосновения сейчас кажутся слишком приятными, а эта привязанность чересчур тягучей и манящей, чересчур безопасной. Когда телесный контакт разрывается, он внезапно ощущает смазанные какой-то гигиеничкой губы Джо на своих, сухих и потрескавшихся, и мир внутри него внезапно делает тройное сальто, взрываясь где-то в воздухе. Шин закрывает глаза и растворяется в ощущениях. Шин зарывается бледной, худощавой рукой в каштановые волосы и льнёт ближе, а потом осознаёт, насколько же изголодался по близости и теплоте. В момент отстранения Джо облизывает губы и похоже наконец формулирует то, что так хотел сказать ещё со вчерашнего дня. — Даже не думай, что я когда-нибудь предам тебя! От меня так просто не отделаешься! Я… я потравлю всех твоих тараканов в голове, дебил. На раз-два, понял?! Последнее он выпаливает слишком уж неловко и явно импровизированно. Зато решительно. Краснеет, отводит глаза и почёсывает затылок так… что снова хочется прилипнуть к нему всем телом. Шин думает, что если он всё-таки когда-нибудь дождётся ножа в спину, то это станет ему уроком, но неуверенно тянется за вторым поцелуем.