и его фигня

Вечеринка — космос. Особенно в гостиной: темнота, резь светомузыки, звёздочки на кончиках косячков, гулявших из рук в руки — разбросанная по диванчикам молодёжь создавала свои собственные туманности. Дешёвое пойло в крови тормозило мысли и заваливало назад на мягкую спинку дивана, музыка едва доносилась до слуха сквозь тихие разговоры, позвякивания бутылок и стук бильярдных шаров из глубины дома… Вечеринка, конечно, космос, но в космосе, кажется, чертовски скучно — вот что он подумал, прежде чем открыть рот и… — Ай-яй, Эми-Эми… Целовать курящую девушку — всё равно, что целовать пепельницу. С соседних диванов, из туманности Андромеды, на это заявление поднялся смятённый пьяный бубнёж, из которого более или менее оформленным был лишь один недовольный ленный выкрик: — Лэнс, чё за фигня? Да, Лэнс и его фигня. Явление всем известное. С лица Эми ещё не успела сойти улыбка, адресованная подруге справа, когда она повернула к Лэнсу удивлённый взгляд и через секунду закашлялась, выпуская в воздух клубы сизого дымка — по её кукольному лицу скользнул розовый луч светомузыки, задёв сиреневые блёстки на скулах и смущённый румянец. Её подруга, Брук, утешительно похлопала её по спине, принимая из её пальцев косячок, затянулась, глядя на Лэнса с вызывающей усмешкой на губах, и поинтересовалась: — Да ты девушку-то целовал хоть раз, чудила? Лэнс не растерялся — в каком-то смысле подобный разговор и был его целью — приосанился, отзеркалил кривую усмешку и, проведя в грациозном жесте кончиками пальцев под подбородком, сказал: — Уж явно побольше тебя, Брук. В глазах, засланных дымкой, блеснул азартный огонёк вслед за рыжим лучом светомузыки — бинго, Брук, молодчина, как всегда легка на подъём! Вдвоём они в два счёта раскачают эту толпу лунатиков. — А пепельницу? — запоздало пискнула Эми, прикрывая смех крошечной наманикюренной ладошкой, — Ты что, целовал пепельницу, Лэнс? Эту её колкость он будто и не заметил: «Всем обычно всё равно на пепельницу, Эми» — подумал он, с трудом удерживаясь от того, чтобы закатить глаза. Эми… милая, но не в его вкусе — он не хотел её задевать, скорее нашёл повод спровоцировать Брук и дал той возможность защитить милашку-новенькую. Но прежде, чем Брук успела что-то ответить, с кресла справа, неподалёку от созвездия Кассиопеи, подала голос Карин. — Раз уж на то пошло, — протянула она так мягко, что у Лэнса по загривку побежали мурашки — он повернул к ней голову, непроизвольно расплываясь в глупой улыбке, — курящие парни точно не лучше. — и, глядя ему в глаза, Карин презрительно покривила губки. — Карин, детка, — слащаво протянул Лэнс, одаривая девушку томным взглядом из-под ресниц, — парни — это другое. — Тебе ли не знать, Лэнс! — хохотнул кто-то из компании, вызывая смешки по всему периметру гостиной: градус интереса окружающих постепенно рос. — А я готова поспорить. — продолжила Карин, прищурив свои лукавые глаза, и наклонилась над журнальным столиком: над пустыми бутылками и полупустыми бумажными стаканчиками, — чуть ближе к парню, так что её лицо на мгновение озарил заблудший красный луч, — Ты не определишь с закрытыми глазами, с парнем целуешься или с девушкой. Она говорила негромко, и ребята на диванчиках притихли и смотрели теперь в ожидании на этих двоих, изредка перешёптываясь. Кто-то недоумённо бросил: — Да вы чё, прикалываетесь? Мы не настолько пьяные, чтобы сосаться с Лэнсом! Никто на это не среагировал. Все ждали развязки, затаив дыхание. — А ты участвуешь, Карин? — немного опешив и почувствовав, как трусливо поджалось сердце, всё же почти вальяжно бросил Лэнс. — Ставлю 200 баксов. Космос вокруг взорвался восторженным «О-о-о!». Брук подскочила со своего места и крикнула: — Ставлю ещё сотню. Несите выпивки! — и, маша рукой кому-то на противоположном диванчике, добавила: — Грег, дай жвачку, от меня травой несёт за километр.

***

Лэнс, как джентльмен, поставил 500. Его давний друган, Джош, отслюнявил ещё сотню за своего кореша и, похлопав того по плечу, отошёл в сторонку, крикнув напоследок: «Давай, Лэнс! Покаж им!». Что происходило дальше МакКлейн уже не видел, так как ему завязали глаза. Усадили на стул, дали выпить из бумажного стаканчика, связали за спиной запястья резинкой для волос — условность, чтобы избежать нечестной игры. И дальше пошло-поехало. — Надо было побриться, Тайк, колешься. — Классные духи, Олив. — М-м, знакомый пирсинг. Кэт? — Он слишком внимательный для человека в говно. — возмутился кто-то из наблюдающих. Судя по тому, как прибавилось голосов вокруг, у их диванчиков собиралось всё больше и больше народа. И чем больше Лэнс угадывал, тем больше на него ставили, насколько он мог судить по выкрикам в толпе. — Девушка. Постепенно к этому невероятному аттракциону начали присоединяться и те, кого Лэнс не знал достаточно хорошо. В основном, кажется, это были девушки — по запаху тех же духов и мимолётным прикосновениям длинных волос к плечу или щеке. — Дамы, дамы, — командовала Брук, — придерживайте волосы! Всё должно быть честно! Были и пьяные в стельку парни, которых легко можно было распознать по азартным улюлюканьям братвы: теперь в некогда пустом и медленном космосе у диванов в считанные минуты стало душно и шумно. Сколькие из наблюдавших вызвались поучаствовать лично — Лэнс не считал, но, кажется, он изучил по меньшей мере двадцать языков — со вкусом травы, дешёвого пойла и мятной жвачки в разных комбинациях. Угадывал он весьма быстро и легко, особенно по началу. Спустя какое-то время, однако, начал колебаться. По мере того, как тяжелел воздух вокруг, Лэнс упускал всё больше деталей: выпитый перед игрой алкоголь наконец дал в голову, и режущие лучи светомузыки, проникая под тёмную повязку, слепили и смазывались в лёгком головокружении. Вдруг в общем весёлом шуме послышались нотки недовольства — где-то совсем рядом — и толпа, на миг затихнув, затем начала взволнованно гудеть, оглядываясь и переминаясь с ноги на ногу. Все взгляды — по направлению от центра гостиной к выходу. Что-то точно произошло, и Лэнс уже было собирался снять повязку и тоже посмотреть, как услышал приближающиеся шаги и восторженный голос Брук: — Эй, Карин, какого чёрта? Лэнс закусил губу в предвкушении, сердце сладко сжалось в груди и, кажется, вот-вот готово было остановиться. Он услышал неуверенный скрип кожаной куртки, почувствовал свежий запах улицы и недавно прошедшего дождя. А потом в его губы впились чужие — неловкие, но жадные. И любопытный юркий язык — на вкус водка и апельсиновый сок — быстро прошёлся по нёбу, углубляя поцелуй. Мягкие волосы коснулись щеки и они так одуряюще пахли шампунем и холодным ночным ветром, что Лэнс не сдержался и мурлыкнул в поцелуй что-то неразборчивое. Карин на удивление остро отреагировала на эту вольность и с силой дёрнулась в сторону, но Лэнс, поддавшись порыву, выскользнул из условных пут на запястьях, поднялся со стула, не разрывая поцелуй, и вцепился пальцами в холодную и слегка влажную грубую кожу куртки, под которой проступали напряжённые твёрдые мышцы. И в следующий же момент отстранился, довольно хмыкнув, и стянул повязку с глаз. И замер. В груди что-то болезненно оборвалось. — Кит? Обезумевший взгляд широко распахнутых глаз: растерянность, стыд, гнев — по нарастающей. И бледная кожа, подёрнутая на щеках лихорадочным румянцем. Знакомый голос, вроде, Брук, ликующе взвыл в толпе и пьяная молодёжь подхватила вопль и захлопала, едва ли понимая суть движа. «Кит! Кит! Кит!» скандировали друзья, знакомые и незнакомцы. Лэнс издал восторженный визг: — Кит! — и обвил друга руками, крепко прижимая к груди. Кит, он самый. И он, кажется, был в шаге от того, чтобы взорваться: отбивался, возмущённо шипя — почти задыхаясь, — но все его ругательства и обвинения глохли в гуле толпы и в плече Лэнса. А тот, будто и не замечая, только крепче сжал парня в объятиях и всё лепетал, как всегда слишком громко от подкатившего к лицу смущения: — Кит, дружище! Ты вернулся! Я так рад! Музыку сделали громче, у вечеринки открылось второе дыхание. А сердце Лэнса не в такт грохало в груди и голова шла кругом: слишком жарко и шумно и нечем дышать. Слишком быстро до него дошла суть произошедшего. Кит. Что же делать? Бежать? Точно. Тут Кит, наконец, смог выпутать руки из фирменных удушающих объятий Лэнса МакКлейна, настойчиво надавив на худые плечи, отстранил парня и слегка встряхнул, чтобы привести в себя. Тот уже не улыбался нахально во все тридцать два и избегал теперь смотреть Киту в глаза. Лэнсу казалось, что он сейчас умрёт. От стыда. От страха: не так он представлял себе момент, когда им всё-таки придётся поговорить — не так, не из-за глупого и, чёрт возьми, такого смущающего недоразумения. В горле встал ком, Лэнс беззвучно двигал губами, желая сказать хоть что-то — он уже готов был извиниться, сам не зная, за что, но Кит схватил его за предплечье и поволок сквозь толпу к выходу. Теперь, когда Кит больше не смотрел на него, Лэнс смог, наконец, выдохнуть и отвесить самому себе отрезвляющую пощёчину. Никакой паники. Свести всё в шутку. Это же, в конце концов, всего лишь Лэнс и его фигня. — Что. Это была. За хрень. — Это, дружище, — считай, социальный эксперимент. — хлопнув дверью за ними двумя чуть сильнее, чем хотел, Лэнс отошёл от Кита насколько смог и вальяжно прильнул спиной к перилам крыльца, самодовольно улыбаясь. Киту не было весело: растерянность и стыд прошли и теперь гнев единолично полыхал в тёмных глазах напротив. — Да расслабься ты, маллет, — Лэнс продолжал давить улыбку, будто и в самом деле ничего не произошло, и легкомысленно мотнул головой, — там же пьяные все — никто это даже не вспомнит завтра… а ты когда вернулся-то? Молодец. Отшутиться и соскочить с темы — увести разговор в другую сторону, подальше от разгоревшегося в груди пожара. — Недавно. Сказал как отрезал. Лэнс усмехнулся, будто и не заметил, что Кит не настроен на болтовню на отвлечённые темы, и продолжил расспросы: — И как съездил? Как брат? — Отлично. — ответил Кит сквозь зубы, сверля Лэнса нечитаемым взглядом, и, помолчав немного, добавил, — Предлагает насовсем к нему перебраться. Внутри всё похолодело. Теперь держать улыбку было невозможно: уголки губ начали напряжённо подрагивать, выдавая с потрохами всё, что творилось в душе. Кит никогда раньше не смотрел на него с таким презрением и не звучал так… Он никогда не говорил, что хочет уехать — во всяком случае, не настолько серьёзно. Лэнс попытался состроить выражение участия на лице, но, кажется, выдал лишь растерянность, как она есть. — Оу, и… что думаешь? — Думаю. Вдруг, Лэнс понял — Кит делал это специально. Будто наказывал его, зная, что своими словами причинит боль. Только вот Лэнс был ни в чём перед ним не виноват: он ему ничего не обещал. И это Кит уехал две недели назад, никому ничего не сказав, будто они не были друзьями уже, казалось, целую вечность. Лэнс тогда, узнавая у одногруппников и преподавателей, куда чёртов Когане исчез, старался изо всех сил не принимать ситуацию близко к сердцу. Но теперь обида ужалила вдвойне больнее. — А знаешь что, ну и пожалуйста! Почему мне вообще должно быть дело до тебя? Подумаешь, засосались на вечеринке! Да я, в отличие от тебя, ничего не видел даже, так что не мне тут должно быть сейчас пиздец неловко! Он едва ли успевал понять, что несёт: его щёки горели — он не мог вспомнить, когда последний раз был так зол и смущён одновременно. Кит тоже больше не сдерживался: — А, ой, извините! Тебе? Неловко? Да ты за сегодняшний вечер, кажется, со всем универом засосался! За один. Грёбаный. Вечер! Ты… как животное! Лэнс едва не задохнулся от возмущения и, оторвавшись наконец от перил, сделал несколько угрожающих шагов навстречу. — Это я как животное?! Да ты налетел на меня, как… грёбаный вихрь! Не хочешь объясниться?! Кит заметно стушевался и сделал крошечный шаг назад, вновь краснея и оттого только сильнее хмурясь. — Да я вообще, — теперь он звучал глухо и не мог оторвать взгляд от пола, — не собирался участвовать в ваших идиотских играх! — под конец фразы голос снова сорвался на крик, но на этот раз отчаянный, оправдывающийся, — Это Карин… Как она… она же знала…! Что я должен был сделать?! Теперь Кит выглядел ужасно незащищённым: его лицо было залито краской, зубы плотно стиснуты, брови нахмурены и взгляд в пол, пальцы, сжатые в кулаки, едва заметно подрагивали. Холод улицы начал ощущаться вдруг слишком явно: поднялся сырой осенний ветер — и внутри всё тоже стало как-то холодно и пусто. В повисшем тяжёлом молчании Лэнс шумно выдохнул, опуская наконец напряжённые плечи, отвернулся от Кита и отошёл, уселся чуть поодаль на ступени крыльца. Он мог поклясться, что Кит дёрнулся за ним — так в нерешительном движении руки скрипнула его кожаная куртка, — но Лэнс и не собирался убегать. Не теперь, когда всё в считанные мгновения стало хуже некуда. Не после того, как он сотни раз до этого убегал, отмахивался, отшучивался и прятал глаза, не в силах побороть смущение, и чуть ли не каждый вечер перед сном представлял их тот самый разговор. Вот как всё обернулось. Теперь будь что будет. Если кому и придётся уйти первому — так это Киту. За спиной воцарилось молчание: только музыка приглушённо сочилась из дома и ветер посвистывал в ветках деревьев — Кит не проронил ни слова и, кажется даже не дышал. На секунду Лэнсу показалось, что его там уже и нет вовсе. Но через минуту его подошвы неуверенно шаркнули по доскам крыльца и Кит присел на ступеньку рядом, слегка коснувшись плеча Лэнса своим. Лэнс не смотрел на него — изучал взглядом мелкие камушки подъездной дорожки. Они сидели в молчании ещё какое-то время. Лэнс только раз, не удержавшись, украдкой бросил на Кита взгляд — убедиться, что тот в порядке. Кит задумчиво глядел на дорогу, круто уходящую вправо и скрывающуюся за деревьями, и на совсем уже чёрный лес впереди. Тусклый жёлтый свет фонаря на крыльце едва касался их двоих со спины, и бледное лицо Кита в вечерней синеве было спокойно, задумчиво и, кажется, лишь слегка подёрнуто сожалением. И в груди так ощутимо всколыхнулось что-то тёплое и давно знакомое, что Лэнс издал тихий смешок и опустил голову на сложенные на коленях руки. Кит, кажется, тоже улыбнулся и сказал — тихо и спокойно: — Широ почти полностью восстановился после травмы. Я там только мешался, если честно. — Ну конечно. — фыркнул Лэнс в рукав своей толстовки и никак не мог перестать улыбаться, хотя крошечный холодный страх в груди всё не давал покоя. — Широ нас всех уделает — даже одной рукой. Кит тихо рассмеялся в ответ, согласно покачал головой и, помолчав, поджал губы: — Извини, что не рассказал раньше… И что уехал вот так, ничего не сказав. — Киту, кажется, искренне жаль, … — Да всё в порядке, авария же — надо было срочно… Главное, что теперь с братом всё в порядке. — … Лэнс и забыл, что злился… Теперь его душило чувство вины и во вновь повисшей между ними тишине он судорожно подбирал слова, чтобы извиниться в ответ: за то, что за прошедшие две недели он злился и убегал всякий раз, когда Когане всплывал в разговоре, и упорно делал вид, что между ними ничего не было — даже дружбы… И за сегодня… Его раздумья прервал голос Кита — тихий, чуть севший и почему-то печальный: — Знаешь, Широ и в самом деле предложил мне остаться. Вроде… мы, кажется, ни разу так и не пожили вместе как одна семья… Лэнс поднял голову, чтобы взглянуть на Кита с пониманием — чтобы не звучать наигранно или — что хуже — расстроенно: — Это невероятно круто, чувак. Семья… нет ничего важнее — уж я-то знаю. Лэнс постарался вложить в выражение лица всю свою нежность и заботу и ободряюще улыбнуться: он представил свою собственную большую и любящую семью и каково бы ему было вдали от них. Нет, он ни в коем случае не хотел бы такой участи для Кита. И когда тот с благодарностью улыбнулся ему в ответ, Лэнса снова затопило смущением и он отвернул лицо, откидываясь чуть назад и опираясь на ступень позади локтями: — И когда ты уезжаешь? В смысле… я бы пришёл проводить тебя, всё такое… чтобы не как в тот раз… — Лэнс. Лэнс даже не смог понять, с какой интонацией его позвали по имени — настолько ему было неловко: к щекам опять прилила кровь и он всё говорил и говорил, не в силах остановиться. — А вещи? Ты уже собрал вещи? Я мог бы помочь… — Лэнс. Кит взял его за запястье, чтобы привлечь внимание, и притянул чуть ближе, заглядывая в глаза. — А ты знал, что на самом деле Широ тот ещё душнила? Прям мистер нотация — ни дня без нравоучений. Не выдержав внутреннего напряжения, Лэнс вдруг истерично рассмеялся и спросил, задыхаясь от смеха «Серьёзно?», хотя и сам прекрасно мог представить себе Такаши с указкой и этим его наставническим выражением лица. Кит кивнул и улыбнулся, глядя куда-то вдаль. Его рука соскользнула с запястья Лэнса и мягко коснулась его ладони, переплетая пальцы. — Мы с Широ решили, что мне будет лучше остаться здесь. В конце концов, не обязательно жить под одной крышей, чтобы быть семьёй: я буду чаще приезжать к нему на праздниках, будем созваниваться, как обычно… Да и вы тоже мне как семья: Пидж, Ханк, ты… — То есть ты остаёшься? — в неверии Лэнс подался вперёд, крепче стискивая ладонь Кита в своей ладони и глядя тому в глаза полным надежды взглядом. И только Кит улыбнулся и собрался было кивнуть, как Лэнс второй раз за вечер издал полный ликования вопль и стиснул парня в крепких объятиях. На этот раз Кит не сопротивлялся, только тихо посмеивался ему на ухо. Когда Лэнс, наконец, отстранился Кит вдруг снова стал серьёзным и посмотрел ему в глаза: — Только больше не делай так. — его щёк коснулся лёгкий румянец, но взгляд оставался непреклонным. Ну что за милота, подумал Лэнс, снова возвращая себе хорошее расположение духа и пьяную улыбку: — М-м, как — так? Кит нахмурился, краснея ещё сильнее, и раздражённо мотнул головой, подскакивая на месте: — Я иду домой. За спиной вдруг музыка стала громче — кто-то открыл дверь, и шумная орава пьяных людей вывалилась на крыльцо. Во главе шли Брук и Эми, в обнимку, уже вовсю распевая какую-то песню. Едва разглядев Лэнса в ночном полумраке, Эми замахала крошечной ладошкой и завопила: — Лэнс! Ты знаешь, кто выиграл? Но Брук, не замечая ничего вокруг, тащила её вперёд, как танк, и громко подвывала знакомую песню, едва складывая слова в предложения. За ними шли Джош и остальные ребята, переговариваясь друг с другом так же громко и бессвязно — почти одними междометиями. Спускаясь с крыльца, они поддерживали друг друга, чтобы не упасть и не растянуться по подъездной дорожке. Кажется, все гости сегодняшней вечеринки решили закончить вечер праздничным шествием по улице, потому что молодые и пьяные продолжали валить из дверей, периодически ликующе вскрикивая, вскидывая в воздух полупустые бутылки с пойлом и подпевая песне Брук. За спиной послышался знакомый мягкий голос: — Мы идём гулять. — Кит и Лэнс одновременно обернулись, и Карин, мило улыбнувшись, спросила, — Вы с нами? — Карин… — недобро прошептал Кит, напрягаясь. — Спокойно, ковбой, поблагодаришь потом. — та лукаво улыбнулась, подмигнула Киту, легонько щёлкнула Лэнса по носу, проходя мимо, и уже спускалась по ступеням, будто не при делах. Кит было дёрнулся за ней, но Лэнс удержал его за предплечье, потянул вниз, усадив обратно на ступеньки рядом с собой и, прежде чем тот начал возмущаться, поцеловал. Коротко, лишь едва пробежавшись языком по чужим губам. А потом подскочил на ноги, в два шага сбежал с крыльца и, убедившись, что пьяный парад слишком увлечён болтовнёй, алкоголем и песнями, развернулся к Киту и крикнул: — Что, маллет, хочешь быть последним, кого я сегодня поцелую? Я подумаю! — и, едва Кит, вспыхнул, словно сигнальный огонь в ночной синеве, и подскочил вслед за ним — Лэнс дал дёру вверх по дороге, теряясь между остальными, тоже пьяными и невероятно счастливыми. Кит поймал его уже на повороте, и они вместе поравнялись с Брук и Эми, заметно отставшими от ведущей линейки. Брук была настолько пьяна, что почти повисла на хрупкой спутнице и вот-вот норовила вместе с ней свалиться с дороги в кусты. Лэнс, ехидно посмеиваясь над подругой, поспешил на помощь и перекинул её безвольную руку себе через шею, а Кит придержал девушку с другой стороны. Эми поблагодарила парней и пристроилась рядом. Она слушала, как Кит и Лэнс обмениваются колкостями над безвольно повисшей между ними головой Брук, и улыбалась. Ей не давал покоя лишь один вопрос, и в какой-то момент, поддавшись любопытству, она смущённо подёргала Кита за рукав и спросила: — Кит, а ты куришь?