Мысли о сокровенном.

Мы снова молчали. Вообще, это не какое-то веское заявление, резкий поворот событий, красивое словосочетание, просто это единственное наше занятие все эти дни. Мы же теперь часто проводили время в тишине. Просто молча сидели, лежали, стояли и всё, ничего более. А что еще делать? Молчание это не было каким-то неловким или с нотками обиды, так что… ничего другого в этой серой массе быть не могло. Конечно иногда эта безмолвность до жути удручала и удручает. Я очень хочу кричать, просто вот так вот, как трехгодовалый ребёнок орёт в истерике на всю улицу, заполняя её своим эмоциональным всплеском. Тоже хочу заполнить это непонятное мрачное место, вот это пустое безжизненное дерево, под которым мы сидим и этот зеленоватый омут вдалеке, хоть чем-нибудь. Хотя бы чтобы просто не умереть. А вот кстати глупые родители приказывают деткам замолчать, и ребёнок начинает вопить еще с большей силой, только уже от несправедливости. Мать, да ты посмотри на свою дочь или сына! Ему же плохо! Я вот помню эту пустоту после таких истерий, которую всей душой ненавидишь, и плачешь от беспомощности, долго… долго… А тебе, казалось бы, всего лишь четыре, а то и три года. И сейчас я как раз в похожей пустоте, только внутри нее. Мы лежим, соприкоснувшись спинами, каждая уткнувшись в саму себя, копавшись в своих мыслишках, как будто так было всегда. Дрянное молчание… Мы же забыли друг друга! Напрочь забыли! Скоро я окончательно перестану чувствовать себя живой и закаменею. Ах чёрствые души, засохшие сознания… О Боже, ни черта не помню! Даже имя этой девушки, которая сидит так рядом… прижимает коленки к груди, греется об мою спину… Мне лень обернутся, взглянуть на её лицо… Чем это поможет? Ничем. Только в носу что-то еще больше будет щекотать, образуя комок в горле. Но я точно знаю, что раньше я бы обернулась, хотя бы, чтобы расчесать скомканные пряди её шевелюры. Я дорожила ей, хотя сейчас равнодушна. Даже представить себе не могу, что до этого я жила не так, как сейчас. Впечатление, что я раздвоилась, рассыпалась на несколько маленьких кусочков. И каждый из этих кусочков наблюдает за другим кусочком. Какая-то неправильная матрёшка. Но неужели истинная я… это то, что сейчас. Вот это тело?.. Нет. Тело — просто статуя, я даже не шевелюсь, хотя хочу… Ха. За то я помню несколько счастливых моментов, произошедших со мной, когда… Когда все называли меня Марлин или Марлс, это моё имя. У меня были отличные друзья. Моё сердце начинает сильнее биться при их упоминании. Значит я дорожила ими. И впрямь, ведь я запомнила их имена, и все оставшиеся в моем дряхлом сознании моментики, связаны только с ними. Мы вместе учились в школе, специализированной по чему-то… волшебному. Мы обладали какой-то магией. И вот это волшебство ни к чему не привело… Как оно спасло нас? Как защитило? Скорее всего, оно то нас и погубило… Но в свои счастливые годы я её просто обожала. Мы учились все вместе в этой школе на 7 курсе и на каком-то красном факультете, символом которого был лев. А всё остальное с этим связанное мне сейчас точно не вспомнить. А вот моя рыжая подружка с цветочным именем Лили точно всегда всё знала и помнила больше и лучше всех остальных. Но сомневаюсь, что этот хаос оставил бы её чистенькую головку в порядке. Здесь ты просто сходишь с ума. Тишина и вечный страх… Но по факту Лили нельзя было назвать трусливой. Да никого из нас нельзя было. Наши сердца, охваченные жаждой идти вперед, жаждой защищать друг друга, жаждой не сдаваться пыла… Я ударила кулаком о землю. Землю, которая состоит из неровных камей, булыжников, без единой травинки. Ударила? Эта статуя ударила? Да, и в добавок еще поцарапала руку, но я всё ещё не испытываю физической боли, и из-за этого мне еще больнее в глубине души, и слез становится всё больше и больше. Мне стыдно, и по моим щекам катились эти стыдливые слёзы. Нет, всё что было тогда, всего лишь мой долгий сон… Или сейчас я во сне… Если я резко закричу, меня кто-нибудь услышит? Подбежит ли Лили или моя мама ко мне, и разбудит ли меня? О нет, не думаю. Я просто в тюрьме, созданной какими-то злыми волшебниками. В заточении. Отпустите меня! Я сворачиваюсь от стыда, от боли, от этих мук! Но в то же время я не слышу всхлипываний, просто ощущаю, как по холодной коже бегут соленые ручейки. Мы не желали сдаваться! Не желали! Мы были готовы умирать, но не сдаваться. А сейчас я в этом непонятном плену. У кого? Не знаю. Где? Не знаю. Как? Не знаю. Почему? Не знаю! Вот поэтому я просто сдалась! И если бы я осознала это раньше, может быть я была вместе с другими, мы бы победили этих злых волшебников? Но самое странное, что я даже не пыталась что-то усиленно вспомнить. Я просто ждала, когда мысли сами придут в мою голову. Меня же должен был обуревать лютый страх, желания освободиться… А мне как будто бы просто по голове ударили, и я забыла всё напрочь, погрузившись в эту массу, и смирившись. До этого я нравилась себе, боялась, что меня забудут. А тут я забыла саму себя. Значит и все меня забыли… Я изменила себе, не исполнила того чего хотела, предалась давним страхам, и из-за этого впала в такие муки. Но если сейчас я просто наблюдаю за своим отпавшим куском со стороны? Я смотрю на свои руки, и они уже не кажутся мне моими. Если вернутся к мысли об орущем ребенке, то мои воспоминания об этом явлении также отпавший кусочек. Но собрать их воедино не получится. Либо я действительно сплю, и все происходящее сон, либо кто-то вспорол мою душу и рассматривает моё прошлое, как фильм… Что еще я помню или что еще мне показывают, так это компашку, которые называли себя мародерами. С ними я тоже была в близких отношениях. Весёлые, самодовольные мальчишки. Улыбки не спадали с их лиц, практически никогда. Многие воспринимали их за дурачьё, но в их душах таился божественный свет, лучик смелости. Вместе они смотрелись как единый живой организм. Клетчатая рубашка одного дополняла свитер другого. Модные черные брюки с золотой пряжкой ремня смотрелись мило, но до жути забавно рядом с дедовскими панталонами. Именно мародеры всегда закатывали шумные вечеринки. Именно они призывали в холодное мрачное время идти вперед и не сдаваться. Получается я предала их… Нашу звёздочку — Сириуса. Нашего дорогого Лунатика — Римуса. И нашего лидера — Джеймса. Был еще четвёртый, но я к сожалению, плохо помню его имя. Пит… Питер? Пет?.. Странновато, но что-то в этом роде. Я помню, что у этого Пита (будем называть его так) было много проблемок с учебой, и остальные его друзья, вместо того, чтобы подшучивать, как все остальные, действительно помогали мальчику в учёбе. И благодаря этому, он вытянул СОВ на удовлетворительно. Как раз о СОВ. Видимо этот волнительный экзамен моё подсознание будет вспоминать даже после смерти. Многие мои однокурсницы могли упасть в обморок лишь от одного упоминания этих экзаменов. Настолько всё было плохо. Учителя просили не переживать, но сами в большей степени запугивали нас. Но в конце концов, от этого СОВ ничего не осталось. Я имею в виду, что он оказался совсем несложным, а все эти обмороки лишь игра самовнушения. Если ты весь год трудишься, запоминаешь материал, то любой экзамен сдашь на ура. Вот я вообще за СОВ не переживала, пришла, сдала всё на отлично, и куда-то ушла. Зачем он мне был нужен? Непонятно. Как бы он пригодился? Непонятно. Главное, что сдала, и дело с концом. Я сдавала его вместе с Сириусом, он предложил сесть вместе. Если честно, я тогда была удивлена. Нет, конечно, мы с ним дружили, но обычно он предпочитал мне Римуса или Джеймса. А в этот раз всё было наоборот. Я поинтересовалась с каких это пор ему комфортнее сдавать экзамен со мной. На что он мне ответил: «Да мы просто договорились, чтобы каждый сдал экзамен по отдельности. Тип всем взять один и тот же билет, а в конце помочь Питеру его решить правильно. А я первый пошел, потому что не хочу в самом конце от передозировки адреналина обоссаться». Ну этому я была не удивлена. Сириус блистал умом, вырос в образованной, аристократичной семье строгого порядка. Все экзамены старался сдать в первых рядах. И мы с ним отлично справились. Немножко друг другу подсказали пару миметиков, и «Превосходно» у нас в кармане. Все мародеры, как мне казалось, уважали меня, считали душой компании. В одно Рождество мы все были одинаково веселы. Пили какой-то замечательный напиток, вроде бы называющийся «Сливочное Пиво», танцевали что-то плавное и медленное, что танцуют в парах, с самым любимым тебе человеком. Танцевала ли я? Да, как и все. А вот с кем? Увы, снова подводит память. За то Лили точно танцевала с Джеймсом. Все знали, что они влюблены друг в друга на протяжении многих лет. И в то Рождество их сердца наконец-то соприкоснулись, ох оленятки наши скромные. Джеймс был чуть выше Лили, немного смуглый, с круглыми очками, у которых была тонкая, вроде с одной стороны самая обыкновенная, но с другой стороны очень элегантная оправа. Он был галантен, харизматичен, всегда вызывал улыбку у женщин, все тянулись к нему, и при всё своём величии, он уже давно мог завладеть целым дворцом любящих дам, обзавестись гаремом. Но все семь лет он добивался только одной девушки — Лили, и добился. Хотя, многие завистницы говорят, что она согласилась встречаться с ним, только из-за того, что у неё голова болела от вечного «Хей, Эванс!». Но кто будет слушать эти дурацкие сплетни? Лили действительно влюбилась в Джеймса, ведь он заступался за неё и защищал, даже после стольких отказов. Римус, всегда тихий и серьезный в то время, удостаивал всех своей искренней улыбкой, из любого уголка можно было услышать его добродушный смех и милые, простенькие, но забавные шуточки. Забавные шутки были и у Сириуса. Вот только он шутил их каждую минуту, и иногда не совсем в тему. И его шутки очень отличались от Римусовых. Они казались до ужаса глупыми, но не всякий мог их понять. Но счастье того вечера не заключалось в вечном смехе, алкоголе, музыке, другом веселье, больше в некой любви, которую мы могли ощущать в том теплом, немного душном воздухе. Эта любовь утешала. И я тогда тоже любила. Я всех тогда любила. Но кого-то любила прям всем сердцем. Любила по-настоящему, была готова сделать все для человека, простить за любую оплошность, посвятить ему жизнь. Но из-за того, что я сдалась, я не смогла этого сделать. И успела ли вообще?! Да успела… Помню, что успела… И танцевала тогда я именно с этим человеком. И вот теперь-то я постараюсь сделать всё, лишь бы вспомнить кто это был. Помнится, что мои губы тогда испытывали нечто приятное, что на моих губах остался вкус чего-то вишневого. Хотя я знаю, что меня всю жизнь бесила сладенькая романтика, но сейчас я почему-то романтизирую каждое свое действие. Скажу теперь же честно, я целовалась с девушкой. И у этой девушки были прекрасные духи и сладчайшая вишнёвая помада. Может мне и не стоило вовсе никого целовать… Но это приносило мне удовольствие, радость, сохраняло во мне счастье. Скорее даже закупоривало. Лили с Джеймсом тоже целовались тогда. И все кричали: «уууу», с такими ухмылками. Римус и я немного побренькали на гитарке. Мы умели играть на гитаре, я это точно помню. Но та гитара обладала необычным свойством. Она была из другого мира. Из мира не волшебного, в котором я родилась. Я родилась среди обычных людей, простых рабочих. Но мне не было бы лучше если б я не владела каким-то волшебством… Может даже наоборот — хуже. Да, наверное, не стоит сейчас жаловаться на магию, в этом просто нет смысла. Что было, то прошло, я останусь в этой мертвой тишине и буду молчать дальше, ощущая тепло её спины. А кто она? Кем она была для меня при той жизни? Нет, это не Лили. Лили была рыжая с яркими изумрудными глазами. Кстати за эти чистые глаза её полюбил Джеймс. Через эти зеленые глазки передавался весь характер приветливой, сильной девушки. Я уважала Лили и уважаю до сих пор. Я — сраная чертовка. Лили же никогда таковой не являлась. У нее был ребенок… она не сдалась! Она защитила своего ребенка. Умерла, но защитила. Защитила через смерть, спасла! Сделала ли я что-то похожее? Наверное, нет. Лили, в отличии от меня, не прожила зря… У Лили был смысл, и это был правильный смысл, кроткий, простой, но смысл! Над ней кто-то смеялся, а ей было плевать, ведь этот смысл сделал её жизнь мудрой, придал ей нужную форму. Если честно я тоже подшучивала над Лили… Подшучивала над тем, что она жила для воссоздания счастья другому, а не себе в первую очередь. Почему для меня это было странно? Я же тоже любила! Но видимо любила как-то не так. И была настолько тупой. Ведь когда пытаешься сделать счастливым другого, согреваешь и свою душонку. А я этого понять не могла. Думала надо в первую очередь о себе позаботиться, с собой разобраться, а потом уж на людей перескакивать. Чего же я тогда добилась? Я и вправду могу сойти с ума если буду вспоминать «ах чего же это я там добилась?» Да ничего! Я реально подвела и предала себя. И теперь я хочу кричать, я хочу плакать, умолять о помощи. Никогда, никого я не умоляла о помощи, а теперь хочу… Но мне не помогут. И я не заслуживаю похвалы. Всю жизнь я прожила лишь с желанием быть хорошеньким другом, человеком, любовницей. Но нет. Я не буду! Не буду просить о помощи, не буду больше вспоминать! Не хочу окончательно сойти с ума! Я сдаюсь, снова сдаюсь, потому что мне до жути страшно. И я снова плачу и разбиваю руку до крови об эти камни. Я всегда думала, что живу правильно, ведь проявляла ко всем должное уважение. А сейчас я сама себя заставляю смотреть на эту «правильную» жизнь! Глупую жизнь, непонятной девочки! Гитары, смех, алкоголь, учеба, кольца. А где тот кусочек, рассказывающий обо мне, как о любящем человеке? Любила ли я своих родителей? Проявляла ли к ним свою заботу? И уж если нет… ух, Марлин, ты самая, что ни наесть, дрянная поганка! В чем вообще состоял смысл моей жизни? Моё сердце так и сжалось, в горле встрял гигантский ком, который если прорвет, раздерёт мне глотку, и на эти камни польется соленая кровь. Это до такой степени обидно, что хочется уничтожить себя и весь мир. Не было смысла. Ты прожил зря. Потерялся и растерял все свои чувства, все свои цели и желания. Превратился в табуретку под каким-то дряхлым деревом, в каком-то хаосе! Прожить зря… То есть, потратить восемнадцать лет жизни в никуда. Но почему сейчас я думаю о прошлом? У меня же всё еще впереди… Наверное. Раз сейчас я осознаю, что такая жизнь была неправедной, то смею предположить, что и тогда я это понимала, хоть капельку добра то, я внесла? Ох, это просто никчемные оправдания… Но всё-таки есть еще надежда на то, что я просто не помню надлежащий смысл. Хотя мне всё равно обидно, что он не осуществился. Но как же я могу смотреть на свою жизнь, искать в ней затерянный смысл, если я ни черта не помню?! Вот Сириус боролся за справедливость, не знаю вышло ли у него что-то. Но вроде бы он смог раскрыть какую-то тайну, и я верю ему. Римус, страдавший ужасной болезнью, недопонимаем со стороны окружающих, мог вообще закричать и отбросить все свои старания в сторону, ведь ему было по-настоящему тяжело, но даже он не сдался и воевал, шел вперед! Про Джеймса можно вообще лучше написать отдельную книгу. Это был настоящий герой. Может даже без него, мы просто валялись бы в луже. Он спас своею смертью Лили, которая тоже совершила по-настоящему героический поступок. Её материнская любовь послужила щитом для того мальчика. Что с ним теперь? Уверена, он жив. И уверена, что его жизни предано особое значение. Но неужели я, Марлин Маккинон послужила основной предательницей?.. Не хочу в это верить! Не хочу! Нужно поскорее вспомнить, чтобы не сойти с ума, чего же я там добивалась. И погодите, я же хотела быть чертовым лекарем! Я мечтала исцелять людей. Даже не мечтала, а стремилась. И моё стремление не прошло даром. Была война! И я — неопытный целитель, профессионально умевший только лишь завязывать бинты, спасла кому-то жизнь! Да, у меня получалось залечивать раны! Я спасла… Я спасла человека, которого любила! Значит я не так уж и плоха, и моя жизнь имела смысл, при чем, который смог осуществиться. Моя душа имеет право на тот героический приятный жар. А ведь мое слабое я, на шестом курсе откладывало все на потом, мысля: «Ах, жизнь еще такая долгая, я успею… Не собираюсь я пока что применять к кому-то свои умения. Вот выучусь через годиков так пять, отполирую все свои знания…» Но и учится я тогда не желала. Я снова ударила по этим острым камням. И всё же на седьмом курсе я смогла преодолеть себя, нужно было готовится к экзаменам, и меня легко могли спросить какую-то теорию по целительному делу. Тем более меня это интересовало. И я сама смогла выучиться. И знания пригодились мне на войне! Я радовала людей. И также я залечивала раны. И в самом конце я спасла Мэри Макдональд! Именно эта хохотушка была для меня кем-то особенным. И мы приносили друг другу счастье, мы дарили друг другу частички жизни. Нет, не думаю, что мы любили друг друга как какие-то семьянины, даже обычной дружеской любви, дружеских поцелуев нам вполне хватало. И в тот Рождественский вечер я танцевала с ней. Сириус даже ради шутки подошёл и обратился ко мне: «Можно ли пригласить вас на танец?». И по привычке своих аристократичных корней элегантно протянул руку. Мэри рассмеялась и с упреком спросила: «То есть, я правильно понимаю, что наш дорогой Сириус третий хочет украсть даму моего сердца? Сириус, ответь мне, люди высшего общества продолжают вызывать за такое на дуэли?». И Сириус театрально приложил руку ко лбу, откинул голову, делая вид, что Мэри своими словами разбила всё его существо. «Какая жалость, что вы успели забрать эту прекрасную даму первой», — и с этими словами он также сценически удалился. Мы тогда протанцевали не так долго. Нам больше нравилось сидеть рядышком на диване, баловать себя алкоголем и давиться от смеха, наблюдая как Сириус и Джеймс учат Римуса с Питером танцевать. Римус освоился быстро, а вот Питер еле держался на ногах. Его лакированные старенькие ботиночки то и дело за друг друга цеплялись, и он падал, переворачивался, шатался, поскальзывался. А эта шутница-лисица по имени Лили вечно обзывала нас любовницами. Хотя может мы и взаправду ими являлись. Чертовы любовницы. Кстати теперь, вариант, про то, что мне кто-то что-то показывает, пока я сплю, рассеялся. Всё-таки это действительно я, сама с собой, пытаюсь собрать прошлое по кусочкам. Я жива, со мной всё в порядке. Хотя совсем недавно, я думала, что уже умерла, а я, наверное, просто переродилась. Я смотрю на свои руки, и чувствую, что они мои. И мне весело. На моих щеках слезы счастья уже затмили предыдущие слезы, полные стыда. Моя прошлая жизнь была полна ужасных вредных привычек, слов, за которые я призираю себя, но я так рада, что спасла кого-то, что принесла кому-то удовольствие. И ведь тем самым я затмила всё негативное! Ах, ты, чертовка Мэри. Где ты? Какого Мерлина ты сейчас не со мной?.. но кто же тогда со мной… И теперь-то я всё осознала, поняла! Я опять оказалась обманутой своими мыслями, грёзами. В новом потоке слез оказались выпавшие ресницы. Вот, казалось бы, я собрала кусочки воедино, казалось бы, нашла истинную себя, но всё это опять оказалось ложью! Ресницы падали как листья, ногти ломались, кожа шелушилась. Зеленоватый омут, пустое дерево, мрачный хаос представляли из себя локацию, где должно было произойти моё собственное убийство, моё зачерствение. Я всё ещё молчала, и ненавидела это молчание. Я всё поняла неправильно. Я была обманута сама собой, но я… почему я потеряла себя? Почему забыла? Неужели мой мозг после смерти не смог адаптироваться. Глупая, глупая девочка, привыкшая думать, что все проблемы из-за этого мирского! И сейчас мне снова сделалось плохо. Все воспоминания испарились, стёрлись с моего сознания. Я помню только слова: только, чёрт, смерть, Мэри. Нет больше никакого Рождества! Я не знаю кто я! Я не помню кто я! Знаю только, что не хочу умирать. Не хотела! Не хотела! Не хотела! Не хочу! Что будет за этой гранью? И я бросилась к ней, схватила за плечи и развернула лицом к себе. Впервые за столь долгое время, это смертельное пространство пронзил крик, живые слова: «Мэри! Мэри!». Как темную ткань разодрали, а в дыре показался яркий фон. Но она была холодна, как камень, и я трясла эту безжизненную куклу пока в моих глазах не потемнело. Неужели всё, всё равно, было зря. Или я увижу её в будущем свете… в новом мире? Ведь яркий фон, всё-таки показался...