***
Утро для Тоби началось со звонка Асумы. — Спишь? — судя по звукам, Асума уже торчал в утренней пробке. — А я нашел для нас работенку! Главный концертный зал оперы и балета ждет нас! — он кому-то просигналил, и Тоби отпрянул от телефона. — Конечно, внутрь мы не попадем, — с усмешкой добавил он. — Будем класть тротуарную плитку у входа. Так что, будь готов прикоснуться к искусству, — Тоби угукнул, — заеду за тобой через полчаса. Они попрощались, Тоби откинул в сторону одеяло, и, с некоторым трудом встал. После той аварии, подвижность к его правой ноге постепенно вернулась, он уже мог передвигаться без костылей, или, еще хуже, инвалидной коляски. А вот с рукой дела обстояли неважно — она все еще была слабой, и плохо слушалась. Ей невозможно было удержать мелкие предметы, а уж тем более, писать. Ее еще предстояло долго и нудно разрабатывать, но если приложить достаточно усилий и терпения, результат будет на лицо. Если бы вернуть его память было также легко. Ведь всего год назад он узнал о том, что он — Тоби. По крайней мере, это имя было указано в его правах. В той их части, которая уцелела после аварии — участок, где была фотография, пострадал от огня, а других документов при нем не имелось. Куда он ехал на бешеной скорости по темной, заливаемой дождем трассе? Есть ли у него семья? Где он живет, чем занимался до аварии? На эти и другие вопросы ответить себе Тоби не мог. Он очнулся уже в больнице, и не мог ответить полиции ни на один вопрос о себе. Врачи сказали, что у него конградная амнезия, частичная потеря памяти. Тоби не забыл как ходить и говорить, мог изъясняться, как выяснилось, на двух языках, не забыл как писать, хотя делать левой рукой это было довольно трудно. Значит, до аварии он был правшой. Но он не помнил ни своего имени, ни своего прошлого. Не помнил названия и вкус почти всех продуктов, что ему нравилось в музыке и кино, во что он любил одеваться, была ли у него собака… Он забыл все о собственной индивидуальности, и все то, что делало его личностью. — Сегодня я испекла грушевый пирог, — улыбаясь, встретила его Чие на кухне. — Грушевый? — спросил Тоби, усаживаясь за стол. Он видел изображение груш на упаковках с соком, и имел приблизительное представление о том, что это за фрукт. Но вкуса его он не помнил. У бабули Чие он снимал комнату, и платил за нее символическую плату из своего пособия по инвалидности и заработка с заказов, которые они исполняли вместе с Асумой. Чие работала в больнице, куда попал Тоби после аварии. В этом году, она, наконец-то ушла на пенсию, и, узнав, что с ним случилось, и что ему некуда пойти, предложила свою помощь. Ее сын давно умер, погиб в аварии в при схожих обстоятельствах, а внук, достигнув совершеннолетия, сразу же уехал, и больше не поддерживал с ней связь. Ей было одиноко, и она искренне считала встречу с Тоби знаком судьбы. — Да, это пирог по особому рецепту, — кивнула Чие, поставив перед ним тарелку с отрезанным куском. — Мой сын его очень любил, — она грустно улыбнулась. Пирог и, правда выглядел аппетитно, и Тоби его тут же попробовал. — Офень фкусно, — ответил он с набитым ртом, отогнув на кулаке правой руки большой палец. Так вот, значит, какова груша на вкус. Он отхлебнул чай, доел свой кусок, и, взглянув на часы, понял, что Асума заедет за ним с минуты на минуту. — Мне пора, — он вышел из-за стола, поблагодарив Чие за завтрак. — Увидимся вечером! Тоби натянул на голову кепку, чтобы скрыть уродливую вмятину на черепе, а козырек не давал людям, как следует рассмотреть, что в левой глазнице у него протез вместо нормального глаза. Захватив свой рюкзак, он вышел из квартиры, и, со вздохом подошел к лестнице. В доме не было лифта, и подъем и спуск по лестнице занимал у него гораздо больше времени, чем у здорового человека. Спускаясь с каждой ступенькой ниже, он подволакивал больную ногу, и со стороны это выглядело довольно комично. — Наконец- то! — Асума довольно улыбнулся, выдохнув дым. — Мой южный друг, с каждым днем ты справляешься с лестницей все быстрее, уверен, скоро ты поставишь рекорд! В клубе «ирония наше все» Асума и Тоби состояли с момента их знакомства. В баре, где Тоби любил сидеть по вечерам и пить пиво, какие-то отморозки стали приставать к сестре Асумы, и он заступился за девушку, зная, что потеряет последние мозги, если кто-то из них двинет ему по голове. В своем нынешнем положении боец из него был никудышный. Но, несмотря на это, он смог прописать одному из ублюдков в челюсть, а вскоре на помощь пришел и Асума — двухметровый детина, с очень тяжелой рукой — Тоби ощутил ее на себе. Асума ударил и его тоже, посчитав за одного из придурков, домогавшихся его сестры. — Вам нужна помощь? — спросил полицейский, выходя из патрульной машины, остановившейся возле бара. — Нет, все в порядке, — Тоби медленно поднимался с земли, после удара, который ему отвесил Асума. — Мы давние приятели, просто немного выпили и повздорили, — ответил он, сплевывая кровь с разбитой губы. Асума изумленно смотрел на него. Он был уверен, что за избиение инвалида его ждут проблемы с полицией. — Да он и бить-то толком не умеет! — Тоби усмехнулся. На следующий день Асума разыскал его, и предложил работать в его фирме, которая занималась мелким ремонтом и отделочными работами. — Ты заступился за мою сестру, несмотря на свое, — он замялся, — печальное состояние. Я вижу, что ты — правильный мужик, я таких людей уважаю. Они обменялись рукопожатием, и после этого стали закадычными друзьями. Оказывается, Асума в молодости сидел в тюрьме, и если бы Тоби не ответил тогда полицейским, что с ним все в порядке, Асуму бы ждали крупные неприятности. «В тот день ты меня спас», Асума всегда будет говорить эту фразу, вспоминая историю их знакомства. Тоби будет кивать, вспоминая свою неуклюжую драку с пьяными идиотами. После этого случая он понял, что у него был хорошо поставленный удар, и, до аварии, он, определённо имел опыт расшибания чужих голов. Кем же он был в своей прошлой жизни? Охранником? Солдатом или полицейским? Спортсменом? Ответить на эти вопросы, он по-прежнему не мог. Асума, узнав, что он потерял память, вместе с сестрой стал помогать ему, разузнать о своем прошлом. Они искали фотографии Тоби на сайтах, посвященным пропавшим без вести, размещали объявления в соцсетях: «Если вы знакомы с этим человеком, пожалуйста, свяжитесь с нами по номеру…», но все было бестолку. Они обменялись приветствиями, Асума, привычно, угостил его сигаретой. — Сегодня вишневые, — похвастался он. Асума очень много курил, и хотел перепробовать все виды табака и сигарет. Он каждую неделю покупал себе сигареты новой марки. — Я думал, они бабские, слабые, а они прям ништяк, крепкие, — добавил он с уважением, покрутив в пальцах пачку. — У нас, на юге делают, — он ткнул пальцем в адрес производства. Из-за его внешности Асума был уверен, что Тоби южанин. Темные волосы, кожа, которая даже бледной все равно казалась с оттенком загара, — Ты либо из нашей породы, либо метис, — авторитетно заявил Асума, когда они вместе пили пиво у него дома. Сам Асума вместе с сестрой были смуглыми, и родом из Суны — страны жаркого солнца, песка, и ветра. Потом они перебрались в Киригакуре — уровень жизни тут был намного выше, и больше возможностей для заработка. После переезда Асума по глупости загремел в тюрьму, а его сестре пришлось выкручиваться одной. Тоби попал в аварию, когда пересек границу Кири. Он возвращался домой? Или это была рабочая поездка? Может, его вело сюда что-то личное? Этого он вспомнить не мог. — Ну, все, главный работник на месте, -Тоби зажал зубах сигарету, надвинул на глаза кепку, чтобы выглядеть «крутым перцем», — можем ехать! — по-деловому приказал он. — Есть, шеф! — кивнул Асума, выезжая на автомагистраль. Тоби не понимал, почему Асума держал его в своей фирме, и даже платил ему небольшую зарплату. Ведь все, на что он был способен — это подавать инструменты. И иногда он мог выручить в заполнении бумаг, при составлении договора с заказчиком. Он понимал все эти сложные канцелярские формулировки, и помогал Асуме избегать подводных камней. Может, когда-то он был юристом?.. — Ну что, как твои сны? — спросил Асума, включая радио. — Сегодня снова ее видел? Тоби кивнул. Ему часто снился один и тот же сон — девушка в белом платье. Платье, кажется, было подвенечным, и она в нем кружилась, кружилась, кружилась… Может, он видел сны о собственной свадьбе? На нем не было обручального кольца, когда его достали из покореженной машины. Или это свадьба кого-то из его родственников? Может, у него, как у Асумы, тоже была сестра? Во сне не было празднично украшенного зала по случаю торжества, не было других гостей. Только девушка в белоснежном платье, которая кружилась и раскачивалась в такт музыке. Машина остановилась перед высоким зданием, напротив афиши с утонченными дамами в балетных пачках — они приехали к театру. Тоби направился вслед за Асумой к центральному входу. Нужно идти работать.***
Забуза был бездомным. То есть, конечно, в его документах был указан некий домашний адрес, но все это не более, чем фикция. Забуза жил в мотелях и на корпоративных квартирах. Жил в палатке в лесу, мог ночевать в зданиях заброшенных кинотеатров и фабрик с заколоченными окнами и предупреждающими надписями на стенах. Забуза мог быть одновременно везде и нигде. Такова специфика его работы. Быть агентом Ангобу значит никогда не принадлежать самому себе до конца. По сути, в АНБУ было также, но АНБУ это внутренняя служба безопасности Конохи. Ангобу это международная организация, и если сравнивать уровень поставленных задач — быть агентом Ангобу круче. Когда-то Какаши с Обито мечтали туда попасть. До тех пор пока Рин не похитили, а Какаши не покинул АНБУ. Дешевый мотель на окраине города, Какаши стучится в седьмой номер, замок щелкает, и дверь, со скрипом приоткрывается. Он проходит внутрь, с поднятыми руками, и холодное дуло пистолета упирается ему в затылок. Ему нужно ответить на контрольный вопрос, иначе Забуза его пристрелит. Забуза никому не доверял. Почти никому. — Что я сказал предкам про свой первый день в школе? — «В классе скучно», — дословно повторил Какаши. — «От моей учительницы пахнет улиткой». Рука с пистолетом медленно опускается. Контрольный вопрос всегда был о чем-то сокровенном и личном. О том, чем они делились друг с другом во время ночных перекуров после бурного секса. То, о чем невозможно узнать, если человек сам тебе не расскажет. Зажжённая лампа осветила постель, застеленную застиранными простынями, брошенный возле нее рюкзак. — Я здесь всего на три дня, — Забуза вытащил из рюкзака ноутбук, и уселся с ним на кровать. — Так что, все вопросы нужно уладить в этот срок, потом будешь решать их без меня, — он нажал кнопку включения. — Вопросы? — Какаши сбросил ботинки, и сел на постели рядом с ним. — Поверь, у тебя их будет много, — самоуверенно хмыкнул Забуза. — Смотри, — он открыл папку, и настроил показ фотографий в режиме слайд-шоу. Какаши придвинулся ближе к монитору. На снимках он увидел знакомую обстановку: цвет стен, мебель, расположение комнат… Это был дом Обито и Рин. Скоро в кадре возникла Рин. Рин смотрит телевизор, Рин листает журнал, Рин готовит на кухне, Рин разговаривает с кем-то по мобильнику… Сцены из обычной, повседневной жизни. И на всех них она была либо полностью обнаженной, либо с голой грудью. — Что это такое? — пробормотал Какаши, нахмурившись. Он допускал, что наедине с собой люди могут делать странные вещи. Ходить голой по дому — одна из них. Но скрытая камера это слишком. Кто-то шпионил за Рин? Ее муж следил за ней? Камера переместилась в спальню. Там полумрак, и, судя по силуэтам в ней — Рин в кадре с каким-то мужчиной, они занимаются сексом. Кто это? Обито? Или кто-то другой? Рассмотреть детали невозможно, снимок нечеткий, да и в помещении слишком темно. Следующая череда кадров — Рин сидит на диване в гостиной. На ней джинсы, но она без верха, грудь с крупными сосками мелькает в кадре. Рин смотрит куда-то мимо камеры, потом съеживается на диване, и плачет. После, она, успокоившись, сидит со стаканом апельсинового сока в руке, а потом исчезает из кадра, и воспроизведение заканчивается. Какаши зарылся пальцами в волосы. Такого он точно не ожидал. — Отвечу на твой главный вопрос, — заметив его беспомощное выражение лица начал Забуза. — Где я это взял? — Забуза кивнул сам себе. — Мы расследуем случаи исчезновения людей, одну девушку убили, и оставили труп в отеле. Она была проституткой, и торговала своим телом не только на улице, но и в интернете. Она была вебкам моделью. Через сеть наши техники вышли на ее поклонника, который сохранял себе ее фотографии. Я приехал к нему обсудить ситуацию, и в его компьютере обнаружил папку с фотографиями твоей знакомой. — Вебкам? — переспросил Какаши. Он имел приблизительные представления об этой новомодной индустрии, но не мог поверить, что Рин тоже занималась этим. Добровольно. — Но зачем ей это? Они жили в достатке, Обито хорошо зарабатывал… — Какаши, — протянул Забуза, таким тоном, будто разговаривал со слабоумным. — Туда идут не только за легкими деньгами. Много всяких фетешистов и извращенцев удовлетворяют свои потребности с помощью этого сервиса. Я готов получить от тебя по зубам, — на Какаши устремился пронзительный взгляд, — но мое мнение таково: эта девчонка просто любит секс, и когда на нее смотрят, вот и все. А еще та история, с притоном, — он сложил руки на груди. — Думаю, ее никто тогда и не похищал. Она сама этого хотела. Села в тачку к незнакомым парням, и попросила, чтобы они ее хорошенько оттрахали во все дыры. — Заткнись! — Какаши хотел двинуть Забузе в челюсть, но тот заблокировал его удар. — Я знаю Рин! Она не такая! — он ударил его под дых, и Забуза опрокинулся на спину, покачнувшись на пружинах. Ни ты, ни Обито, никогда не поймете меня! Я всего лишь хотела, чтобы меня, хоть кто-нибудь любил! — А какая она, Какаши? — Забуза сощурился, когда следующий кулак вонзился в матрас возле его лица. — Ты же прекрасно знаешь, что такими, как она, не торгуют, — выплюнул он. — Женщина, старше двадцати пяти, которая уже рожала, зачем ее похищать? Там ценится молодость. Девочки, недавно выскочившие из пубертата, с нежной кожей без растяжек, и не с обвисшей грудью. В кадре твоя подружка выглядит неплохо, но в живую, она не заинтересует работорговцев. Она для них — не товар! — он отпихнул нависшего над ним Какаши и встал. Какаши сел на другой край постели, пытаясь уложить в голове то, что он выяснил за последний час. Образ Рин — милой и заботливой девушки, которую он запомнил еще с детства, рассыпался прямо на глазах. Конечно, ее «хобби» показывать себя обнаженной незнакомцам в интернете за деньги было странным, но это не делало ее плохим человеком. Он все равно ее любил. Но по-настоящему он ее никогда не знал. — Что ты теперь будешь со всем этим делать? — спросил Забуза, усаживаясь рядом с ним. — Она успешно вела двойную жизнь, ни ты, ни муж не были в курсе, — он вздохнул, и закинул Какаши руку на шею. — Ты прав, — согласился Какаши, потянувшись к компьютеру. — Я не думаю, что человек, который так любит секс и выставлять себя напоказ, добровольно расстанется с жизнью, — он снова начал воспроизводить раскадровку откровенных фотографий Рин. — К тому же, в конце записи она плачет. Может кто-то из ее поклонников интересовался, что с ней произошло? — он повернулся к Забузе. — Ты знаешь, — вздохнул Забуза, — я особо не разбираюсь в этих тонкостях интернет-пространства, но я начал понимать прелесть веб-камеры, всех веб-камер, самого интернета, нашего мира, такого, каким он стал, — Забуза придвинулся к нему ближе. — Ты можешь наблюдать, делать выводы или просто позволить картинкам мелькать перед глазами, пока не надоест. Потом ты закрываешь файл в глубоко спрятанной папке, где он лежит, встаешь и уходишь. Это похоже на новости по телевизору о войне в горячих точках, или жизни кинозвезд. Это чужая жизнь, чужие проблемы, — добавил он тише. — Ты полностью свободен от них. Какаши кивнул, он понял, что Забуза пытался до него донести. Его поиски ответов в интернете будут бессмысленны. Он просмотрел раскадровку несколько раз. Зачем он это делал? То, что на снимках была именно Рин — сомнений быть не может. Какаши искал причину ее смерти, теперь он не верил, что Рин могла уйти из жизни сама. Там должен был остаться след ее убийцы. Эти снимки должны были открыть ему тайну, кто стал ее палачом. — Может, хватит? — устало спросил Забуза. — Давай, отдохнем, — он потерся носом об его щеку. — Ты можешь лечь спать, — Какаши только сейчас вспомнил, что Забуза здесь исключительно ради него и устал с дороги. — Я лягу позже, — он на мгновенье отвлекся от созерцания монитора, чтобы мазануть губами по его щеке. — Какаши, — недовольно протянул Забуза, подцепив его пряжку ремня на джинсах. Он уже почти запустил свою руку к нему в штаны, когда Какаши, наконец, заметил то, что искал. След. Аномалию. — Смотри, — он приблизил снимок, когда Рин сидела на диване с журналом. — Что это? — он выделил нужную область. — Фоторамка, — Забуза наклонился к экрану. — Да, обычная рамка, ничего особенного. — Эта рамка везде, — Какаши принялся листать снимки. — Она приносит ее на кухню, — он указал на прямоугольник, стоящий на микроволновке, — В гостиную, в спальню, — он продолжал выделять нужные места. — Но на снимке, где она плачет — ее нет. — Так может, потому и плачет? — предположил Забуза. — Потеряла ценную фотографию. — Не могла она ее потерять, — Какаши недовольно поджал губы. — Она ее берегла, эта вещь была для нее важной. — Он ее забрал. Ее убийца. Какаши и Забуза переглянулись. Оба переключились в режим ищейки, и теперь пытались понять, кто был изображен на снимке. — Либо она с мужем, либо ребенок, — Забуза менял контрастность, чтобы рассмотреть фото, которое отражалось на поверхности стеклянного столика. — Вот, если приблизить, я вижу кусок седых волос. Родители? — он вопросительно взглянул на Какаши. Какаши покачал головой. У Рин были отвратительные отношения с родителями, она ненавидела их после того, как пробыла с ними в отъезде целый год. Став совершеннолетней, Рин собрала вещи и сразу переехала к Обито. Они не общались, и не знали, что она вышла замуж и у них есть внук. Рин оборвала с ними все связи. — А если смотреть отсюда, — Забуза отзеркалил снимок, — видно два силуэта. — Один выше другой ниже… Ну, это точно ребенок и взрослый! Может, у нее твоя фотка стояла? — Забуза взъерошил Какаши волосы. — Ты фотографировался с ее сыном? — Какаши покачал головой. Он завис, размышляя. Ребенок на фотографии — она сама. Тогда кто был с ней рядом? Важный взрослый в жизни Рин… У него перехватило дыхание, когда он понял, кто был на снимке. Какаши прижал ладонь ко рту, испытывая от своего открытия ужас, его будто ледяной водой окатило. — На фотографии был мой отец, — прошептал он.***
— Ну, что сегодня попробуем? — спросила Тентен, усаживаясь напротив Тоби за стол. Они пришли в ресторан восточной кухни, сестра Асумы очень ее любила. — Когда Асума попал в тюрьму, мне было восемнадцать. Денег нет, нечем платить за квартиру, которую мы снимали. Пришлось бросить учебу и срочно искать работу. Я работала официанткой в суши-баре, а после закрытия, за доплату, мыла там полы и туалеты. Сейчас я администратор гостиницы, где останавливаются знаменитости, зарплата и график там намного лучше. Но иногда я скучаю по атмосфере суши-бара, — призналась Тентен, когда Тоби познакомился с ней и с ее братом ближе. Тоби уставился в меню: все названия были ему незнакомы, кроме роллов, и они ему не понравились. Каждый поход в кафе или продуктовый магазин становился лотерей — он всегда выбирал что-нибудь новое, то, что еще не пробовал. — Я буду Якимеши, — сказала Тентен подошедшему официанту. — Это жареный рис с креветками, — пояснила она, растерявшемуся Тоби. — Тогда мне тоже самое, — Тоби решил больше не мучиться с выбором. — С креветками мы еще не знакомы, — он улыбнулся, и Тентен засмеялась. Ему нравилась эта веселая, симпатичная девушка. То, как она одевалась, поддерживая восточный стиль, ее прическа… Тоби думал, что при других обстоятельствах, он бы даже попытался за ней ухаживать. Если бы у него не было уродливой вмятины на черепе, протеза, вместо глаза, хромой ноги, и решета вместо памяти. — Как твое лечение? — спросила Тентен. — Ты разговаривал с врачом по поводу своих снов? — Я пока ему не рассказывал, — Тоби помедлил с ответом. Совсем недавно, во снах про девушку в белом платье стали появляться новые детали, и они его тревожили. — Мне кажется… Официант расставил перед ними тарелки, Тентен взяла палочки, и стала ловко ими орудовать. Тоби подобрал свои палочки, есть ими, да еще и левой рукой оказалось ужасно неудобно. — Прости, я не подумала, — щеки Тентен вспыхнули, она позвала официанта, и он принес Тоби вилку. — Все в порядке, — улыбнулся он. — Зато я точно знаю, что родом не из восточных стран. Он похвалил выбранное Тентен блюдо — рис с креветками оказался неплох, нужно запомнить, и при случае, заказать его еще раз. — Так вот, по поводу лечения, — Тентен заговорщицки улыбнулась, и придвинулась ближе. — Мы с братом посовещались, и решили, что тебе нужно сходить к другому врачу. У тебя особенный случай, и медик, который работает с тобой по страховке, кажется нам не компетентным, — она вытащила из сумки конверт. — Вот, тут адрес хорошего специалиста, — она протянула конверт Тоби. — У нее очень много положительных отзывов, она многим помогла. Уверена, тебе стоит к ней сходить, — Тоби принял конверт. Внутри, помимо листка с адресом лежала еще стопка купюр, прием у «хорошего специалиста» стоил недешево. — Да что вы, не стоит, — Тоби смутился, в уголке правого глаза защипало. — Я справляюсь, и мой врач говорит, что… — Тоби! — Тентен строго взглянула на него. — Ты ходишь к нему уже целый год, и до сих пор не достиг никакого результата. Значит, врач делает что-то неправильно, и нужно что-то менять! Тоби недовольно поджал губы — Тентен права. Но он очень боялся узнать правду. Правду о своем прошлом и девушке в белом платье. Ткань белого платье расходится волнами, шелестит при каждом ее шаге. — Да я ни строчки тебе не написала! — она швыряет в него стопку пожелтевших листов. Они медленно разлетаются вокруг них, и падают на пол. Когда последний лист падает к его ногам, внутри него просыпается что-то звериное, и он подрывается к ней. Его руки смыкаются на ее горле, белоснежное платье все также шелестит, когда они падают на пол, усеянный пожелтевшими тетрадными листками. Она вырывается, ткань платья трещит, рукав рвется с громким треском. — Я зна…- он сжимает руки сильнее, чтобы она замолчала, чтобы не сказала этого вслух. Он не хочет, боится это услышать. Его страх сильнее рассудка. Но он по ее глазам видит, что она знает, ей известно обо всем. И все равно продолжает сжимать ее горло. Проснувшись в мокрой от пота постели, Тоби продолжает с силой стискивать между пальцев простыни, а перед глазами разлетаются пожелтевшие тетрадные листы. — Спасибо, — Тоби не знает, куда себя деть от смущения. — Я обязательно схожу к этому врачу. — Ни о чем не беспокойся, — Тентен неожиданно накрывает его ладонь своей. — Мы с братом всегда будем тебя поддерживать! Ты нам как родной, — она тепло улыбнулась, и у Тоби защемило в груди. Они прикончили свои порции и, соскользнув с табурета, Тоби последовал за ней на улицу, чувствуя себя крайне глупо. И чувствуя кое-что еще.***
Какаши вернулся домой под утро. Забуза остался в мотеле, утомленный их ночными изысканиями. Провести время друг с другом, после всех этих открытий они так и не смогли, и Какаши испытывал чувство вины из-за этого. Он удивленно смотрел на детские ботинки, стоявшие в коридоре, а потом хлопнул себя по лбу — сегодня суббота! На выходные Хоки привозили к нему. — У меня есть право на личную жизнь! — безапелляционным тоном заявила Шизуне, и Какаши не стал с ней спорить. Два дня в неделю — это не так уж много, да и Хоки был беспроблемным ребёнком, его присутствие в доме не доставляло Какаши хлопот. Мальчишка готовил себе завтрак на кухне, и Какаши, почувствовав запах тостов, вспомнил, что уже давно ничего не ел. Приветственное взъерошивание волос, обмен дежурными фразами, Какаши разбивает на сковородку пару яиц, когда, все же решает задать вопрос. — Скажи, — он накрывает шипящую сковороду крышкой, — а твоя мама ничего не рассказывала тебе о моем отце? Сакумо, — уточняет на всякий случай Какаши. — О дедушке? — Хоки удивленно вскинул брови. Ну да, для него это дедушка, со стороны отца. Обито ведь был официально усыновлен. Какаши до сих пор плохо сопоставлял эти факты. — Ну… — Хоки задумался. — Она говорила, что он был очень добрый, любил собак, — Какаши кивнул, это первое, что все говорили о Сакумо, вспоминая о нем после его смерти. — Он вместе с мамой посадил яблоню на заднем дворе… Какаши помнил тот день: Рин в перепачканном землей розовом фартуке, и счастливый отец, поливающий дерево из длинного, перекрученного шланга. — …мы приезжали на нее посмотреть, — продолжил Хоки, откусив тост. — Она стала очень высокой, и… — Приезжали?! — Какаши чуть не обжегся, снимая с огня сковородку с пережаренной яичницей. Дом пустует уже пятнадцать лет, они с Обито не решились его продать. А чтобы сдавать его в аренду, нужно было очень много денег и времени вложить в ремонт. — Ну да, — Хоки кивнул. — Мама отвозила туда кое-какие вещи. Потом мы любовались цветущей яблоней. А потом туда приехал папа, и они очень сильно поругались, — мальчишка погрустнел. — Уверен, они быстро помирились, — Какаши не мог себе представить долгую ссору между Рин и Обито. — А что за вещи вы туда отвозили? — Не знаю, — Хоки, задумчиво рассматривал дно своей чашки. — Какую-то красную коробку. Они не помирились: папа исчез, а мама надела белое платье… Какаши отодвинул от себя тарелку с недоеденной яичницей. Рин побывала в доме отца незадолго до своей смерти, и что-то оставила там. Он должен узнать, что именно это было.***
Тоби сидел в идеально обставленном кабинете, в мягком кресле, напротив ослепительной, сексапильной блондинки, взглянув на которую, и не подумаешь даже, что она психиатр со стажем, да еще и кандидат наук. — Понимаете, — начала Ино, — после того, как Тоби рассказал ей свою историю, и о своих повторяющихся снах. — В большинстве своем, сны имеют метафорическое значение. Это образы, обработанные нашим мозгом, которое подсознание транслирует нам… Сеанс уже заканчивался, а Тоби так и не узнал для себя ничего важного. Эта стерва возьмет за беседу с ней кучу денег, которые ему дали друзья, а он даже не услышал прогноза по поводу своего состояния, и когда к нему вернется память. — … я имею в виду, — продолжила Ино, отводя от лица, светлую челку, — что наш мозг перерабатывает травмирующие, неприятные события, и выдает их нам их более приземлено, так сказать, в «замаскированном» виде. Например, мне часто снилась красивая ваза с завядшими цветами. И как только я брала вазу в руки, она вдребезги разбивалась. Моя мать — флорист, и я все детство постоянно контактировала с цветами, поэтому, это наиболее частый образ из моих снов, — она улыбнулась, и Тоби кивнул, показывая, что понимает ее. — В период, когда мне снился этот сон, я была на грани развода. Поэтому могла трактовать увядшие цветы как чувства, а разбитую вазу — как свой брак. Мой мозг обработал пережитые в течение дня эмоции, и цветы и ваза стали метафорой, пренесносным значения моего разваливавшегося брака. Я веду к тому, — ее взгляд внезапно стал холодным, — что нужно иметь достаточно опыта, и определенный запас образной памяти, чтобы сны имели метафорическое значение. Но у вас ее нет, ее недостаточно, чтобы насытить ваши сны «поддельными» переживаниями. Я не говорю, что ваши сны нужно воспринимать буквально, — она сцепила пальцы в замок. — Возможно, в прошлом, вы действительно были знакомы с этой девушкой, и она была вам дорога. И ваша проблема с утратой памяти обрисовывается мозгом в конфликт между ней и вами, — Тоби рассказал ей о том, что во сне он ссорится с этой девушкой. Только о концовке он умолчал. — Но, — Ино покосилась на часы, — я склонна думать, что это ваше воспоминание о реальном событии, подавленное воспоминание. И во сне ваше подсознание пытается помочь вам вернуть ваше прошлое. Тоби кивнул, поблагодарил Ино, и сеанс завершился. Он вышел за дверь ее кабинета в полной растерянности. Если его сон — воспоминание о реальном событии… То он не хочет, чтобы память к нему вернулась. Он не хотел быть убийцей.***
Забуза, разложив кресло, спал в арендованной Какаши машине, он выдернул его из мотеля сразу после разговора с Хоки. Они остановились на заправке, дом, в котором Какаши с друзьями провел свое детство, располагался за городом. Какаши посмотрел на спящего Забузу: нужно пойти, купить ему кофе. Пока их отношения напоминали Какаши дорогу с односторонним движением. На встречу двигался только Забуза, а Какаши стоял на месте, застряв в тайнах своей семьи и секретах друзей. Хотя, прямо сейчас, ему хотелось стать его одеялом, чтобы согреть Забузу тем, что от него осталось. Наверное, это и есть то, что называют «любовью». Забуза сонно жмурится, когда он сует ему руки стакан с кофе. — Чо, уже приехали? — он озирается по сторонам, не понимая, где находится. Какаши сел за руль и выехал на центральную дорогу. — Ты думаешь, Обито тоже там побывал, после того, как исчез? — спросил Забуза, разрывая сэндвич зубами. — Возможно, — Какаши повернул направо, следуя указателям. — Они мне ничего не рассказывали, — от осознания этого под ребрами возникает дурацкое чувство, похожее на обиду. Его друзья отдельные личности, несмотря на то, что в детстве казалось, что они единый организм. Они имели право на тайны.***
Дом встречает его пустотой и запустением. Забор почти развалился, сад разрастался стихийно, за ним никто не ухаживал. Окна закрыты ставнями, замок на двери выглядел нетронутым. Внутри пыльно, мебель закрыта белыми чехлами, и похожа на призраков. Забуза идет следом с пистолетом на изготовку, но они оба понимают, что это лишнее — дома никого нет. — Думаю, стоит начинать поиски с кабинета отца, — тихо проговорил Какаши, и они вместе прошли в большое, когда-то уютное помещение, а теперь пустое и безликое. Книжные шкафы, в ящиках письменного стола ничего нет, компьютера у Сакумо не было, он предпочитал печатать на машинке, которая сейчас стояла на столе, убранная в футляр. Они обходят комнаты, но и там везде пусто, и ничего подозрительного, никаких следов постороннего присутствия. Осталось последнее помещение, где они еще не были — спальня отца. Из окна его комнаты видна та самая яблоня, которую Рин показывала Хоки. Занавесок на окнах нет, кровать стояла голая, без матраса. Какаши становится на четвереньки запускает руку в темноту между полом и днищем кровати. Там ладонь натыкается на шершавый бок картонной коробки. Вытягивая ее наружу, он не сомневался, что она будет красной. Смерть старика говорила ему о многом, тем более что он знал: падение с лестницы, в конце концов, его погубившее, не было чисто случайным. Он сам помогал ему спускаться и слышал, как он требовательно сказал «нет», перед тем как упасть. Но потом для него все закончилось, он больше не кричал по ночам и не ходил под себя, и его прерывистого дыхания больше не было слышно. Его опустили в могилу, где он заснул вечным сном, и наверняка, старик, каким-то образом знал, что он, попав в другую семью, оплакивал его смерть. Какаши открыл коробку: в ней было полно бумаг. Он стал их раскладывать на полу, и вскоре понял, что это письма. Письма его отца, все, как одно всегда начинались с фразы: «Моя милая…» Забуза стал помогать ему, рассортировать письма по датам, когда заметил, что Какаши трясет, его колотило как в припадке. — Успокойся, — Забуза положил ему руку на плечо. — Иначе я сожгу все это дерьмо, и мы с тобой уедем, — он сверкнул глазами, и Какаши знал, что он говорил серьезно. — Он писал ей, — Какаши взял первое попавшееся под руку письмо. Он говорил шепотом, над верхней губой выступил пот. Образ отца, правильного, честного, порядочного человека только что рухнул. — Ей! Шестнадцатилетней девочке! Моя милая. Я очень сожалею, что тебе с родителями пришлось уехать. Мне не хватает тебя, твоего смеха, наших разговоров. Мне сложно описать, как сильно я по тебе скучаю… — Мой отец — гребаный…- Какаши не мог заставить себя произнести вслух «извращенец», «педофил» эти слова относятся к другим ублюдкам, Сакумо не мог быть таким. — Подожди, — Забуза, сосредоточенно перебирал бумаги. — Ей было шестнадцать, а не десять. Понимаю, слабое для тебя утешение, — он вздохнул, — но для полноты картины нужно прочитать ее письма, они здесь тоже есть. Я считаю дни, каждую минуту, которые провожу без тебя. Через год, семь месяцев и три дня мне исполнится восемнадцать, мы поженимся, и уедем из этого несчастного города! Я чувствую себя хорошо, но боюсь, что… Они прочли около десятка писем Рин и Сакумо. Все они были пропитаны нежностью и любовью. Какаши не мог в это поверить. У его отца был роман с его подругой детства, и она отвечала ему взаимностью! — Должно же мне хоть что-то после него остаться! После этого чувства! Тогда, она пришла к нему перед свадьбой с Обито, потому что видела в нем призрака прошлого, видела Сакумо. Она по-прежнему его любила. Все письма были написаны в тот год, когда Рин уехала. Какаши и Забуза за все время, что они были вместе, не сказали друг другу столько нежных слов, сколько Сакумо и Рин писали друг другу в разлуке. — Я думаю, Обито догадывается, — Какаши нахмурил брови, прочитав следующее письмо отца. — Я не успевал проверять почтовый ящик, и он забирал письма. Он уверен, что ты писала ему… — Она не указывала на конверте имя получателя, — Забуза показал ему мятый конверт с пустыми строками. — И никогда не обращалась в письмах к нему по имени. Она была осторожной, и понимала, чем их связь может обернуться для твоего отца. Если Обито перехватывал ее послания, то был уверен, что Рин без ума от него. Какаши зарылся пальцами в волосы. Господи… Обито обманывали всю жизнь, как и его. Рин вышла за него замуж, потому, что это было удобно, это была ее иллюзия, возможность ухватиться за прошлое. Увидев следующее письмо Рин, у Какаши внутри все обмерло, а потом захотелось кричать и лезть на стену. …не смогу его оставить, закон заберет его у меня! Ты не представляешь, как мне больно, и как я из-за этого страдаю! Мне даже не позволили взять его на руки! Все, что я могла ему дать — это имя! Нашего сына зовут Хаку, и его отдали на усыновление какой-то семье из Киригакуре… — Твою мать, — потрясенно пробормотал Забуза, прочитав то самое письмо Рин. — Она залетела, поэтому ее и увезли из города на год, чтобы никто из соседей не узнал. Она не согласилась на аборт, потому что твоего отца бы ждала уголовка. Она… и правда, любила его, — добавил он, и в голосе скользнуло уважение. — Но я не понимаю, — Какаши сморгнул подступившие слезы. — Отец пишет, что счастлив, и рад за нее, что когда ей исполнится восемнадцать, они поженятся, — он зашелестел бумагами, — найдут Хаку, и будут жить как одна семья. Почему он бросил ее, и покончил с собой?! Его вопрос эхом отскакивает от стен, он, обессилено опускается на кровать, переводя дух. Своим самоубийством, еще в детстве отец предал его, а сегодня, отец предал его во второй раз. — Я… не хочу тебя добить, — осторожно начал Забуза, сев рядом. — Но… что если он не убивал себя? Что, если Обито перехватил это письмо, как до этого перехватывал и другие? Что, если… Он бежит вверх по лестнице: на яблоне появились бутоны, он обязан рассказать об этом Рин. Рин так ждала, когда яблоня зацветет, и он будет первым, от кого она узнает эту радостную новость. Она посадила ее вместе с отцом у них во дворе. А сегодня их отпустили из школы пораньше, ведь скоро каникулы… Он думал, что Рин будет в комнате Какаши, обычно они там делали уроки вместе, но ее там не оказалось. Проходя мимо спальни отца, он слышит скрип кровати, странные звуки, стоны. Он осторожно подходит ближе, и заглядывает в замочную скважину. На дне коробки Какаши находит ту самую фотографию. Рин в розовом переднике, и отец, в рабочем комбинезоне, положив ей руку на плечо. Они смотрят в камеру, и выглядят такими счастливыми. Рин везде ставила перед собой эту фотографию, когда ходила обнаженной перед веб-камерой, представляя, что Сакумо смотрит на нее. Этот снимок первым полетел в костер, который Какаши развел во дворе. От этого сна он по-прежнему просыпался в мокрой от пота постели, и долго не мог унять возбуждение. Он видел девушку, которая обычно была в другом его сне в белом платье, обнаженной, стонущей от удовольствия. В этом сне она была намного моложе, ей хоть есть восемнадцать? Она лежала, широко раздвинув ноги, а над ней склонялся… лица он никогда не видел, только кипельно-белые, седые волосы. Письма закручивались, и рассыпались в пепел, во дворе получился огромный погребальный костер. Какаши подобрал ветку горящей яблони, и бросил ее на порог дома. Огонь принялся лизать в ступени, подниматься по стенам выше. Пусть сгорит дотла вместе со всеми своими тайнами. Прости, Обито. Я больше не буду тебя искать. — Ну что, поехали домой? — спросил Забуза, перекрывая треск пламени. — Сначала в отель, — Какаши повернулся к нему, и они вместе отправились к тачке, брошенной на обочине. — После секса в машине у меня весь день болела спина, — он покосился на Забузу. — И кто в этом виноват? — Забуза притворно задумался. Какаши не ответил. Он был рад, что Забуза был рядом с ним в этот, не самый лучший момент его жизни. Нужно будет познакомить его со своим сыном. Хаку и Хоки… Теперь Какаши видел и понимал, в чем именно было сходство.***
— Сегодня на ужин окономияки! — провозгласила Тентен, указав взглядом на пакет с покупками. — Я помогу бабуле Чие все приготовить, так что, не опаздывайте! — она грозно посмотрела на Тоби и своего брата. — Да, мэм, госпожа президент! — Асума и Тоби с серьезными минами отдали ей честь, а после все трое рассмеялись. У Тоби возникло такое чувство, будто такое уже было. Когда-то давно. В его прошлой жизни. Он направился вслед за Асумой к машине: их ждал заказ на замену системы отопления в одной из квартир в противоположном конце города. Будущее виделось Тоби в хорошем свете. У него есть крыша над головой и друзья, а память со временем непременно вернется, торопиться с этим не стоит. Он обязательно разберется со своими снами: девушкой в белом платье, пахнущим мочой стариком, и странным мужчиной, который разводил руки в стороны, чтобы обнять его, а он, с разбега засаживал ему нож между ребер. Кажется, он говорил ему: «Сынок», или Тоби это только казалось? — Здравствуйте, — Асума поздоровался с хозяином квартиры. — Ну, что тут у вас случилось? Тоби тоже неуверенно поздоровался, и из-под козырька кепки поглядывал на парня, который рассказывал Асуме, что ему нужно сделать. Этот парень, Хаку, был удивительно похож на девушку в белом платье из его сна. Просто поразительное сходство…