Of memories so sweet yet painful

— Лала, не вздумай отпускать мою руку. Роро, ты- а, вот ты где! Сядь. Лала, ну что я только что сказал- Изуку тепло улыбнулся, наблюдая за тем, как Роди суетился вокруг брата с сестрой. Его тон, чинно строгий, навевал пелену ложной суровости, которая, казалось, давно перестала оказывать какое-либо влияние на детей. Ещё по дороге в Клейд, в первые дни их знакомства, Изуку понял, как сильно Роди ими дорожил. Сам он был единственным ребёнком в семье и не мог полностью понять этих чувств, но они казались ещё одной чудесной стороной Роди — одной из бесчисленного множества. С небезызвестной поездки в Отеон прошёл не один месяц. Трудности в виде отсутствия связи, разных часовых поясов, их загруженных графиков, — всё это рассыпалось и меркло по сравнению с тем восторгом, который он испытывал от осознания, что Роди сейчас здесь, в Японии, на расстоянии вытянутой руки от самого Изуку. С появлением у Роди телефона они старались поддерживать связь так часто как могли. Это было непросто: тренировки, стажировка, активность лиги и связанные с этим проблемы — всё это отнимало чудовищную часть его времени, оставляя в распоряжении лишь ничтожные крупицы, которые он тратил на переписки и куда более редкие разговоры по телефону. Возвращение в Японию сопроводило его ощущением глубокой тоски и чего-то ещё — чего-то неведомого ему прежде. Чего-то, что настигало его вновь и вновь перед сном вопреки усталости, не давая сомкнуть глаз; чего-то, что заставляло раз за разом возвращаться мыслями к тем нескольким дням, проведённым в бегстве. Чего-то, что затихало лишь тогда, когда на другом конце телефона раздавалось знакомое: «Как жизнь, герой?», и в то же время сжимало его сердце в тисках, не давая покоя. Когда Роди, — так, будто это было в порядке вещей, — сообщил о том, что они смогут приехать, Изуку выронил из рук телефон. — Ты- — он в неверении задержал дыхание, — ты это серьёзно? — Ты сомневаешься в моей честности? — Роди звучал почти оскорблённым. Изуку услышал улыбку в его тоне и почти увидел её наяву. Увидел прищуренные глаза, насмешливо вздёрнутую бровь. Представил довольное чириканье Пино и осознал, что скоро снова сможет увидеть всё это своими глазами. — Я- Роди, я так рад! — он даже немножко задохнулся от нахлынувшего восторга и тут же смутился, опасаясь, что его реакция покажется неуместной. — То есть, я хотел сказать- ну, я уверен, что поездка в Японию сможет немного изменить твоё мнение о героях, и- — Расслабься, герой, — мягко прервал его Роди. Наступила небольшая пауза, за которую Изуку успел по очереди выкрутить себе все пальцы от поднявшегося волнения. А затем Роди тихо продолжил: — Мне вполне хватило одного японского героя, — и после этого он прочистил горло, переведя тему в организационное русло. Чувствуя стремительно разливающееся в груди тепло, Изуку подумал, что отдал бы всё на свете, чтобы в этот момент увидеть Пино. Скоро. Поездка от ЮЭЙ до его дома занимала некоторое время, особенно в час пик. Конечно Изуку не смог не поделиться такой радостью с близкими ему людьми — его мама, услышав о том, что мальчик, с которым он был в бегах, будет в Японии, потребовала, чтобы Изуку привёл его домой. Изуку не особо удивился этому: вернувшись из Отеона, он в подробностях поведал обо всём, что с ним произошло за эти несколько дней, не упустив ни одной детали касательно Роди. Роди был… уникальным. Изуку еще не доводилось встречать кого-то, хоть отдалённо похожего на него. Он был самоотверженным, глубоко преданным семье. Безумно талантливым, умным… В нём было столько всего, заслуживающего восхищения. Но его маме хватило того, что они вместе были в бегах и помогали друг другу, — не говоря уже о том, что Роди спас Изуку, а заодно и весь остальной мир — чтобы проникнуться к нему симпатией. Рассказ о том, через что прошла их семья, едва не довёл её до слёз, окончательно закрепив эффект. И именно поэтому, встретив Соулов и посвятив день тому, чтобы наилучшим образом развлечь Роро и Лалу, Изуку, зарывшись пальцами в непослушные волосы, под конец импровизированного тура предложил им поужинать у него дома. Когда в вагон метро хлынул очередной поток пассажиров, их на короткое время разделили; пробившись обратно, Изуку обнаружил, что Роди хаотично озирается по сторонам. Пино наворачивала круги над их головами, пронзительно чирикая, но эти звуки были ничем по сравнению с гулом подземки. Кто-то дёрнул его за рукав. Опустив взгляд, он обнаружил хитро улыбающуюся Лалу. Изуку покачал головой и, наклонившись, подхватил Лалу на руки, пока несколько особо настырных граждан не успели снова растолкать их по разным концам. Когда он протиснулся мимо пассажиров и коснулся плеча Роди, тот стремительно обернулся и, увидев их, весь осел от облегчения. Лала помахала ему рукой, другой сжимая толстовку Изуку. — Ты меня убьёшь, честное слово, — выдохнул Роди, проведя рукой по лицу. Пино резко спикировала вниз, зависнув около лица смеющейся Лалы, слегка клюнула её куда-то в висок, а затем вспорхнула и опустилась Изуку на плечо, благодарно прижавшись к его шее. Изуку улыбнулся, посмотрев на Роди; тот старательно отводил взгляд, делая вид, что увлечён пейзажем за окном. — Если вдруг потеряешься — никогда не стесняйся позвать. Здесь тебе обязательно помогут, — тихонько пробормотал он Лале на ухо. Она неуверенно кивнула, и Изуку в который раз ощутил тянущее чувство внутри от осознания несправедливости, на которую были обречены Соулы все эти годы. — О чём вы там шепчетесь, — приподнял бровь Роди, тут же потеряв всякий интерес ко всему остальному. Место рядом с Роди освободилось; сев рядом, Изуку пересадил Лалу к нему на колени. — Ни о чём, — мягко улыбнулся Изуку; губы Роди едва заметно дёрнулись вверх. Изуку показалось, что он вновь услышал чириканье Пино, но Роди так ловко выхватил её почти около его уха, сунув за пазуху, что нельзя было сказать наверняка, да и гул метро не был здесь помощником. — Спасибо, Деку. Изуку, смутившись, прочесал пальцами волосы; он заметил, как внимательно Роди проследил за этим движением, и ощутил какой-то странный душевный подъём. Изуку обвёл взглядом его лицо, остановившись на едва заметных кругах под глазами — наверняка результат долгой дороги. Пока они водили Роро и Лалу по разным местам, Роди мимоходом обмолвился, что их полёт выдался довольно беспокойным. — Знаешь, я- — начали они одновременно; Изуку ойкнул, на что Роди лишь усмехнулся. В это время Лала, исчерпав, очевидно, крохи терпения, снова соскочила с колен Роди и метнулась к окошку, отчаянно проталкиваясь между пассажирами; освободившаяся Пино стремглав бросилась следом, и Роди тяжело вздохнул. — Лала, ну что я тебе говорил…

***

Выбраться из метро было сродни маленькому возрождению после смерти; у Роди всё еще голова шла кругом, а маячившая под боком фигура — знакомая, такая долгожданная — казалось, испытывала на прочность его рёбра; гул бившегося в груди сердца не смогла перекрыть даже суета подземки. Друзья Деку были замечательными. Шоджи, Джиро, Киришима — все они встретили их так, будто знали давным-давно. Все они были такими открытыми, искренними, такими до невозможности хорошими — Роди никогда не понимал культа героев, а после исчезновения отца это глупое обожествление стало вызывать у него нечто, граничившее с первобытным отвращением. В Отеоне он повидал не так много героев — а тех, которых всё же довелось, приходилось избегать всеми правдами и неправдами. Но здесь, в Японии… Пока ребята водили их по разным местам, к ним несколько раз подходили гражданские. Дети, взрослые, подростки и старики — все они выглядели такими счастливыми, просили автографы — у них, простых школьников! — и становилось совершенно очевидно, что на пустом месте такая любовь возникнуть попросту не могла. Роди подумал, что, возможно, впервые в жизни видит перед собой настоящих героев — не тех, что сверкают лицемерными улыбками с обложек журналов, способные лишь на словесные подвиги. Нет. Рядом с ними Роди наконец-то ощутил то, что чувствовал рядом с Деку. Так, по крайней мере, можно было обманывать самого себя — совсем недолго, до первого, пылающего праведным гневом возгласа Пино. Но Деку — Изуку — был особенным. Смелый, благородный, жертвенный — чересчур благородный, слишком жертвенный, если кто-то спросит мнение самого Роди — он был воплощением героизма в своей квинтэссенции. Он был героем, о котором в будущем будут слагать легенды — в этом Роди почему-то не сомневался. В жизнь Роди, невзрачную и полную серости, лишь изредка прорывался солнечный свет — обычно он ловился в силуэты его брата с сестрой, хоть немного озаряя эту совершенно неизвестную тропу, ход которой невозможно было предсказать даже на десяток шагов вперёд. Деку словно отодрал заколоченные доски — в одиночку, голыми руками, не побоявшись того, что могло ждать на дне ямы. Протянув руку — вот так просто, без заминки и бесхитростно — и позволив Роди увидеть, наконец, что может ждать его там, впереди, где светло. И пусть Роди не смог принять всё и сразу — слишком долго глаза пробыли в темноте — перспективы, совершенно немыслимые ранее, вдруг взорвались сотнями огней, позволив ему увидеть дорогу — так много дорог. Удивительным и почти жалким находил он своё положение — смириться с тем, что несколько дней, проведённых с одним человеком, сумели перевернуть верх дном все его устоявшиеся представления, оказалось не так-то легко. Но, глядя на идущего с ним бок о бок Деку, на блеск и огонь, сиявшие в его глазах, он понимал, что иначе быть просто не могло. Изуку был больше, чем просто героем. Он был его героем. — Знаешь, — тихонько обратился к нему Изуку, пока они шли по узкой дорожке, ведущей, очевидно, к назначенному месту; Роди, не сбавляя шаг, скосил взгляд в сторону и вниз, мимолётно задержавшись на том, докуда доставал ему Изуку, и поспешно отбросив эту мысль, — я не знал, что у маленьких детей так много энергии! Я рассказывал тебе про Эри-чан, но она совсем другая. Они вместе наблюдали за тем, как Лала вприпрыжку шла впереди: по пятам за ней шёл Роро, выглядевший куда менее воодушевлённо. День и в самом деле был невероятно долгим — Роди, в отличие от брата с сестрой, успел вздремнуть в полёте лишь неполный час, и сейчас с большим трудом волочил ноги. Пино, умостившаяся на голове Изуку, безбожно дремала, и Роди был рад, что его друг не может этого видеть. Он не хотел показаться неблагодарным, а потому, насильно выпрямившись, усмехнулся и шепнул в ответ: — Я думаю, что так пробуждается её причуда. Глаза Деку тут же сверкнули, и Роди даже ощутил укол вины. — Правда? — воскликнул он и тут же прикрыл рот рукой, оглядываясь; никто из тех редких прохожих, что встречались им на пути, не обратил на них никакого внимания. — Думаешь, это что-то вроде повышенной выносливости? Вообще, если судить по тому, как ты убегал от меня в Отеоне, это становится похожим на семейную черту — может, твоя причуда — это нечто большее, чем Пино? Вдруг ты просто не задумывался об этом раньше, а её поведение заставило тебя- — Да, — прервал он серьёзным тоном, — должно быть, всё так и есть. Я даже знаю, как называется эта причуда. Милый, наивный герой воззрился на него в совершенно нетерпеливом ожидании. — Она называется: «Семь полных часов сна в самолёте». Изуку споткнулся, и Роди, уже сотни раз отработанным на детях движением, схватил его за руку; Пино, перекувыркнувшись, едва не воткнулась в землю у них под ногами. Она возмущённо закурлыкала, вспорхнула и закружилась над зелёной макушкой; Роди выхватил птицу из воздуха и сунул в карман. — Нечестно, Роди-кун, — пробормотал он, слегка забывшись; пока они находились в Отеоне, Изуку чаще всего обращался к нему просто по имени, лишь изредка перенимая японскую манеру. Его маленькая привычка смешивать в пылу эмоций языки по сей день очаровывала... ...не то чтобы Роди посмел бы когда-нибудь кому-то в этом признаться. Однако, ему было что на это ответить — и в довольно, как бы выразиться, прямом смысле. — Прости, не сдержался, — наконец, сказал Роди с небольшой улыбкой — он ждал этого момента весь долгий день, мысленно гадая, какой будет реакция — и, ну, что ж, это оказалось довольно просто. Как по существующему лишь в не очень богатом воображении Роди сценарию, глаза Изуку невообразимо расширились. — Ты говоришь по-японски?! — в этот раз он даже не постеснялся громкости, с которой были сказаны слова, — Роди, это просто невероятно! Почему ты ничего мне не говорил? Когда ты успел? Роди, воззрившись к небу, прогнал в голове все те бесчисленные статьи о Японии, которые ему довелось перерыть перед этой поездкой. «Японцы считают свой язык одним из самых сложных в мире. Даже самые базовые слова из уст иностранца вызовут у них уважение, граничащее с восторгом.» …а ведь он думал, что эти статьи пишут идиоты. — Мы… готовились, — уклончиво ответил он, не захотев раскрывать все карты; узнай Изуку правду, едва ли он остался бы таким же восторженным. В конце концов, Роди заставлял его месяцами изъясняться исключительно на английском. — Мы? — переспросил он, коротко глянув в сторону Роро и Лалы. Роди улыбнулся. — Увидишь, когда дойдём. Они зашагали дальше, и лишь сейчас, оценив обстановку и собственные ощущения, Роди вдруг понял одну вещь: Он так и не отпустил руку Изуку. Тот, казалось, даже не подозревал об их затянувшемся положении: он шёл, опустив голову и несвязно бормоча что-то на японском. Роди позволил себе эгоистично продлить это мгновение; прочувствовать от и до каждую мозоль на чужой ладони, насладиться странным теплом, разлившимся в груди от осознания, а затем, не сдержавшись, провести большим пальцем по особо выделяюшемуся неровной текстурой шраму — лишь после этого Изуку, наконец, с ойканьем очнулся, переведя взгляд на их сцепленные руки. Роди был счастлив, что ранее успешно ликвидировал Пино с глаз — иначе краснеть пришлось бы не одному его герою. Эта мысль едва не нарушила все его планы, но, в последний момент отбросив её подальше, Роди демонстративно ухмыльнулся, крепче сжав руку Изуку. — Постарайся больше не падать, — он, наконец, ослабил хватку, ощутив прилив сожаления, на миг ошарашивший его своей силой; он скрыл замешательство очередной улыбкой, разведя уже свободные руки в стороны. — Герой Роди Соул не сможет быть рядом постоянно, чтобы тебя поймать, малыш. У него перехватило дыхание от собственной наглости; Пино в кармане содрогнулась, но сказанного было не вернуть. Изуку, однако, вместо того, чтобы смутиться, мягко улыбнулся, и от вида его слегка прищуренных, таких искренних глаз сердце Роди затрепетало. — И всё же, ты уже дважды сделал это, — сказал он, и Роди, ещё на мгновение удержав его взгляд, наконец, поражённо вздохнул, прикрыв горящее лицо рукой. — Я не самый надёжный механизм, — пробормотал он с досадой, в который раз вспомнив, как ускользнул в ночь с кейсом в обнимку, оставив Деку позади. Его и по сей день мучили кошмары об этом дне. Если бы Деку не успел? Если бы его, Роди, расплющило прямо в том лесу, и никто бы никогда даже не узнал об этом? Что бы стало с его братом и сестрой? Его уже давно не беспокоило собственное благополучие, но одна мысль о том, что его дети остались бы совсем одни, совершенно никому не нужные, в районе, куда не ступала нога героя, загоняла его в такое безумное отчаяние, что дыхание спирало, а на глаза неизбежно наворачивались слёзы. Он всё еще помнил то глухое, беспросветное отчаяние, окатившее, как ведром ледяной воды, его, запутанного, тринадцатилетнего, когда отец внезапно исчез из их дома. Когда пузырь счастливой, беззаботной жизни, в котором они жили все эти годы, окружённые любовью и вниманием, лопнул в одночасье, выбросив их в реалии новой жизни, как беспомощных котят в реку. Что бы почувствовали дети, если бы однажды он точно так же исчез? Последние годы казались ему бесконечностью. Предательство отца оставило внутри боль и обиду, на фоне которых меркли даже самые худшие их дни тех времён. И пусть вскрывшаяся правда, наконец, позволила ране начать затягиваться, Роди сомневался, что поселившаяся горечь когда-нибудь его покинет. Он содрогался от мысли, что история могла повториться вновь. Роди не верил ни в какие высшие силы, но, вернувшись после всех событий домой, в какой-то момент, когда Роро и Лалы не оказалось дома, он упал посреди захламлённой, ставшей такой привычной кухни на колени, проигнорировав свежую травму, и в голос разрыдался, прижимая к себе треснувший кулон с фотографией, и, сотрясаясь от силы всхлипываний, вознёс благодарности судьбе. После этого тоненькие лучики света, наконец, одарили своим присутствием и их семью. Роро пошёл в школу, с лихвой обогнав по сообразительности самых умных детей в классе; Лалу же, после некоторых раздумий, было решено хотя бы на какое-то время отдать в подготовительную группу перед тем, как отправить в школу — они долго жили, предоставленные лишь самим себе, без общения и контакта с другими людьми. Он не нашёл в себе жестокости с ходу забросить сестру в самую гущу взаимодействия — и нисколько не пожалел о своём решении. У них наконец-то снова появились друзья. Слушая очередной рассказ Лалы про «Молли, которая тоже любит цветы», или недовольное бормотание Роро про то, как его «в край достал этот Марко», с которым он, тем не менее, каждый день возвращался домой, Роди позволял себе робкую надежду. Надежду на их новое завтра. Лучше предыдущего, и немного, самую малость, счастливее. Что же касалось самого Роди… что ж, у него уже был один друг, и ему этого было достаточно. Ещё лёжа в больнице, они сумели обменяться контактами — насколько это было возможно, по крайней мере: телефона не было ни у кого из них, а вылазки в интернет удавались Роди лишь при редких походах в библиотеку и были весьма ограничены по времени. Но Изуку оставил ему свою почту, и, когда Роди, наконец, на свои — честно заработанные! — купил с рук повидавший виды телефон, первым, что он сделал, был марш-бросок до библиотеки. [ Как жизнь, герой? ;) ] С этого момента началась непрерывная череда сообщений, именуемая их с Изуку перепиской. Роди пахал как проклятый каждую свободную секунду — для того, чтобы поддержать новый темп их жизни, деньги были нужны постоянно. Он брал по несколько смен подряд, выходил в ночь; едва волоча ноги, возвращался домой — лишь затем, чтобы через три часа вновь подорваться и, собрав и отведя Роро и Лалу, убежать на работу. Эти месяцы были его маленьким личным адом, но он не жаловался. Пусть это и не было правдой, но с каждым честно отработанным часом он чувствовал, будто вина за всё то, что он натворил до этого, медленно, но верно сходила с плеч, давая, наконец, вдохнуть. И всё это… всё это появилось у него лишь благодаря одному человеку. Хватило одного-единственного мальчишки, посмотревшего и пожелавшего увидеть — увидеть его, Роди. В мире было бессчётное множество героев, но такой как Деку был лишь один — и Роди был готов поклясться собственной душой, что это так. Он был один, и Роди довелось встретить его на своём проклятом пути, конца которому он не видел прежде. Порочный круг был разорван, и новая жизнь заставила его, впервые с тех пор, как ушёл отец и всё пошло прахом, поднять голову и посмотреть в небо — бескрайнее, чарующее и такое манящее. И он, Роди, теперь собирался его покорить. А ведь всё могло бы пойти совершенно иначе. Если бы только злополучная стрела попала немного левее… Если бы только по его глупости этот свет угас. Он вспомнил, как дрожали его руки, пока он перевязывал Деку рану — адреналин всё ещё бушевал в жилах, не давая даже спокойно вдохнуть. Как кровь неровными мазками отпечатывалась на пальцах, до безумия знакомо, и как перед глазами всплывал совсем другой образ. Как наяву он услышал тихие, сдавленные стоны боли — Изуку до последнего продолжал улыбаться, но он был всего лишь человеком. Подростком — таким же, как Роди, пусть и на порядок сильнее и выносливее. И Роди не упустил ни одного острого вдоха, разрезавшего первую ночь после его предательства — герой, должно быть, думал, что Роди спит, и то и дело, переворачиваясь, позволял себе коротко зашипеть или неслышно закряхтеть. Но Роди не спал. Как и в ту ужасную ночь годами ранее, он лежал, прислушиваясь к каждому звуку, до боли напрягая слух, чтобы уловить даже малейшее изменение. Уже тогда в его голове шла активная перестройка, плоды которой он увидел лишь позднее. Он вдруг пожалел, что отпустил его руку. — Роди-кун? — услышал он озабоченный голос с этим невыносимо очаровательным акцентом и отнял, наконец, собственную руку от лица. Изуку смотрел на него уже без улыбки — его брови были нахмурены, а губы поджаты — и Роди снова не сдержался. Он легонько ткнул пальцем в складку на лбу, заставив собеседника удивлённо отшатнуться. — Я в порядке. А ты побереги себя, герой. Мир не переживёт такой потери, — с этими словами он развернулся и быстрым шагом двинулся вперёд — туда, где уже едва различимо мельтишили на горизонте две фигуры: всё-таки долго они здесь простояли. Изуку нагнал его трусцой, и они вновь пошли бок о бок, больше не говоря ни слова.