Безумнее, чем порог смерти

Она не помнила, когда последний раз переживала из-за чего-либо настолько, что хотелось придушить себя и больше никому мешать одним своим присутствием. Имелся ли в этом смысл, двойной смысл или в кончине с собой могло быть выражено некое послание — вряд ли кому была ведома необходимость в суициде, кроме того, кто задумал совершить его с собой. Если и могла быть душа рядом, способная понять и наставить без наставлений как таковых, которые всегда считались нравоучением и раскопками в чужой голове… она бы приняла словесную помощь. И собрала пазл, в который сейчас, теперь превратился её разум, на тысячи осколков. Агрессивное убеждение самой себя и тех, кто предлагает выход, что это невозможно и всё потеряно с одной роковой минуты — не выход, но и не то чтобы показательное выступление слабости духа. И не нечто среднее, а расшалившееся восприятие на пределе эмоций при частом стуке сердцебиения при тяжёлой одышке от шока. Оно может добить до полного самоунижения или стать внутренним двигателем, чтобы возвыситься с новыми силами и, насколько возможно, покончить с тем, что изранило и опустошило. Но когда налицо видны двойственные понятия, где добрая и злая стороны схлёстываются вместе с реками крови и разорванным на куски мясом тел павших… не будет прав ни один, ни второй. И станет так, что будет виновен как захватчик, так и тот, кто захвачен в лапы войны, потому что логично не станет мириться с рабством и максимально расхищающей зачисткой своей родины. — Ты сокрушена тем, что наблюдаешь прямо сейчас? Да, ты… последние годы или всю свою жизнь, что… кто-то ляжет замертво, а кто-то восстанет над ним? Ты, когда была довольна тем, как уничтожала нас своей армией? Неужто о правиле поворота стрелки не в курсе? Она видела все базы их войска в огне… она могла видеть и своего единственного властелина войны с врагами, смешавшего эмоции с пылкой любовью к ней одной. Видела, не отводила взгляда, хотя порывалась зажмуриться и не смотреть, как он задыхается с петлей на шее и барахтается ногами в разные стороны. Командир Волк оказался приговорен к повешению — последние живые силы его войска были мертвы. И только она могла остановить… нет же, армия из одного воина не что иное, как… А красивая ли это легенда для пропагандистов, сказочка для легковерных дурачков или небылица непонятно для кого? Дело было не в том, что она — женщина-лиса, и у неё несколько поменьше физических возможностей, чем у накачанного мужчины, обученного убивать, нейтрализовывать и руководить. В общем-то она никогда не думала по отношению к себе, что тренировала свои боевые и стрелковые искусства в основном ради того, чтобы быть сильнее мужчин. Опять же ради себя и чувства собственной полноценности — вот только стоило ли оставлять на месте скверный непримиримый характер и безжалостное отношение к «врагу»? Которым для неё, как и для её видимого, осязаемого Господа в реальном мире, были те, кто страстно желал вернуть себе прежнюю, довоенную жизнь… где не пришлось бы спать без сна в глазу под выстрелы и постоянно бояться за свою жизнь. Если же человечность и могла быть взращена со временем — то только на вшивые перемирия и липовые договора о прекращении огня. Хотя это они — не только волк, лиса, хорьки и мыши, но и кто стоял над ними в основном штабе — учинили войну, нагло войдя в чужие земли. — Я ебало тебе вскрою, гнида коричневая, срань ёбаная, если ты заикнешься снова про это правило! Ну с хуя ли вы, сука, блядь, не сдались… вас же из-за этого столько полегло. Обратили на нас свой гнев, какой мы обращали на вас, поздравляю с этим… Недолго командир волк Дойл барахтался на петле… лейтенант лиса Виксен же видела опухшими по нему глазами, что после полминуты он стоял ровно даже в невесомости, всё равно пытаясь найти её взглядом в таком положении. Недолго мучился, хотя по скромному мнению победивших его бурундуков с ежами и утками, должен быть располовинен максимально болезненно. Пока его горло тянуло за верёвку всё начальство «праведной» армии, достигшей апогея борьбы за их попранную свободу… сожалело, что не сделало так, ведь этот зверь силен и мог вырваться. Не скрывая злорадства на своих мордах… что выглядело, мягко говоря, нехорошо и неподобающе для добившихся освобождения от гнёта солдат. Да, полегло огромное количество боевых товарищей и солдат по земле, в воздухе и на морях… надо ли было ржать с упоением, даже если захватчики неоднократно делали так же после очередной выжженной местности с её населением? Нельзя было назвать всё это кроме как геноцидом не только одной, но и нескольких наций, пошедших против возникшего, как лавина, произвола на право жить в своих землях. Именно он и происходил, почти одновременно, в обе стороны. Будет ли конец ему теперь? — Только это нихуя не справедливость или даже её отголоски… эх, как же это понятие о справедливости стало извращено. — Завали свой поганый рот, если… что ты можешь об этом знать, охуевший? Что ты себе навообразил… какое у меня отношение к справедливости и что она значит для меня? Один из первых предводителей бурундуков, полковник Кымсэги, тоже стоял здесь рядом и курил папиросу. А Виксен будто не заметила этого сразу своим всё ещё чувствительным нюхом. Ведь минуты назад упала на колени на землю, схватившись за голову, когда бомбардировочное подкрепление армии, желавшей вернуть себе добро и свет в жизни и души, усеяло бомбами все расположенные по миру штабы захватчиков почти единовременно. Объединенная с хорьковой волчья армия была также подрована, а её живучие остатки расстреляны, превратившись в останки… кажется, она осталась одна, если кто-нибудь не свяжется с ней. — Знаешь что, мелкая мразь… огромные деньги, власть над шлюханами, блядями или просто быдлом одним словом? Если да, то твоим ответом на это будет пуля мне в лоб? И чего ты раньше тянул с этим, мудила, старый стал? На вид не дашь, а мозги поехали… зато я в своём уме и всё ещё шикарная, востребованная. Я бы расправилась с вами со всеми с одной снайперкой, но вы положили всех нас, хотя у нас почти не было уязвимых мест… решили действовать злее нас с нашей же тактикой, и у вас получилось? Лиса не вставала, смотря вдаль внимательно на всё происходившее… тело навсегда оставшегося для неё единственным воина и любимого начали уносить. Несли недолго… чтобы бросить, как мешок с дерьмом и… поджечь, обливая бензином! Силилась не плакать, потому что война уж чего-чего, а слёз и малодушия точно терпит. Жажды крупнейшей наживы тоже, но кого это волнует из тех, кто впервые превратил и теперь продолжает обращать войну в самый прибыльный бизнес из всех существующих. Не волновало такое и волков с хорьками — за это они заплатили сполна. — Агась, так и есть, чё тебе ещё ответить, вы начали первые, распутная рыжая взрослая девка. Востребованная на то, чтобы тебя ебали по кругу, да? Не то чтобы я такой повод для гордости прежде не слышал, тоже платил блядям за секс, природа требует. Но восхищаться собой, что ты умеешь трахаться… не сохраняешь ли свой соблазнительный вид только ради этого? Бурундук в погонах, не покинувший поле боя и сегодня, как и всегда, как не терпевший отсиживание задницы в кожаном кресле, чтобы руководить оттуда в полной безопасности, стоял недалеко от растрёпанной и потерянной лисы спиной. Не собирался… пока не собирался смотреть на её крайне поникшую и сильно поблекшую сексуальность в её цвете шерсти и шикарном теле для сорокалетней дамы-валькирии. Знал, что она легко может брать в руки пулемет или ракетницу, чтобы начинять или взрывать великое множество живых тел за короткое время… Не бежит мстить таким образом, потому что знает, что стоит быть обнаруженной, то ответ пойдет незамедлительно и её не станут брать живой в плен… даже сексуальное рабство? Наконец она увидела пример чести, которая выше похоти и материальной блажи. — Буду отвечать так, как считаю нужным. Тем более после того, как вы — цветочные уёбища — отняли у меня последнее, чем я жила? — Убийствами и подрыванием тел «цветочных уёбищ», как ты говоришь, огненной коннонадой? Почему я всё ещё стою и терплю твои слова, хотя подошёл бы и разбил твой ебальник, пока ты тут без сил на земле сидишь? Чтобы ты не то что ни один хуй не отсосала, а чтобы на тебя больше никто не посмотрел! Зубы свело и хищные клычки заскрежетали… а как же руки просились разодрать до вытекших глаз и опадающего носа это непроницаемое выражение глаз и губ того, кто, похоже, ссал себе в штаны стоять рядом с ней. И у этого ничтожного ещё и звание полковника на его плечах! Говорил ей смелые вещи, обретя полную уверенность в уже состоявшейся победе и пользуясь этим… пока покуривал этот дурманящий табак. С этого момента она так просто не оставит хотя бы его, но не получается ли так, что он только этого и ждёт, чтобы уничтожить окончательно? — А ну иди сюда, сука, я тебя сейчас буду медленно убивать! Только попробуй увернуться или сделать захват, ударяя по болевым точкам, я… я тебя голыми руками скручу и когтями изрежу, говно собачье, блядь! Влив в себя все остатки ярости, ничем не разбавляя количество, но каким-то образом увеличив её объем настоящим гневом, она резко начала вставать и приниматься за задуманное. Даже если тут же падёт и помрёт — были недурными эмоции аффекта от переполненности демонической злостью, как если бы она вливала в себя бутылку чистого джина. Пошла на него, пока он стоял и как раз докуривал при растворяющемся в небесах дыме… смерть как желала развернуть его к себе и раскроить его выражение морды когтями, без подручных средств. В итоге, всё же развернув, когда он не сопротивлялся, начала выпады охотничьим ножом ему по его щекам… но он уворачивался, как юла, чего она могла ожидать, но не была готова к этому. И давал под дых, что после пары раз когда-то вовсю трахавшаяся на службе плутовка начала харкать кровью, не восстановившаяся после сегодняшней кровавой жатвы, на которой закончилось абсолютно всё… а особенно хоть какие-то светлые воспоминания о том, что радовало и успокаивало. Никаких слов, только крики от неё и тяжёлое дыхание от него… сменившееся на её гогот и его громкое цоканье от боли, когда она его всё же пырнула по руке и по пояс, отчего стал опускаться на землю он сам. Тут же всё ещё очаровательная убийца приложила тело бурундука к земле ногой, мгновенно используя его мимолётное замешательство. Он попытался сделать захват её ноги для разворота или сильного вывиха скручиванием голени. Вот только это оказалось дерьмовой идеей… когда рыжая демоница во плоти и в порванной военной форме дала носком ему по морде, чтобы начинали лететь из глаз искры. Пробыл Кымсэги в отключке совсем недолго, тут же сильно сглатывая, как только Виксен обнажила свой пояс, а затем, спустив трусики, и само её женское начало, быстро подбираясь к его паху… чтобы в самом деле показать, как умеет трахать без самотыка и с кучей потерянной крови, когда для этого было «самое время» в период мщения? — Тебе за эти жестокие годы должно быть знакомо то, как женщина может трахать мужчину. Если ты серьезно не пидор, бурундук и не напиздел, что шаболдам платил, а по факту за всё это время ебался в жопу с кем попало из ваших мелких пакостных грызунов. Страпона рядом нет, сучье ебало, поэтому остаётся неплохим способ обездвижить тебя… Ещё раз ударив бурундука ногой по лбу, лиса как следует обнажила его член и села на него… обходясь без удивления, что он наполовину стоял. Могла ли его настолько возбуждать победа над страшным врагом, который много что вытворял жестокого и безбожного за стенами концлагерей? С чего у него начинал появляться стояк, ей было неважно, кроме одного… очень хорошо, что пока всё обходится без минета и дрочки. Жертва снова начал поднимать голову в сторону крайне дикой хищницы довольно быстро для того, кого били по голове дважды… как же она вкушала чужую боль внутри и крайнее недоумение снаружи, облизывая пальчики и губы, пока начала входить с хлюпающим звуком до упора. Не забыла тут же приставить всё ещё оставшийся в её руках нож к его горлу, чтобы точно не рыпался и наслаждался обезумевшей страстью перед смертью… — Начнем с пули по рукам или ногам, а, уёбище, если будешь выябываться? Я тебя так затрахаю, что ты будешь просить смерти… А если не попросишь словами, я достаточно воспользуюсь тобой, Кымсэги, и сама выберу, когда тебе сдохнуть.

Я много о чём никогда не говорил, а стоило бы. Никогда не указывал, что тебе делать, чтобы не лезть в душу. Не давал тебе обещаний, которые ты стала бы требовать от меня, а не ждать. Так можно выгореть скорее, чем я думал. И быстро настигнет нас тот день, когда ты увидишь мои сожаления в слезах. Для чего мы не раскрывались друг другу, и жили, как чужие? Ведь не из-за непонимания, но только меня ты теперь мертва и разбита.