Dura Lex

Она сказала, что я остаюсь! Снег бесшумно сминался под подошвой, бесшумно засыпал свежие следы, бесшумно оседал на плечах и скатывался по металлу крупными хлопьями. Лес как будто застыл, и время в нём застыло, и даже сам воздух стал плотным и дрожащим, как стекло – не вдохнёшь, не выдохнешь. Или это напряжение не давало дышать? Она сказала, что я там не нужен! Крепче перехватив рукоять меча, Монтэг двинулся сквозь заросли, голые и ломкие, точно обглоданные кости. Поздно приходящим – кости. Так гласит старинная поговорка, так гласит суровый устав его племени. Суровый, но справедливый. И не ему, сыну-Морги-и-Лутца, глодать эти самые кости. Она сказала, чтобы я не путался под ногами! О нет, он не будет последним! Он, возможно, даже опередит своих дорогих соплеменничков, пустившись по одному ему ведомому пути напрямик. И конечно, покажет им, какого ценного союзника они вознамерились потерять. Бросили его в поселении, в числе доживающих свой век и едва вставших на ноги! Не захотели брать на самую большую охоту с минувшей весны! Это было прямым оскорблением, нанесённым на глазах у клана – но сильные мира милостивы. И он, Монтэг, особенно милостив. Он не останется в стороне, не пустит мстительно своих людей на напрасный риск. Даровав им прощение, он вступит в битву, возглавит их, поведёт прямиком… С глухим треском что-то вонзилось в ствол за его спиной. Изумрудное оперение угрожающе заблестело в скупых лучах солнца – и две новые стрелы со свистом распороли морозный воздух. Не раздумывая, Монтэг метнулся вперёд, к оврагу, за спасительный бурелом. Вслед ему раздался протяжный вой рожка, от которого по спине побежали мурашки. Замечен. Так нелепо, так глупо замечен. Но почему? Ведь он соблюдал осторожность, ведь он делал всё, как учили! Рожок загудел снова, а затем кто-то надрывно прокричал гордое имя воинственного народа. Эхо чужих голосов подхватило его, понесло по заснеженным кронам, к окраине чащи и дальше, дальше, прямо в лагерь кочевников, расположившийся там совсем недавно и так удобно. Так удобно до этой минуты. Стрелы снова застучали по веткам, обламываясь и обламывая. Монтэг, чертыхнувшись, бросился вниз по склону, нервно сжимая влажной ладонью рукоять. Он не разбирал дороги – только вслушивался в шум за спиной. Крики стихли, шагов слышно не было, лишь топот собственных ног да сбитое напрочь дыхание нарушали вновь воцарившуюся тишину. …тишину ли? Неразборчивый гвалт поднялся где-то совсем рядом, смешался с хрустом дерева и звоном металла. И в этот миг заросли кончились. Не успев сбавить шаг, Монтэг вылетел на заслеженную поляну и тут же рухнул наземь, едва увернувшись от размашистого удара. Вскочил, не успев опомниться, обнажил меч и только тогда сфокусировал взгляд. Яростный клич, валящиеся под ноги тела, красное на белом, красное на чёрном, красное, красное, красное – его выбросило в самое сердце битвы. Запах крови и гари разметал обрывки мыслей, глаза Монтэга вспыхнули злым восторгом. Охота была в самом разгаре. Специально для него. Никакой план больше не был нужен. Схватив меч покрепче, он ринулся в бой, скалясь, как дикий зверь. Но зверями были его враги, замотанные в тряпьё до самых глаз кочевники, а он – он был один из роя. Нет, он и был этот рой. Он сам, а за ним десятки и десятки, вливавшиеся в его вены, продолжавшие движение его рук, движение окровавленного лезвия. Как на вышивке у входа в шатёр вождя, как в песне во время праздника. Он рубил и рубил, и силы точно не покидали его, но с каждым ударом приливали вновь. Он был охвачен пламенем, он не замечал ничего вокруг. Быстрое, мелькающее, яркое. Красное, красное, красное. Белое. Небо над головой. Чёрное. Силуэт с занесённым клинком. Справившись с болью в затылке, Монтэг рванулся в сторону. Откатился, шатко поднялся – и не нащупал меча. Прощально сверкнула сталь под вражеским сапогом, тень бросилась к нему, взмахнув рукой. И осела, пронзённая метко пущенным копьём. – Монтэг! Какого дьявола?! Полный бешенства крик вывел его из оцепенения. Но не успел он найти глазами того, кому он принадлежал, как новый удар между лопаток свалил его на колени. Чья-то рука вцепилась ему в волосы, задрала голову, и ледяное остриё вонзилось у кадыка. Резкий голос раскатился по полю битвы, и вмиг всё стихло, точно костёр залили водой. Монтэг дёрнулся было, но лезвие недвусмысленно легло поперёк его горла, и сопротивление пришлось прекратить. – Где вождь? – гаркнул голос снова. Сперва никто не ответил, но вот ряды расступились, и высокая фигура нехотя шагнула из-за замерших в нерешительности воинов. Женского в ней было мало, и всё-таки это была именно она. Воительница тряхнула головой, убирая седеющие пряди со лба и открывая взору блестящие ледяные глаза. – Я вождь, – сухо отчеканила она. – А, Морга из клана, приносящего бедствия, – её собеседник глухо усмехнулся. – Мы наслышаны о тебе, а теперь узрели воочию мощь и необузданность твоего народа. Ваша жажда крови не знает границ – но готовы ли вы проливать свою собственную во имя низкой цели? Готова ли ты пожертвовать сыном, чтобы продолжить охоту? – С чего ты взял, что это мой сын? – бросила Морга. – Кого ещё защищать вождю, как не собственное дитя, пусть и достигшее зрелости? Иной предводитель мог бы заслонить собой и чужое чадо, но о твоём нраве известно всей округе. Дорог он тебе? Отпустишь наших людей – получишь его в целости. Нет – твоё племя останется без наследника. Монтэг поднял на мать встревоженный взгляд. Почему она медлила? Почему раздумывала? Разве она не должна была согласиться на условия сделки немедленно? Разве ей не была важна его жизнь? Если бы не клинок у горла, он бы поторопил её, он бы возмутился и потребовал объяснений. Но в его положении оставалось только смотреть. На застывшую, точно идол, фигуру, на высеченное из камня суровое лицо. В глаза, холодные и решительные, в которых не было и тени сожаления. Подведённые чёрным и оттого совсем тонкие губы сложились в злую усмешку. – Ты много слышал, но мало понял, кочевник, – которая тут же сошла прочь, уступив место привычной мрачной маске. – Ты напрасно отвлёк меня от битвы пустыми разговорами. Изловчился схватить сына вождя – так режь без промедления. Судьба вторых шансов не даёт. …что? – Так это значит… – но тот не договорил. Вдруг вскрикнул, отшатнулся, выронив кинжал, и тут же повалился на снег. Во взрыве воплей и лязга оружия прогремел голос Морги: – Это значит, что свой ты упустил. И битва вскипела с новой силой. Не тратя времени на раздумья, Монтэг потянулся к телу рядом с собой. Отстёгивая с пояса меч, он разглядел пронзившие запястье и горло стрелы, оперённые алым. Что ж, и от лучников раз в жизни бывает польза. Окрылённый сознанием миновавшей его смерти, он с готовностью бросился в атаку. Время летело незаметно, и всё-таки бой вышел куда короче, чем бывало обычно. Один за другим противники скрывались в чаще, ловко выгадывая момент, чтобы уйти от взгляда преследователей, и наконец на изрытом снегу остались лишь бездыханные тела их погибших собратьев. В дыму разворошённых костров вырисовывались покосившиеся юрты и брошенные недостроенными заграждения. Дым, снег и кровь. Кровь, снег и дым. И тишина, звенящая и давящая. Недолгая, впрочем, почти сразу разорванная в клочья победным кличем, вслед за которым голоса смешались в возбуждённый гомон. Воины налетели на разрушенный лагерь, накатили волной, ровняя с землёй всё, что уцелело в битве. Свирепая радость победы сменилась буйным восторгом обладания. Славная охота принесла славную добычу. Монтэг вертел головой, жадно дыша всеобщим ликованием. Они снова доказали своё превосходство, они разбили противника, изгнали его прочь со своих земель. Им нет равных, они хозяева Юга! Охваченный гордостью и упоением, он с широкой улыбкой обернулся на звук шагов. – Мы победили! Опять! И напоролся на острый взгляд бледно-серых глаз. На лице Морги не было и следа довольства. Она приблизилась молча, и, прежде чем заговорить, неожиданно отвесила ему звонкую затрещину. – За что?! – воскликнул Монтэг, схватившись за затылок. – Я даю тебе минуту на объяснение, какого чёрта ты здесь делаешь, – бросила та. – Постарайся придумать что-нибудь достовернее извечного «я гулял». – Я… – во рту отчего-то мгновенно пересохло, а слова точно застряли в горле. – Я подумал… вам нужна будет поддержка… Морга прищурилась, но промолчала, ожидая развития мысли. – Я решил, что ты погорячилась, оставив меня в деревне, – продолжил Монтэг смелее. – Да, мы немного поругались накануне – ну так и что ж! Я не держу на тебя зла, поэтому простил тебе и это поспешное решение. И пришёл. И видишь, как всё вышло! – Извини, если поняла тебя неверно, – медленно проговорила та, чеканя слова. – Ты простил мне моё поспешное решение? – Ну… да? Ты ведь на самом деле не собиралась оставлять меня? Великая охота, всё такое… Я должен был участвовать! Если бы я действительно поступил, как ты сказала, мы бы сейчас не праздновали победу. Прочитать эмоции в глазах Морги было почти невозможно, и всё-таки Монтэг отчётливо ощутил, как воздух вокруг пошёл коркой льда от безмолвного гнева. И треснул, расколотый острым краем злой улыбки. – Вот как ты это видишь, – прозвучало насмешливо до дрожи. – Ну так я скажу тебе, что ты натворил на самом деле. Но она не стала ничего говорить. Схватила сына за руку и быстрым шагом направилась прочь, увлекая его за собой. – Заберите всё, что можно забрать, и возвращайтесь в деревню, – крикнула она соплеменникам и зашагала прямиком в чащу. – Мы не останемся? – жалобно спросил Монтэг, едва поспевая за ней. И запоздало подумал, что лучше было держать язык за зубами. Морга лишь на мгновение обернулась к нему, но этого хватило, чтобы сердце его окончательно рухнуло вниз. Они шли в молчании довольно долго. Рука, зажатая цепкой хваткой, уже начинала неметь, и приходилось то и дело шевелить пальцами, чтобы разогнать кровь. Двигалась Морга быстро, за ней приходилось почти бежать, но отчего-то Монтэг мёрз куда сильнее, чем когда крадучись пробирался к лагерю кочевников. Тишина угнетала его, он силился понять, что именно вменяли ему в вину. И не понимал. Может, Морга была встревожена из-за угрозы его жизни. Но, судя по взгляду, она не была встревожена – она была в ярости. Перелесок кончился, и утоптанный снег вскоре сменился расчищенной мёрзлой землёй. Они подошли к деревне с краю, вероятно, чтобы не привлекать внимания, и остановились, только когда добрались до хижины. Всё так же молча Морга растворила дверь и втолкнула сына внутрь, прежде чем сама переступила порог. Кажется, только теперь она нашла в себе силы заговорить, справившись с бушующим в груди пламенем. И голос её зазвучал ударами стали о сталь. – Мне некогда возиться с тобой: я снова вынуждена разбираться с тем, что ты натворил. Ты останешься здесь и будешь ждать моего возвращения. Я тебе шею сверну, если обнаружу, что тебя нет. Она не дала ответить, круто развернулась и захлопнула дверь. Скрипнул наружный замок. Монтэг растерянно отступил вглубь комнаты. Значит, ещё несколько томительных минут, а то и часов неведения. Сбегать смысла не было: куда бы он пошёл? Оставалось опуститься на разбросанные в беспорядке шкуры и ждать, ждать, переваривая обиду и злость и с корнем вырывая предательские росточки страха... Нет, он не боялся! Он просто… не знал, к чему быть готовым. Не понимал своего проступка, не мог просчитать, как пойдёт разговор. Это выводило из себя, но сделать ничего было нельзя. Только сидеть и слушать, как становятся громче голоса за стеной, как раздаются торопливые шаги сперва десятка, а затем и сотни ног, как смеются и бранятся, как кто-то затягивает песню. Она же не хочет лишить его ещё и праздника, верно? Она не имеет права! Он охотился вмести со всеми, он принёс им победу! Он сын вождя, в конце концов: его любят и превозносят, соплеменники не допустят такого своевольства! Монтэг тоскливо закусил губу, уставившись на носки своих сапог. Она может. Всеобщая любовь ещё ни разу не спасала его от тяжёлой материнской длани. Не спасёт и в этот. Знать бы ещё, за что… Опасения подтвердились. Вечер давно хлопьями снега опустился на лес, загасил почти все костры, кроме главного, вокруг которого шумели и веселились. Ночь выдалась тёплая, поэтому в трапезной не отсиживались: выходили наружу, пускались в пляс, и оживлённые голоса то и дело вспарывали плотную тишину запертой хижины. Монтэгу было тошно и горько, его грызло изнутри тёмное поганое чувство, от которого хотелось сплёвывать под ноги, лишь бы оно не жгло глотку. Он бесцельно царапал пол поясным ножом, пытаясь вложить в каждое движение руки хотя бы частицу своей бессильной злобы. Постепенно начинало казаться, что это помогает – и тут же кто-то за стеной заливался хохотом, и утихшие было чувства магмой выплёскивались вновь. Монтэг в сотый раз взялся собирать остатки самообладания, когда у двери завозились, и замок послушно звякнул в чужих руках. Ночь ворвалась в дом с жадной готовностью, как голодный зверь, раскинула бессчётные морозные пальцы, стремительно расползаясь по комнате – и взвыла ветром, когда беспощадным хлопком была вытолкнута прочь. Морга на мгновение замерла на пороге, сбивая снег с обуви, и свет единственной лучины, которую Монтэг не поленился зажечь, бросил неосторожные мазки на её усталое лицо. Которое, впрочем, тут же сменило выражение, едва её взгляд встретился с глазами напротив. – Ты всё-таки пришла! Первым молчание нарушил Монтэг, язвительно осклабившись и всплеснув руками. Не потому, что ему было, что сказать, или хотелось говорить. Просто иначе всё внутри начинало скручивать от… Неважно. Говорить было легче. Он слишком долго сидел один в ожидании. – Ну надо же! А я уж подумал, что ты забыла! Что ты появишься, дай бог, к завтрашнему утру… – Тебе следовало бы молиться, чтоб я забыла и появилась к завтрашнему утру, – неожиданно угрожающе произнесла Морга, подступая ближе. Неожиданно – потому что таким тоном она разговаривала только с теми, кто в следующее мгновение оказывался бездыханным на окровавленном снегу. Монтэга передёрнуло. – Знаешь, я больше надеялся, что ты выпустишь меня хотя бы до заката, – сказал он. – Между прочим, это несправедливо – запирать меня здесь, когда другие празднуют. Просто говорю. – Я тоже так думаю, – отозвалась Морга, не сводя с него тяжёлого взгляда. И прежде, чем он успел оправиться от удивления, закончила: – Нужно было позволить добить тебя во время схватки. В первое мгновение Монтэг опешил настолько, что не смог подобрать слова. Он успел забыть о том, как странно вела себя Морга в тот роковой момент. И теперь воспоминание вместе с новой обидой безжалостно ударило под дых. – Такова судьба воина, не сумевшего справиться с врагом, – отчеканила Морга. – Это справедливо. Если, конечно, считать тебя воином. – А кем?! – задыхаясь от противоречивых чувств, вскричал Монтэг. – И… что ты вообще несёшь?! Ты почти дала ему прирезать меня! Ты… – Я должна была дать ему прирезать тебя, – огрызнулась та, и усмиряемый все прошедшие часы гнев разбил маску невозмутимости. – Я опять за каким-то чёртом пошла у тебя на поводу. Предупредила удар. Потянула время. Дала тебя вытащить. Позволила вернуться в лагерь. – Ты собиралась не пустить меня… – Прикуси язык, – прикрикнула Морга, сжав кулаки до побелевших костяшек. – Тебя вообще не должно было там быть. Я оставила тебя в деревне, потому что ты каждый раз срываешь все планы, ты подставляешься под удар, не можешь себя защитить – и в результате мы упускаем победу. – Но в этот раз мы победили! – В этот раз, Монтэг, мы потеряли больше, чем смогли добыть. Всё было рассчитано до шага, до вдоха. У нас был шанс захватить лагерь и идущие следом караваны, но по твоей милости весть о нашем присутствии разнеслась далеко, и теперь не только они – прочие огрызки племён тоже двинутся другой дорогой. Нам придётся уходить в леса, искать новые пути, а на это нужно время, на это нужна пища, на это нужны люди. А у нас ни того, ни другого, и с третьим тоже скоро станет трудно. Морга остановилась, перевела дух. Заговорила снова, и каждое её слово камнем падало Монтэгу под ноги, било по коленям, по плечам, по груди. – Из-за тебя нам пришлось нападать поспешно, не заняв позиций. Мы разбили их воинов – впереди всегда пускают воинов, – но даже некоторые из них успели сбежать. Неужели так трудно слушать то, что тебе говорят, и не лезть под руку? Для чего тебе голова на плечах? Под стрелы подставляться? Между ними снова повисла тишина. Монтэг смотрел в пол, бесцельно крутя в руках кинжал. Лицо его горело, горело всё внутри, и жгло глаза. Наконец он пробормотал, хрипло и с запинкой: – Если бы… если бы ты посвятила меня в план… если бы взяла с собой… – Ты бы, конечно, ни за что не попался так позорно под вражеский нож! – ядовито закончила Морга. Тот вскинул голову, выпалил почти отчаянно: – Это просто случайность! В бою всякое бывает!.. – В бою ничего не бывает просто так, если ты умеешь драться. Но ты не умеешь. Когда меня ещё не было на свете, когда на свете ещё не было моей матери, и её матери, и матери её матери, наше племя не терпело тех, кто не способен был постоять за себя. Их убивали или изгоняли прочь, потому что жизнь – это не подарок, а трофей, за который нужно сражаться. Для этого тебе даны когти и зубы, мускулы и оружие. Сейчас всё иначе. Мы стали снисходительнее: у нас появилась деревня, нам есть где оставить немощных. И они благодарны судьбе за то, что могут питаться и греться со всеми, не подвергая себя опасности. Монтэг понял, к чему она клонит. И это взбесило его так, что комок вины в горле мгновенно растаял. – Но я не немощный! – вскричал он и вскочил на ноги. Ему неуютно было говорить о таких вещах под взглядом сверху вниз. – Я не немощный! – повторил он. – Я умею сражаться, и ты знаешь это! Я воин, я будущее племени… – Значит, и судить тебя как воина по законам племени? – негромко спросила Морга, и он замер на полуслове, во все глаза уставившись на неё. – Судить?.. – переспросил он, теряя былой запал. – Разумеется. Ведь это по твоей вине мы теперь обречены на скорое наступление голода. – Да ладно… что… Так считаешь только ты одна! – Монтэг нервно усмехнулся, и всё-таки по спине его пробежал холодок. – О, ты думаешь, они не заметили присутствие того, кого не должно было быть в наших рядах? – отозвалась Морга. – Не поняли, кто выдал нас своим появлением? Не думают о том, чьей жизнью прикрылся тот кочевник, дав своим соплеменникам уйти? Мне удалось обратить их гнев в милость, праздником смягчить сердца. Но пройдёт дюжина дней, за ней другая, и люди потребуют виновника к ответу. Я не вправе буду тебя защищать. Да и не захочу. – Но ты вождь! – проговорил тот упавшим голосом. – И ты… моя мать! Как они могут… как ты можешь… Они послушаются тебя! – Ты забываешь, Монтэг. Ты всё время забываешь. Закон един для всех, кровь в твоих жилах не имеет цвета, пока не прольётся на снег. И ты не ребёнок, чтобы я прикрывала тебя. Я уже сделала больше, чем должна была: некоторые начали роптать сразу после охоты. Я с трудом усмирила их. – Чего они хотят? – совсем тихо спросил Монтэг. – Жертву, разумеется, – недобро сощурилась Морга. – Предотвратить голод, щедро заплатив забытым богам. По крайней мере, этот способ проверенный. Она замолчала, пронизывая его взглядом. Нельзя было сказать, наслаждалась она произведённым эффектом или нет. Просто ждала. Смотрела на то, как краска сходит с и без того бледного лица, как расширившиеся зрачки наполняются ужасом. Монтэг подался назад, неуверенно качнул головой. И прошептал одними губами: – Но ведь должен быть другой способ. Морга прикрыла глаза, тяжело выдохнула. Помедлив, произнесла: – Именно поэтому я здесь. Есть другой способ. Жертву могут принести всем племенем или же это сделает вождь по исключительному праву. Я убедила их, что справлюсь сама. – Ты убьёшь меня?! – Монтэг отшатнулся, и в голосе его всё-таки проскочили предательские высокие нотки. Ответом ему послужило продолжительное молчание, а затем медленный кивок. – Символически. Раздевайся. Но он не шевельнулся, напряжённо вглядываясь в равнодушное лицо. Руки его подрагивали, он готов был то ли драться, то ли бежать прочь, но не мог сделать ни шага, точно прикованный к месту. Устав ждать, Морга подступила к нему и решительно схватила за грудки. Звякнула пряжка ремня на шее, за ней – на груди. В запоздалом порыве Монтэг вцепился в грубые ладони. Впился ногтями в кожу, с силой рванул от себя. – Монтэг, – ударило оплеухой, и он замер, но пальцев не разжал. Он знал, что слова – предупреждение и за ними последует настоящий удар, если он не отступится. – Монтэг, – вкрадчиво повторила Морга. – Что ты задумала? – прошипел тот, не в силах поднять взгляд. – Ритуал. Не задавай лишних вопросов. – Я должен знать… – Ты должен слушаться. Не хочешь – можешь ждать решения племени. Хватка ослабла, Монтэг с видимым усилием взялся за пояс и тихо выдавил: – Я сам. Он не знал, что он делал. Не знал, что от него хотели. Он знал одно: все ритуалы их народа страшны и кровавы, потому что все боги и покровители жестоки и глухи к мольбам, пока не насытятся болью и смертью сполна. Хочешь помощи – плати кровью, хочешь мира – плати кровью, хочешь прощения… Стылый пол обжёг босые ступни, мерзкая дрожь пробрала до костей. В попытке отсрочить неизбежное, Монтэг с особой аккуратностью свернул одежду и сложил у стены. Никогда в жизни он не уделял порядку такого внимания. Он ждал, что Морга непременно съязвит на эту тему, поторопит его, но она только сухо бросила: – Кинжал. И он отдал ей кинжал. – Ляг. И руки над головой. – Зачем? – не выдержал Монтэг. – Затем, – Морга демонстративно сняла с пояса верёвку, – что ты дергаться будешь. Тот собирался возразить, но пронзительного взгляда хватило, чтобы лишить его слов. Борясь с подступающей паникой, он всё-таки опустился поверх шкур и покорно свёл запястья. Ощущать затягивающиеся узлы было неприятно и унизительно. Так сматывали пленников, преступников и скот, так никто не имел права обращаться с ним, Монтэгом, сыном, чёрт возьми, вождя. Никто. Кроме самого вождя. Хорошенькое дело – она так часто твердила об отсутствии привилегий и вот сейчас проявляла свою власть во всей красе! – Я делаю это для тебя, – неожиданно бросила Морга, и Монтэг подавился воздухом. Ему всё ещё не хотелось верить в то, что она умела читать мысли. Между тем с приготовлениями было покончено, и Морга исчезла где-то в темноте дальнего угла. Судя по шорохам, она порылась в одном из сундуков, затем захлопнула крышку и вернулась. В руке её сверкнул изъятый кинжал, и у Монтэга по коже пробежали нехорошие мурашки. Что значило её зловещее «дёргаться будешь»? Что она собиралась делать? Вероятно, подозрения слишком отчётливо читались в глазах, потому как Морга остановилась и утомлённо выдохнула: – Не делай такое лицо. – О, простите пожалуйста! – вскинулся тот. – Самая посредственная ситуация в моей жизни – какое-то там жертвоприношение со мной в главной роли! И чего я в самом деле… Что ещё прикажешь, великая и могучая? – Закрой рот, – холодно бросила Морга и опустилась перед ним, устало разглядывая клинок. – Разумеется! – не унимался Монтэг. – Сию секунду… Но поток его ядовитой речи прервался, едва твёрдая рука легла ему на грудь и лезвие коснулось кожи. Багровая нить потянулась за ним от ключицы к сердцу, поверх накрест легла другая, а следом ещё одна. И тонкие следы пошли сплетаться в кровавое полотно. Монтэг вскрикнул и зашёлся кашлем, прижатый за горло книзу – Морге некогда было отвлекаться на его протесты. Сосредоточенная, напряжённая почти до дрожи (если бы её пальцы вообще умели дрожать), она вычерчивала сакральные знаки, древние слова языка богов. Надеялась ли она, что её услышат? Знала ли наверняка? Хотела ли? Верила ли вообще? Монтэг вдыхал через раз, цедя воздух сквозь стиснутые зубы. Письмена легко въедались как будто бы в самые кости. Боль казалась какой-то особой: по-особому жгучей, по-особому оскорбительной. Терпеть её не было никаких сил, но Морга держала крепко. И орудовала быстро, решительно, безжалостно. А потом всё кончилось. Саднящие надрезы продолжали пульсировать, и кровь продолжала стекать в мех, но больше клинок не терзал грудь, и дышать стало легче. Монтэг открыл слезящиеся глаза и вопросительно взглянул на мать. Она неспешно протирала лезвие, не обращая на него никакого внимания, и лицо её выражало почти что спокойствие. Неужели, всё? – Нет, – бросила Морга, уловив его сиплый шёпот. Но больше ничего не добавила, а потянулась к тому, что лежало у её ног. Только сейчас в неверном свете удалось разглядеть небольшой флакон, в каких обычно держали целебные мази и масла. Против ожидаемого, содержимое было нанесено вовсе не на раны. Спрятав кинжал в ножны, Морга щедро плеснула в ладонь и принялась обрабатывать рукоять. Монтэг следил за её действиями с напряжённым недоумением. Однако вместо объяснений получил очередной приказ: – Разведи колени. И сердце его больно ударилось о рёбра. – П-постой, что ты... – сбивчиво начал он, но Морга не стала ждать. Без труда вклинилась между его ног и перехватила бедро, не позволяя двинуться. Холод металла обжёг кожу, и голова Монтэга пошла кругом. – Нет, стой! Кричать не было смысла. Не было смысла изгибаться, не было смысла стирать запястья о верёвку. Он это знал, но чем глубже входила рукоять, тем сильнее его охватывало почти инстинктивное желание вырваться. Он отказывался верить в то, что это происходило с ним на самом деле. Всё было так неправильно, почти абсурдно, что никак не могло случаться по-настоящему. Однако случалось. С каждым мгновением, с каждым движением внутрь он всё отчётливее ощущал, каким реальным был затянувшийся кошмар. И его пробирала лихорадочная дрожь. – Прекрати! – почти простонал он, силясь свести колени. Должно быть, в глубине его зрачков ядовитая злость мешалась с ужасом, с неверием, с отчаянием, потому что Морга едва заметно скривилась и снова отвела взгляд, не желая тратить время на жалкое зрелище. У Монтэга дыхание перехватило от ярости. – Ты рехнулась?! – выпалил он звенящим от напряжения голосом. – Что ты творишь?! Это… ты… ты не можешь вот так… – Ты помолчишь хоть минуту или нет? – неожиданно рявкнула Морга. И он замолчал, окончательно уязвлённый и сбитый с толку. – Я провожу обряд, – прозвучало в наступившей тишине. – Не нравится – потерпишь. И державшая ножны рука рывком подалась вперёд. Монтэг не успел сдержать голос – постыдный вскрик слетел с губ непозволительно громко. За ним новый, и новый, и дольше строить из себя непоколебимость было бессмысленно. Монтэг заплакал. Он зажмурил глаза как можно крепче, но слёзы всё равно просочились сквозь ресницы и рассекли кожу на щеках. Он знал, как смотрела на него Морга. С каким презрением, с какой полуненавистью. Он знал, что она имела право. И всё-таки он полуненавидел её за это. За это, за руны на груди, за тянущую боль внизу живота и за то, что она «делала это для него». Почти в забвении он почувствовал, как её рука отпустила бедро и скользнула дальше, к выступающим косточкам. А оттуда… – Какого чёрта?! – Монтэг вскинул голову и растерянно замер. Морга глядела куда-то сквозь него, и глаза её пламенели золотом в ледяной темноте. – Что это?.. Молчание в ответ. Толчки стали резче, ритмичнее, и обхватившая его член рука задвигалась в такт. – Что ты делаешь?! Морга не слышала. Или не хотела слышать. Звуки были излишни, излишни были слова – имел значение только ритуал. Только темп. – Я не хочу! – вскричал Монтэг, тщетно ища Моргу во взгляде напротив. – Перестань! Мама, пожалуйста! Мама! И горло его пронзило насквозь. Раскалённые иглы чередой вошли от кадыка вниз и пригвоздили его к постели. Всё внутри как будто вскипело, и сердце грозилось то ли расплавиться, то ли взорваться. Монтэг не знал, как долго его истязала агония. Время превратилось в его неровные вдохи, в соль на щеках, в движения чужих рук. И наконец тело сковало судорогой, долгой, сладко-болезненной, мерзко-упоительной. Вспыхнули кровавые символы, вспыхнули нечеловеческие глаза. И вспыхнуло ещё что-то – то, что вгрызалось между ключиц. Вспыхнуло и угасло, погрузив мир вокруг в ослепляющую вязкую тьму. Монтэг выдохнул. – Боги приняли твою жертву. Это всё, что она произнесла. Невозмутимая, едва заметно утомлённая, она поднялась с постели и снова исчезла в дальнем углу. Вернулась, расправилась с верёвкой, бросила рядом свёрнутый отрез ткани. Негромко сказала: – Иди умойся. И занялась лучинами. Постепенно тёплый свет расползся по комнате, заплясал на лезвиях и щитах по стенам, растворился в воздухе – и как будто бы стало теплее. Но Монтэг всё равно поёжился, принимая вертикальное положение. Он заторможенно опустил взгляд и с удивлением обнаружил, что от порезов остались лишь тонкие шрамы. Такие затянутся через несколько дней. Но что всё-таки жгло шею?.. Пальцы нащупали свежую корочку, и Монтэг испуганно отдёрнул руку. Он не видел хитросплетённого символа, но отчётливо ощущал его силу. Значит, это и был залог принятия? – Завтра, – сказала Морга, не поворачиваясь, – я объявлю, что обряд проведён. Эта метка будет тому доказательством. Она сойдёт со временем. Вину с тебя снимут. – Так это не останется между нами? – возмутился Монтэг и сам не понял, как сил хватило. – Между нами останется твоё отвратительное поведение, – отозвалась та с видимой неприязнью. – Размазня, смотреть было противно. Учись сносить наказание с достоинством. Ярость вскипела в груди, но так и не выплеснулась словами. Монтэг до дрожи сжал кулаки и с трудом сглотнул подступивший к горлу яд. Возразить ему всё равно было нечего. А ещё его глодало ожидание. Завтра. Завтра всё предастся огласке. Может быть, стоило бежать прямо сейчас?..