Пепел одиночества

«Вы мой идол! А я Ваш червяк… Без Вас я нуль… Муха! Идея в склянке! Колумб без Америки!!!»        Верховенский остался давно и далеко позади. «Я Вас сам выдумал!.. На Вас же глядя!»        Но до Ставрогина продолжали долетать несвязанные обрывки его фраз… «Ставрогин, Вы красавец!.. Вы понимаете, что Вы красавец?!»        …которые осаждали его разум в виде навязчивых мыслей. «Дрянной, блудливый, изломанный барчонок!.. Не верю, аппетит у Вас волчий!..»        Ставрогин спешил к своей карете, где его ждал напомаженный кучер с сальным париком. «Вы моя лучшая половина… Нет на земле иного, как Вы!..»        Зло обуяло Николая Всеволодовича, поэтому он несдержанно и грубо крикнул человеку на козлах: — Трогай! — и сам шёпотом прибавил: — Поскорее отсюда убраться… «Помешанный…», — думал он, направляясь в родовое поместье Скворечники. — «С глаз долой, из сердца вон!»

⸻

       Вечерело. Ставрогин сидел у себя в кабинете за старым, но дорогим столом и с интересом рассматривал экземпляры многочисленных бабочек в стеклянных склянках для препаратов.        Наблюдая за солнцем, что медленно и плавно заходило за горизонтальную черту небосклона, он услышал какую-то возню за окном. Ставрогин подошёл и с раздражением захлопнул окно. Не успел он дойти до бюро из красного дерева и вернуться к образцам, как услышал стук в это самое окно. Не желая томить, он резко обернулся назад. И каково было его удивление, когда за стеклянной рамой Ставрогин увидел самого Верховенского!        Лицо Ставрогина исказилось в гримасе ненависти. Он молниеносно кинулся обратно к проклятущему окну и распахнул его с такой силой, что задел вазу с ароматно пахнущими розами, которые ему подарила давно испытывающая к нему сопливые романтические чувства Даша Шатова. Осколки хоть и не впились ему в обувь, но застоявшаяся вода знатно промочила штаны. — Да что же вы со мной делаете-то!.. — громко зашептал Верховенский в сердцах, неестественно кривляясь одними губами и мышцами щёк, а глаза его оставались стеклянным и неподвижными словно у окаменевшей статуи. — Да на что же я вам наконец, бес бы вас взял?! — озлобленно прорычал Ставрогин, хватая обеими руками Верховенского за ворот жакета.        Тот нагло проигнорировал вопрос Николая Всеволодовича, будто и не слышал его вовсе, и вместо того, чтобы принести извинения за дерзкое преследование и наглое вторжение, навязчиво принялся повторять его имя-отчество. — Помешанный вы нахал, — процедил сквозь зубы Ставрогин, но договорить не успел, потому что Верховенский мягко толкнул его в грудь руками вперёд.       Подавшись назад, Ставрогин поддался тяжести невысокого, но гибкого тела Петра Степановича и упал на пол. — Чёрт побери! — с нескрываемой болью в дрожащем голосе выругался Верховенский, задев коленом осколки разбитой Ставрогиным вазы. — На кой вам меня мучать столь безжалостно и жестоко?! — Гаер, фигляр, паяц глумливый, позорный лицедей… — злобно бурчал Ставрогин. — Как вам столько смелости хватает?!       Он попытался подняться, но не смог. Верховенский воспользовался этим случаем, и ему удалось воплотить в реальность свою давнюю мечту, которую он с упоительной негой ожидал на протяжении длительного периода времени и ради которой он под покровом темноты, пока все вокруг спали, прибыл в усадьбу к Ставрогину, заставив Николая Всеволодовича почувствовать солёный вкус его искусанных губ, до боли пропитанных и разъеденных хладными слезами исступления.        В ответ Ставрогин хрипло пробормотал какие-то неразборчивые проклятия и оттолкнул от себя Петра Степановича. — Дражайший мой кумир! Никто не полюбит вас столь пылко и страстно, сколь ваш покорный вечный презренный раб! Я знал, что не смею даже думать о прикосновении к вам, но я решил показать самую настоящую любовь, искреннюю и неподдельную, от самого моего растерзанного сердца!..        Ставрогин и сам не хотел себе признаваться, что губы Верховенского, так внезапно слившиеся с его собственными в этом неожиданном и обжигающем поцелуе, оставившем багряный засос на уголке кожи, который примыкал к правому краю верхней губы, оказались столь приятно приторны.        Если признаться чистосердечно, этот поцелуй, сказать по правде, получился действительно неплохим, выше среднего, лучше, чем он ожидал изначально от такого червяка вроде этого презренного Верховенского.        Но те страдания и пресмыкания этого презренного Верховенского возбуждали в Ставрогине садистическую усладу намного, даже несоизмеримо больше, чем жалость к этому поистине несчастному человеку! — Нет, Верховенский… Вам никогда не приблизиться ко мне! Втуне вы добиваетесь моей благосклонности, и ваши все потуги останутся втуне! Ваш удел — мазохистский трепет и покорное благоговение перед своим идолом-кумиром! А теперь… забудьте об этой встрече и убирайтесь прочь, да поживее! И впредь не возвращайтесь сюда никогда!..