Моя девочка

~ Ее красоту сварили искусные руки. Будто сама осень облачилась в мантию и провела над своим красновато-ржавым котлом пару бессонных ночей. Лили получилась хрупкой, как рыжие листья, захваченные врасплох ранними заморозками. Она оказалась дерзкой, как зеленая трава, растущая даже из мерзлой земли. Гораций, взглянув на нее впервые, невольно засмотрелся и лишь спустя полминуты обнаружил, что медовуха переливается через край бокала. Лили стояла меж двух темноволосых мальчишек, как изящная миниатюра, наспех оформленная безвкусной рамкой. Минерва в тот сентябрьский день была невыносима. Превратила его любимое кресло в уродливый стул, мотивируя тем, что оно занимает половину учительской. Не половину, а треть, между прочим! Опрокинула огромное блюдо с цукатами. Вернее он сам его не удержал, но виновата все равно Минерва. Путалась под ногами, раздраженно задрав хвост, а потом обернулась собой и заявила: «Из-за вас, Гораций, теперь пол липкий». Он уже открыл рот, чтобы ответить: «Вам-то там внизу виднее, дорогая», но опасался очередного обвинения в апломбе, и потому смолчал. Гораций сам был мастак в трансфигурации человека, но Минерва не упускала шанса ткнуть его носом в свое свидетельство о регистрации в качестве анимага. Из вредности. Минерва еще в школе слыла невыносимой занозой. Он побаивался ее на своих уроках. Зелья она не жаловала, но все законы знала назубок. Решения ее в зельеварении чаще всего были топорными, но от этого не становились неверными — и рука Горация сама собой выводила в журнале минимум «выше ожидаемого», как бы ему ни хотелось поставить нахальную студентку на место. Словом, профессор Слагхорн вздохнул с облегчением, когда Минерва окончила Хогвартс. И застонал от досады, когда Альбус в очередной раз сошел с ума и удовлетворил ее ходатайство о приеме на работу. Нет, она, без всякого сомнения, стала великолепным преподавателем, но директор как всегда не учел, что общаться-то с ней решительно невозможно! Перед каждым матчем Горацию объявлялась настоящая война. И горе ему, если сборная Слизерина посмеет побороть гриффиндорцев. На праздничном пиру по случаю окончания учебного года Минерва с гордостью оглядывала бордовые с золотом знамена и ревностно игнорировала зеленые с серебром. С возрастом она стала лояльнее, но одно оставалось неизменным в их безмолвной войне вот уже два десятка лет — битва у Распределяющей Шляпы. Для этого кровавого боя каждый из них избрал свою тактику. Минерва занимала пост рядом с табуретом, на который усаживались один за другим новички, а Гораций имел привычку рассматривать первокурсников издалека и примечать тех, кого хотел бы видеть у себя. По окончании церемонии он подсчитывал, скольких угадал. Такая маленькая безобидная игра. Как плюй-камни, только с людьми. В тот сентябрьский день — надо сказать, Минерва была невыносима до самого вечера — Гораций не сомневался в успехе. Например, юный Блэк, наследник великой фамилии, или юный Мальсибер — уж этим двоим на роду написано пополнить ряды его подопечных. На юного Поттера он и не рассчитывал. Флимонт, его отец, хоть и нажил состояние, смешав ингредиенты в нужном порядке и получив это свое знаменитое снадобье, никогда не считал зельеварение искусством. А Гораций в отместку считал его дилетантом. Ох уж эти гриффиндорцы, всё по верхам, никакой глубины и тонкости. Нахрапистые, наглые, прут напролом. Он вытянул шею, когда Блэк, третий в списке, надел Шляпу. Услышав вердикт, Гораций пришел в такое расстройство, что отодвинул от себя пустую тарелку, всерьез собираясь объявить голодовку. Он готов был присоединиться к Нарциссе, которая схватилась за голову. Юному Люциусу пришлось отвлечься от созерцания церемонии, заботливо взять ее за руку и шикнуть на остальных, чтобы прекратили шептаться. Эта пара получилась одной из самых удачных. Их родители хором просили Горация поспособствовать… разумеется, будут премного благодарны… всенепременно ждите приглашение на свадьбу… да вы посмотрите на них, им и так суждено быть вместе, но чтобы мы были спокойны… Конечно, ему не оставалось ничего, кроме как пообещать. И выполнить обещание. Довольный Абраксас прозрачно намекнул, что при случае Гораций может рассчитывать на ответную услугу. Напомнив самому себе, что мистер Малфой у него в долгу, Гораций взбодрился и с интересом принялся наблюдать, как на дрожащих ногах к табурету вышла та самая девочка. Дочка осени. Он чуть не рассмеялся, поймав себя на мысли, что с удовольствием взглянул бы на ее мать. А лучше — бабушку, если та в молодости была столь же очаровательна. «Эванс, Лили». Сколько Гораций ни понукал себя, сетуя на слабость памяти, смог припомнить лишь одного выдающегося волшебника с такой фамилией. Правда тот умер в шестнадцатом веке, не оставив потомства, если верить Катберту. — Гриффиндор! — упрямо провозгласила Шляпа, и Гораций совсем на нее разобиделся. Разочарование хныкало внутри, как капризный ребенок. Минерва увела у него прямо из-под носа два ценных экземпляра. Гораций аж аппетит потерял на целых полчаса. Он чувствовал себя ловцом, упустившим снитч, хотя в квиддич никогда не играл. «Даже два снитча», — сварливо подумал Гораций, протягивая все же руку к жареным перепелам. Голод привел более весомые аргументы, чем обида. Ну ничего-ничего, у Вальбурги с Орионом еще один мальчишка, помладше. Нарцисса в будущем году покинет школу, и он станет достойной заменой. Конечно-конечно, не вешать нос. Не вешать нос, друг Гораций. Никто не мешает пригласить юного Сириуса в Клуб Слизней. И эта девочка. Что за чудо. Ах, кому же достанется такая красавица. Надо, безусловно, поглядеть, подождать. Вдруг израстется. Иногда прелестные дети превращаются в нечто обычное, если не уродливое. Но если все пойдет по плану, намеченному природой, юной мисс Эванс предстоит украсть не одно мальчишеское сердце. Приятно было думать, что решать вопрос, какое из этих сердец будет украдено не напрасно, в конечном итоге предстоит самому Горацию. И только Горацию. ~ Каждую весну в кабинет Горация совершенно случайно наведывались один за другим высокородные колдуны, представители благороднейших семейств. Кабинет располагался в одной из западных башен замка — там, куда солнце добиралось лишь к закату, но при этом успевало справиться с сыростью. Там, куда совершенно случайно не забредешь. Большинство таких визитеров — по возмутительно закономерному совпадению — оказывались родителями нынешних школьников. Третий-четвертый курс, иногда чуть старше. Или младше, если матушка оказывалась такой хваткой и дальновидной, как Вальбурга. Миссис Блэк даже не стала притворяться, что пришла на чай. Она выставила перед собой, как щит, саквояж из драконьей кожи, цокнула каблуками — или языком, Гораций толком не понял — и уселась напротив него. На лице ее появилось выражение, какое бывало у Минервы после проигранного матча. Гораций в таких случаях предпочитал схорониться в кабинете Альбуса, но сегодня не нашел достойного предлога, чтобы сбежать прямо из-под носа Вальбурги. Он по-мужски посочувствовал бедняге Ориону и учтиво обратился в слух. В конце пятидесятых, когда уважаемую Вильгельмину Тафт на посту министра сменил ее сын Игнатий — в «Одном венике» только ленивый не озвучил свое мнение на тему кумовства в самых верхах, — к Горацию явились невыразимцы. Без спроса заняв его любимое кресло, один из них сухо сообщил, что «магическому сообществу требуется посильная помощь одного из грандиозных мастеров зельеварения». Горация, надо полагать. В этом кабинете он насчитал всего одного грандиозного мастера. Невыразимец ловко раскатал длинный свиток пергамента, испещренный цифрами, быстро свернул его, не позволив разглядеть ничего толком, и пояснил: «За последние семь лет доля отпрысков чистокровных семей в ежегодном наборе студентов снизилась с двадцати восьми процентов до двенадцати. Куда делись целых шестнадцать процентов, спросите вы?» Горация не особо интересовал ответ. Ему хотелось, чтобы этот неуютный во всех смыслах человек поскорее покинул его апартаменты и в особенности его любимое кресло. Рассудив, что чем быстрее тот достигнет цели своего визита, тем быстрее ретируется, Гораций кивнул. «Эти шестнадцать процентов, профессор, пополнили число полукровок. Потому что количество мезальянсов во второй половине сороковых — после известных событий — увеличилось на четырнадцать с половиной процентов…» Далее пришлось выслушать скучные факты о погрешностях подсчета и разном количестве детей в семьях. «Это катастрофа, — тоном, не допускающим возражений, заключил невыразимец, хотя Гораций не думал протестовать, и резюмировал: — Будущие студенты вашего факультета в ваших руках, профессор. Нужно принять меры. Здесь, — он взмахнул палочкой, и в воздухе закружился обугленный обрывок пергамента, — наши рекомендации по вашим дальнейшим действиям. Не медлите. — Поднявшись на ноги, непрошенный гость махнул своим спутникам. — Иначе к концу века мы будем жить в мире полукровок и магглов». «Если полукровки и магглы не собираются вторгаться ко мне в грязных ботинках, поглощать мою еду и пить мое вино, — проворчал тогда Гораций, стоило двери закрыться за посетителями, — то я ничего не имею против». Он осторожно поймал обожженный пергамент двумя пальцами и прочел текст. Моргнул. Наверное, померещилось. Какой очаровательный и обреченный на провал абсурд. Потом еще раз. Противоестественный, к тому же. Как можно тревожить такие тонкие материи. А ну как порвется материя-то. И еще. Это как забава с зельем Удачи — тревожно-опасная и волнующе-непредсказуемая. Но иногда допустимая и местами уместная. Хм, а если взять за основу рецепт… и добавить туда… да в другой последовательности… и против часовой стрелки, а? Что поделать, друг Гораций, что поделать, жизнь диктует условия. Спокойствие дорогого стоит. Министерство точно назойливая муха. А прихлопнуть не выйдет. Никак не выйдет. Настойчивее, пожалуй, только Альбус бывает. Нет-нет, даже если допустить, что Гораций пойдет навстречу министерству, сама судьба не простит ему вмешательства. Кто он такой, чтобы менять ее планы. Однако судьба не обладала возможностями сотрудников Отдела Тайн и их полномочиями. Гораций не мог вот так сходу сказать, кого из них лучше не злить, а чьим благоволением можно пожертвовать. Явление невыразимцев не выглядело визитом вежливости. Они передвинули диванную подушку на пару дюймов, натоптали и оставили четкие указания. А судьба что? Судьба ничего. Ни единого намека. Гораций, положа руку на сердце, сомневался в самом факте ее существования. Словом, выбор оказался очевиден. Он ведь не делает ничего предосудительного. Лишь обращает внимание юных волшебников друг на друга. А дальше сами. Са-ми. Гораций, наблюдая за своими учениками, иногда отмечал про себя, а как бы хорошо смотрелись вместе эти двое. Или те. Но зачастую эти или те терпеть друг друга не могли. Или просто не замечали. Или со свойственным детям упрямством воротили друг от друга носы — чтобы через секунду украдкой обернуться. Ситуация с вырождением чистокровных магов тревожила не только министерство, но и самих колдунов, чей древний род грозил прерваться или, что еще страшнее, мог быть разбавлен маггловской кровью. Они-то и посещали кабинет Горация, едва их отпрыски достигали возраста первой влюбленности. Плюс-минус. У всех по-разному. Один Мерлин — вернее, какой-нибудь его бессовестный брат — знает, как до них доходил слух, что к Горацию можно обратиться с просьбой, и как они сговаривались, но случаи, когда претендентов на одну и ту же руку оказывалось больше одного, были крайне редкими. «Нам, пожалуйста, дочь Руквудов». «Услуга за услугу, Гораций». «Мы на вас рассчитываем, профессор». Он чувствовал себя на своем месте. На том самом, с которого исправляют мир — в нужном направлении. Вчера он получил приглашение на свадьбу от благодарной четы Лестрейнджей. «Ах, если бы не вы!..» — примерно так заканчивалось каждое письмо подобного толка. Гораций усмехался в усы и бережно ставил на полку очередной презент. «А не сделать ли в противоположной стене углубление, — шептал по ночам противный голосок, словно в голове завелся пикси, — и складывать туда гневные письма от родителей магглорожденных волшебников, которые никогда не дождутся внуков?» Но, хвала Мерлину, таких писем он пока не получал, да и углубление смотрелось бы отвратительно негармонично. Зелье, созданное Горацием на основе рецепта одного из приворотных, само таковым не являлось. Оно не вызывало одержимости, не лишало сна, не создавало того волнительного ожидания, что посещает влюбленных. Оно лишь заставляло юную мисс обратить внимание на подходящего ей молодого человека — чаще всего, по мнению родителей, а не ее собственному. Или откликнуться на его ухаживания. Как пойдет. А дальше сами. Кыш! Имело снадобье и побочный эффект, тщательно скрываемый самим Горацием и министерством. Если не говорить о нем вслух, глядишь, сойдет на нет. Иногда Гораций действовал на свое усмотрение. Награждал себя за труды, так сказать. Да и далеко не все волшебники обращались к нему с конкретными просьбами. Кто-то пускал на самотек. — Какая честь, Вальбурга, видеть вас в моем скромном жилище, — он подал ей бокал. Она осмотрелась и многозначительно хмыкнула. Да, не дом в центре Лондона, конечно. — Итак, что же привело вас ко мне? Регулус такой славный мальчик, у меня к нему нет ни единой претензии. — У меня двое сыновей, как вы знаете, — сварливо отозвалась та, и у Горация сложилось самое настоящее ощущение, что он в чем-то виноват. Скажем, в том, что Сириус не стал студентом Слизерина. Или в том, что на улице сегодня отвратительно-сопливая погода. — Удивительные мальчики, оба, — мигом извернулся он. — Да будет вам, — гаркнула Вальбурга. — Сириус невыносим. Тридцать четыре письма от профессора Макгонагалл говорят сами за себя. Стыдно людям в глаза смотреть. Хотя красив как девка. Не знай я точно, что его отец Орион, могла бы поклясться, что он у меня получился с Розье, — она цинично усмехнулась. — Давайте подберем ему кого-нибудь с характером. Дороти Селвин, например, что думаете? — Разница в возрасте меня смущает, — засуетился Гораций. — Девочке уже восемнадцать, а юный Сириус лишь на третьем… — Полноте, Гораций, какая же она девочка, — хладнокровно заметила Вальбурга. Он не покраснел, но был близок к этому. — Это к лучшему, что дорогуша Дороти старше. Сможет держать его в узде. Подождет несколько лет, пока Сириус достигнет половой зрелости, не страшно. Селвины согласны, разумеется. Для них честь породниться с нами. У Горация аж дух захватило, как лихо она все решила. Стоит поучиться у Вальбурги распоряжаться чужими жизнями. — А что же Регулус? — он поспешил снова наполнить ее бокал. — Не рановато ли… — Лучше рано, пока не стало поздно, — отрезала миссис Блэк. Кто бы сомневался, фыркнул про себя Гораций. — Андромеду-то мы упустили. Неудачи случались тоже, что тут скрывать. Никакое зелье не дает гарантии, тем более не отжившее пару веков в употреблении. Да и змеевик с полынью Гораций стал добавлять лишь в семидесятые, раньше от него не требовали этого… варварства. — Стало быть, и имя счастливицы уже известно? — О, Гораций, это на урок я могла явиться без домашнего эссе, но судьба моих сыновей гораздо важнее законов Голпалотта. Не обижайтесь, — Вальбурга снисходительно склонила голову набок. — Дочка Паркинсонов с курса Регулуса нам подойдет. — Она произнесла «нам» с таким нажимом, будто ей самой предстояло ложиться в кровать с юной Фредерикой. — Достойная семья. Милая девочка. Вы уж постарайтесь, профессор, — Вальбурга с видом министра, раздавшего указания, поднялась на ноги. — А я в долгу не останусь. Гораций почувствовал себя домовым эльфом. Он слышал, что в доме Блэков им отрубают головы, правда не понял, по какой причине. Одной из причин вполне может быть неповиновение. Он пощупал шею, убедился, что та в порядке, и проводил гостью до двери. Сам вытер пот со лба, вернулся к креслу и достал свои записи. Дороти Селвин ей подавай. А что делать с тем, что Гораций уже определил ее в пару к Яксли? Он не признавал переделок, да и времени оставалось чуть. Пять лет разницы, помилуйте! Тут никакое зелье не поможет, учитывая, что и девица-то не слишком хороша. Нет-нет, решительно никаких шансов. Сириус своенравный, потом можно списать неудачу на особенности его характера и возраст юной Селвин. Она ведь вполне могла уже влюбиться в кого-то, а Гораций никогда не скрывал, что естественное чувство сильнее Путеводного зелья. Так он мысленно окрестил свое детище. Снадобье добавляли в утренний тыквенный сок всем без исключения. Эльф раз в неделю являлся и забирал новую порцию. В формулу следующей дозы нужно будет добавить Регулуса и его будущую избранницу… не забыть бы получить их частицы на уроке. Гораций убеждал себя, что полукровкам, коих в Хогвартсе насчитывалось большинство, снадобье не вредит. Как вода. А про магглов он старался не думать. От дум легче не станет. Магический мир взимал небольшую плату за жизнь внутри него. А Гораций был в нем билетером. ~ — Моя дорогая девочка, почему вы ничего не едите? К четырнадцати годам Лили обзавелась умением смотреть в душу. Заглядывая в ее котел на уроках, Гораций подумывал, что верные рецепты она добывает из его собственной головы. А как она нарезала асфодель! Даже у Горация не получалось так аккуратно очистить узловатый корень, да и кубики выходили крупнее. Все-таки его пальцы не могут быть такими же ловкими, как у юной девушки. Пухлые, неповоротливые порой, он ведь уже не молод. Однажды Гораций еле сдержался, чтобы не взять Лили за руку и внимательно осмотреть. Конечно же, в исключительно научных целях. Такие тонкие пальцы, почти бесконечные, на одном едва заметное игрушечное колечко. Не из тех, что носят наследницы древних фамилий. Скорее купленное в хогсмидской лавке за четыре кната. Руки Лили никогда не дрожали. Многие студенты потели над котлами, нервничали и совершали ошибки. А потом объясняли неудачу тем, что «рука дрогнула». С ней такого не случалось. Она отвечала очаровательной улыбкой на похвалу Горация и без всякой жалости выливала остатки зелья в нишу. Потрясающая девочка. Ровно с таким лицом Минерва в облике кошки, глядя ему прямо в глаза, роняла на пол тарелку с яблоками в карамели. Лили, вопреки его давним опасениям, до безобразия похорошела. Даже этих ярких прыщей, которые неизменно украшали лбы и щеки подростков, у нее не случилось. В коридорах Гораций часто слышал ее звонкий смех, а в собственном кабинете — дерзкие заявления, что удача в тот давно позабытый сентябрьский день была на стороне Гриффиндора, ничего не поделаешь. Порой Горацию хотелось вновь обратиться мальчишкой, встать в ряд с нынешними школьниками и восторженно ждать ее смущенного взгляда. Он видел такой лишь один раз, когда застал Лили за поцелуем с юным Сириусом в одном из бесчисленных коридоров. — Все выглядит таким вкусным, профессор, — ответила она на заданный вопрос. — Боюсь, я не смогу вовремя остановиться. Лучше уж совсем не начинать. — Эванс хочет довести себя до голодного обморока, чтобы пропустить контрольную, сэр, — вмешался Сириус и встал рядом с ней. — Примите меры. Эти двое удивительно походили друг на друга. Оба длинные, худые, гибкие как ивовые ветки. Оба нахально красивы. Оба не достались Горацию и, как любезно напоминала Лили, Слизерину. Он счел Лили достойной парой для юного Сириуса. Наверное, ее родители не столь древнего рода, как Селвины, но что за прелесть эта девочка. Дороти окончила школу в прошлом году и, вполне ожидаемо, ни разу не взглянула в сторону мальчишки на полголовы ниже нее. А эти двое… Чудесные, оба. Сириусу Гораций, честно признаться, слегка завидовал. — …не смей ее так называть! Все трое обернулись на крик. Ох уж эта молодость, ни дня без драки. Третьекурсники столпились у стола с ароматным окороком, двое сцепились. Как взъерошенные цыплята, благослови их Мерлин. — А чего? — издевательски выкрикнул Амикус в лицо Регулусу. — Все и так типа знают, что твой брат лизался с грязнокровкой! — А ну-ка брысь, — ворчливо начал Гораций, чтобы пресечь ругань. И заодно лишний раз напомнить присутствующим, что в Хогвартсе не поощряется деление по статусу крови. Вот только самому Горацию министерство дало добро. — Это что еще за выражения в моем… Закончить предложение и оштрафовать Кэрроу на пятнадцать баллов он не успел. Сириус рванул к нему и с разбега повалил на пол. Пока старшекурсники разнимали драчунов, Гораций перевел взгляд на Лили и вздрогнул. До него только сейчас дошло, о ком говорил юный Амикус. — Я уже чуть меньше подхожу для вашего факультета, не так ли, сэр? — Лили смотрела на него своими необыкновенными глазами, гордо вскинув подбородок, а Гораций поймал себя на том, что снова хочет взять ее за руку. — Что вы такое говорите, девочка моя… что вы такое говорите. Оставьте эти предрассудки. Так Гораций совершенно случайно узнал, что среди родственников Лили нет ни одного волшебника. Ни единого. Даже самого завалящего и не интересного. А он-то все удивлялся, почему ни один из его весенних гостей до сих пор не пожелал ее в будущие жены своему сыну. Бедная моя девочка, была первая мысль, бедная девочка. И ее красота, сотканная самой осенью. Как же теперь спасти ее красоту. Гораций, глядя на юных Сириуса и Лили, представлял — довольно уверенно и со свойственной ему сентиментальностью — что лет через двадцать увидит в шеренге первокурсников новую мисс Блэк. Такую же очаровательную, как родители. Гораций заранее пообещал себе, что в следующий раз точно не позволит Минерве взять верх. Котел воображения, полный красок, скорбно булькнул и затих. Варево в нем потускнело и прокисло. Через полвека красота Лили угаснет, и не останется в мире никого, кто смог бы унаследовать ее. Но, быть может, получится все исправить, обратить действие снадобья вспять. Четыре года — не семь. Противоядие сочинить — для мастера уровня Горация недели две потребуется, не больше. Сириус, вытерев кровь с губы и отпихнув в сторону брата, промчался мимо и выскочил в коридор. Регулус, не оглядываясь на него, подошел к Лили, вынул из кармана помятый цветок без одного лепестка — и протянул ей: — Прости моих однокурсников, они идиоты. Какой замечательный мальчик, подумал Гораций. Какой чуткий. Как болеет за брата и его возлюбленную. Фредерика Паркинсон стояла чуть поодаль и, надувшись, доедала пирожное. ~ К окончанию сдачи Стандартов Обучения Волшебству Лили успела разбить пару мальчишеских сердец. И одно стариковское. На протяжении года Гораций старательно потчевал ее настойкой, призванной нейтрализовать губительное действие Путеводного зелья, и изо всех сил надеялся, что оно не успело натворить необратимых дел. Лили выглядела по-прежнему — вернее, с каждым днем все краше — и вела себя как обычно, на первый взгляд. На переменах усаживалась на парту между возмужавшим Сириусом и вечно лохматым сыном Флимонта, старого проныры, в котором Минерва души не чаяла. Благодаря его игре, Кубок по квиддичу уже третий год обходил кабинет Горация стороной. Он начал подмечать, что Лили недвусмысленно поглядывает на юного Джеймса. Неужто новая настойка сводит на нет все предыдущие старания? Какая же досада, если так, все усилия коту под хвост. Но ведь Сириус по-прежнему увлечен Лили, несмотря на потуги однокурсниц обратить на себя его внимание. Как бы чего не вышло. Гораций поморщился, на корню задушив мысль о невзаимности и связанных с ней юношеских страданиях. Накануне практического экзамена Лили забежала к нему, чтобы уточнить пару моментов из библиотечного пособия. Она остригла богатые волосы, заплетала их теперь кое-как, пряди выбивались и обрамляли бледное лицо. Лили совсем исхудала. Женские формы смотрелись комично большими на фоне ее хрупких плеч, будто она надела материнское исподнее и подложила туда ваты. Гораций одернул себя и напомнил, что профессору, тем более в его возрасте, вообще не следует обращать внимание на формы студенток. Закончив объяснение, Гораций взял ее руку — игрушечное колечко на пальце сменилось настоящим, не иначе юноша Блэк постарался — и заверил, что на экзамене Лили ждет большой успех, по-другому и быть не может. — Хорошо, что вы уже все заранее узнали, сэр, — поддразнила она, открыто улыбнулась, прищурив прекрасные глаза, и упорхнула в коридор. Легкая, как тень. Горацию показалось, что Лили забрала с собой пару градусов тепла и час времени. Будто закат явился раньше положенного. — Ну что, двигаем?.. — послышалось снаружи. Ох, молодежь. Скоро совсем забудут английский язык.

— Ну что там, Эванс, наработала на свою «превосходно»? — Сохатый сделал вид, что снитч в кармане ему мешает, достал его и переложил в другой карман. — Ты знаком с таким понятием, как «визит вежливости»? — отмахнулась Лили. — Что у тебя с ним? — Джеймс пошел в лобовую атаку. Все как обычно. Сириус фыркнул, перекинул галстук за спину, обнял Лили за шею и на ходу чмокнул в губы. — С кем, с Горацием? Он в меня влюблен, непонятно, что ли. — А ты? — А я собираюсь познакомить его со своей бабулей, — Лили пихнула Сохатого в плечо, когда он попытался к ней прижаться. — Чем займемся сегодня? — Сириуса слегка раздражало, когда эти двое начинали заигрывать друг с другом. — Удивите меня, — велела Лили, скидывая его руку с плеч, повернулась к ним лицом и теперь пятилась, пока они с Джеймсом шагали ей навстречу. — Предлагаю наказать Снейпа за вчерашнее. Что скажешь, Сохатый? — У меня есть идея получше. — Он наклонился к Сириусу и, позволив Лили пройти вперед, прошептал ему: — Давай ее вдвоем, а?

Лили сдала блестяще. Гораций сунул нос в ведомости профессора Марчбэнкс, удовлетворенно крякнул и целые сутки после пребывал в великолепном расположении духа. Оставалось лишь проверить, осело ли хоть что-то из программы четвертого курса в головах — и год можно было считать успешно завершенным. Стоял жаркий июнь, Гораций надел самую легкую мантию, что у него имелась, и предвкушал приятный вечер в компании мадам Розмерты и бокала отличной медовухи. Он благодушно оглядел класс и оповестил, что до окончания экзамена осталось десять минут. — Сэр, могу я с вами поговорить? — Регулус подошел к нему, когда время вышло, и большинство студентов устремились к выходу, спеша вырваться из раскаленного, как днище котла, замка. — Что такое, мой мальчик? Я больше чем уверен, что в вашей работе отсутствуют изъяны, будьте покойны… — Профессор, а есть зелье, как приворотное, только наоборот? — выпалил Регулус, не дав Горацию договорить. — Противоядие, вы имеете в виду? — уточнил он, догадываясь, что речь идет вовсе не о нем. — Нет, профессор, — учтиво, но с легким неудовольствием поморщился тот. — О противоядиях я знаю все. Это ведь двадцать третий вопрос сегодняшнего экзамена. Я говорю о зелье, способном оказать эффект, обратный приворотному. Иными словами, отвратить от… в общем, вы поняли, сэр, — неуклюже закончил юный Регулус, помялся и, подхватив сползающую с плеча сумку, пробормотал: — Мама сказала, у них с родителями Фредерики все давно решено, а я ничего к ней не испытываю. Мне нравится… другая. Мне тоже, чуть не ляпнул Гораций. Однако это странно. Выходит, Путеводное зелье ведет Регулуса в никуда. Глаза Горация не подводили, как и чутье. Он помнил помятый цветок, подаренный милой Лили, отчаянную попытку Регулуса поставить ее обидчика на место и его неловкие попытки на собраниях оказаться за столом рядом с ней. — Что вы чувствуете, мой дорогой мальчик? — Гораций всегда поощрял доверительные отношения со своими лучшими студентами. Особенно с такими одаренными и во всех смыслах перспективными, как Регулус. — Я… — он залился краской. — Я чувствую стыд. У меня… мое тело меня не слушает.

Я знаю, чем она занимается с моим братом. Он обаятельный и несносный. По нему розги плачут, говорит мама. Блэк не должен быть таким. Сириус смеет иметь свое мнение. И Лили. Мама с ума сойдет, если узнает. Брат оскалится и сам оголит зад, чтобы его отходили розгами. А заодно посмотрели, куда отправятся все, кто будет его поучать.

— …я пригласил Фредерику в гости на летних каникулах, а сам ищу поводы этого избежать. Как вы думаете, сэр, может быть, я болен? Тетушка Друэлла говорит, что Андромеда нездорова, и потому не смогла полюбить того, кто был ее настоящей парой. Гораций готовил Путеводное зелье уже почти два десятка лет и как-то упустил момент, когда в сознании молодого поколения укрепилось мнение, не имеющее ничего общего с действительностью. Юный Регулус, похоже, верил, что есть некий заранее предопределенный замысел. И тот, кто идет против него — ненормален. Ай да Вальбурга! Так ловко запудрить мозги мальчишке, тут нужен особый талант. А может, Регулус, оглянувшись вокруг, сам сделал такой вывод. Гораций не мог винить его за это. За свою короткую жизнь он видел лишь пары, созданные по родительскому замыслу и замешанные на снадобье Горация. И теперь осознание собственного бессилия, собственной неполноценности терзало его душу. — Что со мной будет, профессор? — взволнованно допытывался Регулус, увидев участие на его лице. — А как же Фредерика? Если мы должны быть вместе, а я не смогу ее полюбить, что будет с нами обоими? Кроме гнева Вальбурги, нам с тобой ничего не грозит, мой мальчик, подумал Гораций. В мире просто прибавится еще одна супружеская пара, в чьем доме за завтраком царит тоскливая тишина. Но вслух сказал иное. В конце концов, гнев Вальбурги — удовольствие, которое Гораций не хотел бы испытывать на собственной шкуре. Он, к слову, пока не придумал, как преподнести новость о том, что Дороти Селвин вряд ли станет ее невесткой. Может, стоит благоразумно промолчать. А там, глядишь, само разрешится. — Вы еще очень молоды, Регулус, — Гораций обнял его за плечи и повел к выходу. Регулус уже перерос его на добрых полфута. — Не всегда-а, — нараспев протянул он, — союзы основываются лишь на взаимном чувстве. Бывает совершенно иначе, мой мальчик, но это не значит, что подобные пары обречены на пожизненное заключение в оковах опостылевшего брака. — То есть нужного мне зелья не существует? — переспросил Регулус, глядя на него внимательными темно-серыми глазами. Они с братом походили друг на друга в той же мере, в какой были совершенно разными. Гораций сам не отказался бы от такого зелья. Но его и правда не существовало. — Вы абсолютно здоровы, мой мальчик, — сказал он вместо ответа на заданный вопрос. — Пожалуй, это все, что вам стоит знать. А Фредерика чудесная девушка. Как она на вас смотрит, юноша, как смотрит, — подзадорил Гораций, и Регулус через силу улыбнулся. — Она станет вам прекрасной спутницей. У вашей матушки потрясающее чутье на такие вещи.

— Ну что, выпросил свои сто десять баллов за экзамен? — хрюкнул Амикус, поковыряв в носу и вытерев руку о штаны. — Не завидуй, — брезгливо велел Регулус, движением головы отбрасывая челку со лба. Это движение он углядел у Сириуса и пару раз случайно повторил. А потом стал повторять специально, потому что девчонки от него тащились. — Лучше принеси мне из спальни новый пузырек с чернилами. Регулус мог запросто воспользоваться Манящими чарами, но предпочел избавиться заодно от Кэрроу. Когда тот нехотя подчинился и отправился в гостиную, Регулус вышел в распахнутые двери и двинулся к озеру. Фредерика, завидев его, нарочито громко рассмеялась. Они с подругами сидели в тени раскидистого дуба и смотрели на него. Как совы. Регулус вспомнил слова профессора Слагхорна — что зелья нет, что он нормальный, что стыд пройдет — и шагнул в сторону дуба. К Фредерике.

Гораций, напевая, зашел в учительскую и, к своему великому неудовольствию, обнаружил любимое кресло занятым. — Миссис Блэк! Какой приятный сюрприз, — воскликнул он, а сам подумал, что ничего хорошего сей визит ему не сулит. — Недолго сюрпризу таким оставаться, — объявила Вальбурга, шмякнув саквояж на стеклянный столик и закинув ногу на ногу. А потом она удивляется, в кого это юный Сириус такой нахал. — Вы уже слышали радостную новость, профессор? — ядовито спросила Вальбурга. — Дорогуша Дороти Селвин выходит замуж за этого олуха Яксли, сынка Германа. Та самая дорогуша Дороти, которую мы с вами определили в будущие жены моему старшему, если припоминаете. Гораций ловко втиснулся в соседнее кресло, будто оно могло защитить его от надвигающейся бури. На всякий случай он напомнил себе, что он взрослый мужчина, уважаемый профессор и декан целого факуль... — Будьте добры немедленно исправить оплошность, — капризно велела Вальбурга, которая, похоже, плевала на его статус. — Но это решительно невозможно! — не сдержавшись, вскричал Гораций. — Мисс Селвин уже не является моей подопечной и нет ни единого шанса обратить ее внимание на юного Сириуса. Эта затея изначально была провальной, раз уж на то пошло, — надулся он. — Я предупреждал вас, миссис Блэк, но вы меня не послушали. Что же я мог поделать? Раз мое зелье не возымело эффекта, значит, наш мальчик испытывал сердечное чувство к другой еще до того, как начал его принимать. Ваши сыновья — живые люди, и я не могу-у, — раскатисто взвыл Гораций, хлопнув ладонью по подлокотнику, — управлять ими как мне — и вам, моя дорогая, — вздумается! Оба обиженно засопели. Гораций еще раз напомнил себе, что он взрослый мужчина, уважаемый профессор и декан целого факультета. — Не всем детям суждено порадовать своих родителей, — дипломатично заявил он и весомо добавил: — Для этого есть другие дети, Вальбурга. Регулус — восхитительный мальчик. Сознательный. Он не подведет. ~ Летом юный Сириус Блэк покинул родительский дом, чтобы больше туда не вернуться. Вальбурга вопила так громко, что эта новость долетела до Хогсмида быстрее, чем любая другая. Гораций позволил себе порадоваться за мальчишку, сумевшего освободиться из-под гнета матери. В ответ Минерва поджала губы и вежливо попросила не разносить по школе сплетни, касающиеся студентов ее факультета. Ее факультета, подумать только! Да Шляпа была не в себе в тот год, только и всего. Подыграла занозе. Юный Сириус, лицо которого перечеркнула от виска до подбородка глубокая царапина, стоял неподалеку на пару с сыном Флимонта, когда Лили подошла к Горацию поприветствовать после долгой разлуки. Не разлуки, а каникул, настойчиво поправил он себя. — Моя дорогая девочка, у меня еще не было возможности выразить свое восхищение вашими результатами на экзамене по моей дисциплине. С весны она будто бы ничуть не выросла, только личико окончательно растеряло детские черты, да нос обгорел на солнце. — Ничего страшного, профессор, у вас есть возможность исправиться сию же минуту, — нахально улыбнулась Лили, и Гораций, оторопев на мгновение, расхохотался: — Ах, милая моя, я определенно по вам скучал. Она вдруг стала серьезной, опустила ресницы и едва слышно пробормотала: — Не вы один, сэр. Гораций не мог не заметить, как ревностно юноши Сириус и Джеймс оберегали свое место подле Лили. Всюду — и на своих уроках в том числе — он видел их только втроем. Будто бы каждый из молодых людей избегал оставлять другого наедине с Лили. Они походили на двух кентавров, что никак не могут поделить Запретный лес, и потому просто владеют им вместе. Гораций, поживший на свете уже слишком долго, чтобы оставаться наивным, понимал, что за отношения их связывают. Юному Регулусу в их Запретный лес хода нет. И ему, Горацию, тоже. Он отрицал это. Конечно же, отрицал. И обходил ту чащу стороной. Запретный лес не зря так нарекли. Лили стоит любоваться издалека, как акварелью. В замке таких картин — несколько ярких размытых пятен на светлом листе — не было. Только тяжелые, масляные, в массивных рамах. Стекающие в желудок как остывший жирный суп. И люди на них были чванливые. А Лили… не было в школе мальчишки, способного пройти мимо нее и не затаить дыхание. Гораций сам стал одним из них. Мальчишка в немощном теле старика. Это все зелье. Кому, как не Горацию, знать, на что способны зелья. Путеводное кроило несбыточные союзы. Оно же отнимало у магглов способность производить на свет себе подобных. И лишь Лили, по единоличному решению Горация, эта участь должна была обойти. Такая вот маленькая слабость. Награда за услугу министерству — возможность спасти ее красоту и передать будущим дочерям. Настойка возвращала Лили утраченное. Она, принимавшая снадобье уже второй год, привлекала мужчин с той самой силой, что зовется инстинктом. Мальчишки хотели быть с ней. А Гораций предпочитал думать, что они жаждут сохранить ее уникальную красоту.

— Ты опять тут. Она наша, понял? Откровенно говоря, нас и так многовато на нее одну. — А по мне, в самый раз, — развязно вставил брат, обнимая Поттера за шею. — Хватит таскаться за ней. Мало тебе того, что летом было? Мать нашла его наброски, сделанные по памяти, и подняла вой. Лили ведь не похожа на Фредерику. Ни капли не похожа. Брат пришел и заявил, что крики мешают ему дрочить. И получил от матери по губам. Он углядел картинки, загнанного в угол Регулуса и сказал, что забыл здесь свои рисунки. Мама выругалась и отхлестала его веером из кусков пергамента по щекам. Потом залезла к нему в голову и выяснила, что Лили — грязнокровка. «Будешь должен», — прошипел брат в лицо Регулусу, навсегда убираясь с площади Гриммо. — Я просто смотрю, понятно? — Значит, любишь смотреть, да? — Сириус ухмыльнулся как паскуда и выхватил палочку так быстро, что Регулус не сразу понял, с какой стороны его настигло Парализующее. — Тащи мантию, Сохатый. Будем учить мелкого трахаться. Пусть смотрит, раз нравится. Регулус чувствовал себя спеленатым младенцем, поставленным в угол. Поттер набросил на него невесомую, как жидкий воздух, тряпку. А потом пришла Лили.

Учебный год, начавшийся душным сентябрьским вечером, к Пасхе сделал большинство шестикурсников взрослыми. Для первого после каникул урока Гораций приготовил по традиции несколько любопытных вещиц. Они всегда заставляли трепетать юные умы. Его любимые зелья. Феликс, Веритасерум и Амортенция. — Давайте кого-нибудь допросим, — с энтузиазмом предложил юный Сириус, забавляясь с прядью темно-рыжих волос Лили. — Нюниуса, например. Пусть уже расскажет, сколько времени нужно не стирать подштанники, чтобы добиться такого неповторимого серого оттенка. Джеймс лениво рассмеялся, многие подхватили. — А ну цыц, — добродушно прикрикнул Гораций. — Ну-с, кто мне назовет, что у нас в крайнем котле слева? — Амортенция, — выкрикнул юный Блэк, не поднимая руки. — И по каким же признакам вы ее узнали, мой мальчик? — По запаху. — Он сверкнул глазами, демонстративно мазанул прядью, которую держал в руках, у себя под носом и потянул им. Гораций с удовольствием принюхался. Сириус понимал, о чем говорит. Исключительно талантливый мальчик, хоть и балбес. Запах исходил от котла, но чем дальше Гораций отходил от него, шагая между рядами, тем сильнее чуял. Так пахнет осень в Запретном лесу. И названная дочь осени. Травой на последнем вздохе и яркими листьями. После урока Гораций велел Лили задержаться. — Девочка моя, я уже в третий раз не нахожу вашего домашнего эссе. Поначалу я считал сей факт оплошностью, но сейчас начинаю думать… Она глубоко вздохнула, украдкой оглянулась на дверь и потупила взгляд. Словно застеснялась. Потом выдохнула, присела на краешек его стола и тихо спросила, посмотрев Горацию прямо в глаза: — И что же вы мне сделаете? Сэр. По-хорошему, стоило назначить отработку. Именно так профессор обязан поступить с недобросовестной студенткой. Вместо этого Гораций взял ладонь Лили — узкую, с длинными тонкими пальцами и ногтями изящной формы — поднес к лицу и коснулся тыльной стороны губами. С годами он начал прикидывать, как прелестно было бы оставить ее себе. Здесь, в Хогвартсе. В месте, где они когда-то повстречались. — Думаю, — пробормотал Гораций, вновь обращаясь собой пятнадцатилетним и испытывая величайшую неловкость наедине с девушкой, — десять штрафных баллов будут уместным… — он услышал, как дрожит его голос, махнул рукой и, не договорив, попросил: — Ступайте, моя девочка, не тревожьте старика.

— Зря я это сделала. Он всегда был добр ко мне. — Мы не хотим, чтобы Гораций на тебя пялился, — заявил Джеймс, за пуговицу подтягивая Лили к себе. — А «превосходно» он тебе и так поставит. — Он просто хороший старик, — заупрямилась Лили и из вредности попыталась вывернуться из его рук. — Хочешь, я его Забвением колдану? — Джеймс всерьез задумался. Даже в затылке почесал и волосы взъерепенил. Она покачала головой и постаралась выбросить из головы мысли о профессоре. Тем более Джеймс уже справился с застежками. С каждым разом все ловчее. — Сириус обозлится, если начнем без него. — А замуж ты за кого из нас пойдешь? — с неподдельным интересом спросил он, укладывая ее на скамью и снимая очки. — За обоих разом? — За Регулуса, он хотя бы вежливый, не то что вы двое, — подколола Лили. — Скажи, что ты шутишь. — Она шутит. — Это явился Сириус и швырнул сумку в угол. Ей нравилось, как он тщательно раздевается. Как хирург в больнице, только наоборот. — Братец скорее удавится, чем признает, что у него не стоит на Паркинсон. — Может, у него вообще ни на кого не стоит, — бодро предположил Джеймс, опускаясь на колени и целуя Лили. Сириус потянулся, сцепив руки в замок на затылке, и оскалил зубы: — Надо будет проверить.

~ Ему тоже хотелось заплакать, как юный Регулус. Тот выл так безнадежно, так отчаянно, будто не видел света в вязкой, как Оборотное зелье, тьме. И не надеялся больше увидеть. Гораций подумал, что в замок пробралась шишуга, заблудилась в путаных коридорах и теперь стенает от страха. — Мой дорогой мальчик, вы меня напугали. Регулус подскочил на ноги, быстро размазал по лицу слезы и выпрямился. — Сэр. Я… не думал, что тут есть кто-то еще. Простите. Мне не следовало выражать чувства столь… громко. — Вы все правильно делали, юноша. Нельзя держать в себе отраву. Безоаром способен стать даже плач, если он облегчит вам душу. Регулус тяжело выдохнул, ополоснул лицо под краном и вытерся рукавом мантии. — Вчера Фредерика стала совершеннолетней, и я сделал предложение, как положено, понимаете, сэр? Горацию не случалось делать предложений, но он полагал, что процедура эта утомительная и в высшей степени неловкая. — А сам пошел, — он дергано махнул рукой, разбивая воздух ребром ладони, — и весь вечер целовал другую. — Гораций дипломатично промолчал, а Регулус спохватился: — Зря я вам это говорю, профессор. Но больше некому. Не брату же и не этому тупице Кэрроу, хотя он, дырявая голова, все равно не запомнит. — Глаза его лихорадочно заблестели. — Иногда мне хочется вытряхнуть из себя душу и запереть ее там, где она не будет ныть. Так хочется, что я даже способ нашел. — Это совершенно невозможно, мой мальчик, — в ужасе прошептал Гораций. Способ был только один, и Альбус велел изъять из библиотеки все книги с его описанием. Он вспомнил другого юношу, одержимого подобной идеей. И знал, что с ним нынче стало. — Конечно, невозможно, — горячо прошептал Регулус, на мгновение прижав ладони к лицу. — Отвратительно даже в мыслях. Мама сказала бы, что я заражен магглами, что они задурили мне голову, раз я не способен на это. Так и есть. Вчера я осознал, что не смогу быть на правой стороне. Или она теперь левая? — он горько усмехнулся. Гораций не мог точно сказать. Он лишь знал, что оба они на той стороне, где Лили не изуродована собственной смертью. Но вслух предпочитал молчать. Время-то неспокойное. Как бы чего не вышло.

— Отвали, Блэк. Ты разве не боишься покрыться гнойниками, если дотронешься до грязнокровки? — подколола Лили. — Как там твоя Фредерика, все так же тащится, когда ты позволяешь ей взять в рот? — Мы теперь помолвлены, — Регулус хотел сообщить это с гордостью, но получилось нелепо и жалко. — Да куда ты лезешь, — засмеялась Лили, когда он попытался забраться ей под форменную юбку. — Ты хоть знаешь, что дальше-то делать? Она регулярно сосала у Поттера — того самого, что увел у Регулуса снитч прямо из-под носа, — и у Блэка — того самого, что приходился ему братом. Правда, ему чуть меньшим братом, чем Поттеру. Регулус своими глазами видел, как Лили это делала. Забыл в раздевалке эссе для Флитвика, которое дописывал перед тренировкой, и решил сбегать после отбоя. Лили сосала аккуратно, придерживая член рукой. Как будто ждала, что кто-нибудь будет подглядывать. Постоянно заводила за ухо непослушную прядь волос. Поттер так крепко вцепился в край стола, будто боялся свалиться с него. Брат, прищурив один глаз, наблюдал за ними и удовлетворял себя сам. — Знаю. Парни говорили, дальше инстинкты подскажут. — Регулус стиснул Лили и почуял, как горит левое запястье. Будто Темный Лорд прознал, что он обнимается с магглой. И готов променять весь свой древний род на ее поцелуй. — И что тебе подсказывает твой инстинкт? — Лили выглядела растрепанной, пара прядей скрывали пол-лица. — Что надо валить отсюда.

За неделю до своего восьмидесятого дня рождения Гораций слег с драконьей оспой. В прошлом месяце она забрала Флимонта, старого проныру, и его Юфимию. Еще раньше — Друэллу. А теперь протянула ловкие руки к нему. Гораций не пожелал отправляться в госпиталь. Там не было его любимого кресла. Да и к ворчанию занозы Минервы он привык. Запертый в своих апартаментах, он бродил по бескрайним закоулкам забытья. За окном закоулков разгоралась осень, хотя в подлунном мире давно наступила весна. Здесь не существовало ни единой души, кроме, разве что, самой осени. Гораций представлял ее именно такой — усыпанной веснушками и укутанной тяжелыми волосами, как мантией. Поппи приходила к нему каждый день, приносила настойки. Он чуял, что сварены они топорно. Нет-нет, строго по рецепту, конечно, и оттого — омерзительно неуклюже. Теперь понятно, почему от оспы люди мрут как мухи. Да Горацию плохо становилось от одной мысли, что целители ничего не смыслят в зельях. Никакое зелье не подействует в полной мере, если не подмешать в него капельку человечности. Он собирался возмутиться и научить Поппи, как правильно, но из-за болячек на языке мог лишь мычать. — Я принесла вам нормальную настойку, профессор. Лили возникла у него на пути, когда Гораций в очередной раз брел по осенним улочкам своих хворых снов. Сбежала от матери, верно, пока та помешивала в ржавом котле. Он наугад протянул руку и смог дотронуться до нее. — Родителям Джеймса давали какое-то скверное снадобье. Я слишком поздно заметила, — она виновато вздохнула. Гораций даже с закрытыми глазами видел, как Лили свела темные брови. — Когда они ушли, мы разбирали вещи, и я понюхала склянку. С таким же успехом им могли давать тыквенный сок, — она фыркнула. — Я попросила Сириуса написать в министерство, чтобы пересмотрели рецепт. Конечно, его девочка заметила разницу. Гораций в ней не сомневался. — Почему вы сами не написали, милая моя? — спросил он спустя несколько дней, когда зелье, рожденное в ее искусных пальцах, излечило язвы во рту. — Письмо представителя рода Блэков не выбросят в мусор непрочитанным. А мое — даже не откроют. И к лучшему, что не откроют, подумал Гораций. Закон, принятый в прошлом месяце, запрещал магглорожденным заниматься «исправлением магии». Они могли лишь с осторожностью пользоваться ею, но лишались возможности привнести что-то новое. — Лишь мы с вами будем знать, Лили, кто продлил старику жизнь. — В мире моих родителей верят, что поцелуй способен превратить лягушонка в принца. С оспой он точно справится. Ну и настойка, конечно. Она улыбнулась, наклонилась к нему — так низко, что закрыла собой целый мир. — Вы же заразитесь, милая, — охрипнув, прошептал Гораций, когда ее теплые губы коротко коснулись его рта. — Магглы не болеют драконьей оспой, сэр, — ответила Лили, хитро прищурившись. — Болезнь уносит только чистокровных, вы разве не заметили? Природу не обведешь вокруг пальца. Как ни старайся, она заберет свое. Горацию показалось, что она видит его насквозь. Знает, чем он занимается все эти годы. Ее глаза и правда невероятны. — Я жду вас на экзаменах, профессор, — шутливо и строго заявила Лили с тем задором, что он полюбил в ней с первого дня. — А ваши студенты ждут от вас новых свершений. — Вы — лучшее мое свершение, девочка моя, — пробормотал Гораций, когда за ней закрылась дверь.

Непривычно было видеть брата одного. Регулус надеялся найти Лили неподалеку, но нет. А так хотелось взглянуть на нее. — Зачем звал? — Зелье, о котором ты говорил, существует. — Ты совсем тупой? Рецепт давно утерян, иначе я сварил бы его в унитазе и влил тебе в глотку, — Сириус презрительно поджал верхнюю губу. Они с Поттером готовы были удавить любого, кто смел захотеть Лили. — Да нет же. Кричер пил его недавно по… моему приказу. Оно правда заставляет забыть самого себя. — Никто не будет скучать по тебе нынешнему. — Брат безжалостно пожал плечами. — Даже ты.

Незадолго до начала экзаменов Гораций встал на ноги. Ослабевший, но живой. Колечко на пальце Лили, способном расковырять дыру в душе, сменилось обручальным. То ли юный Блэк постарался, то ли юный Поттер. Оба смотрели на нее с тягостно-вязким нетерпением. Гораций сомневался, что Путеводное зелье вообще способно создать чувство такой глубины. Оно не всесильно. А летом он узнал, что юный Регулус пропал без вести. ~ Сын Лили был по-мужски красив. Внук Флимонта, старого проныры. Юный Джеймс оказался шустрее, кто бы сомневался. Ох уж эти гриффиндорцы, нахрапистые, наглые, прут напролом. А Сириус — как истинный подопечный Горация, что бы там Шляпа-идиотка ни придумала, — удовольствовался ролью крестного. Отличная роль, необременительная. Сложись все иначе в тот серый октябрьский день, юный Гарри, наверное, вырос бы с уверенностью, что двое отцов в спальне его матери — это нормально. Как юный Регулус когда-то считал нормальным лишь искусственно созданную любовь. Гораций чувствовал себя хмельным, глядя в глаза Лили на решительно неподходящем для них лице. Ты просто напился, брезгливо попенял он себе. В голове, как над дурно пахнущим болотом, стоял туман. — Вы ведь любили ее, верно? «Не будь этой моей привязанности, молодой человек, вы бы здесь не сидели», — хотел осадить Гораций, но язык его не слушался. Он позволил себе добавить в жизнь Лили ингредиент, не предусмотренный рецептом. Правда она не успела подарить осени прекрасных внучек. Горацию удалось сберечь только ее часть, зато какую. Самую лучшую. — …ей не было нужды умирать. Ему нужен был только я. Она могла бы спастись, убежать… Руки Лили никогда не дрожали. Гораций мог поклясться, что его девочка приняла решение, не раздумывая. Какое ей дело до планов и грез старика. — Так она не должна была... какой кошмар… «Не вмешивались бы вы, Гораций», — прозвучал в тяжелой голове голос Минервы. Нынче она была стара почти так же, как Гораций двадцать лет назад. «Вы невыносимы, Минерва», — собирался проворчать он, но уснул быстрее, чем выдавил из себя хоть слово. Наутро Гораций помнил лишь, что снова видел свою Лили. Озорные глаза. Почти живые. Она коснулась его руки и бросилась прочь по путаным улицам покоя. Легкая, как непослушный лист на ветру. Лили произвела на свет сама осень. Осень ее и забрала. Январь 2022