Последний урок

             Щеки горели алым пламенем, а сидеть все сложнее было. У Гермионы бедра от напряжения пульсировали, но она лишь сильнее сжимала их, стараясь незаметно на стуле скользить, чтобы более удобное положение занять. Но от этого только хуже становилось и приходилось рот зажимать, дабы не застонать.       Перед всем классом. Прямо на уроке. На гребаной первой парте, чтобы Беллатрикс видела ее мучения. Игралась, увеличивая мощность и, казалось, даже не поворачиваясь к отличнице.       Но Мио прекрасно знала, что та следила. За каждым движением и взглядом.       И движений все больше было, ведь так сложно терпеть, когда внутри пульсирует и вращается игрушка, достаточно крупная, чтобы своими неровностями на стенки влагалища давить, изнутри стимулируя.       Недостаточно стимулируя.       Хотелось головой о стол побиться и сознание потерять. От стыда и возбуждения. Повезло, что сегодня хоть Гарри не было и она одна за партой сидела, иначе умерла бы на месте.       Еще в кладовке, куда ее Белла перед уроком затащила, целуя несдержанно, бедра царапая, ближе к себе притягивая и под юбку проскальзывая, чтобы после на колени опуститься и, пока они среди швабр и ведер прятались, начать отчитывать Мио за плохо написанный тест.       Отвратительно томным шепотом.       — Ты ведь выпускница, солнце, ты обязана всю себя учебе отдать, чтобы экзамены хорошо сдать и поступить.       И улыбнулась хищно, не обещая ничего хорошего. Гермиона уже тогда понимала, что попала. Она еще год назад попала, когда в свою учительницу влюбилась. А сейчас отгребала сполна за это.       И в возмущениях задыхалась, когда Белла достала вибратор из сумочки. Пупырчатый такой, который дома сводит Гермиону с ума, на полной скорости стимулируя, пока Белла со стороны наблюдает, вино попивая да книгу читая.       И сейчас она прямо в школе это сделать решила. И последняя надежда растворилась, когда женщина тюбик смазки достала и принялась со своей ученицы трусики спускать. Заботливо каждую складочку ее лона смазала, в клитор целуя и плавно вводя игрушку, пока Мио за ее плечи хваталась и сбивчиво просила не делать этого.       Не вводить до основания, не надевать на нее тугое латексное белье, не вести после в класс, уже по пути включая и с усмешкой наблюдая, как Мио дрожать начала, неровно ступая.       И теперь она неровно сидела, вздрагивая даже от малейшего движения и все никак места себе не находя. Хотелось на колени сесть, фиксируя игрушку лодыжками и бедра сжимая так сильно, чтобы кончить спустя несколько минут, даже не прикасаясь к себе и лишь извиваясь наместе, дергая связанными руками и выстанывая мольбы, что из-за кляпа никак не могли до Беллы долететь.       Сейчас не было ни веревок, ни кляпа, но был полный класс выпускников, что читали Шекспира и искоса поглядывали на лихорадочный румянец Грейнджер. Заболела, наверное, но даже так упорно на уроке сидела и учителя слушала.       И за руками Беллы следила, ведь там пульт прятался и режимы переключал, доводя школьницу до безумия.       Выскочить бы из кабинета, ссылаясь на бесполезные причины, и в туалете скрыться, наконец-то от проблемы избавляясь. А после дома получая дополнительные удары от своей мадам за то, что без разрешения удовлетворила себя, прыгая на игрушке прямо в кабинке туалете, пока в соседней кто-то рыдал из-за сорванного свидания.       Не такая уж и плохая перспектива, но встать сложно было.       Встать необходимо было.       — Мисс Грейнджер, — Гермиона от властного бархатного голоса на месте подпрыгнула и едва удержалась от долго стона, — будьте добры, пересядьте на заднюю парту и не мешаейте мне вести урок.       Жестоко.       Но в этом вся Беллатрикс — сумасшедшая и жестокая. И безумно любимая.       И что-то из этого заставило встать, дрожащими руками собирая с парты книги и тетради, и, едва на ногах держась, в конец класса идти. Казалось взгляды всех учеников на нее направдены были. И будто все они знали. Будто Белла перед уроком всем рассказала и теперь они шептались и тихо смеялись, понимая.       И это лишь сильнее возбуждало, пусть и неправдой было. Белла бы никогда…       — Что-то не так?       Вновь этот строгий голос, что из раздумий вырвал, когда Гермиона замерла у стула. Садиться было сложно. Не смотреть на Беллатрикс было еще сложнее. Не послушать ее было невозможно. Пришлось садиться. Медленно, чувствуя, как игрушка постепенно выскальзывает из нее, натягивая латекс, а после обратно входит, уперевшись в стул.       Ужасно хорошо.       И прыгать уже не в туалете хотелось, а прямо в кабинете, на глазах у всех, чтобы щеки воспылали от стыда и возбуждения. Чтобы Белла от нее взгляда не отводила, внимательно наблюдая, надевая перчатки из того же черного латекса и приближаясь к ней с плетью и кляпом.       Потому что хорошие девочки должны вести себя тихо. Они должны смотреть прямо в глаза и принимать все, что приподнесет мадам. Особенно кляп с удлинением, что давил на язык, вынуждая задыхаться, и был зятянут на затылке сильнее необходимого.       А следом принимать надо было удары, что на напряженные до предела бедра сыпались, оставляя невероятно красивые отметины. Ровные, отточенные долгими бессонными ночами, когда они учились принимать свои желания.       И Гермиона желала разрядки.       Она так отчаянно желала, чтобы мадам ей руки ремнями связала за спиной и приказала двигаться в такт обрывистой вибрации, пока ноги немеют, а дышать все сложнее и плакать хочется от продолжающихся ударов, что от них ноги пульсирвали и ощущения путались. На чем-то одном невозможно сосредеоточиться было.       Как и желать чего-то одного.       Новый кляп со сьемными насадками, чтобы под конец сессии губы до предела вокруг самой большой растягивались, глубоко принимая и почти сознание теряя. Хотелось удары и на плечах почувствовать, через школьную рубашку, чтобы окончательно в ощущениях потеряться и глаза закатывать, пока Белла все продолжала урок вести. Пока наконец-то последний режим включила, до боли быстрый, что, казалось, вибрацией даже матку стимулировал, не останавливаясь даже после оргазма.       Особенно после оргазма. После первого все только начиналось.       Больше ремней, что движения сковывали от плеч до запястей, перетягивая грудь и зажимая требующие внимания соски. Требующие свечу. Ту большую и толстую, которую все чаще хочется в себе ощутить, чтобы воск размеренно капал на сокращающиеся губы. И Гермиона так и не решила, какие именно губы. Потому что всего и сразу хотелось.       И только Белла понимала, в чем она в первую очередь нуждалась.       В поездке за город, где их никто потревожить не сможет, где можно раскачивать Мио на качелях и подвешивать под потолком за ужином.       Даже мысли о подобном будоражили, а на календаре Гермиона дни зачеркивала в ожидании каникул и поездки. Белла обещала уже в машине начать. Посадив на заднее сидения, связав ремнями безопасности, вогнав холодную металлическую пробку с хвостиком и прикрепив к трусикам клиторальный вибратор, чтобы за три часа дороги до беспамятства довести.       Или всего за один урок, половину которого пришлось провести лежа на задней парте и, отвернувшись от всех, пуская слюни на лакированное дерево. Потому что хорошо. Потому она уже соскучалась по голосу, взгляду и прикосновениям Беллы.       Потому что хотелось опуститься на пол, не вынимая игрушки и прильнуть к своей мадам, через белье вылизывая ее и лаская, получая за это сдавленные стоны и прикосновения к волосам. Сперва невесомые, а после стягивающие до мелких слезинок на глазах и дрожи в самых кончиках пальцев.       Дьявол, как же хотелось…       Книга опускается на парту около головы Мионы, пульт переключается на предпоследний режим, Беллатрикс сдержанно улыбается и наблюдает, как ученики покидают кабинет.       Урок окончен.       Сессия начинается.