***
Наведение справок на церковь для зомби оказалось лёгкой задачей. Ламберт даже пару раз побывал там. Хватило бы одного, но ему неиронично хотелось понять их риторику до конца. Нашлось у них что-то неприятно общее: ненависть к людям, которых обе стороны считали низшими существами. К сожалению, из них двоих лишь Энзо мог считать себя адекватной личностью: ни пастор, машущий молотком и призывающий разбивать черепушки, ни его заводилы-сыновья да дочери в этот список не входили. Отчёт поэтому стал соответствующим. Да и, скорее, формальным. Потому что Грейвса заботило это мало: Чейз занимался поисками Ренегата. Как бы это глупо ни звучало, но пост в «Твиттере» о том, что если Ренегат не придёт сдаваться, то Койота казнят, оказался действенным. — Вот поэтому, — снисходительно сообщил Ламберт, узнав о кульминации истории, — я и считаю их всех безнадёжно тупыми. Оливия Мур — новая Ренегат, девушка, спасающая неизлечимо больных людей со всей Америки. Вместе с тем она делала что-то из ряда вон, разоряя и без того малые запасы мозгов. Теперь она обрекла на голод множество жизней. — Её казнят в любом случае, — без эмоций озвучил приговор Чейз, сложив руки на груди и хмуро смотря в окно, — в назидание остальным. Подпольные группировки в Сиэтле не нужны. Ламберт сложил пальцы домиком, опираясь локтями на стол командующего. Грейвс к нему поворачиваться не спешил. Знал, что сыщик, которого он вызвал для разговора, вероятно, совершенно нагло занял место самого Чейза. Просто забавы ради. Показать, что не хочет сидеть на месте подчинённого. — Это не очень мудрое решение, — позволил себе высказать мнение Энзо, закидывая ногу на ногу, — мы могли бы перенести её казнь на следующую неделю. — ОНА ДОЛЖНА УМЕРЕТЬ НЕМЕДЛЕННО! Ламберт вздрогнул, едва разъярённый Грейвс повернулся к нему с покрасневшими красными глазами, даже забеспокоился о том, не накинется ли глава на него. Сыщик замер с поднятой рукой, которой расставлял вещи на рабочем столе Чейза согласно практическому применению. Искренне настороженное лицо Энзо, который обладал чересчур яркой мимикой для такого паршивого человека, сбило всю спесь с Чейза. Командира вовсе добила тихо брошенная фраза сыщика: — Какие мы все тут темпераментные!.. Подбирать слова настолько сильно не хотелось, что Грейвс просто кинул в него пластиковый цветок в пластиковом горшке, служивший исключительно для создания интерьера кабинета. Настоящие цветы у Чейза всё равно мертвы также, как и он. — К величайшему сожалению, — машинально поймал цветок Энзо, моментально назначая ему место в чётко слаженной системе распределения вещей на столе начальника, — я на этом мероприятии присутствовать не буду. — Боишься, что тебя зажмут из-за избиения той девицы? — не скрывая насмешки, поинтересовался Чейз. Энзо не походил на труса, но в последние дни стало непонятно, кто кем является на самом деле. — По семейным обстоятельствам, — лениво ответил Ламберт, — может быть, я присоединюсь позже. — У тебя нет семьи, кроме твоих кошек, — раздражённо напомнил Грейвс, — мне нужна конкретная причина. Их прервала вошедшая женщина, которая робко доложила о том, что прибыл курьер. Чейз недоумевающе прожëг её взглядом, когда донельзя довольный Ламберт кивнул ей. — Пусть заходит! — затем обернулся к Грейвсу, понижая голос: — Я заказал восхитительные круассаны. За всей этой напыщенностью Ламберту искренне нравилось быть тем самым стереотипным французом, исполняя чуть ли не каждый пунктик в перечне клише. Чейзу было даже интересно, что ест Энзо по утрам: багет или обычный хлеб. — Не смотрите на меня так, — удивлённо моргнул в ответ Грейвсу Энзо, — у каждого есть свои душевные слабости. Слышали о традиции последнего ужина? — Последний ужин применим к смертникам, — недовольно отчеканил Чейз, — ты хочешь вместо Ренегата завтра на эшафот взойти? — Жизнь так непредсказуема, — пожал плечами Ламберт, — поэтому-то я и хочу насладиться временем до казни. Будет грустно, если что-то пойдёт не так, а я отказал себе в удовольствии. Кабинет заполнил запах выпечки, и Грейвс недовольно поморщился. Он не позволял себе есть чистые мозги, лишь тщательно обработанную смесь, наполненную теми же веществами. Отвратительно безвкусную, но не заменяющую его личность. Энзо, кажется, открыто нарушал устав организации и был этим доволен. — Безрассудный поступок, — бросил Грейвс, когда Ламберт крутил в руках круассан. — Можете лишить премии, — с наигранным покаянием произнес француз, заканчивая придирчивый осмотр своего нового — гастрономического — заложника, которому, к слову, тоже сулил смертный приговор. Грейвс искренне считал, что Энзо являлся промежуточным состоянием между безработным французским художником и инспектором Гаджетом из глупых комедийных мультфильмов. А Энзо, преисполненный во всех маленьких прелестях жизни, когда не занимался поиском химчистки для очищения плаща, делал вид, что так оно и есть. — Знаете, — вдруг вскинул голову Ламберт и оглядел пространство вокруг себя, — этот цвет стен… Он удручающе синий. Синий должен успокаивать. А тут… он не успокаивает. Грейвс одарил его злобным взглядом. — Теперь я осознаю, что дело не в стенах, — комично надул губы Энзо и подвинул стопку бумаг ещё ближе к краю, чтобы распаковать свёрток. Они замолчали, поскольку Ламберт считал себя аристократом и никогда не говорил во время трапезы, а Чейзу было просто необходимо увидеть воочию документальный фильм о Ренегате, которым заполнили всё медиа-пространство. Розыскной отдел обещал установить личность каждого человека, кто там засветился, но завтрашнюю запланированную казнь это вряд ли отодвинет. Честно сказать, Энзо не претила компания Чейза Грейвса. Ему нравилось, что по каким-то причинам (вполне очевидным, он же единственный не высказывал надежду на смерть командующего) Ламберт мог позволить себе множество наглых вещей. Ему бы даже наверняка подошёл этот кабинет, в котором заседает глава организации. Энзо Ламберт — глава «Филлмор-Грейвс». Прекрасное сочетание… Но следовало вернуться к реальности. — Я хочу провести дипломатические переговоры с церковью, — вдруг поднялся с места Ламберт, отряхивая свой ненавистный для всех плащ от назойливых крошек, а заодно и вернулся к их прерванному разговору, — было бы уместно вместе с Ренегатом избавиться ото всех иных неприятелей, чтобы закончить эту досадную междоусобицу. Чейзу не нравился этот план, но он принимал его необходимость. И с некоторой неохотой таки отпустил сыщика, хоть тот и являлся главным обвинителем их организации, а вместе с тем должен был бы исполнить приговор перед казнью Оливии Мур. — Скажи, чьи мозги съел. — Это не помешает исполнению моего плана, — заверил Энзо, но, получив недовольный взгляд, заставил всё же себя поделиться столь секретной информацией: — виолончелиста. Без вредных привычек. Чейз неохотно кивнул, и они попрощались под шелест обёрток. Со скрипом души эти двое наконец-то ладили лучше, чем обычно. И это радовало обоих. Грейвс выждал минуту-две, пока мелодичное насвистывание Энзо не стихло. Обычно к коровам вяжут колокольчик, а к сыщику можно даже маячок-навигатор не прикреплять — слишком легко удавалось узнать его направление и то, где он затерялся. Командующий подошёл к столу, по привычке толкнул пальцем ненастоящий цветок, просто чтобы пугающая чистота выглядела не так, словно это стерильное операционное поле. Стол будто освободился полностью, но ни один предмет не покинул места дислокации и не исчез в мусорной корзине. — Тебе бы стоило идти в клининг, — откинулся в кресле Чейз, отпуская колкости под нос в сторону ушедшего сыщика, — это бы оправдало неимоверные расходы на твоё содержание. Энзо, если бы слышал, непременно согласился бы. Сыщик не был виноват в том, что родился исключительно великолепным человеком. Настолько, что даже если бы его похитили неприятели организации, то заплатили бы сами и немало, лишь бы Чейз Грейвс забрал его назад. На глаза командующему неожиданно попалась глупая маленькая, чуть больше карточной колоды, фоторамка. С уродливым сфинксом. — Блять, — устало потëр виски Грейвс.***
План Ламберта оказался ожидаемо превосходным. Французу стоило множества сил, чтобы, совмещая основную работу, показать себя лояльным последователем мыслей отца Люба, который заправлял церковью. Их существование — угроза для «Филлмор Грейвс», и в интересах Энзо было их полнейшее уничтожение. Он долгое время пытался расположить их к себе: выпустил самого пастора, вопреки желаниям полиции. Выдал Блейну ДеБирсу, сыну пастора, его личного неуравновешенного вышибалу, выполняющего грязные обязанности. Множество уступок, ловко приведших к тому, что он заручился их доверием. Как бы иронично это не звучало, но они верили в него сильнее, чем люди, с которыми он работал. А потому, когда Энзо недвусмысленно намекнул Блейну о бомбардировке города правительством США, если тот не сподвигнет своего безумного отца, собравшего весь бездомный сброд в паству, штурмовать городские ворота и пробить блокадную стену, то ДеБирс поступил правильно. Дело оставалось за малым — доставить письмо любому человеку по поддержке безопасности, чтобы как можно большее количество человек, военных на службе Америки, было брошено на сдерживание зомби-волны в Сиэтле. Обычно после таких действий на город правда устраивают бомбардировку. Только у них совершенно случайно оказалась в заложниках дочурка одного из конгрессменов. И Энзо ощущал себя победителем от и до, когда его мнимые соратники умерщвлялись один за другим, благодаря помощи государственных военных. Он чувствовал себя, по меньшей мере, настоящим серым кардиналом, когда обезумевшие и голодные зомби пытались покинуть город, а их отстреливали один за другим. Ему было бы их жаль, если бы он не был на вершине пищевой цепи, а голодающих и нищих не чурался. — Можно не подавать милостыню, — пожал плечами Ламберт, смотря на простреленную голову пастора, — хранит вас Бог! Единственной печалью, озарившей его лицо, было эстетическое несовершенство: сменить форму детектива на бронежилет, словно тот мог как-то помочь нежити, оказалось действительно печально. Наполненную трупами улицу охватила тишина. Последние военные добивали раненых выстрелом в голову, а затем — в молчаливом ужасе уезжали прочь из проклятого места. Ламберту было всё равно на откровенно вражеские взгляды: сбросьте на них ядерную бомбу — и он благополучно уберётся из эпицентра. Радиация ему не страшна. Главное, что Сиэтл вновь под контролем его организации. — Уже пришло время казни Ренегата? — он спросил вслух сам себя и остановился подле лежащего репортёра-человека, приседая и поворачивая его руку, чтобы разглядеть стрелку на заляпанном кровью циферблате: — О, не люблю опаздывать. Движением содрал с себя перчатки и бросил их на землю. Ему претил вид крови, пусть он и работал только с ней. Обе неприятности сегодня должны быть устранены. Но его пробрал холод до самых костей, когда вернувшиеся под наёмным облачением (исключительно для того, чтобы организация не считалась причастной к расстрелу религиозного сообщества!) бойцы «Филлмор-Грейвс», да и он сам прибыли к верфи. Ворота ангара, где планировало состояться правосудие над Оливией Мур, оказались распахнуты и наполовину сорваны с петель. На немой вопрос один из бойцов, находящийся на периметре, пояснил: — Пришли заступники Ренегата. Командующий внутри. Ламберт не удивился. Он предупреждал об этом с самого начала: что казнь стоит перенести. Судя по количеству бойцов, так оно и было. — Ламберт, — поприветствовал его Лилиуайт, немногословный и мрачный, непривычный для себя самого. — Где командующий? — мгновенно поинтересовался Энзо, хотя, очевидно, излишне. Лилиуайт находился в розыске уже давно: если он здесь, то произошло что-то из ряда вон. — За мной, — произнёс Мэйджор, и Ламберт сразу же замолк. Кажется, Лилиуайт прекрасно почувствовал растерянность сыщика. Проходя через ряды бойцов, скрывавших эшафот, тот ощущал их подозрительный изучающий взгляд. Они поднялись на эшафот, где должна была очутиться размозженная черепушка Оливии Мур, но вместо этого единственным трупом оказался здесь Чейз Грейвс. Ламберт поджал губы, сцепляя пальцы и в замешательстве оглядывая розово-красное месиво, которое когда-то было головой его начальства. — L'imbécile… — Некоторые заседатели совета решили уйти в отставку, — положил Лилиуайт руку на плечо Энзо, чтобы привлечь его к себе, — если есть желание нести службу — оставайся. Ламберт взглянул на него и практически сразу заметил подле Оливию Мур, разговаривающую с Джастином, одним из солдат Мэйджора, которые поддерживали его сторону. Происходящее понималось вполне очевидно: правительственный переворот настиг «Филлмор-Грейвс». Энзо заломил брови и развёл руки, будто перед ним случилась какая-то сущая мелочь, которая заставила его, максимум, поменять свой рабочий график. Мол, Чейз Грейвс, такой великолепный, потрясающий, пообещавший прибавку к зарплате, скончался до подписания договора… — Я остаюсь, — хмыкнул он, не колеблясь, — будет грустно, если «Филлмор» потеряет последнюю действующую клетку мозга. Мэйджор Лилиуайт вряд ли будет великолепным командующим. Да и управленцем тоже. Надежда на то, что «Филлмор-Грейвс» обретёт величие и возможность управлять городом, крайне мала. Вряд ли новый командир имел хоть какое-то представление, с какими масштабными проблемами сталкивался покойный Грейвс. Но уходить было бы глупо. Он присел перед трупом Чейза, хлопая его по карманам. Достал помятую картинку Бон-Бона, сфинкса с клишированным французским именем. Да уж, насколько нужно быть одиноким, чтобы единственным близким человеком стал этот мерзкий сыщик? Энзо даже опечалился. Просто как-то спорно. Ламберт скептично считал, что Чейз Грейвс — настолько нелюдимый затворник, что у него действительно не нашлось другой кандидатуры на пост человека, которому он мог бы доверять. Но вместе с тем, Энзо казалось, что он сам слишком сильно привязался к этому параноику-командиру. Мерзкие люди тянутся друг к другу, не так ли? Скомканная кровавая бумажка отлетела куда-то в тёмный угол, сыщик счёл её закономерно плохой. Ему не нравились испорченные вещи, коей она и являлась. Некоторые люди просто не могли устоять перед тем, чтобы что-то разрушить. — Мне нужно заполнить рапорт, — отчитался Ламберт, выпрямляясь и спускаясь с постамента, — доброго вечера. Сам новый командующий, вероятно, не задумал избавиться от Энзо лишь потому, что из всех людей в организации сыщик казался самым преданным делу. Не сказать, что он верный пёс. Скорее, очень обнаглевший кот. Зато с лояльностью проблем нет. Жаль, что Мэйджор Лилиуайт счёл, будто Ламберт предан месту, а не человеку. — Вечера, — сухо бросил ему в спину Лилиуайт, считая разговор завершённым. Но Энзо вдруг повернулся, словно забыл сказать важнейшую вещь. Привлек внимание Мэйджора и произнёс: — Вы должны перекрасить стены в офисе. Они непозволительного оттенка, не сочетающегося с нашей формой. Есть огромная разница между королевским синим и тёмно-синим. Солдаты недоумевающе переглянулись, ровно как и сам Лилиуайт, который счёл это малоудачной шуткой. Но Ламберт был пугающе серьёзен. Новый командующий будет казаться просто нелепым в этом интерьере, атмосфера и цвет которого напрямую ссылались на Чейза Грейвса. Это будет выбивающейся деталью, а Энзо всегда раздражали бессмысленные элементы картины. Ламберт чувствовал себя несколько сентиментальным, а, может, оно было и к лучшему: говорят, что французы влюбчивы и беззаботны. Энзо с трудом относил себя к этой характеристике. Он, скорее, по тем любовным историям, в которых присутствует отмщение. Мэйджор Лилиуайт не должен занимать пост командующего.