Жутко-миленькое

Сестра боится ходить в школу и запирается в комнате. Сестра шарахается от каждого движения родителей: думает, что мать сейчас на неё замахнётся или отец в пьяном угаре сделает с ней что-нибудь жуткое. Месяцами напролёт она плачет, и слёзы её вырезают на белых пушистых щёчках лилово-красные дорожки, пробивая себе русло сквозь её тело и болезненно обжигая. Она часто кричит взахлёб у себя за дверью, водя дрожащей рукой, в которой держит украденный у брата огрызок карандаша, по волнистым от её слёз листам старого блокнота с изорванной обложкой. Конечно, Няата знает, что нарушать чужое личное пространство — это плохо, но ему кажется, что он упустит нечто важное, вовремя не прочитав записи Няака... «Я знаю, что мама хочет меня ударить. Она знает, что я прогуливаю и не делаю домашку. Надеюсь, сегодня она не зайдёт ко мне в комнату. Я не хочу, чтобы папа трогал меня, когда в очередной раз выпьет лишнюю бутылку саке. Я не хочу получать плохие отметки, не хочу, чтобы меня наказывали. 14 ноября 1990 года». Он потихоньку пробирается к постели вздрагивающей во сне от каждого шороха Няака и вытаскивает из-за ножки кровати пыльный блокнот, после чего садится на свою подушку и читает его при тусклом свете лампы... «По моей коже словно бегают жучки и щекочут меня. Они поселились в моих изрезанных мокрыми дорожками щеках и ежедневно кусаются, грызут моё мясо. Моя кожа горит. Под ней дышат пламенем маленькие дракончики. Шея нестерпимо зудит и краснеет. Я чувствую, как по ней течёт кислота, сжигая меня изнутри. 13 февраля 1991 года». Он замечает на пороге их общей комнаты размазанные капли крови, а в один день, в тот самый страшный день, он находит в щели между дверью и полом большой отцовский нож с приклеившимися к лезвию белыми шерстинками. Нетрудно догадаться, чьи они. Его сердце сжимает судорога, а маленькие лапки так и норовят подкоситься. Однако он врывается, распахнув настежь дверь, к сестре. И что же он видит? Голые изорванные уши, покрытые похожими на сосуды струйками крови, лысая раздражённая голова, валяющиеся вокруг клочья вырванной или вырезанной с мясом шерсти... И этот безумный сестрин взгляд, обращённый прямо на брата. Она не может говорить. Она беззвучно шевелит губами, пытаясь произнести хоть слово, но все попытки вырываются сиплым сдавленным шёпотом. Няата подползает чуть ближе и подставляет чуткое ухо ко рту сестры... «Читай... Читай... Читай, раз раньше читал...» — неразборчиво говорит она и словно в гневе швыряет в брата истерзанный личный дневник. Тот ловит его передними лапками. Он недоумевает: читать прямо сейчас, пока сестра истекает кровью и бьётся в конвульсиях?... — ЧИТАЙ!!! — кричит она брату во всё горло, и тот, пошатнувшись от неожиданности, отскакивает на метр. Уже несколько месяцев он не слышал её голоса так чётко и ясно. Отвык уже. Он послушно принимается по слогам читать вслух: — Моё тело — моё бремя. Оно раздражает меня. Я ненавижу его. Сколько раз те, кто там, снаружи, твердили, что я чёртова уродка. Такая безмозглая идиотина, как я, не должна жить в таком мерзком теле. Она не должна жить вообще. Когда я вырываю себе шерсть и режу себя, я словно срываю с себя оковы. Однажды я вырвусь окончательно... 18 марта 1991 года. Последний листок был испещрён кровавыми полосами. Теперь и самому Няата казалось, что сквозь них прорастают нежно-алые розы, впивающиеся своими колючими шипами в его жилы и вылезающие корнями изо рта. Ему мерещится, что сестрино тело обрастает голубоватыми фиалками. Они прорезаются у неё из глаз, из самых зрачков. Пронзают дёсна и опутывают шею, пытаясь проникнуть в горло и задушить. Она не говорит ни слова, только жалобно мычит и стонет, выкашливая очередную цветочную головку... Вернувшись домой, родители первым делом зайдут к детям в спальню? Спросят, не шалил ли сегодня в садике Няата? Поинтересуются, не обижали ли сегодня одноклассники Няака? Нет, мать в очередной раз превратится в домохозяйку, занятую готовкой и мытьём посуды, а отец примется искать в погребе последнюю оставшуюся бутылку. Пока кровати Няака и Няата и ободранный дневник будут прорастать насквозь кровавыми фиалками и розами...