я никому не верю

Смотря как, отец прикладывается губами к горлышку бутылки и вскидывает голову, чтобы допить содержимое, мальчик лишь закатывает глаза и проходит мимо дивана, убрав руки в карманы. Это было мерзко и отвратительно. И он не хотел смотреть на то, как человек, которым он восхищался из-за его силы, будучи маленьким, теперь же превращался в подобие не то, что человека, нет, животного. Чужая побледневшая и дряблая кожа, давно пропавшая мышечная масса, неопрятный внешний вид, а также сиплый и грубый голос заставляли его кривиться, пропадая из поля зрения никудышного родителя в первые же секунды. Не из-за страха. Хисока никогда не боялся этого человека, даже будучи ребенком умея за себя постоять. Из-за всё того же отвращения и нежелания контактировать с тем, кто сначала свел в могилу его мать, заставив поверить себе, а теперь в ускоренном темпе загонявшем на три метра под землю и себя. - Эй, выродок, ты где опять шлялся? Тебя три дня не было! - А тебя это ебёт? Сиди и глотай свое пойло, больно хочется на это смотреть, - Хисока сворачивает на кухню, даже не пытаясь найти себе еду или чистую посуду. Лишь обводит взглядом комнату, облезлую мебель, из-под светлой старой краски которой проглядывался настоящий цвет дерева, и несколько повисших на одной петле шкафчиков, гору грязной посуды с остатками еды и плесени на ней, а также гору бутылок в углу. Переступает упавший стул с обломанной спинкой, чтобы присесть рядом с отключенным от сети пустым холодильником, который итак не работал к моменту отключения, а потом засунуть руку за него и выудить из угла небольшой пакет, стряхивая напоследок с руки упавшего со стены таракана. Даже это мусорное создание, будто житель Метеора, о котором он слышал в новостях, что смотрит отец, уползало от нежданного гостя и было не так ему противно, нежели собственный отец. - Поимей совесть! Еще он будет со мной так разговаривать! Выходя с кухни, Хисока привычно отводит плечо назад, частично поворачивая за ним весь корпус, так как чувствует опасность. И в этот момент мимо проносится стеклянная бутылка, разбиваясь о стену. Вот это да, у этого тела на диване еще хватало сил в него что-то швырять с такой силой, что если бы попал, то неплохо навредил. Похвально. Было бы, если бы мужчина не пропил всю свою былую реакцию. Хисока сомневался, что отец бы его заметил, не будь у него волосы ярко-рыжего цвета, так как чужое зрение явно стало хуже. Но пока это не мешало смотреть тупые программы по говорящему ящику, видимо самим мужчиной за проблему не считалось. - Ты гляди, даже не боится. Вот вмазать бы тебе хорошенько… Хисока не слушает чужие возмущения дальше, поднимаясь невозмутимо на второй этаж, держа в руках спрятанный от родителя ранее пакет. Его маленькое сокровище, которое он в прошлый раз не успел поднять в свой тайник. Отца он не боится. Слишком очевидны ему чужие слабости, по которым можно было ударить сначала словами, а потом не по-детски сильным кулаком. Вот бы этот человек так активно обращал на него внимание, когда его девятилетний сын приходил избитый через раз, после попытки достать себе еду или помериться силой с другими беспризорниками. Хисока мало кого боится. Иногда прячется от пьяных друзей отца, обходит стороной своры собак, а также натягивает капюшон посильнее на лицо, стоит на горизонте появиться представителям правопорядка, когда он уходит ближе к центру города, скитаясь и любуясь сотнями огней родного города и столицы развлечений в их мире. Ему нравится место, где он родился. Не трущобы, но вот эта вечно играющая красками сказка, которая завораживала со стороны своим внешним видом не хуже, чем тем, что находилось внутри. Иногда мальчик проскальзывал в оживленной толпе посмотреть на выступления разных артистов, фокусников или звезд иных творческих профессий, но чаще всего забирался на крышу и, находя лазейку, наблюдал за выступлением с самых лучших мест под самым потолком красивых залов. А сейчас он улыбается, стоит только прикрыть за собой дверь комнаты, которая когда-то была очень миленькой детской, но сейчас почти полностью опустела и использовалась настолько редко, что единственные предметы в виде кровати и шкафа покрыла пыль. Хисока тут не остается ночевать или проводить свободное от подработок время уже давно, так и сегодня проходит прямо к окну, открывая створку и взбираясь на подоконник. Со стороны лестницы слышатся тяжелые и медленные шаги. Ой-ой. Кажется его идут воспитывать. - Ну и куда ты подевался, ушлепок? Как думаешь, мать твоя меня теперь остановит от того, чтобы надавать тебе по твоей тупой голове? Может так уважать родителей научишься, - чужой булькающий смех заставляет закатить глаза и с осторожностью акробата шагнуть на карниз, пока внутри кипит злоба. Мать успела перед своей смертью потерять должную часть уважения с его стороны, начав пить вместе с отцом, а наперед того еще и употреблять дешевые наркотики. Но мальчик ее любил, хоть больше и не подпускал к себе ближе, храня бережно воспоминания о той красивой уличной фокуснице, женщине многих талантов, которая учила его тому, что знала с искренней любовью. Не злиться при ее упоминании было тяжело и раньше он срывался хорошенько наподдать противному родителю, да и получить самому кулаком по ребрам или ногой в живот. А теперь даже это перестал делать, сбегая на чердак по внешней стороне стен своей комнаты. Парочки старых вывесок и выступающих кирпичей было достаточно, чтобы он ловко вскарабкался наверх к маленькому окошку и, толкнув его рукой, нырнул в свое маленькое королевство. Куда ни одному взрослому не было ходу, так как старую дверцу в потолке коридора заклинило еще два года назад. Пакет под пальцами приятно шелестит и он достает оттуда несколько коробочек с компактными дисками, проходя по чердаку в противоположную его часть, где стоял новенький магнитофон. Украсть его было очень тяжело, так как эта новинка до сих пор была не так популярна, чтобы его можно было легко найти у какой-нибудь семьи, однако ему повезло. Так что он осматривает новенькие диски с известными исполнителями, которых он слышал раньше на фестивалях или играющими из окон чьих-то домов или квартир. А потом поднимает взгляд и осматривает то, как выглядит его королевство, наконец улыбаясь более ярко и подобно обычному ребенку, которому не приходилось воровать или работать в таком возрасте, чтобы выжить. Его украшали старые и потрепанные вещи, пока в медовых глазах это были самые прекрасные и желанные сокровища. Куча хлама, сказал бы отец. Но голос матери твердит ему в голове, что, если он считает что-то важным и ценным, значит таково оно и есть. А взгляд обводит не потерявшие на удивление своей яркости плакаты, похожие чем-то на рекламные вывески цирка, бумажную гирлянду, натянутую от одной балки к другой, а также стоящие на полу коробки или ящики со старыми вещами их семьи, среди которых лежали игрушки и различные предметы, которые он находил каждый день и тащил сюда тайком от отца. Который надрывался внизу, пытаясь его найти. Но Хисока игнорирует, вставляя один из дисков в магнитофон, пока шум снизу затихает, а значит родитель устал и ушел смотреть телевизор, так что мальчик включает смело музыку, выкручивая еë настолько, чтобы она не привлекала лишнего внимания, но насладиться было удобно и приятно, не прижимаясь ухом к динамику магнитофона, как раньше. Он слушает сюжет о революции духа и сознания, что сопровождается одухотворённой мелодией, которая то пульсирует на куплетах, будто размеренные удары сердца героя песни, то устремляется в невесомую лёгкость полёта. Музыка вводит в приятный транс при прослушивании, так что он садится к магнитофону ближе, даже не подумав о том, что это не тот исполнитель, которого он включил и диск в коробке оказался не тот. Соло на флейте на фоне мрачной атмосферы песни сначала кажется ему странным и даже гротескным, но ни в коем случае не неуместным. Он слушает эти внесённые в композицию нотки хаоса, без определённой доли которых немыслимо само существование истории, ведает ему песня. Хисока не замечает, как ставит песню на повтор, делает еще громче, игнорируя еле слышную ругань отца, пока губами уже со второго раза начинает повторять за вокалистами текст. Глаза горят невиданным за последние дни энтузиазмом, пока он чувствует, что дышать становится немного тяжело, стоит чувствам подступить к горлу. Эта история о перерождении лирического героя, который выбрал непростой путь... Она ему так нравится. Он слушает песню до самого вечера, запоминая каждое слово, иногда двигаясь под музыку плавно, будто змея под ловким управлением заклинателя. Только вот он управляет собой сам. И не хочет, чтобы это ощущение, как родное поселившееся в груди, покидало его хоть на минуту. В момент, когда он выгибается, проговаривая полюбившиеся строчки, взгляд невольно падает на огни города, что было видно через маленькое окошко. Хисока не хочет такой жизни. Не хочет прятаться на чердаке, будто в собственноручно возведенной клетке, которую он называл по-детски «королевством». Но в действительности просто будучи не в силах оставить родной, такой важный для него дом, даже если от того, что ему было действительно дорого в нем, осталось совсем немного. Но вдруг в его голову приходит осознание. Эта песня…Точно. Автор был прав. Чтобы достичь чего-то значимого, лучшего, необходимо чем-то пожертвовать. Каждый человек на протяжении своего существования делает выбор, от которого зависит его будущее. Без лишений и потерь невозможно обрести внутреннюю свободу. Но готов ли он сам заплатить такую цену, чтобы покинуть эту клетку? Люди часто бояться сделать ответственный шаг, он видел это не один раз, но вот становиться таким же совсем не хотелось. Ему нужно было стать центром своей жизни. Для этого нужно было, как и всегда выйти за пределы этого дома, но вот в отличии от обычных его действий, просто не вернуться. Люди чаще всего не готовы ничего терять, терпеть лишения. Они привыкли находиться в комфортной для себя зоне, прятаться от жестокой правды реального мира, которая скажет им о том, что своей жизнью они от слова совсем не довольны. Но Хисока давно понял, что он другой. Вопрос снова возникает в голове. А готов ли он лишиться чего-то важного, единственного, что у него есть, чтобы узнать, на что он способен на самом деле?

Весь мир горит, и я живу

Жизнь родного города кипит и не стихает, вокруг него всегда бушуют страсти, а бешеный ритм жизни никогда не замедляется. Но он всегда знал простую истину, что в этом круговороте событий важно прислушиваться к внутреннему голосу, понимать свои истинные цели и желания. Его матушка учила именно этому, создавая с раннего возраста хороший фундамент для будущего формирования личности сына. Но этого было недостаточно. Теперь, когда он вырос, нужно было что-то еще, что поможет измениться и стать сильнее. Хисока поднимается и подходит к окну, касаясь стекла пальцами и смотря не то на город, не то на свое отражение. Нельзя сомневаться, решает он, тут же отворачиваясь, хватая сумку и, закинув самые необходимые в нее вещи, последним делом доставая из магнитофона диск и пряча во внутренней карман сумки. Он смотрит на свой маленький мир, хмурится и думает о том, как он много провел здесь времени и сколько всего сделал. Как важны были ему эти старые и ненужные своим изначальным хозяевам вещи, а сам он будто такой же как они – ненужный никому в этом мире. Но Хисока легко выбирается через окошко, в которое ранее залез сюда, а потом медленно спускается по стене вниз, ступая ногами на траву их двора. До забора всего пара метров. Но он оборачивается на дом и смотрит наверх, где на чердаке горел свет от небольшой лампы, что он так и не выключил.

Без запасных аэродромов

В своих решениях важно идти до конца. Если поставил перед собой цель, необходимо сделать все возможное. чтобы ее достичь. А иначе зачем было начинать? Поэтому он делает один шаг, второй, потом третий, поджимая губы на то, как тяжело они ему даются. Перелезает в пару ловких движений забор и спрыгивает на пыльную дорогу, по ней уже идя намного быстрее. Из кармана достается любимая жвачка и он рассматривает ее немного, не сбавляя скорости шага.

Вдыхаю дым минувших дней

Его жизнь и правда обретает новые краски, загорается новыми огнями, хоть и не становится легче. Хоть боль и сжимала его сердце, заставляя вспоминать то самое дорогое и любимое, что пришлось оставить позади, пока ноги несут его из одного города в другой. Хисока не помнит тот день, когда решил, что цену он до конца так и не заплатил, нося с собой повсюду тот самый диск. Но взамен избавляется от боли и сожалений. Он сделал выбор и не должен жалеть или плакаться по месту, где он давно уже не чувствовал той любви и заботы, как раньше. Хисока смотрит на трансляцию из Глэмгазленда, проходя мимо магазина электроники и невольно задерживая взгляд на знакомых видах, состоящих из множество ярких огней, гирлянд и вывесок. Улыбка появляется на губах сама собой. Спустя долгое время работы над собой, он ничего не чувствует, видя эти картинки. Все сгорело, от прошлого остался лишь пепел. Если воспоминания не приносят радость, от них необходимо избавляться. Решительно и навсегда. Иначе он бы никогда не смог унять в себе душевную боль, которая ранила бы все сильнее и сильнее. Прошлое не должно оказывать влияние ни на настоящее, ни на будущее. Негативные эмоции могут оказывать пагубное влияние на его состояние, и он понял это очень быстро.

Они мне больше незнакомы.

Он, будучи главным героем своей истории, своего волшебного и захватывающего приключения бродячего фокусника, готов к переменам. Он настроен решительно. Его силу духа не сломить. Он пойдет до конца. Возможно, те недели в печали и тоске по дому, были его главной битвой. Битвой с самим собой. Самым сильным и противоречивым соперником. Над которым он одерживает победу, размазывая по полу сомнения, страхи и печали, как не стоящие внимания помехи. Он все еще осторожен и внимателен к происходящему вокруг него, а чрезмерная чувствительность к изменению в настроении людей или просто окружающего его пространства помогает избегать опасности. Он больше не выживает, хватаясь за жизнь из последних сил. Он вдыхает воздух полной грудью, смеется, дурачится и всячески развлекается, дерется и добывает себе еду кровью и потом, но получает удовольствие от всего, что с ним происходит, а если нет, то сразу же разворачивается и уходит. Он наконец живет. Хисока изо дня в день ведет диалог с собой, отмечая, что он наконец-то понял... Нельзя стоять на месте и ничего не делать. Иначе можно так и не узнать свою истинную суть. И раз тогда он не побоялся оступиться или сделать неправильный шаг, значит и сейчас не позволит себе этого. Для него страшнее что тогда, что сейчас опустить руки и просто плыть по течению. Но выбрав для себя сложный и извилистый путь, Мороу понимает, что, только шагая по этому пути, он может обрести свое настоящее счастье. Он чувствует свободу. Долгожданную, желанную, и никакие жизненные невзгоды не должны сломать его изнутри, пока проблемы и преграды лишь закаляют характер, наполняют руки и тело силой год за годом. Внутренняя свобода — это то, что уже не отнять у него, так как познав вкус этого желанного плода, он больше никому не позволит забрать у себя это ощущение. Он словно переродился, стал личностью, которой всегда хотел стать. Еще не достиг своего идеала, но стал к нему намного ближе, пока его больше не держат никакие оковы, корни или множественные другие аналогии его боли и прошлого. Он никому ничего не должен и ему не нужно ни перед кем оправдываться. Это его жизнь, ответственность за которую несет только он сам. Сам выбирает тренироваться, сам выбирает развивать свои навыки, встречать новых людей и изучать окружающий мир. Он пробует многое, пробует новое, меняя свою жизнь кардинально и не смотря на то, каким он был в детстве. Лишь раз останавливается перед зеркалом в день своего девятнадцатилетия, смотря на нового себя. Он стал выше, намного выше своих сверстников, перекрасил волосы в бирюзовый (но это только на ближайшее время, пока он снова не увидит новый интересующий его оттенок на полках гипермаркета), а также постепенно стал набирать массу, превращаясь из неловко высокого и худого палочника наконец в настоящего бойца. На коже лица грим, в карманах карты, а на губах улыбка настоящего джокера с тех самых карт, особенно в моменты, когда он лишает жизни своих противников. Но только один человек из множества не вписался в его картину мира, слишком сильно из нее выбиваясь, причем на удивление в хорошем смысле. И привлекает этим его внимание, заставляя подойти, разузнать всё, а потом напроситься на поединок. Ну как напроситься. Атаковать, когда интересующая его личность собралась пройти мимо, игнорируя. А потом надолго запомнить их красивый танец смерти, когда они двигаются по помещению слишком быстро, чтобы за ними можно было наблюдать, не прилагая дополнительных усилий. Они оба сильны, а чужая темная макушка мелькает мимо него с такой ловкостью, что ему приходится не только забавляться, но и серьезно защищаться, раня картами противника, пока иглы попадают в мышцы в самые неудачные моменты, мешая мозгу посылать сигналы к ним. Проходит много времени перед тем, как они оказываются на полу, приставляя оружие к шеям друг друга, наконец замирая и смотря друг другу в глаза. Хисока нависает сверху, впервые после боя немного загнано дыша, как и его противник. У них очень высок уровень: у Хисоки за счет природных предрасположенностей, у противника за счет многочисленных тренировок. Оружие убирается одновременно, и это даже без слов, будто бы они чувствовали друг друга. Мороу падает рядом, растягиваясь звездой и смотря в потолок, пока кровь наконец перестала постоянно приливать к члену, не выдавая больше его эмоционального возбуждения. - Меня Хисока зовут. - Иллуми. Иллуми Золдик. Это имя остается в его памяти спустя месяцы, после того, как они расходятся, спустя годы, пока они раз в какой-то период пересекаются, но больше не сражаются, общаясь с каждым разом все больше и больше. Никто из них не говорит о себе ничего личного, они лишь затрагивают тему работы, предпочтений в еде или каких-нибудь культурных развлечениях, хотя про это больше распинается Хисока в одиночку, смотря как собеседник молча смотрит на него своими глазами-безднами. Которые его, к слову, совсем не пугают. Лишь заставляют улыбнуться только больше, подперев голову рукой, если они сидят где-то, да продолжить рассказывать свое малоинтересное Иллуми мнение. Но даже так, его слушали. И это грело сердце. Хисока не думает, что из их общения и встреч выйдет что-то особенное, даже когда Иллуми становится единственным человеком, с которым он мог спокойно работать в паре. За плечами остаются подработки где попало, а с чужой помощь он выходит в свет как наемник. Он уже пробовал эту область, но без должной информации о работе этой части мира, надолго Хисока там не задержался, сражаясь и убивая больше из-за собственного удовольствия, чем желания получить за это достойную плату. Но и жить на жалкие копейки ему надоедает, после чего их отношения делают резкий скачок. Заказ за заказом, встреча раз в месяц или вовсе в два, но зато какая, а потом долгие прогулки на свежем воздухе, пока он постоянно хватает Иллуми вопреки его протестам то за руку, то за плечо. Он очень тактильный и его забавляет чужая реакция на это. Но молодой Золдик не так давно перестал его отталкивать от себя, хотя мордочка забавно кривилась каждый раз, заставляя Мороу сравнивать парня с котом. Достаточно очаровательным, к слову. Первый раз они целуются на восемнадцатилетие Иллуми, пока Хисока прижимает его к стене и не перестает сминать чужие губы в настойчивом поцелуе, не смотря на слишком слабые сопротивления. Ооо, его такое не остановит и Золдик как никто другой должен это знать, слабо дергаясь в его руках, а получив частичную свободу, хватаясь за широкие плечи, скрытые очередной пестрой рубашкой. Еще пару секунд поцелуя и с его стороны слышится протестующее мычание. Хисока закатывает глаза, а только потом отрывается. - Ты что творишь? - Предлагаю по-настоящему достойно отпраздновать такую дату. С работой мы закончили, я закажу в номер дорогое шампанское, качественное, как ты любишь. А потом неплохо проведем ночь вместе, - Хисока облизывает губы и упирается рукой в стену, высматривая малейшие движение чужой мимики, научившись за четыре года разбираться в чужих эмоциях. - Я против. - Да ладно тебе, Иллуми. Ты взрослый мальчик и понимаешь, как и почему это происходит. Разве тебе не хотелось попробовать? Ни разу? - Не хотелось. Ни разу. - Врешь. Между ними повисает напряженное молчание, так как Иллуми чуть с дуру не ляпает ожидаемое Хисокой «вру», ведь так оно и было. Он думал об этом, совсем немного, так как это не относилось ни к какому делу, а его интересовало слишком слабо, чтобы закрепиться в сознании как навязчивая мысль, однако такие свойственные возрасту думы не обошли его стороной. Да и как им его обходить, если уже не первый год с ним настойчиво флиртует при встрече один назойливый клоун. Который тут же кивает на одну из чужих рук на своих плечах, обращая внимание на то, что парень сам достаточно крепко держался за него. Сомнение и непонимание в темных глазах слишком заметны, так что Хисока склоняется к чужому уху, проводя кончиком носа игриво по чужому виску, пользуясь тем, что оппонент был в ступоре. - Это нормально для твоего тела, желать что-то такое. Это нормально - желать чего-то подобного осознанно. Ты взрослый и здоровый парень, Иллуми, и хотеть получить удовольствие нормально. Послушай меня хоть один раз, а потом делай, что хочешь. - Нет, я… - Один вечер. Ладно, вру, ночь, - Хисока перебивает его и будто хищная змея гипнотизирует своими блестящими от желания глазами. А в голове ни единой адекватной мысли, что малость пугает Золдика, но почему-то он с этим совсем ничего не делает, когда его целуют во второй раз, но более чувственно и толкаясь языком в рот. Иллуми хмурится, но не сопротивляется, на пробу двигая языком навстречу и за это получая настойчивое поглаживание по бедру. С Хисокой он все чаще стал потакать таким безосновательным желаниям, что было очень плохо. Но его руки направляют и показывают, что можно обнять человека в таком положении за шею и стать физически ближе, после чего над ухом раздается приятное низкое урчание Мороу. - Вот так, ты очень хороший мальчик, Луми. Позже Иллуми узнает, что у него ярко выраженный кинк на похвалу, но в тот вечер он, перед тем как дойти до самой сути их встречи, сначала переживает долгий разговор о том, как Хисока ведет свою полову жизнь, потому что заразиться ничем Золдик уж точно не хочет. А когда ответ его приятно удивляет и удовлетворяет, разрушая представления о гулящем образе жизни фокусника, его отвлекают от лишних размышлений алкоголем, разговорами, долгими поцелуями и снова алкоголем, хотя Иллуми не то чтобы чувствовал себя пьяным. Он так и не сказал Хисоке спасибо тогда за то, что он не спешил, переходил от одного к другому медленно и выдерживая временные промежутки. У Золдика волосы уже от поцелуев приподнимались на затылке, но умелые руки готовили его во всех смыслах постепенно, так что даже во время первого болезненного проникновения, он спокойно жмется к партнеру. Не доверие, но что-то иное, однако он не разбирается тогда, лишь дает о себе позаботится, пока тело привыкает к новому. А потом это повторяется. Снова и снова. После работы в отелях, при случайных встречах и на съемных квартирах Хисоки, с разными игрушками или новыми смазками. Иллуми быстро узнает, что такая необычная личность, как Хисока, предпочитает необычные вещи и в постели. Ему в целом казалось странным и непонятным то, что между ними происходило, пока вопреки его протестам, фокусник подбирался к нему все ближе, чаще всего игнорируя, либо ловко обходя стороной чужое нежелание общаться или видеться вообще. Ему еще более непонятны стали его собственные реакции, когда вместо слабого раздражения (на особо сильное он не то чтобы был способен) или отсутствия реакции вовсе за собеседником стало интересно сначала наблюдать, а потом и взаимодействовать. Он, будучи манипулятором, видел многое, если не всё, что делал явно или тайком его временный партнер по работе, но препятствовать с какого-то момента перехотелось. Причин он так и не нашел, даже когда они слишком часто стали оказываться в горизонтальном положении так еще и без одежды каждый раз. В глазах желтых лишь беся́т и чертей успевал считать, да и только. Но ему на удивление нравится, так что он не останавливает Хисоку каждый раз, пока в календаре сменяется год за годом, а вокруг них обстановка одна заменяет другую, и они не оказываются в принадлежащих Хисоке апартаментах, где-то на верхних этажах Небесной Арены. У них за плечами семь лет общения, четыре года регулярного секса, большое количество работы, экзамен на хантера и слишком много мелочей, которые ему несложно вспоминать, когда он ненадолго остается наедине со своими мыслями. Проводить с Хисокой время давно становилось привычным и даже родители уже устали спрашивать, когда это назойливое яркое увлечение их сына перестанет появляться. Иллуми не мог им ответить на этот вопрос, пока лежал на чужой груди, смотря в стену и изучая взглядом узор на обоях, в то время как ловкие пальцы фокусника возились с его волосами, распутывая после секса. - Ты плетешь мне косичку? - Маленькую~ - Не надо так делать, - Иллуми не ругается, говорит это без привычного строгого тона в голосе, и будь он сейчас тем самым мальчишкой пятнадцати лет, к которому прицепился когда-то клоун-потеряшка, что так и не нашел свой цирк, то тут же бы сказал, что так его никто не послушает. Надо холодно, жестко и желательно с иглой, приставленной к шее. Но все иглы лежат на тумбочке, как и ровненькая стопочка карт. А чужие руки без лишних слов и угроз перестают плести косичку из одной из прядок, после чего заботливо расплетают. Горячая ладонь опускается между лопаток, и Иллуми прикрывает глаза. Стоит согласиться с Хисокой, он действительно вырос и получал неоправданное удовольствие, лежа с другим человеком в одной постели и без одежды, хоть вроде бы совсем недавно ему казалось, что постель в собственной комнате будет самым удобным для него местом, особенно учитывая отсутствие любого физического контакта с кем-либо на той территории. - Ты не голоден? - Голоден. - Сейчас что-нибудь закажу, - чужая рука тянется за лежащим в стороне телефоном и, открыв глаза, Иллуми следит за этим движением, как кот за добычей. И в последнюю секунду перед тем, как пальцы фокусника коснуться мобильника, останавливает его. - Приготовь что-нибудь ты, - Иллуми выдыхает и смотрит, как замирают пальцы в миллиметрах от техники. Пауза затягивается, но у Хисоки есть его хваленная чуйка, так что ждет он продолжения чужих слов не зря. – Мне нравится, как ты готовишь. Это сродни признанию, Иллуми понимает, но лишь голову вжимает в плечи рефлекторно (он продолжал не всегда корректно реагировать на чужие проявления ласки), получая поцелуй в макушку, а потом следуя за Хисокой на кухню, когда они поднимаются. Странные ощущения не покидают его даже спустя годы, пока он сидит за столом и немигающим взглядом следит за чужим плавным перемещением по пространству. Будто за тщательно продуманным танцем наблюдает, но знает, что на самом деле человек перед ним движется совершенно спонтанно, ведомый музыкой, которая доносится из проигрывателя, стоящего на полке. Иногда Иллуми не мог разобраться в том, почему смотрел на чужие движения и внутри что-то противно скреблось. Он плохо разбирался в таких вещах и каждый раз устало вздыхал, откладывая раздумья и никогда к ним больше не возвращаясь. Все равно не поймет, что так цепляет его внимание в этом клоуне, будь они на задании или вот такие расслабленные на двести сорок пятом этаже Небесной Арены. Хисока в этот момент лишь ловит его взгляд и, улыбнувшись уголком губ, подходит, чтобы оставить поцелуй на чужих губам. Вот так кратко, легко и без причины. Ну почти без причины. - Не думай так много, мозг задымится. - Мозг не может… - Это выражение, - Хисока не затыкает его, но обрывает привычно, пока сам видит чуть больше, чем ему хотелось бы на самом деле. И если Золдик путался в эмоциях, не очень корректно их расшифровывал или понимал не так, то вот Мороу в свою очередь понимал и видел слишком многое, чтобы просто это игнорировать, но иного выхода не было. Его устраивали их отношения, их близость, которая все больше заходила за черту чисто телесной, пока Иллуми рядом с ним позволял себе выглядеть сонным котом, смотрящим часами в одну точку. Хисока привык, лишь гладил парня по голове и дожидался, пока тот перезагрузится словно компьютер, разложив всю информацию по папкам, а потом вернется к нему. Но видеть каждый раз эти еле живые и почти не различимые нотки зависти было просто невозможно, потому что кому, как не ему, понимать как можно хотеть стремиться к свободе. Той внутренней, которой он когда-то добивался днями и ночами. И все же Иллуми был слишком привязан к семье, а своего желания походу не осознавал, так что оставалось лишь повторять заученный давно еще текст, поворачиваясь к плите. Пока Иллуми действительно старается разогнать все мысли, словно дрессированных тараканов, что повыбивались из строя. О чем он думал до того, как Хисока его отвлек? Он уже не помнил. Стоп. Мысли возвращаются к устройству, извлекающему музыку с потрепанного диска. Разве Хисока не стал отдавать свои предпочтения новой и качественной технике, стоило ему только начать зарабатывать первые серьезные деньги? Так почему же тут уже давно стоял не самый новенький проигрыватель? - Почему ты не купишь себе музыкальную станцию и не подключишь ее к телефону? Кстати песня играет уже третий раз. - Дань памяти тому, что надоумило меня сбежать из дома,- Хисока невозмутимо пожимает плечом, нарезая овощи и отправляя их в большую салатницу. Они оба ели в большом количестве, поэтому приходилось готовить в соответствии с их аппетитами. – А песня мне просто нравится, вот и играет на повторе. Сейчас переключу. - Не стоит. Она красивая. - Как скажешь. Иллуми снова замолкает, поправляя махровый халат, в который он укутался, чтобы не ходить полуобнажённым, как Хисока. И только он собирается продолжить молча созерцать процесс приготовления чего-то вкусного, так как его партнер действительно неплохо разбирался в готовке и сочетании продуктов. Как спустя какое-то время он наконец осознает, что ему сказали. На это не уходит слишком много времени, но Иллуми все равно успевает поругать себя за излишне замедлившуюся работу мозга после нескольких полученных оргазмов за небольшой период времени. И все же мысли крутятся вокруг совсем иных вещей. Нет, погодите-ка. Хисока никогда не говорит ничего о своем прошлом. Его брови поднимаются слегка вверх от трудно скрываемого удивления, пока глаза неотрывно смотрят на чужую спину и то, как завораживающе перекатываются чужие мышцы под кожей. Может он не так понял? Может это очередная шутка, сарказм или что угодно, что он не в состоянии распознать? Удивление перетекает в непонимание, и он хмурится в попытках найти ответ, продолжая разглядывать чужие плавные движения. Хисока для него был одним сплошным ребусом и непонятной загадкой. Одной из тех, к которым его забыли подготовить во время тренировок в детстве. Так что остается лишь ждать, пока Мороу не почувствует его изменившийся взгляд как всегда, а потом повернется, завершая шутку. И все так и происходит, только шутку никто не завершает. Да видимо и не планирует, потому что чужие глаза смотря с поразительной серьезностью. А вот это уже действительно признание. Иллуми сглатывает, теряясь. В голове звучит знакомый голос одного клоуна, вторя множеству мыслей сладким тоном. Ты знаешь, что это значит, Луми. В его черепушке роятся тысячи мыслей, а надлежащего ответа так и не находится, пока от него отворачиваются и не видя, он снова слышит стук соприкосновения ножа с разделочной доской. Надо что-то сделать. А надо ли? Или лучше не реагировать? Если Хисока не реагировал, то это не всегда было подсказкой, как раз наоборот, путало его еще сильнее. Но Золдик долго не может успокоить бардак в голове, пока находит в себе силы подняться и делает медленные шаги по направлению к мужчине перед ним. Что он должен сказать? Вот просто что? Иллуми любит только семью, это единственные люди, которые ему близки по многим параметрам, да и к тому же он не очень понимал, как можно любить кого-то, с кем ты не связан родством крови? В голове звучит ответ. Его родители не связаны кровью. Но не смотря на отстраненное поведение, свойственное многим парам, что находятся в длительном браке, Иллуми хорошо помнил период, когда становился свидетелем их искренней любви друг к другу. Искренней любви того, кто был надеждой семьи, к наемнице со свалки. И этот брак был крепким и полным любви, хоть и отличной от той, что привыкли видеть обычные люди. Он останавливается за чужой спиной, опуская руку между чужих лопаток, привлекая к себе внимание, а когда рука с ножом останавливается, тогда поворачивает к себе и целует. И делает это достаточно напористо, чувствует секундное напряжение мышц чужого тела, но потом коснувшуюся его сладко-липкую ауру. Ну вот, дал слабину, а теперь не отмажешься. Но он слишком хорошо чувствовал, что Хисока ему не верил в большинстве серьезных случаев, от того его реакция решала сейчас многое. И он, на удивление, угадал правильно, отстраняясь от сразу же расплывшегося в улыбке Мороу. Мысли в голове утихли, а скребущееся внутри чувство замолчало. - Обожаю, когда ты инициируешь поцелуй. - Я пойду перестелю кровать, - и всё же Золдик уже отвернулся, поправляя на ходу халат и направляясь комнате, только отвернувшись, позволяя себе чуть приподнять расслабленные уголки рта. Хисока был романтиком и, ожидая чего-то вычурного с кучей цветов и подарков, он был немного сбит с толку разговором о песне, но теперь случившееся постфактум казалось более чувственным, чем если бы мужчина встал на одно колено и сразу предложил ему брачный договор. Им не нужны были пока прямые слова о чувствах, но разобраться с тем, что сидело внутри них, было полезно. Хисока часто об этом говорил. И хоть тему они эту не будут затрагивать еще долго, но Иллуми совсем не против слушать чужую любимую песню на повторе чуть ли не целый вечер. - Она же была написана в семидесятые? – скажет он, не отрывая взгляда от своей тарелки с ужином. - Ну да, однако все так же хороша, - Хисока ничего не подозревает, отпивая газировку из стакана и смотря в панорамное окно. Им обоим очень нравился вид, открывавшийся здесь и хорошо демонстрирующий заходящее солнце. - Так сколько говоришь тебе лет? – Иллуми почти никогда не шутит и не прикалывается, просто потому что не умеет, но тонкости подмечать он способен, так что получать на блюдечке чужие реакции на каверзные и неожиданные вопросы постепенно становилось его новым развлечением. Так и сейчас, Хисока резко поворачивает к нему голову, вскидывая брови, а потом спохватившись, отводя взгляд куда-то в сторону и улыбаясь будто бы виновато. Вот тоже, театр одного актера. - Двадцать четыре? - Ага, верю. Хисока смеется и двигается ближе к нему, зная, что партнер уже в любом случае догадывался о разнице в возрасте на целых шесть лет. Но это никого из них не волновало. И все же были вещи, которые они не могли оставлять без внимания, даже если хорошо понимали друг друга, но с изменившимся статусом их отношений, которое Иллуми воспринял слишком серьезно, такие вещи игнорировать теперь не получалось от слова совсем. Ссоры и конфликты. Хисока любил называть их блядскими, картинно закатывая глаза и складывая руки на груди. Конечно, ведь серьезно разбираться он не любил, а решить Иллуми за двоих не давал почему-то. Он ведь может сделать все быстрее и проще, так чего противиться? И все же компромиссы не находились, а ссоры накручивали виток за витком, пока они на время на расходились, чтобы заняться своими делами. И в то время как Мороу закрывался в тренажерном зале, врубая на полную громкость что-то с неприятно бьющими по ушам басами, он же возвращался в родное поместье, пытаясь побороть порывы поворочаться на кровати, как когда его подначивал это делать его партнер, не забывая сравнить с мостящимся на одном месте котиком. Ссоры всегда разрешались, конфликты перетекали в поиск решения и может быть примирительную близость, которую Мороу так любил, но каждый раз теряя ниточки контроля над своим партнером, он чувствовал себя лишенным чего-то важного, особенно проходя по коридорам родного дома. Особенно в этот раз. Он чувствовал, что всё было серьезнее обычного. Но что-то не так было не в их отношения. Он теперь не чувствовал прежнего покоя и пустоты внутри в стенах поместья, в котором рос всю свою жизнь и даже после совершеннолетия не поспешил его покидать. А теперь что-то заставляло его осматривать свою комнату и коридор на наличие раздражителя, что не давал ему покоя. Но за отсутствием возможности его найти даже спустя часы, остается лишь уйти во двор к Мики. Сколько бы отец не твердил, что пес давно стал лишь машиной для убийств чужаков, на него тот реагировал совершенно иначе. Но видимо в этот период его разногласий с партнером, совершенно всё должно было пойти иначе, потому что Мики оказывается не выспавшимся и желающим тратить силы лишь на что-то важное, так что от силы раз тычется мордой в его руки, а потом ложится на землю, закрывая глаза. А через пару часов восседания у бока любимого питомца, его зовет к себе отец. Сначала он радуется возможности занять себя работой, потому что безделье убивало, да и он его не любил, слишком сильно погружаясь в мысли. Однако видя рядом с отцом деда, так еще и мать, лишь еле заметно вздыхает, прикрывая за собой дверь. Да здравствует еще один серьезный разговор, когда он будет словно…как там говорил Хисока? Акробат под куполом цирка. Придется аккуратно продумывать свои слова и реакцию, пока он не договорится с родителями о получении желанного результата. Сейчас же речь вновь зашла о его роли в семье и что порой он слишком много на себя берет, забывая о том, что для воспитания и руководством жизнями младших все еще существовали родители, а для решения множества семейных дел во главе семьи всё ещё стоял Сильва, да и подрастал с каждым годом более подходящий на роль наследника Киллуа. Каждая фраза, каждое слово, подразумевающее, что его примут без возражений, бьет куда-то глубоко, напоминая о том, что он чистотой крови не вышел. Что-то плохое сворачивается в груди, а потом и вовсе поднимается комом в горло, мешая спокойно дышать. Но он, не выдавая и грамма лишних эмоций подбирает слова одно за другим, продолжая плести свою старую манипулятивную паутину. Вдох. Выдох. Он знает эту семью лучше всех, кому как не ему понимать за какие нити тянуть, чтобы ведомые им персонажи на сцене двигались немного нехотя, но так, как ему надо. Иногда он сталкивается с неудачами, одними из которых становятся такие разговоры, но из раза в раз вновь берет всё в свои руки. Но он кажется слишком заигрался, да и отвлекся на Хисоку, потому что сейчас каждое его движение, каждый аргумент и каждую фразу встречает четкий и заготовленный ответ, оставляя безоружным. Взгляд поднимается на безразлично смотрящего на него отца, пока он не выдает своего волнения. Даже если всё сыпалось из рук, у него были достаточно хорошие учителя, чтобы он не показал и малейшей слабости, особенно в такой момент. - Разговор окончен. Не заставляй отстранять тебя от большинства заданий. А теперь иди. - Отец, позволь сказать. - Нет, - четко и ясно, слишком явно чувствуется кожей чужое нежелание его слушать. Кикио рядом с мужем качает головой. - Иллуми, дорогой, не стоит больше поднимать эту тему. Мягкая интонация, притворно нежная, будто бы полная любви, но он знает, как эта женщина может любить и проявлять, однако лишь кивает и молча разворачивается к родственникам спиной, делая первые шаги к выходу из отцовского кабинета. Места, которое он даже со всеми своими стремлениями никогда не займет. И все же, как с таким смириться? Как можно принять свою участь, смиренно сидя и дожидаясь пока родители все решат, а потом вместо них это начнет делать его брат? Во главе самой опасной среди наемников родителями же избалованный мальчик, который долгое время будет портить ему планы, подливая масло в разрастающееся пламя подросткового бунтарства. Его бы взять под контроль и воспитать как должно, что он и пытался. Иллуми ведь хочет, как лучше. Лучше для семьи. Но его никто не спрашивал, от чего тот самый тяжелый ком из горла вновь опускается в грудь и там продолжает разрастаться чем-то темным и даже ему неприятным. Лишь в голове заседает раздающееся в спину дедовское бормотание.

Но как словами передать,

Что пустоту нельзя предать?

- И долго вы будете биться с ним, пока не поймете, что он просто по природе своей ничего не поймет? Все эти старания имели бы смысл, если бы мозгами его не обделили при рождении, а так он будет вас слушать до скончания времен.

А вот любовь — совсем не сложно.

Иллуми покидает поместье быстрее, чем осознает это, находя себя только спустя время на ступеньках аэропорта и оборачиваясь, чтобы взглянуть в сторону той горы, где находился его дом. Это было странно, но то слабое ощущения неправильности, что появилось при возвращении домой, теперь в груди оседало тем самым сгустком эмоций, сомнений и, как бы странно для него это не было, обидами. Он большую часть времени придерживается мнения, что внутри него тихая и бескрайняя пустота, но открывшись немного одному человеку, даже не заметив этого, он выпустил на волю множество демонов, что его сначала заставляли прятать в глубины сознания родители, а потом это вошло в привычку и происходило самостоятельно. Иллуми не мог понять, что же такое важное решалось внутри него, но это ощущение не оставляло его в покое, так что он даже хмурится, не двигаясь с места и давая людям обходить его, будто вода обтекала попавший в нее камень. Слишком много всего. Много мыслей, много чувств, много противоречий. Так много, что хочется сначала прочистить желудок, будто все оседало именно там, а потом на добрую неделю закопаться в землю, прячась от реального мира, людей и близких, которые имели на него свои взгляды и планы. Отличные от его собственных. Среди потока мыслей вдруг удается зацепиться за воспоминание о рассказе Хисоке. Он ведь делился историей с тем, как решил свой конфликт с отцом. И судорожно перебирая детали рассказа, мозг сам подкидывает ему то, что он на самом деле не очень-то хотел находить. Это тяжелое решение. Он не может позволить себе принять такое, оставив без внимания свои обязанности и долг перед семьей. Эти люди его любят. Как он может так с ними поступить? У каждого в жизни появляется момент, когда ты либо решаешься и платишь эту большую цену, либо змея твоей жизни сама кусает себя за хвост, обозначая твой личный цикл боли. Главное не упустить этот момент. Иллуми кажется, что у него перехватывает дыхание, когда он с безумным сомнением делает шаг, и вместе с тем и выбор. Внешне остается невозмутим, пряча неутихающую бурю за привычной маской, пока ноги сами несут его в выбранном направлении. Способен ли он изменить свою жизнь? Способен ли избежать того, что та самая древняя змея, нарисованная воображением, не укусит себя за хвост, определив суть его существования? Перед глазами появляется картинка только одного места, куда бы он мог сейчас пойти. И он не может успокоиться, пока не оказывается на слишком сильно приевшемся этаже самого высокого здания на континенте, пользуясь личным пропуском, чтобы подняться на этаж, и стуча в дверь. О, эти бесконечные секунды ожидания, пока он смотрит на не меняющую своего положения дверь и сглатывает. Он впервые просит этого человека, даже если про себя. Пожалуйста. Открой. Его будто слышат и открывают, только вот встречает Иллуми не привычная озорная улыбка, а вопросительно поднятая бровь и холодный взгляд желтых глаз, пока он осматривает их обладателя с ног до головы, подмечая новый комплект одежды, который Хисока приобрел видимо совсем недавно. Ах да, как он мог забыть, что стало его причиной возвращения домой. Золдик ничего не говорит, замерев на месте как олень в свете фар, пока от него ждут ответа и так же в ответ изучают взглядом. Надо уходить. Он ошибся в выборе и с минуты на минуту, если он не поторопится, это станет самой страшной ошибкой, а потом… Но мысли не успевают закрутиться в новом вихре, когда рыжие тонкие брови хмуро сводятся, а потом тут же подлетают вверх, выдавая перемену чужих эмоций. И тут же чужие руки перестают лежать сложенными на груди и тянутся к нему. Иллуми порывается отклониться в сторону, как раньше, пока его касаются медленно горячие ладони партнера, показывая, что он ничего такого не сделает, но уже в следующий момент его затягивают в квартиру и прижимают к не менее горячему по сравнению с ладонями телу, закрывая за ним дверь. Сердце впервые за годы так бешено колотится в его груди или ему так кажется? Чертова чуйка Мороу. Почему она так долго не давала ответа своему хозяину? - Я рядом, Луми. Он не знает, как Хисока творит такую магию, чертов фокусник, когда даже не зная сути проблемы, даже не зная причину его переживаний, чувствуя малейший намек на них, сразу подбирает нужные действия и нужные три слова, одно из них так и вовсе сокращение его имени. Но именно они как никогда успешно разгоняют противные и неприятные переживания по своим углам. И благодаря этому он закрывает глаза, по-детски пряча лицо в чужом плече, пока сильные руки держат его в своих объятиях столько, сколько надо. Они чувствуют это без слов, просто в какой-то момент отстраняясь, но губы Иллуми тут же накрывают чужие, а он только и может сжать чужие плечи и прикрыть глаза, будто бы это снова тот самый первый поцелуй. Иллуми нравится с Хисокой, потому что тот чувствует, когда стоит спрашивать, а когда нет, и просто ведет за собой в глубь апартаментов, где они проведут ближайшие часы, прижавшись бок к боку и, занимаясь уничтожением чужих запасов сладкого, будут смотреть совершенно непонятную ему тупую комедию, под которую Хисока будет забавно строить рожицы, вести себя как полный идиот и работать для него личным клоуном, чтобы отвлечь. Только в этот раз все происходит совсем иначе, а спустя час он находит себя рядом с партнером, лежащим головой у него на коленях и обрывочно рассказывая о произошедшем. Почему он это делает? Это нельзя озвучивать. Это дела семьи, они не касаются чужаков типа Хисоки. Чужак ли для него этот человек? Чужаки пускают к себе в подавленном состоянии и обнимают по полчаса каждый раз, когда в голову лезет множество навязчивых мыслей? Он не успевает ответить на этот вопрос, когда его голову убирают с колен и фокусник уже подскакивает на ноги, поймав одну из тех навязчивых идей, которые Золдику обычно совсем не нравились. - Тебе надо это выпустить! - Что? - Тебе надо прожить эмоции, выпустить их себя, иначе с каждым разом будет становиться хуже. И меня это очень сильно беспокоит, я в зоне ближайшего поражения. - Мне не надо. Я в порядке. - Луми, ты сбежал из дома. Тебе нужно что-то сделать с тем, что копится в тебе. - Сбежал? Что ты несешь? – Золдику остается лишь вздохнуть, пытаясь вникнуть в чужой поток мыслей, пока он наблюдается за тем, как Хисока исчезает по направлению к кухне, а потом возвращается, держа в руках тот самый не очень новенький проигрыватель. Техника водружается на кофейный столик и, не забывая смешно кряхтеть, Мороу корячится у кресла, изворачиваясь, чтобы воткнуть провод в розетку. Вот же словил идею, а теперь фиг остановишь. Но хоть отвлечься помогает. - Ты поссорился с родителями и резко ушел, покинув ладно дом, город! Настоящий подростковый побег из дома, мое уважение, - Хисока разгибается, картинно трет поясницу и вставляет в проигрыватель хорошо знакомый Иллуми диск. Кажется, только его Хисока и включал с этой техники. А сам Золдик переваривает пока услышанное, анализируя и сравнивая то, что ему сказали с реальными фактами. И ведь действительно. Сбежал. Только его, взрослого мальчика, никто не искал. А стали бы, сбеги он, например, как Киллуа, в двенадцать? От мыслей отвлекает включившаяся музыка, выбивая их негативного потока размышлений знакомыми переливами мелодии. Перед ним возникает фигура, так что он лишь вздыхает и принимает протянутые руки, поднимаясь, когда его тянут в центр комнаты. - Что ты хочешь? - Потанцуем. Движение это один из способов избавления от последствий негативных эмоций и стресса. Просто подвигайся как тебе хочется, - Хисока ведет плечом в воздухе, показывая на своем примере так сказать несколько плавных движений, но Иллуми лишь смотрит не мигая. - Это глупо, я не буду танцевать. - Во дурак, послушай меня хоть раз и попробуй. Можно петь, если прям совсем не тянет двигаться, используй голос, - но вопреки чужим попытками его расшевелить, парень лишь откидывает волосы назад, за плечи, а потом его снова берут за руки и не дают сбежать куда-либо от такого больше наказания, чем поддержки. Однако скоро Хисока будто устает с ним возиться, наклоняется к проигрывателю и выкручивает громкость на максимум, нагружая непривычно динамики, но игнорируя возможные риски. Он просто двигается произвольно, в полный голос не то проговаривая, не то пропевая самый цепляющий в глазах Иллуми кусок песни – ее припев. В какой-то момент Хисока раскидывает руки в стороны и, смотря прямо в глаза партнера, двигается так, как когда-то двигался по чердаку родного дома. И у Золдика перехватывает дыхание, когда он видит живое олицетворение того, о чем он не смел даже думать. Хисока дышал свободой, пропускал ее через легкие и кровь, был ею и ничего не стеснялся. Иллуми смотрит на это широко раскрытыми глазами, не замечая, как начинает повторять припев вместе с улыбнувшимся ему фокусником.

Я наконец-то понял

Иллуми всегда хорошо держал себя в руках, но сейчас эти же руки предательски дрожат, пока с каждой фразой с губ любое новое слово срывается все увереннее. И он даже не мог подумать о том, что, подпевая песне в первый раз, может попадать в ноты не хуже человека, который знает эту песню большую часть своей жизни. Хисока усмехается чему-то, ведь у Иллуми дрожат не только руки, его всего потряхивает еле заметно, а даже если тело быстро успокаивается, аура разливается в пространстве и показывает весь спектр чужих чувств и ощущений, пока он сам с благодарностью встречает волны ауры своей, переплетая их во что-то единое.

Меня не держат корни

Иллуми будто в живую перед собой видит своих близких, лица родных мелькают перед глазами, но он заставляет смотреть лишь в завораживающее золото глаз напротив, пока это золото блестит удовольствием и чем-то теплым, стараясь накрыть его с головой этим ощущением, будто волной. Будто он мог окунуться в это тепло и хорошенько искупаться, нежась и позволяя себе долгожданный отдых. От переживаний и необходимости контролировать всё вокруг.

И при любой погоде

Двигаться он не умеет от слова совсем, будучи истинным бревном по праву рождения, но его быстро берут за руки горячие, знакомые, желанные ладони, сжимают в своих. И тянут ближе, пока он не оказывается так близко к Хисоке, как только может, чтобы не мешать ему расслабленно двигаться, больше покачиваясь из стороны в сторону, но даже такие простые вещи завораживают его. Как и обычно, в прочем.

Я внутренне свободен

Он не знает, что он чувствует. Как обычно, впрочем. Снова много всего непонятного и в большом количестве, чтобы он точно запутался. Но тепло внутри, которым заражает его Хисока, вытесняет все тени и искаженные фигуры сомнений, болей и обид. Разве может быть лучше этого ощущения, что он испытывает сейчас? Иллуми прикрывает глаза на несколько секунд, проговаривая заветные строчки. Он ведь действительно свободен. Ничто не может на него повлиять, стоит ему только захотеть.

Я всё оставлю в прошлом

Все порываются в ушах прозвучать заветные слова родителей о его долге, о его обязанностях, о том, кто он есть на самом деле. Но эти голоса с поражающим успехом глушит музыка, перекрикивая мелодией и голосом исполнителей. Эти голоса заглушает Хисока, продолжая ободряюще на него смотреть, показывая, что на этом останавливаться не стоит. Эти голоса глушит он сам, чувствуя, как ноют голосовые связки, но вместе с этим понимая то, что назад у него нет никакой дороги. Он даже не пытается найти ее взглядом.

Наотмашь хлопнув дверью

Иллуми снова чувствует, как дергаются руки, но Хисока лишь крепче сжимает их в своих, продолжая поддерживать зрительный контакт. И они оба должны смутиться от такого, разорвать его и прекратить, но всё настолько кажется правильным, что Золдик и мысли не допускает о том, чтобы остановиться, даже когда выпущенные из-под контроля эмоции, не понятные ему, в большом количестве заполняют сознание, что в пору отключиться, будь он обычным человеком. Но он продолжает.

Я никому не должен

Он знает, что перебарщивает, когда чуть ли не кричит последние строчки, впервые в своей жизни позволяя себе что-то такое. Но руки близкого человека принимают его без промедлений, когда он двигается навстречу. Пока они не прижимаются так забавно, если подумать, лобик к лобику. Но Иллуми не смешно. Ему хорошо и легко, пока он пытается запомнить это ощущение, поймать и удержать, чтобы постоянно чувствовать это также, как и его партнер.

И никому не верю

И вот он уже снова в чужих объятиях, давая последним словам сорваться с его губ, а потом слушая завершающиеся переливы мелодии. В объятьях Хисоки всегда хорошо. Всё это по-девчачьи сопливо и мило, но Иллуми не волнует, хоть в голове мелькает, что он вряд ли прибегнет к такому методу избавления от лишних эмоций вновь. Для него это слишком энергозатратно. Так что он закрывает глаза и ровно дышит, пока все тело возвращается в норму, заканчивая это невиданное празднество чувств. Теперь, наверное, он будет отдыхать еще долго, около недели не произнося ни слова. И Хисока шутит про это, смотря ему прямо в глаза, стоит только поднять голову с чужого плеча. В золоте перед ним привычно плещутся знакомые черти, а их предводитель держит его уставшего и измотанного в своих руках. Иллуми лишь притягивает того за шею к себе и целует, чувствуя приятную пустоту в голове. Они с Хисокой наполнены так желанным им чувством свободы. Они оба могут позволить себе то, что им угодно. Они оба не верят друг другу, ожидая плохого, но наблюдая за чужим поведением внимательно. И все же при этом они, наверное, самые близкие друг для друга люди.