Карамельный латте после пар

Дейв привычно заворачивает за поворот, оказываясь в уютном маленьком дворике, на углу которого приветливыми бежевыми огоньками светится местная кофейня. Он улыбается в шарф от нетерпения и ежится от холодного ветра, что забирается под лёгкую куртку. Возможно, он всё же не рассчитал свои силы и оделся слишком легко — но тогда, дома, перед выходом, он стоял перед очень сложным выбором — таскать по корпусам пакет с пуховиком или впихивать в рюкзак ветровку. Выбор был очевидным, к сожалению. Утром он думал, что он умный. Сейчас уже вечер, он после пар привычно пешком дошёл до любимой кофейни — и замёрз так, что уже толком рук не чувствовал. И ещё много чего тоже — ветровка не лучший выбор для середины зимы, снежной, продолжительной и оч-чень холодной. Даже подышать на руки уже не работало, к сожалению. Хотелось только дойти наконец, раздеться и немного (для профилактики) поныть на холодную погоду. Получить для ободрения горячий кофе… Или какао, который появился в ассортименте только благодаря нему… … А может, душистый чай с барбарисом? … В общем, он очень хотел чего-нибудь горяченького. (можно, в целом, и кого-нибудь) (если этот кто-то будет в настроении, у него будет достаточно времени и он спал больше 2-х часов. это было бы славно) Дейв, если бы мог, довольно потер бы руками. Но он не мог — закоченевшие пальцы слушались на редкость плохо, кое-как сложились вокруг ручки в заведение. Он толкнул дверь — и оказался в самом уютном месте, которое мог найти вечером после пар в сорокоградусный мороз. Там, где царил настойчивый аромат корицы и молочного шоколада, подкрепляемые ноткой горечи от кофе. Где всюду горели мягким рыжим цветом гирлянды, на особенной лежанке спал мистер Кот, а за барной стойкой стоял самый холодный в мире бариста, поприветствовавший его тёплым взглядом карих глаз и лёгким кивком. Потом он, конечно, разглядел, во что одет незадачливый студент, и яростно сузил глаза, складывая руки на груди. Дейву бы стало стыдно, на самом деле. На него так строго не смотрел родной отец, когда он в очередной раз ломал домашние часы, как вот этот вот… Вот этот… Вот этот замечательный человек, так отчаянно желавший независимости, что позабыл, что такое забота. Эх. Поэтому он только неловко улыбнулся (впрочем, за шарфом этого было не видно), растер руки и прошел к вешалке у барной стойки, чтобы оставить на ней несчастную ветровку и рюкзак. Места конкретно здесь, на высоких стульях и рядом с витриной, спросом не слишком-то и пользовались — не смотря на тёплую и мягкую атмосферу самой кофейни (в чем полностью была заслуга Тори и немножко Хейли), нарочитая холодность баристы отталкивала даже молодых девушек, которым он начинал нравиться чисто внешне — и красивый, и загадочный, мечта просто. Другие здесь сидеть даже не пытались — диванчики и столы нормальной высоты привлекали людей намного больше. Семейные парочки с детьми садились ближе к окну, разрисованному талантливой Тори специальными красками, одиночки и старики садились у стен, на которых висели ненавязчивые абстрактные картины и вырезанные из картона звёздочки. Загадочные мужчины, которые периодически приходили за Дейвом, садились в самом углу и заказывали кофе — горький чёрный, без добавок, и капучино с кардамоном. К слову, они сегодня пришли за полчаса до Дейва — и Калеб ждал его, спокойно, ничем этого не показывая. Возможно, он немного чаще смотрел в большое окно на улицу, желая увидеть мелькание клетчатого шарфа на фоне свежевыпавшего снега и однотонных жилых домов. Но каждый раз никого не было, и Калеб возвращался к своей работе, обслуживая заходящих клиентов, протирая рабочую аппаратуру или поправляя меню на стойке, содержащее все виды кофе, который они делают, и все добавки, которые есть в наличии, и даже отдельный маленький штендер, выделенный под новинки — чай и какао. И Калеб честно был рад увидеть Дейва на пороге. Потом он, правда, рассмотрел, во что тот был одет — и кое-как сдержался, чтобы не влепить ему подзатыльник. И даже получилось не вздыхать слишком уж тяжело — по правде говоря, он полностью удержал это в себе, ограничившись вопросительным взглядом и руками крест-накрест на груди. — Что посоветуешь, господин суровый бариста? — и как бы Дейв не пытался сказать это игриво, в своей обычной манере, зуб на зуб попадал с трудом. И Калеб все-таки тяжело выдохнул. Очень тяжело, судя по тому, как Дейв замотался в шарф поглубже. — Я бы предложил глинтвейн, но такой позиции нет в меню. Ограничимся чаем. Барбарис, Лаванда? Студент задумался на некоторое время, теребя шарф в отмерзающих понемногу пальцах. На ресницах блестели капли расстаявшего снега, как и на непослушных вихрах цвета тягучей карамели, и Калеб напомнил себе, что так рассматривать постороннего человека — это верх бескультурщины. (хотя когда его вообще волновали такие вещи?) (… ведь всё равно хочется, чтобы этот придурок стал ему кем-то ближе, чем просто «посторонний человек») — Можно тогда с лавандой? И круассан к нему, — Дейв очаровательно улыбнулся, продолжая потирать уже согревшиеся пальцы друг о друга. Калеб ещё раз окинул его долгим задумчивым взглядом. — И я постараюсь больше не недооценивать погоду. Честно. И после этого ему заварили самый ароматный чай, и выбрали самый аппетитный круассан. Пока Дейв ужинал (хотя ужином можно это назвать с сильной натяжкой), бариста под столешницей печатал сестре неграмотные сообщения с кучей лишних знаков препинания, за которые уже дома ему было даже стыдно. (но он не признается в этом, нет, никогда) RATARETO Вот так и выглядит твоя паника, да? Я поняла, дорогой братик, я всё поняла

OTERATAR

С чкно ты вщялв, чьо я пвникую

Дв ни в жизнь

!!!

Почему он такой милый