Прекрасный

В первые сентябрьские выходные, такие теплые и солнечные, что оставаться в стенах Хогвартса можно считать преступлением, Сириус лежит на диване в гостиной Гриффиндора, закинув ноги на подлокотник и свесив голову с сидения, и чувствует себя всеми брошенным. Даже при том, что совсем рядом, в спальне, прихорашивается перед походом в Хогсмид Джеймс, а на соседнем кресле пыхтит над домашним заданием Питер, решивший, что седьмой год самое подходящее время, чтобы плотно взяться за учебу. От скуки Сириус начинает думать о том, что стоит одолжить мантию-невидимку, перепугать собрание старост и похитить оттуда Ремуса, но где-то между тем, как воображаемый Лунатик благодарит его за спасение, и тем, как он же отчитывает за сорванное собрание, громкий хлопок двери и последовавшие за ним быстрые шаги вырывают его из грёз. – Удачного свидания! – громко говорит Сириус, когда шаги проходят мимо дивана. Тут же через спинку перегибается Джеймс, в идеально сидящей на нём рубашке и мантии, с аккуратно повязанным галстуком, но всё такой же привычно взлохмаченный. – Это не свидание! – шикает он и оглядывается проверить, не появилась ли чисто случайно за его спиной Лили. – Мы просто прогуляемся по Хогсмиду. Сириус на это заявление одним плавным движением скидывает ноги с подлокотника на пол и поднимается на руках, нормально садясь на диване, так что его лицо оказывается совсем рядом с лицом Джеймса, и широко улыбается, глядя другу в глаза. – Тогда ты не будешь против компании на твоем не-свидании? Джеймс недолго сомневается, но всё же соглашается. Со стороны Питера слышится тихое сопение и уже какое-то время не слышится скрип пера: он надеялся на помощь с домашним заданием, но теперь придется всё делать одному. Сириус только отмахивается, у него, чтобы чахнуть над пергаментами, слишком ярко светит солнце, энергии через край, душа поет и требует любви, в общем, совершенно не то настроение. Таким его и застает вышедшая из-за портрета Полной Дамы Лили. – По какому поводу столько радости, Блэк? – она останавливается за спиной Джеймса и скептически складывает руки на груди, за шесть предыдущих лет привыкшая, что радостные Мародеры значит что-то замышляющие Мародеры. – Сириус хочет пойти в Хогсмид с нами, – Джеймс разворачивается к Лили, а та вздыхает, слегка закатывая глаза. – И почему ты позвал самого бешеного из своих друзей? – Потому что самый милый из нас заперт, как принцесса в башне, на собрании старост, откуда ему, в отличие от тебя, не посчастливилось сбежать, – говорит Сириус тоскливым тоном и тут же добавляет, примирительно улыбаясь: – Не беспокойся, Эванс, я вам нисколько не помешаю. Несмотря на сомнения Лили, Сириус слово сдержал. Пока Джеймс блистал на своем не-свидании, он сам держался в стороне, не мешая, но готовый броситься на помощь в любой момент, будь то хоть необходимость подтвердить заслуги его влюбленного друга, хоть разгон столпившихся младшекурсников, мешающих пройти. День они проводят, бродя по солнечным улочкам, останавливаясь в магазинах сладостей и кафе, а вечером устраиваются на поляне, с которой открывается великолепный вид на Хогвартс и Запретный лес. Джеймс с Лили сидят рядом, легко, будто случайно, касаясь руками, а Сириус растягивается на траве, глядя в темнеющее небо. И хоть это не его совершенно-точно-не-свидание, и это не он держится за руки, он доволен тем, как провел день, и закрывает глаза, позволяя мыслям в голове путаться со звуками внешнего мира. – Звезды сегодня красивые… – доносится сквозь приятную пустоту в голове мечтательный голос Лили. – А знаешь, кто ещё красивее? – спрашивает Джеймс. – Кто? – голос Лили звенит, как колокольчик. Ответ срывается с растянутых в улыбке губ Сириуса до того, как он успевает подумать. – Ремус. Джеймс давится воздухом, Лили удивленно охает, а Сириус понимает, что всё-таки испортил их идеальное хватит-отрицать-что-это-было-свидание. Расслабленная нега исчезает в тот же миг и, когда он открывает глаза, то ожидаемо встречается с двумя пристальными взглядами. – Бродяга, ты… Джеймс выглядит так, будто от того, чтобы наслать на Сириуса какое-нибудь проклятие, его останавливает только то, что они всё ещё лучшие друзья, и то, что он слишком шокирован, чтобы быстро выбрать подходящее, поэтому Сириус пользуется паузой и продолжает говорить. – Нет, правда, ты никогда не замечал? У него такой профиль, хоть картины рисуй, улыбка очень милая, иногда вроде обычная, а иногда будто ямочки на щеках появляются, и челка эта непонятная так ему идет, и издалека не видно, но у него есть веснушки, и ресницы светлые, но такие длинные и пушистые… – Сириус останавливается, чтобы перевести дух, и заканчивает с мечтательной улыбкой: – Конечно, он сам этого не замечает, но, Мерлин, как он прекрасен… Джеймс трет переносицу под очками, запускает руку в волосы, и весь его вид говорит о том, что он не то что не замечал, он даже не думал в таком ключе о своем друге. Зато Лили приходит в себя и выглядывает из-за плеча Поттера с выражением лица, как у заботливой матери. – Ты не думал, что тебе нужно сказать это Ремусу, а не нам? – спрашивает она, и Сириус садится, чтобы было удобнее видеть друг друга. – Я говорил! Ну, может, не совсем я и не совсем говорил… – под двумя заинтересованными взглядами он вздыхает и продолжает. – В прошлом году я заколдовал зеркало в ванной, чтобы на нём писались комплименты, когда Лунатик в него смотрит, но когда он понял, что это работает только с ним, то решил, что это шутка. – Так это был ты! – глаза Джеймса округляются, и он вдруг начинает смеяться. – А кто ещё? – Сириус выглядит почти обиженным. – Если это не ты, и не он сам, то не так много вариантов остается. Ты же не подумал на Хвоста? Пока Джеймс бормочет что-то невнятное про Фрэнка и Алису, а Лили снова говорит, что Сириус должен всё рассказать Ремусу, сам Блэк поднимается на ноги и собирается возвращаться в Хогвартс. Уже совсем темно и, несмотря на теплый день, сентябрьские ночи становятся холодными. Они добираются без происшествий, и Сириус почти жалеет об этом, потому что идущую рядом с ним влюбленную парочку вдруг начинает гораздо больше заботить не своя собственная личная жизнь, а его. Джеймс отходит от удивления и теперь вместе с Лили пытается выяснить, подавал ли Лунатик ответные знаки Бродяге, и придумать, как оставить их наедине. Сириус отвечает, что за поддержку благодарен, но ещё больше благодарности он испытает, если его самого и его тягу к прекрасному оставят в покое. – Подожди, – Поттер ловит друга перед дверью в спальню и спрашивает, вскидывая брови и ероша свои волосы: – Так ты Лунатиком просто любуешься или влюблен в него? – Да, – отвечает Сириус со своей фирменной нагловатой ухмылкой и первым заходит в комнату. Волшебный момент на поляне под звездами давно прошел, и Сириус чувствует себя глупо. Перед тем, как лечь, он смотрит на не до конца закрытый полог на кровати Ремуса и уже спящего парня и думает, что лучше бы он занимался уроками с Питером, а не трепался о своих чувствах. В конце концов, может хоть тогда Лунатик посмотрел бы на него.

***

За завтраком Ремус ловит на себе пристальный взгляд Джеймса и сначала пытается украдкой вытереть лицо рукавом мантии, думая, что заляпался чернилами, но Джеймс продолжает чуть ли не дыру в нём глазами прожигать, щурясь из-под очков и как будто специально выбирая дальние от себя блюда, чтобы наклониться через стол и оказаться поближе. Он перестает смотреть, только когда его толкает сидящая рядом Лили и что-то шепчет на ухо. Но на уроках вместо Лили рядом с Джеймсом садится Сириус, и хоть он тоже одергивает Поттера, когда тот начинает слишком пялиться, Ремус видит, как они яростно перешептываются, и ему это не нравится. – Хвост, – Ремус легонько толкает Питера в бок, привлекая внимание, и кивает в сторону оставшихся двух Мародеров. – Они тебе ничего не говорили? Джеймс с утра во мне глазами дыры сверлит. – М? – Питер отвлекается от своих записей, смотрит в указанном направлении, и все четверо парней встречаются взглядами. Люпин смотрит с таким выражением, каким он иногда пугает нашкодивших младшекурсников, и которому, остальные готовы поклясться, он научился у Филча, Поттер неловко улыбается, Сириус впервые за день смотрит на Ремуса и легко кивает в сторону Джеймса, будто извиняясь за него, а Питер обводит остальных непонимающим взглядом и опускает голову к своему пергаменту. – Не знаю, – шепчет он Ремусу. – Они были вместе в Хогсмиде на выходных. Если сами не расскажут, спроси у Эванс, она тоже там была. Ремус кивает, но решает начать с Джеймса, и после урока вылавливает того из потока учеников и отводит в сторону. – Что случилось? – спрашивает он. – Ты весь день во мне глазами дыры прожигаешь, вот-вот дымиться начну. Если со мной что-то не так, ты так и скажи. – Что? А, нет, это просто… – Джеймс моргает, смотрит куда-то в переносицу Ремуса, молчит несколько секунд и вдруг начинает улыбаться. – О, Бродяга правду ска… Он не успевает договорить, как его хватает за локоть будто явившийся на свое прозвище Сириус и возвращает в уходящую по коридору толпу учеников. До Люпина доносится удаляющийся крик Поттера "отлично выглядишь, Лунатик", и вопросов без ответов становится ещё больше. На заклинаниях Ремус смотрит, как изящно взмахивает волшебной палочкой Сириус, и та движется в его длинных пальцах, как продолжение руки, смотрит на его сосредоточенное лицо и произносящие заклинание губы. Ремус не видит ничего зазорного в том, что любуется Сириусом, в конце концов, этим же занимается добрая половина Хогвартса, правда, в основном женская, его не расстраивает, что Блэк не замечает его взглядов и не дарит ответные взамен, так даже лучше, он привык не привлекать лишнего внимания, но от мысли, что Бродяга наговорил что-то Сохатому за его спиной, и теперь они вдвоем это скрывают, в горле встает неприятный ком. Люпин отворачивается и остаток урока смотрит исключительно на профессора Флитвика и волшебную палочку в своих руках. В следующие несколько дней, хоть Ремус всё ещё порой ловит на себе странные взгляды Поттера, ни с кем поговорить ему не удается. Джеймс в свободное время, если не увивается за Лили, то пропадает на поле для квиддича, Сириус просто где-то пропадает, Питер больше интересуется учебой, чем переглядками между друзьями, а начинать разговор при свидетелях не хочет сам Люпин. Продвинуться в этом деле получается только к концу недели, когда Ремус и Лили возвращаются вместе с собрания старост, и коридоры оказываются достаточно пустыми и тихими. – Можно тебя спросить? – начинает Ремус, и Лили улыбается так, будто знает весь разговор наперед. – Спрашивай. – Джеймс ведет себя странно, – говорит он, глядя себе под ноги. – И Сириус тоже, – Лили внимательно слушает с мягкой улыбкой. – Ты видела, как Джеймс смотрел на меня в понедельник? Я уже начал думать, что на меня кто-то проклятие наложил. Или на него. Или на нас обоих сразу. Но оказалось, это Сириус что-то ему про меня сказал. А как Сириус узнал, что я что-то знаю, стал меня избегать. Ремус молчит, собираясь с мыслями, и Лили, незаметно приблизившаяся во время их разговора и идущая теперь совсем рядом, подсказывает сама. – И ты хочешь спросить, не знаю ли я что-то про это? – Да, – вздыхает он. – Ты знаешь? – Да, – улыбается Лили. – И ты мне расскажешь? – Нет. Слово звучит как удар, хоть слетает с улыбающихся губ на миловидном лице, и Ремус пораженно останавливается. Лили обгоняет его на шаг, продолжая идти, а потом берет за руку и тянет дальше за собой. – Это слишком… личное, – говорит она, и её пальцы успокаивающе касаются ладони Ремуса. – Будет неправильно, если это расскажу я. Тебе нужно поговорить с Сириусом. – Я не могу поговорить с Сириусом! – Ремус раздраженно взмахивает руками. – Он постоянно где-то пропадает, приходит только ночью, на уроках сидит отдельно, даже в Большом зале держится подальше от меня. Что я ему сделал? – Вот у него и спросишь, – Лили снова примирительно улыбается. – Джеймс наверное сможет помочь тебе его найти. Ремус мрачно кивает, и какое-то время они идут молча, думая каждый о своем. – Можно я тоже спрошу? – нарушает тишину Лили, когда они уже подходят к башне Гриффиндора. Ремус усмехается: – Спрашивай. – Как ты вообще относишься к Сириусу? То есть, я знаю, что вы друзья, но вы ведь сильно поссорились когда-то? Я просто… – она немного мнется, прежде чем продолжить. – Не хочу, чтобы ты сейчас слишком нападал на него. Лили, защищающая Сириуса, это явно что-то новенькое, и Ремус удивленно вскидывает брови. – Я его простил, – успокаивает девушку Люпин. – Он конечно бывает придурком, но это же Сириус. Он постоянно привлекает внимание, притягивает к себе, заполняет собой всё пространство, и когда его нет рядом, чего-то не хватает, – он отчего-то грустно опускает взгляд. – Хочу, чтобы он перестал прятаться. Лили улыбается самой светлой улыбкой и называет пароль портрету Полной Дамы. В гостиной они расходятся, и Ремус поднимается в спальню, которая ожидаемо оказывается пустой. Питер сидит в окружении книг и свитков у камина, Джеймс ещё не вернулся с тренировки, а Сириус… Потребность узнать, где сейчас Сириус, охватывает Ремуса настолько сильно, что он опускается на колени так резко, что это больше похоже на падение, лезет под кровать Поттера, где хранится карта Мародеров, раскрывает её, быстро бормоча, что замышляет только шалость, и ищет нужную точку. Когда Сириуса нет рядом, чего-то не хватает. Наверное, стоило сказать это вслух, чтобы понять. Если Сириус скрывается, потому что у него что-то случилось, он ему поможет. Если Сириус прячется от Ремуса, потому что тот его чем-то обидел, то узнать это хотя бы будет честно. Люпин поднимается на ноги и вместе с картой несется по коридорам Хогвартса. Он просто хочет увидеть Сириуса. Прямо сейчас. Сириус находится в одном из пустующих классов, он лежит на столе и взмахами палочки заставляет парить над собой какую-то склянку и постоянно менять цвет своего содержимого. Слыша скрип двери, он садится, приглаживает волосы рукой, но несколько прядей всё равно выбиваются, и молча смотрит, цепко, внимательно, но совсем не так, как Джеймс. Джеймс пытался что-то в нём разглядеть, а Сириус – скорее угадать настроение. Склянка плавно опускается на стол. – Вот ты где, – Ремус плотно закрывает за собой дверь и по полумраку кабинета подходит ближе. Он так торопился, что не успел придумать, что скажет при встрече, и теперь звучит растерянно. Сириус усмехается, кивая на карту в руках Ремуса. – Хорошая штука, да? Помогает найти тех, кто потерялся. – А ты потерялся? – Ремус останавливается в паре шагов от Сириуса. – Я думал, ты избегаешь меня. – Избегаю, – соглашается тот и добавляет гораздо тише: – Потому что потерялся. Ремус, уже ничего не понимая, садится рядом на краешек стола, но Сириус не обращает на это никакого внимания, не отодвигается и не прогоняет, только молча ковыряет ногтем каплю чернил, въевшуюся много лет назад в древесину, и он, принимая это за согласие, продвигается дальше по столешнице, усаживаясь удобнее. – Расскажи мне? – просит Ремус. Он наклоняется вперед, заглядывая в лицо Сириусу, но тот по-прежнему не смотрит на него. – Что случилось? И ты, и Джеймс странно себя ведете в последние дни… Не успевает он договорить, как Блэк перебивает его. – Так ты из-за меня или Сохатого сюда пришел? От неожиданной резкости Ремус осекается, недолго молчит, а когда продолжает говорить, его голос тоже звучит жестче. – Мне не нравится, что вы обсуждали меня за спиной, но что бы ты ему не наговорил, – он вздыхает и снова смягчается, – это не повод прятаться здесь. Если дело только в этом, я прощал тебе и худшие вещи. – Веснушки, – неожиданно говорит Сириус и, поймав непонимающий взгляд, поясняет. – Я сказал, что у тебя есть веснушки, поэтому Сохатый так на тебя пялился. В голове Ремуса крутится единственный вопрос “зачем?” Зачем кому-то знать столь незначительную деталь его внешности, зачем о ней говорить, зачем разглядывать? И, наверное, этот вопрос читается на его лице так явно, что Сириус улыбается, глядя на него, тепло прищурив глаза, и легко проводит большим пальцем от носа с едва заметными веснушками к щеке. Ремус замирает, впитывая это касание, запечатлевая его в памяти, и сдерживается, чтобы не податься навстречу, только сглатывает и смотрит во все глаза. – Мы зовем тебя Лунатиком, – тихо говорит Сириус, и его палец остается лежать на чужом лице немного дольше, чем должно длиться дружеское касание. – Но поцеловало тебя солнце. Только когда он убирает руку, Ремус вспоминает, как дышать. – Ладно… – Люпин прочищает горло. – С Сохатым разобрались. Но ты почему здесь сидишь? – Чтобы ты мне тупые вопросы не задавал, – бурчит Сириус. Ремус едва заметно морщится: улыбающийся, ласковый Сириус ему нравился больше, чем Сириус колючий и закрытый. – Вообще-то, я волновался за тебя. – И зря. Как видишь, со мной всё в порядке. – Когда с тобой всё в порядке, – вздыхает Ремус, – ты не прячешься ото всех целыми днями. Сириус тихо хмыкает, продолжая ковырять старое пятно от чернил на столе, будто оно ему гораздо интереснее собеседника, но когда он снова начинает говорить, то его голос звучит неожиданно мягко. – Почему ты такой, Ремми? Всегда всё знаешь, всё замечаешь, кроме самого очевидного. Хоть Сириус по-прежнему не поднимает глаз и не выглядит особо заинтересованным в разговоре, Ремус буквально кожей ощущает важность момента и ловит каждое слово. – Я испортил их свидание в прошлые выходные, – продолжает Сириус. – Влез в самый романтический момент и начал говорить, какая красивая у тебя улыбка, веснушки и ямочки на щеках. Эванс тут же решила, что я должен всё рассказать тебе, но как она себе это представляет? Ты не Марлин и не Доркас, чтобы подойти и сказать “хэй, отлично выглядишь сегодня”, и не какая-нибудь миленькая пятикурсница, которая купится на самый простой флирт, ты – это другое, ты совершенно особенный… Сириус прекращает тереть чернильное пятно и поднимает голову. Под его пронзительным взглядом, окруженный бархатным голосом, Ремус чувствует себя околдованным. – Что я должен был тебе сказать? "Привет, Ремус, я полагаю, ты иногда смотришься в зеркало? Тогда почему ты до сих пор не заметил, как ты чертовски красив? Я любуюсь тобой с шестого курса, и я считаю, что тебе должны посвящать стихи поэты, твое лицо должны вырезать в белом мраморе скульпторы, лучшие художники должны писать твои портреты. В тебе прекрасно всё, я люблю каждый волос на твоей голове, каждую твою веснушку и каждый твой шрам, хоть они тебе и не нравятся. Я готов вечно смотреть на тебя, как ты щуришься от солнца, когда выходишь на улицу, как загибаешь в книгах уголки страниц, а потом расправляешь обратно, как на квиддиче не знаешь, куда деть руки. Я хочу поцеловать тебя, всего, с головы до ног, чтобы ты понял, что тобой можно восхищаться, тебя можно любить, чтобы ты увидел себя таким же, каким вижу я. Ты прекрасен, Ремус". Когда Сириус заканчивает говорить, на его скулах разливается легкий румянец, и Ремус мог бы поклясться, что это самый смущенный вид, в котором он когда-либо видел Блэка, если бы в этот момент он мог говорить, а не только ошалело улыбаться, пытаясь поверить, что всё это происходит с ним на самом деле, что ему не послышалось, не показалось, и его потаенные мечты воплотились в реальность. – Ты самый красивый человек из всех, кого я знаю, – говорит Ремус, когда к нему возвращается способность складывать мысли в слова, и придвигается ближе. – Но ты мне нравишься не поэтому. Он по-прежнему улыбается, когда тянется к Сириусу и легким поцелуем утыкается в уголок его губ. Сириус, теплый и родной, тут же обхватывает его за плечи, не давая слишком быстро отстраниться, зарывается пальцами в мягкие волосы, ловит губы Ремуса своими и счастливо смеется сквозь поцелуй. Они останавливаются, не расцепляя объятий, прижавшись друг к другу лбами, деля между собой теплое, чуть сбитое дыхание. Ремус немного отодвигается, чтобы взглянуть на Сириуса, и в его глазах плещется нежность напополам с весельем. – Кстати, отличная речь, – его голос звучит чуть хрипло. – Именно это ты и должен был мне сказать. Мне понравилось. – Правда? И та часть, где я хотел зацеловать тебя с головы до ног? – Сириус понижает голос, обводит Ремуса взглядом, наклоняется ближе и заканчивает вызывающим мурашки шепотом. – Потому что, если ты не против, я бы приступил прямо сейчас. – Я не против. И Сириус накрывает улыбающиеся губы Ремуса своими.

***

Поздним вечером, когда Джеймс понимает, что никто из друзей, кроме зевающего Питера, не спешит вернуться в спальню и составить ему компанию, он лезет под свою кровать в поисках карты, переворачивает груду вещей, но не может её найти. – Лунатик вроде с ней убежал, – зевает со своей кровати Питер и просит Поттера громыхать потише. Ночью догадки Джеймса подтверждаются и он сквозь полудрему слышит, как перешептываются только что пришедшие Ремус и Сириус, и кто-то из них, кажется, Люпин, прокрадывается рядом с его кроватью, видимо, возвращая карту на место. Следующим утром Джеймс сидит за завтраком в Большом зале, подперев голову рукой, и совершенно беззастенчиво, широко улыбаясь, разглядывает сидящих рядом друг с другом Сириуса и Ремуса. И на этот раз Лили, сияющая такой же улыбкой, не останавливает его.