Мой милый, милый мальчик

*- Нет, не надо, стойте! — ты бросился на шею. Обнимаешь, прижимаешь все крепче. Неужели это правда? Неужели я нужен? Ты дал мне все, затмевая собой всю мою прошлую жизнь. Солнышко, лучик света во тьме, огонек, дарящий тепло — вот кто ты. Ты не можешь быть другим, ведь ты Володя Ленский! Жмешься, жмешься, будто ища защиты в большой груди. Изящные плечи вдруг задрожали. — Ну-ну, мой милый, ты чего? — я провел руками по спине, мягким волосам. Рука сжимается и массирует затылок. — Евгений, я тебя люблю, — произносишь ты и тут же утыкаешься куда-то в плечо. — Это правда? — я отстранил тебя, избегавшего зрительного контакта, и серьезно посмотрел. Печальные мокрые глаза, красные щеки, слипшиеся ресницы, шмыгающий ровный нос и они: приоткрытые уста, такие манящие, такие желанные уже много месяцев. Сам не заметил, как наши губы соприкоснулись. Ты дрогнул, хотел отстраниться, но мои руки удержали тебя за тонкую хрупкую талию. Казалось, что еще немного сожму ладони, и ты рассыпешься. Отрываешься первым, не хватает воздуха. — Не надо, пожалуйста. — Ну же, ты чего? Милый, позволь, я продолжу, — я снова притянул тебя к себе, теперь лаская поцелуями все лицо. Мне было стыдно. Стыдно за то, что танцевал с кокеткой Ольгой, что принял вызов на дуэль и нарочно опоздал, что стрелял в твою сторону, что потом прислал письмо, где говорил о желаемом самоубийстве, хотя на самом деле просто хотел уехать, нет, сбежать в Европу. Может сейчас есть шанс извиниться? Или сказать что-то? А я ведь до сих пор держу в руках Лепаж, который собирался забрать с собой. Промелькнула мысль о том, что стоит его отложить. И тут же слышен глухой стук пистолета о пол. Ты дернулся и невольно подался ближе. — Не бойся, милый. Я буду рядом, — я присел на корточки и поднял оружие. — Зачем ты это делаешь? Не смей! Если проблема во мне, то я уеду, только не надо этого, — голос очень дрожал, а слезы лились с большей силой. Ты вцепился в мою руку и откинул подальше от нас пистолет. Какой ужас! Я заставил так переживать моего мальчика. Даже представить трудно, что было бы, если бы ты не застал меня в поместье. — О нет! Милый, нет, прости. Я так глупо поступил. Я солгал, я хотел сбежать от тебя и всех проблем, мне так стыдно, прости меня! Прости! — под конец своей речи я опустился на колени, взял мягкие ладони и целовал с большой любовью, что-то бормоча. Ты все всхлипывал и всхлипывал, а потом сел на колени рядом, нежно посмотрел в глаза и снова прильнул ко мне. — Не надо слов, Евгений, просто поцелуй меня. Я послушно приблизился и поцеловал. Мы потеряли счет времени, губы уже болезненно пульсировали, а мы лежали на полу. Да, было холодно и тело подрагивало, но подниматься не было сил совершенно, по крайней мере у меня. Я уже начал было пробираться руками под одежду, но ты меня остановил. — Как-то странно… — Что именно тебя смущает? — Мы лежим на холодном полу, в кабинете, куда в любой момент могут зайти, однако рядом есть спальня. — С большой и мягкой кроватью, мой милый. Я ждал знака, боялся сделать что-то не так, но если ты так хочешь, то давай пойдем. Как же долго все происходило — долго и медленно. Мы едва перешагнули через собранные мной книги. Я собирался уехать, однако сейчас это совершенно не важно. Тихо выглядываю в коридор и, никого не обнаружив, тяну тебя, отводя к дверям спальни. Напираю, толкаю прямо на кровать. Ах, как красиво лежат твои волосы, милый Владимир! Уже без ума от тебя. Сдираю с себя клятую рубашку так, что пуговицы летят в стороны. Тянешься за поцелуем, поглаживая мою спину. Снимаю бант дрожащими руками, целую шею, оставляя алые следы. Слышу сладкие тягучие стоны, от них так хочется накинуться на тебя без всех прелюдий, вбиваться в податливое тело… От одной этой мысли напряжение усиливается. Полностью раскрываю рубашку и вижу стоящие соски. Обвожу каждый языком, легонько прикусывая. Тебя пробивает дрожь. Такой чувствительный. Веду носом по напрягшемуся животу. Твои руки на моей голове. Я кладу ладонь на пах, чувствую выступающий бугорок. Снимаю кальсоны, твое тело такое прекрасное, нежное… — Остановись, пожалуйста, — ты слабо толкаешь меня в грудь. Я отстранился. Не понимаю, в чем дело, однако молчу. Слишком много слов и слишком мало времени. Поднимаешься, целуешь, а затем наваливаешься на меня. Кусаешь мочку уха, переходишь поцелуями на шею, ключицы. Руками ты выводишь странные узоры на груди, спине. Иногда заправляешь свои кудри за ухо. Это все меня больше заводит. Нет сил держаться. Утыкаешься в плечо носом, однако руками блуждаешь уже ниже, цепляя холодными пальцами мой пах. Нащупываешь член и водишь, водишь, где-то сильно сжимая, где-то отпуская, массируя большим пальцем головку. С моих губ срывается стон. Не хочу, чтобы это прекращалось. Обнимаю тебя, прижимаю ближе. Я уже готов кончить, порыкиваю от возбуждения. Но ты отпускаешь. Поднимаешь свое славное личико, улыбаешься так нагло и вызывающе. Странно, ведь в обществе ты другой: стесняющийся и скромный мальчик. Но мне так даже нравится… Еле держусь, продолжаю полоску поцелуев вдоль тела. Прерываюсь, а затем целую холодные колени. Ты все же не держишься и громко стонешь. Уже не волнует, что нас могут услышать. Я веду руками к ягодицам, хватаюсь за них, приподнимаю тебя, и кладу на кровать. Пальцем цепляю сфинктер. Ерзаешь подо мной в нетерпении. — Женя, мой милый, пожалуйста, возьми меня, быстрее, пожалуйста, я тебя так хочу… Да, милый, я тоже тебя невероятно сильно хочу. Но не нужно так торопиться, все обязательно будет, нужно только потерпеть… Проталкиваю два пальца в рот. Ты обхватываешь их губами, смачиваешь языком, закатываешь от удовольствия прекрасные глаза цвета василькового поля. Отличная работа, милый. Отстраняю руку, ты так разочарованно вздыхаешь. Мне жалко тебя, поэтому целую, проникая языком в рот. В это же время я опускаю руку, массирую напряженное колечко мышц. Ласкаю рот языком, заставляя расслабиться. Толкаю палец внутрь и принимаюсь разрабатывать. Сейчас бы все бросил к черту и приступил бы к делу, но ты такой хрупкий, будто фарфоровая куколка, подобная тем, что стоят у меня за стеклом в коллекции, доставшейся от дяди. Только платье надеть на тебя и на полочку поставить — не отличишь. Однако я всегда отличу, всегда найду тебя среди множества фарфора. А все потому, что ты для меня не кукла, ты для меня жизнь. Поэтому страшно тебя повредить, очень страшно. Добавляю второй палец, слышу еще один стон. Быстрее работаю, ибо ждать уже невыносимо. Вытаскиваю пальцы, ты хнычешь от нетерпения. Надвисаю властно и гордо над тобой, а потом вставляю. Медленно, потому что боюсь повредить что-нибудь, но ты сам насаживаешься, сжимая мои плечи. Вхожу до конца, доносится сладкий стон. Жду немного, чтобы ты привык, а потом срываюсь — начинаю беспощадно вбиваться в тело. Первое время нам тяжело обоим, но потом вместо дискомфорта приходит наслаждение. Ты тонешь во множестве мягких подушек, кусаешь руку, дабы не кричать. Второй ты тянешься к моему лицу. Я наклоняюсь и оставляю засосы там, где мне хочется. Где-то кусаю и сразу зализываю поврежденный участок. Поднимаюсь к твоим губам, приникаю, провожу языком по ровным зубам. Наши языки переплетаются, кружась в странном танце. Чувствую, что совсем скоро я кончу, поэтому берусь за твой пульсирующий, готовый взорваться в любую минуту член и начинаю надрачивать в такт движениям. От этого тебя совсем уносит, не знаешь куда себя деть. И вот ты изливаешься, громко крикнув. Самодовольно усмехаюсь и смотрю на тебя. Прячешься от взгляда в подушках, кажется, краснеешь. Внутри тебя стало теснее, поэтому кончаю буквально через пару толчков. Выхожу и ложусь рядом, чуть отдышавшись, поднимаюсь, аккуратно стаскиваю покрывало с одеялом и укутываю всего тебя, чтобы не простудился. Ложусь рядом и мы постепенно засыпаем. Надеюсь, что этот вечер надолго тебе запомнится, милый*… — Боже, Жень, ты дурак?