О постоянстве.

      Иногда Люмин кажется, что у нее на лбу выведено «чужачка». Огромные, угрожающе красные буквы начинаются у бровей и уходят под самые корни волос, отчего окружающие либо отшатываются, как от чумной, либо ищут в себе силы подойти с просьбой для путешественницы.              Найти нужные травы, избавиться от слаймов на дороге, сопроводить караван — это Люмин делает так часто, что все внутри словно переходит на автомат. Дел всего ничего — улыбнуться, сказать что все в полном порядке и злость не гложет (хотя где-то там, в глубине души, именно это и происходит. Никто из бесконечных просителей не предлагает свою помощь в поисках брата), да и вообще, все восхитительно. Конечно, аэростат дойдет до места назначения в полном порядке. Естественно, травы для слепой Анны окажутся в Мондштате до обеда. Разумеется, слаймы больше не будут докучать бедным торговцам. Все будет идеально.              Люмин это говорит, а сама волком воет в душе. Настолько все наскучило. Временами неискренность чувствуется в голосе, а губы от улыбки болят так сильно, что просители начинают что-то подозревать, но отступать не думают. Никто не выполнит дело лучше, чем странная девчонка в белом платье. Никто не согласится марать руки так основательно, как чужачка из далеких пространств.              Двадцать примогемов в гильдии, два с рук, плюс несколько книг опыта, и дай-какой-нибудь-архонт, несколько кусков руды усиления — это уже удачный день. Люмин едва не рыдает, скапливая несчастные стеклянные звезды в резном ларце. Опять-таки, Паймон говорит, что обменяв эти стекляшки на разноцветные шарики в ближайшем храме, можно вымолить встречу с нужным человеком. Работает это странно. Разноцветные шарики падают с пальцев и новые люди в жизнь Люмин вроде бы вливаются, но никто из странных пришельцев и близко не похож на Итера. Тем не менее, звезды продолжают скапливаться в ларце, а позже обмениваться на круглые разноцветные бусины. Люмин хочет верить, что однажды ей повезет и вместо приятного, но совершенно ненужного незнакомца она встретит Итера.              — Как день прошел?              От Томы так сильно пахнет едой, что желудок сам завязывается в узел, а привкус крови во рту разбавляется слюной. Сегодня Глаз Бури оказался сильнее, чем обычно, но Тома этого не узнает. Точно также он не узнает о заживших царапинах, сломанном мече и вспышке такого сильного гнева, что еще немного и Паймон действительно превратилась бы в ужин.              — Как всегда.              Люмин отчаянно глушит порыв пожаловаться. Рассказать о том, какой Царевич неблагодарный свин и как же сильно некоторые искатели приключений перегибают палку, когда приходят с очередным поручением. Вообще-то Люмин хочется пожаловаться на многое: на вечную занятость, безразличие окружающего мира к судьбе Итера и неравноценную оплату. С каких пор уборка храмового двора и зачистка целой слаймовой деревни стоят примерно одинаково? Но Люмин будет молчать, потому что жизнь самого Томы не сахар.              Он не говорит и о половине своего дня. С радостью описывает мелкие курьезы в поместье Камисато, но замалчивает ежедневные стычки либо с самонадеянными дураками, либо с глупыми иностранцами. Умные Инадзумцы к Томе не лезут. Репутация делает свое дело. Но Люмин все же знает когда Томе приходиться применять силу. Ссадины на руках говорят куда громче слов. Единственное, что Люмин не понимает, так это мотив очередной стычки.              Это потому что так захотели Камисато? Или противники Томы просто не оставили иного выбора? В любом случае, Люмин ненавидит каждый вариант, а вместе с ними и людей, что стоят за этими выборами.              Когда Тома разливает по мискам суп с тофу, желудок начинает звучно урчать, а ужасный день становится чуть менее плохим. Люмин в очередной раз старается себя убедить, что это магия хорошей еды, но подсознание вступает в спор с путешественницей. Тучи тяжелого дня начали отступать еще в тот момент, когда Тома улыбнулся.              Его улыбка очаровательна и Люмин ловит себя на мысли, что стоит взять себя в руки и сделать фотографию. Просто для того, чтобы справляться с гневом в те моменты, когда Тома чертовски далеко.              — И как у тебя это выходит? — Люмин едва заметно усмехается, смотря на масляные пятна в бульоне. — Ты успеваешь и следить за хозяйством, и готовить, и выполнять поручения Аяки и Аято. В чем твой секрет, Тома?              В том, что он такой же иностранец, следовательно, инструмент для исполнения чужих хотелок. От этой мысли кишки завязываются в узел, но Люмин кажется, что в этом она права как никто иной. Разница между ней и Томой не особо существенна. Подумаешь, другой регион или мир. Все это сущие пустяки, которые ушлые люди продолжают использовать в своих целях.              — Умение, мастерство и сноровка. — Тома продолжает улыбаться и Люмин невольно слепнет, смотря на ямочки, проступающие на бледных щеках. — Что же еще?              Кровь, пот и мозоли — мысленно отвечает Люмин. А еще много, бесконечно много часов упорного труда. Но об этом Тома не говорит, а Люмин не спешит спрашивать. Им, в конце концов, и так все понятно.              Молчание разливается в воздухе медовой патокой, но Люмин не чувствует дискомфорта. Ей нравится молчать в компании управляющего клана Камисато. Пока фирменное блюдо Томы настаивается и разбухает в тарелке, Люмин смотрит по сторонам и немного завистливо вздыхает. Комната Томы, она же его гостиная и столовая, по размеру больше напоминает конуру. Наверняка это выбор самого Томы, но Люмин всё равно чертовски обидно. В её чайнике пустует с десяток просторных комнат на любой вкус и цвет, а Тома сидит здесь, поблизости к отпрыскам семьи Камисато.              Он им верен, но в то же время он верен ещё Люмин. Звёзды в его созвездии вспыхнули ярче, когда очередной цветной шарик сгинул в мутной храмовой воде. Тогда Аято не осталось ничего сделать, кроме как признать — судьба его слуги переплелась с судьбой ещё одного человека. Он не может ничего сделать.              За это Люмин ему почти благодарна. Не то, чтобы она остро нуждалась в признании этой связи, просто это согласие значительно упростило вскрытие закрытых дверей поместья Камисато. Стража больше не косится, слуги привыкли, да и прочие инадзумцы смотрят с большим пониманием. И вообще, если говорить о переплетениях судьбы, то Люмин почти не жалуется. Цветные шары принесли ей массу приятных встреч, однако Тома — это нечто особенное. Это свежий глоток воздуха, это теплый пряный суп в холодную погоду, это самый настоящий солнечный луч в тёмном царстве.              Вся жизнь Люмин — это гонка от одного поручения к другому. Изредка меняются декорации, климат и напарники по команде, но жизнь, в общем-то, не меняется. И Люмин готова смириться с бренной однотипностью, если пару раз в неделю она сможет через телепорт возвращаться в страну вечности, чтобы съесть немного тофу и помолчать в приятной компании.              Иногда Тома говорит много, а иногда он не произносит ничего. Он странным образом тонко чувствует то, что творится у неё на душе и это приятно. Иногда, как сейчас, Люмин приносит мондшатские сувениры. Ветряные астры застенчиво стоят на столе и Тома обещает, что позднее он попытается составить икебану с их помощью или сделает гербарий. Люмин не возражает. Лишь делает пунктик в голове, что в следующий раз нужно принести больше растений, чтобы хватило и на то, и на то.              Сама по себе Инадзума не вызывает восторгов, но это единственный регион куда Люмин возвращается с завидным постоянством.