Я сам разорвал себя в клочья

Денно и нощно Сила нашептывает Вейдеру, убаюкивая его древнюю душу: «Открой мне свои самые большие сожаления». I. В первый раз Энакин убивает Оби-Вана. Два луча неземной синевы схлестнулись посреди пылающего ада Мустафара – беспощадные и яростные, они непреклонно вычерчивают свой жестокий рисунок, то раскачиваясь и падая, то отскакивая и притягиваясь назад. Каждый вдох наполняет легкие Энакина пеплом, сжигая их, будто тонкий пергамент. Каждый шаг, не знающих усталости ног, поднимает за собой черный гравий. Энакин вынуждает Оби-Вана отступать, спотыкаясь, до тех пор, пока пятки его бывшего Учителя не начинает обжигать лава. – Энакин! – тщетно взывает к нему Оби-Ван. – Энакин! Повинуясь кипящей в венах ярости, Энакин заносит свой световой меч для последнего удара. Его глаза застилает пелена такая же красная, как пропитанное кровью небо этой огненной планеты. Недрогнувшей рукой он обрушивает на Оби-Вана световой меч, заставляя рухнуть к своим ногам с глубокой черной раной поперек плеча и груди, превратившимся в обожженную плоть сердцем. Энакин стоит над поверженным джедаем и наблюдает, как мука покидает его лицо, а мятежная синева глаз затухает, становясь безжизненно-серой. Он ждет последних слов, последней колкости от этого искусного ума, слетающей с острого, как бритва языка, которая каким-то образом сможет проникнуть в развращенное Тьмой сердце Вейдера и вызвать чудовищную боль и скорбь у той части его души, что молит о смерти, не представляя дальнейшей жизни без старого Учителя. Ни одного слова так и не просачивается сквозь угасающее дыхание. Энакин остается наедине с тишиной, глухим эхом отдающейся в ушах. *** На этот раз тело Вейдера осталось невредимым, кожа гладкой и не опаленной жаром Мустафара. Ему больше не нужен шлем, чтобы жадно вдыхать прохладный воздух, пробуя его на вкус. Энакину по-прежнему не удается спасти Падме и их дитя. Даже Палпатин прощается с жизнью спустя пару лет, безжалостно убитый своим молодым учеником, который быстро превзошел его в силе. Вейдер сидит на императорском троне на борту своей чудовищной металлической планеты, наводя ужас на Галактику по праву нового Императора, последнего Лорда Ситхов – могущественного, неуязвимого, бесконечно одинокого. И даже призрак Оби-Вана не является ему во снах без сновидений. II. Во второй раз Энакин спасает Падме. Он посылает клонов в личные покои жены на Корусанте с целью переместить ее в безопасное место на звездном крейсере Императора еще до того, как, хотя бы одной ногой, ступит на поверхность Мустафара. Спустя время, с адреналином, кипящим в крови после боя, с пеплом во влажных от пота волосах, Энакин возвращается, чтобы обнаружить Падме в своей каюте – убитую горем, находящуюся на последних сроках беременности, но живую. – Оби-Ван был прав, – ее голос дрожит. – Ты изменился… – Я больше не хочу ничего слышать об Оби-Ване, – холодно отвечает Энакин. Лицо Падме искажается, а плечи дрожат, когда она заходится в открытом рыдании, но даже тогда Энакин находит ее до боли прекрасной. – Ты вступаешь на путь, по которому я не могу последовать! Ты разбиваешь мне сердце! Энакин стискивает зубы, сдерживая приближающуюся жгучую ярость, когда понимает, что Падме – его любовь, его жена – предательница. Энакин отвергнут после всего, через что ему пришлось пройти, чтобы спасти ее и обеспечить будущее их нерожденному ребенку. Он уходит, не сказав больше ни слова, в ужасе от того, что может натворить в подобном смятении. Лишь оказавшись в пустом зале для спаррингов Энакин с отчаянным рыком, наконец, позволяет себе выпустить всю накопившуюся ярость и боль – черного ядовитого змея, плотным кольцом обвившего душу и нашептывающего его самые ужасные страхи. *** В последующие недели Энакин делает все, чтобы обеспечить безопасность и комфорт Падме. Она живет в роскоши. К ее столу каждый день подают самые дорогие и вкусные кушанья, которые только может предложить Галактика. Он привозит ей в подарок венцы, сделанные из расплавленных золотых чешуек Маэлиби, драгоценные камни, найденные среди умирающих звезд и великолепнейшие шелка, сотканные девами с Лашаани. Он обещает богатство и процветание народу Набу, монументы в ее честь, в честь их ребенка и будущих детей. Он делает для нее все, что в его силах, удовлетворяет все ее прихоти, предугадывает любой каприз, находясь на грани того, чтобы просто упасть перед ней на колени и вымаливать прощение. – Падме, – шепчет он, нежно проводя по роскошным каштановым прядям, ниспадающим на ее плечи и струящимся вниз по спине, – прошу, пойми меня, Падме. Она оборачивается, как только чувствует прикосновение его пальцев к коже. Ее губы плотно сжаты, выражение лица бесстрастно, а темные глаза, подернутые дымкой печали, полны ненависти, от которой у Энакина леденеет кровь в венах. – Оставь меня, – шепчет она, как и прошлой ночью, как и во все ночи до. *** – С медицинской точки зрения, она абсолютно здорова. Но по необъяснимым причинам мы теряем ее. – Она умирает? – холодный укол страха пронзает его сердце. – Похоже на то, – раздается апатичный, доводящий до бешенства голос медицинского дроида. – Она утратила волю к жизни. Лицо Энакина искажается от гнева. Его невидящие глаза устремлены на прозрачную стену между ним и его умирающей женой. – Почему? – злобно спрашивает он. – Мы не знаем, но мы должны действовать быстро, если хотим спасти детей. – Детей? – голос застревает в горле. Он поворачивается лицом к дроиду, но обнаруживает, что тот уже исчез. Несколько часов спустя дроид возвращается, держа в металлических руках два маленьких свертка. Лея возится и плачет, ее крохотное тело извивается под простынями, а слезы льются из карих глаз – глаз Падме. Люк же, напротив, абсолютно спокоен и смотрит на отца. Энакину требуется лишь мгновенье, чтобы безошибочно сказать, кого ему напоминают эти лучистые голубые глаза, ясные, словно безоблачное небо Татуина. Эти глаза, глаза его сына, мучительно напоминают ему юношу, которого он знал однажды, и который погиб вместе со своим Мастером в огне Мустафара. III. В третий раз Энакин выбирает Оби-Вана. Он несется по безмятежным залам Храма Джедаев и всем телом ощущает каждый свой отчаянно быстрый шаг по холодному жесткому мрамору. Слова Канцлера продолжают звучать в ушах жестоким набатом, издеваясь над ним, пробуждая черного змея, что будоражит его страхи и разжигает чувство вины. «Пожалуй, вопрос заключается лишь в том, кого ты любишь больше, Оби-Вана Кеноби или свою жену». Много лет назад, много жизней назад, Энакин выбрал Падме, но не сейчас, не в этот момент. Он не покинет Оби-Вана снова. Идет заседание. Все Магистры собрались в Зале Совета за толстыми непроницаемыми стенами, изолирующими их от остального мира. По личной просьбе Палпатина, Энакин был удостоен звания Магистра, личного представителя Канцлера в Ордене Джедаев. Его отсутствие на этом собрании оставляет горечь на языке, но это больше неважно, напоминает он себе, отстраняя юнглинга, что стережет вход, и, залетая в Зал через двустворчатые двери, чтобы встретиться с ошеломленными глазами Магистров – глазами Оби-Вана в том числе. – Канцлер – Лорд Ситхов! – выкрикивает он без тени сомнения. *** Энакин сражается рядом с бывшим Учителем. Их движения полностью синхронизированы и представляют собой идеальный баланс силы и хладнокровия. Как и всегда, Энакин атакует первым. Он обрушивает на противника быстрые и мощные удары, лишающие того уверенности в себе и вынуждающие уйти в глухую оборону. Движения Оби-Вана, умные, просчитанные и прекрасные в своей простоте, плавно сливаются с движениями Энакина, используя слабые места, выявленные в процессе предыдущей яростной атаки. Они – сила, с которой приходится считаться, неудержимые герои, идеальная команда, уважаемая во всех уголках Галактики. Они не могут проиграть – конечно, не могут – не тогда, когда они сражаются бок о бок, не тогда, когда их отражения в Силе переплелись настолько тесно, как будто сами их души слились в одну. Но что-то идет не так и Энакин знает – в тот момент, когда он спотыкается и падает, по его венам бежит разряд молнии Силы. Он оседает на покрытый коврами пол в кабинете Канцлера – вызывающе роскошной ловушке, в которую он столько раз добровольно попадался, будучи глупым молодым Рыцарем, раскрывавшим свои секреты, страхи, раздражение, ревность и разочарование перед Лордом Ситхов. Энакин дрожит и прикрывает глаза, желая избавиться от неуместных сожалений, грозящих ослабить его непоколебимую надежду. На этот раз все будет по-другому. На этот раз он все сделает правильно. На этот раз Оби-Ван на его стороне. Парализованному болью Энакину нужно время, чтобы прийти в себя и это делает его неспособным остановить надвигающийся смертельный удар. Он может лишь наблюдать сквозь мутную пелену, застилающую полуприкрытые глаза, как в этот момент минутной слабости Оби-Ван пытается защитить его и вступает в схватку с Лордом Ситхов один на один. Диагональный замах световым мечом делает Оби-Вана уязвимым слева, и, если бы сейчас Энакин находился рядом с ним, то слабое место, без сомнения, было бы прикрыто. Вместо этого, Энакин лежит на полу, бесполезный и объятый ужасом, в состоянии лишь смотреть, как красная вспышка исчезает в напряженном теле Оби-Вана, прожигая насквозь его грудную клетку и направляясь прямиком к сердцу. – Нет! Знакомая Тьма пробуждается в его душе, когда бывший Учитель падает у ног Лорда Ситхов. Энакин заставляет себя подняться и бросается на Канцлера. На этот раз никаких уловок, никаких правил. Только грубая сила и чистая ярость. Первый, второй, третий удар и Темный Лорд оказывается обезоруженным, изрытым морщинами бескровным чудовищем, пресмыкающимся на полу. – Н-нет, не убивай меня. Я могу обучить тебя, юный Скайуокер. Могу помочь изгнать этот страх их твоего сердца, я могу… Энакин вздыхает, закрывает глаза и мир вокруг него, наконец, затихает. Он бросается к Оби-Вану, в очередной раз, нависая над умирающим телом бывшего Мастера. Однако сейчас Энакин обрушивается перед ним на колени, сотрясаемый жестоким горем и неизбывной тоской. – С тобой все будет хорошо, – дрожь в голосе подводит его, горячие слезы увлажняют щеки. – Просто держись, помощь уже в пути. С тобой все будет хорошо! Оби-Ван медленно моргает, глядя на Энакина, собирает последние силы, чтобы коснуться лица бывшего падавана и большим пальцем смазывает крупную слезу, набежавшую из-под его ресниц. – Молодец, Энакин, – голубизна его глаз тускнеет, но улыбка, застывшая на губах, безмятежна, – я горжусь тобой. *** Энакин становится героем, но по возвращении в Храм отрекается от джедайского учения и покидает Орден. Падме жива и вскоре благополучно рождает на свет двух здоровых малышей – Люка и Лею Скайуокер. Энакин уезжает с ней на Набу, где они растят своих детей в мире, полном счастья и безмятежности, окруженные цветущими садами и лучами ласкового солнца. Лея растет своевольной, деятельной юной леди – темноволосой, кареглазой, как ее мать, но обладающей вздорным любопытством и пытливым умом своего отца. У Люка, напротив, песочно-золотистые волосы и небесно-голубые глаза. Он невероятно, почти сверхъестественно, напоминает Энакина, в бытность его татуинским мальчишкой. Но от своей матери Люк унаследовал мягкость и спокойный нрав. Он будет куда более хорошим человеком, чем Энакин когда-либо надеялся стать сам. Оба его ребенка чувствительны к Силе. Обоих Энакин любит всем своим сердцем. Проходит пять лет, и они счастливы настолько, насколько это возможно, за исключением тех дней, когда Новая Республика празднует очередную годовщину своего возвышения. Семья знает, сколь тяжко Энакин переживает это время и не беспокоит его, когда оставшись один на один с ночной тьмой, он погружается в тягучие, горькие мысли. Лишь бутылка Кореллианского виски составляет ему компанию. «Оби-Ван гордился бы мной», – говорит Энакин сам себе. «Оби-Ван мертв», – оглушает его голос безжалостной правды. Он разбивает бутылку в пьяном угаре, крик скорби вырывается из его горла в насмехающуюся тишину. Даже в жизни, где Энакин счастлив – вместе с женой и двумя прекрасными детьми – он не может справиться с потерей Оби-Вана. *** IV. В четвертый раз Энакин возвращается преисполненный гнева на все мироздание. Он мчится по пустому коридору республиканского крейсера с единственной мыслью в голове. Достигнув покоев Оби-Вана, он врывается туда, не произнося ни слова. – Энакин? Энакин не оставляет Оби-Вану шанса на протест, стремительно накрыв его губы своими. Молодой Рыцарь прижимает бывшего Учителя к ближайшей дюрасталевой стене, крепко сжав его в объятьях. Оби-Ван ерзает и извивается под его руками, а серо-голубые глаза расширены от шока. Он вновь проглатывает слова, когда Энакин облизывает его приоткрытые губы. Энакин прекрасно знает, что хочет сказать ему Оби-Ван. У Энакина были жизни, чтобы обдумать подходящий ответ. Он – бывший падаван Оби-Вана и шестнадцать лет, что их разделяют, весьма значительная разница в возрасте. Хотя Совет никогда не требовал неукоснительного соблюдения целибата среди джедаев, распущенное поведение порицалось, особенно среди молодых Мастеров, которые должны были служить примером для более юных джедаев. И самое важное – привязанности под запретом. Но сейчас это правило – порождение ханжества и двуличия – волнует Энакина в последнюю очередь. Снова и снова они рисковали жизнями ради друг друга, поступались своими моральными принципами, подвергали сомнению все, во что верили. Исчезла их связь Мастера и падавана, обрезанная вместе с ученической косой Энакина. Но на ее месте возникло нечто другое, более мощное, превосходящее по силе клятву между братьями и страстное желание между любовниками. Для этой связи нет подходящих слов, как нет и выхода из тесноты их грудных клеток и пораженных замешательством умов. Они привязаны друг к другу, как бы Оби-Ван не отрицал это. Что они теряют, совершив еще один виток вниз по этой бесконечной порочной спирали? Оби-Ван тоже хочет его. У Энакина почти нет в этом сомнения. Он ловил взгляды бывшего Учителя, задерживающиеся на нем во время очередного спарринга. Он замечал легкий румянец смущения на щеках Оби-Вана всякий раз, когда наклонялся, чтобы прошептать нечто незначительное ему на ухо. Даже сейчас, когда они целуются, Оби-Ван избегает прижиматься к нему в невпечатляющей попытке скрыть сводящую с ума твердость между ног. Энакин безжалостно вжимается в него бедром, срывая с губ бывшего Учителя изумленный вздох. В конце концов, из всех эмоций, которые Оби-Вану удавалось так мастерски скрывать под фасадом спокойствия, лишь одно вожделение вырывается из-под его контроля. Энакин берет Оби-Вана. Властно, голодно, собственнически. Он грубо переворачивает его на живот, до синяков впиваясь пальцами в бедра. Задав быстрый, изнуряющий темп, он прикусывает его плечо, помечая Оби-Вана, заявляя на него права, делая своим. Запоздало Энакин осознает, что, вероятно, следовало уделить больше внимания подготовке, а не использовать лишь их собственную смазку и слюну, но все эти мысли теряют значение, когда он погружается в тесный, всепоглощающий жар и прижимает Оби-Вана к кровати своим весом, вдавливая его в матрас. Он прижимает свой подбородок к изгибу плеча бывшего Учителя, слушая его судорожные вздохи и стоны. – Энакин…Ох, Энакин, – шепчет Оби-Ван. Его нежный, ласковый голос составляет потрясающий контраст с грубой, животной силой Энакина. Энакин обхватывает и сжимает его, поглаживая по всей длине в бешеном темпе. Энакин чувствует, как Оби-Ван сжимается вокруг него, кончая. Волны блаженства прокатываются по их связи, посылая жидкий огонь по венам. Энакин вскоре следует за ним. Его стон теряется на плече Оби-Вана, когда каждая частичка удовольствия покидает тело, оставляя Энакина в абсолютном изнеможении. Позже он устраивается в теплых объятьях. Сердцебиение замедлено, а глаза затуманены сном. – Я люблю тебя, Оби-Ван, – признается он темноте и чувствует мягкую рябь, пробежавшую по их незыблемой связи. *** Оби-Ван пал. О, неужели, он действительно пал… – Это бесполезно! – отчаянно кричит Эйла Секура в свой поврежденный передатчик. – Нас одурачили! Он оцепил выездные ворота, и мы можем только… Вызов внезапно обрывается, нарушая гробовую тишину Зала Совета лишь шипением помех. Энакин неловко ерзает на своем месте, краем глаза постоянно подмечая пустующее кресло рядом с собой. Мейс Винду первым берет слово: – Ближайшие джедаи в этом секторе Мастер Биллаба и падаван Дьюм, но у них свое задание на Умбаре. Сморщенные губы Йоды сжимаются в тонкую унылую линию. – Разбросаны по Галактике джедаи, но организовать спасательную миссию должны мы. – Тогда, позвольте мне! – восклицает Энакин. Взгляды всех присутствующих устремляются на него, выражая разную степень заинтересованности и скепсиса. Во всех отношениях неподобающий молодому Мастеру, голос бывшего Учителя укоряющим за несдержанность эхом звучит в памяти Энакина. Но вот только Оби-Вана больше нет рядом. – Вы не можете просто запереть меня в Храме, пока мы теряем джедаев направо и налево. – Исказила Тьма Учителя бывшего твоего, – вспышку гнева молодого джедая Йода оставляет без внимания. – Человека, которого знал ты, нет больше. Страхом окутан разум твой. Неподходящая это миссия для тебя, – отказ Йоды раздражающе спокоен. – Я смогу вернуть его назад, – настаивает Энакин, а его голос пропитан спокойной уверенностью, несмотря на мрак, сгущающийся в сердце. – Я знаю, что смогу. *** Еще до того, как Совет теряет последнее терпение, и Магистр Винду дает ему разрешение отправиться на Дантуин, Энакин понимают, что все его усилия останутся бесплодными. Он проводит месяцы на этой засушливой планете, охотясь за призраками, но каждый раз настигает лишь дразнящий след Силы Оби-Вана посреди руин и выжженной саванны. Оби-Ван умен и искусен, но, прежде всего, коварен. Пожалуй, джедаи никогда не отдавали себе отчета в том, насколько он изобретателен. До тех пор, пока Оби-Ван не пал. Они теряют форпосты один за другим во Внешнем Кольце, как и поддержку ключевых планет систем Галактики, лидеры которых прельстились на соблазнительные обещания бывшего Переговорщика. Война продолжает свирепствовать в небе, на земле и в море, но до поры до времени Энакин заставляет себя закрывать глаза на все это. Его миссия – вернуть Оби-Вана. Целым, вменяемым и невредимым. И пока он этого не сделает, Галактике придется подождать. Проходит еще месяц, прежде чем Энакин получает сигнал бедствия с Корусанта, заставивший его примчаться обратно. Комок ужаса застревает в горле, когда он переступает через тела павших джедаев, молодых и старых, направляясь к тайным джедайским архивам, дорога к которым выстлана самой Смертью. С отрешенностью во взгляде и ударами сердца, эхом отдающимися в ушах, Энакин спускается по винтовой лестнице. В самом низу он обнаруживает Магистра Йоду, скорбно склонившегося над открытым хранилищем Голокрона. – Мастер, – шепчет он. Горе Гранд-магистра просачивается сквозь слабеющие щиты. – Я должен знать. Йода угрюмо качает головой. – В записи службы безопасности зайдешь если, одну лишь боль найдешь ты. *** Если каждое действие всего лишь рябь на водах судьбы, то, в конце концов, течение вновь должно было вынести их к Мустафару. Энакин размышляет об этом, в который раз столкнувшись с бывшим Учителем лицом к лицу. Однако теперь когда-то ясные голубые глаза его Мастера испещрены золотыми искрами и ужасающе сверкают из-под капюшона черно-угольного плаща. Вина. Оби-Ваном всегда двигало чувство вины. Вина за смерть Квай-Гона, за месть Дарту Молу, и, во многих жизнях, но не в этой, за падение Энакина. Но именно в этой жизни, Энакин дал ему кое-что новое, из-за чего он чувствует на себе вину. В ту ночь Оби-Ван попадает в ловушку собственных благих намерений, а их связь полнится необычайным волнением и страхом. – Мы не можем, Энакин. Это слишком опасно. Мы джедаи и такого рода… – «Такого рода» что? – резко обрывает его Энакин. – Привязанность, – голос Оби-Вана напряжен. – Этот путь приведет нас только к страданиям. Я больше не могу разделять это все с тобой, хотя и желал бы. Энакин чувствует, как сердце сжимается, а желудок скручивается узлом, когда огонь его гнева пожирает боль отвержения. – Почему? – Джедаи должны отпускать свои привязанности. – Почему бы тебе не отпустить, – кричит Энакин, – этот ханжеский, лживый, истязающий нас Кодекс? Чего ты хочешь добиться, избавившись от привязанностей? Поставишь себя выше любви и потерь, чтобы можно было сказать, будто ты лучше других? Оби-Ван выглядел явно озадаченным, если не возмущенным. – Мы дали эти клятвы, как джедаи. – И мы нарушили их, задолго до этого, – Энакин с негодованием взмахнул своей дюрасталевой рукой, – ничего из этого еще даже не началось. Ты привел меня сюда, ты учил меня, ты любил меня! Это твоя вина, что я люблю тебя в ответ! Я такой из-за тебя, так что не думай, что можешь просто сказать мне «отпусти», как будто это какое-то магическое заклинание. Ты можешь быть идеальным джедаем, Оби-Ван, но что тогда? Ты умрешь без любви, одинокий и забытый – этого ты хочешь? Этого ты хочешь для нас? Оби-Ван ненароком сделал шаг назад и побледнел. Боль отчетливо отразилась в его беззащитных голубых глазах. Только тогда Энакину удается сдержать свой неуправляемый гнев, слепую ярость, что растворялась в Силе слишком долго, чтобы почувствовать гудящую вокруг беспредельную тоску. Теперь они связаны, навечно и необратимо. Страх впивается в сердце, когда Энакин спрашивает себя – что тогда почувствовал Оби-Ван? Душил ли его черный змей своим обжигающим насмешливым шепотом? Заглядывал ли в душу глазами из мертвых звезд? Энакин наблюдает, как Оби-Ван проходит мимо него и бессильно опускается в кресло у своего письменного стола. Он подносит руку ко лбу и прикрывает глаза, но ни одной слезы так и не скатывается по его щекам. Впоследствии, извинения Энакина так и не утешат его полностью. И вот они стоят по разные стороны громадной пропасти, ад грохочет у них под ногами. Верил ли Оби-Ван, что мощь Темной стороны освободит его от чувства вины? Во всяком случае, Энакин здесь единственный человек, которого должны были терзать сожаления – их у него было столько, сколько его бывший Учитель не накопил бы и за все свои жизни вместе взятые. – Примкни ко мне, Энакин, – кричит Оби-Ван. – На Темной стороне мы сможем быть вместе! – Нет! Нет, не сможем! – отвечает Энакин, чья душа в этот момент воет от боли. – Тьма пожирает все! Я знаю это, Оби-Ван! Я знаю. Гнев искажает родные черты, жестоко оскорбляя память о хорошем человеке, некогда боготворимом Мастере. – Если ты не со мной, значит ты мой враг! Они наносят и отражают удары уже, кажется, целую вечность, но лишь один из них может одержать победу. Энакин беспомощно смотрит на покалеченного им Мастера, лежащего у его ног, поглощенного ненавистью и болью. Его подбородок упирается в черный песок Мустафара, а робы занимаются огнем. Море лавы подступает все ближе. Энакину больно. Ужасно, невыносимо больно осознавать, что Оби-Ван пал из-за него, из-за ошибок, которые он совершил в приступе эгоистичного безрассудства. Возвышаясь над Оби-Ваном, Энакин едва ли мог постигнуть всю глубину трагизма, что неизменно присутствовал в его отношениях с этим человеком. С человеком, которого он самозабвенно любил и непоправимо уничтожал. – Я ненавижу тебя! – кричит Оби-Ван, а запах горелой, пузырящейся плоти ударяет в ноздри Энакина, заставляя все его нутро содрогнуться в приступе тошноты. Он решает – пока что, это худшая из его жизней. V. В пятый раз Энакин спасает свою мать. Он покидает Храм, как только они возвращаются на Корусант, оставляя Оби-Вана справляться со всем в одиночку. Энакин больше никогда не возобновит знакомство с Падме. На маленьком истребителе Энакин отправляется на Татуин. Там, на одной из влагодобывающих ферм, он находит Клигга Ларса, собирающего небольшую группу храбрецов, чтобы спасти жену от тускенских рейдеров. – Мое имя Энакин Скайуокер, я сын Шми! – кричит он, спотыкаясь об очередную пустынную дюну, прибегая как раз вовремя, чтобы задержать их отбытие. – Позвольте мне пойти с вами! Энакин не оставляет народу песков ни единого шанса. Он уничтожал и разорял их клан, сметая любого, кто посмел встать у него на пути. Все фермеры в тот день остались живы, а Ларсу удалось сохранить ногу. Они нашли связанную Шми в одинокой лачуге. Ее волосы, растрепанные ветром, были в беспорядке, подол платья разорван в клочья, синяк расцветал на ее скуле, а нижняя губа была разбита и кровоточила. Но во всем остальном, она казалась невредимой. Напуганной, но живой. Энакин освобождал мать от пут, пока она, смеясь, недоверчиво повторяла: – Эни, ох, Эни, это действительно ты? Всхлипнув, он упал в ее объятия. – Я здесь, мама. Шми дрожит, и он крепко обнимает ее, чувствуя каждую косточку ее хрупкого ослабевшего тела. – Ты в безопасности. – Как ты похорошел, сынок. Как повзрослел, – улыбается она ему сквозь слезы, – я так горжусь тобой, Эни. Энакин проглатывает комок в горле и утыкается ей в грудь, точно так же, как он делал, будучи еще девятилетним мальчишкой. – Я люблю тебя, мам, – выдыхает он в складки ее платья, – я так по тебе скучал. *** Энакин почти не обратил внимания на ранение, что получил, спасая мать. Небольшая царапина, всего пару сантиметров длиной, недостаточно глубокая, чтобы задеть кость, но весьма серьезная, чтобы стать причиной значительной кровопотери. Песок и грязь Татуина сделали свое дело – рана загноилась и, пока они шли под испепеляющим зноем двух солнц, его уже изнемогающее от жары тело начало пылать еще и от лихорадки. На второй день их путешествия Энакин проваливается в забытье незадолго до прибытия домой. Когда он, наконец, приходит в себя, то видит, как Беру бережно промывает рану и накладывает свежие повязки на его бок. – Мама, – испуганно подрывается он на своей койке. – Где мама? С ней все в порядке? – Шми работает на ферме вместе с Клиггом, – ласковый голос Беру контрастирует с ее крепкими руками, удерживающими его на месте. – Тебе нет нужды волноваться. Она полностью оправилась. Энакин смотрит на нее долго и пристально, прежде чем, наконец, снова улечься на простыни. – Что случилось? – спрашивает он, борясь с туманом в голове. – Солнечный удар, тяжелая инфекция и отсутствие своевременной медицинской помощи, – поясняет Беру, – ты бредил в лихорадке. Но сейчас все почти прошло. Тебе понадобится время, чтобы полностью восстановить силы. – Время, – повторяет он, с разгорающейся паникой в груди, – как много времени прошло с тех пор…с тех пор, как мы вернулись? – Две недели. – Две недели?! – вскрикивает он и соскакивает с койки, опрокидывая маленький тазик с водой у своих ног. Спотыкаясь, он идет в жилые комнаты, игнорируя протесты Беру, и хватает свой коммуникатор с кухонного стола. Падме была убита в своих апартаментах на Корусанте. Оби-Ван погиб на Рилоте. Его изуродованное тело обнаружили только вчера в заброшенной крепости Сепаратистов. Сигнал бедствия, отправленный Энакину Учителем с просьбой ретрансляции на Корусант, так никогда и не получит ответа. В наступающих сумерках Энакин берет свой световой меч и бесцельно шагает по раскаленному песку, направляясь к кроваво-красным светилам. Он активирует оружие, и знакомый гул обжигает ухо. Он срезает падаванскую косу и бросает в песок длинную, тонкую прядь, что росла вместе с ним все эти десять лет – начиная с того момента, как он стал падаваном Оби-Вана и заканчивая сегодняшним днем. Корусант находится в тысячах световых лет отсюда, а возвращение в Храм для Энакина отныне невозможно. Поэтому он просто смотрит, как песчаные дюны поглощают огненные солнца, а тьма застилает мир вокруг, окружая каждую крошечную, будто игольное ушко, звезду на небосклоне. *** Ситхам удается одолеть джедаев. Галактика лежит в руинах. Пять лет спустя, Палпатин все-таки обнаруживает Энакина в изгнании, влачащим свою бесцельную поломанную жизнь под грузом столетней скорби. Император входит в его маленькую, занесенную песком, хижину и протягивает свою сморщенную серую руку. – Ты могущественен на путях Силы, юноша. Страх, ненависть, гнев, отчаяние – все это может укрепить твою мощь, а я могу показать тебе как именно. Энакин смеется. Безумно. Не переставая. Он смеется. И когда видит, как выражение ошарашенного недоумения искажает эти отвратительные морщинистые черты, начинает смеяться еще громче. – Присоединяйся ко мне, будь моим учеником, и вместе мы сможем править Галактикой. Энакин сплевывает на подол Императорской мантии. VI. В последний раз, Энакин возвращается во времена своего детства. В день, когда Квай-Гон прибывает в Мос-Эспа в поисках запчастей, Энакин убегает на рынок, чтобы спрятаться среди складов и палаток. Он сворачивается калачиком на ковриках, присыпанных песком, и подтягивает колени под себя, стремясь, стать еще незаметнее. Энакин даже прихватил с собой сухой паек, чтобы утолить голод, пока он ждет и наблюдает, как угасающий дневной свет отмеряет пройденное время. Он не собирается покидать свое укрытие до тех пор, пока солнца не опустятся за горизонт. Домой же он осмелится вернуться только на рассвете следующего дня. Уотто вне себя от гнева, когда замечает Энакина, с опаской входящего в лавку старьевщика. – Где ты был, парень? – шипит тойдарианец, грубо хватая Энакина за маленькие плечи. – Хотел сбежать? – Я не сбегал! – возражает Энакин. – И к чему вопрос, если я здесь? Уотто хватает плеть из грубой кожи, лежавшую поверх его рухляди, готовый избить нахального мальчишку до крови. Энакин напрягает плечи и зажмуривает глаза в ожидании удара. Но кто-то входит в магазин, и мысль о возможном покупателе останавливает плеть в руке Уотто. – Мой Учитель был здесь вчера, – раздается до боли знакомый голос, мелодичный, но пронизывающий, с элегантным корусантским акцентом. – Он интересовался генератором для гипердвигателя Т-14. – Я не принимаю республиканские кредиты, – жужжит Уотто. – Я достаточно осведомлен. Но сейчас мы можем предложить вам кое-что более существенное, как вы и просили, и я… На протяжении этого краткого разговора Энакин держит голову робко опущенной. Он осмеливается украдкой поднять глаза, лишь тогда, когда плавный уверенный голос по необъяснимой причине замолкает, и в ту же секунду натыкается на пристальный взгляд молодого Оби-Вана Кеноби – все еще падавана, судя по его ежистым волосам, длинной косе и отсутствию бороды, не скрывающей по-юношески красивое лицо. Оби-Ван, кажется, теряет дар речи. Озадаченно нахмурив брови, он приближается к Энакину, глядя на него сверху вниз так, как будто видел его когда-то во сне, который никак не может вспомнить. Энакин начинает паниковать, когда молодой мужчина подходит ближе, и, извиваясь в хватке Уотто, пытается высвободиться. – Что на тебя нашло, парень? – хрипит Уотто, больше удивленно, чем злобно. – Отпусти его, – велит Оби-Ван, неосознанно протягивая к Энакину руку. Энакин надрывается в крике, борется и вырывается, пока его нынешний хозяин и Учитель из другой жизни, застывшие в изумлении, не отпускают его. Он отползает назад, ударяясь об обломки металла, и, пошатываясь, выбегает за дверь. Разъяренный рык Уотто затихает по мере того, как расстояние между ними увеличивается. Так быстро, как только маленькие ножки могут нести его, Энакин пересекает многолюдный рынок. Слезы текут по его обожженным солнцем щекам, а образ Оби-Вана, не верящего собственным глазам, навсегда запечатлеется в памяти. Два дня спустя Оби-Ван, наконец, выторговывает генератор у Уотто и джедайский корабль покидает планету без своего Избранного, оставшегося в бесконечных песках Татуина. *** Энакин больше не джедай, однако, он не утратил связь с Силой. Она по-прежнему добра к нему, направляя его нежным шепотом, предупреждая об опасностях, позволяя его рефлексам оставаться молниеносными, а решениям, для невооруженного глаза, казаться удачливо-безрассудными. В том же году он становится первым представителем человеческой расы, что выиграл «Бунта Ив Классик», заработав достаточно кредитов, чтобы выкупить себя и свою мать из рабства. По началу, новоприобретенная свобода давалась им непросто. Шми убирала столики в местной кантине, пока Энакин весь день шатался по рынку, подрабатывая механиком. Им так и не удается заработать достаточно кредитов, чтобы купить новый дом, пока, однажды, хозяин влагодобывающей фермы по имени Клигг Ларс, пораженный меткой стрелой любви, случайно не забредает в кантину, где работает Шми, и не делает матери Энакина предложение в ту же ночь. Они переезжают на влагодобывающую ферму Клигга, и Энакин просто в восторге от того, что у него, наконец-то, есть собственная комната, которую, правда, приходится делить со сводным братом Оэном, но на эту мелочь он почти не обращает внимания. Он вырастает высоким и сильным. Его связь с Силой только крепнет с годами, наполняясь уверенностью и дикой мощью, что позволяет ему воскрешать даже самые потрепанные корабли. Энакин зарабатывает на жизнь механиком и пилотом, прощаясь с Татуином в возрасте девятнадцати лет и отправляясь исследовать Галактику вместе с торговцами, контрабандистами и охотниками за головами. И когда для Галактики наступает роковой час, Энакин усаживается на табурет в кореллианской кантине и, едва притронувшись к своему напитку, с сердцем, стучащим в горле, ловит каждое слово из прямой трансляции новостей в Голонете. Небеса над Корусантом вспыхивают огнями финальной битвы, что определит дальнейшую судьбу всей Галактики. Когда известие о победе достигает их планеты, кантина взрывается оглушительными аплодисментами. – Сепаратисты сдались! – Республика победила! – Война окончена! Война, наконец-то, окончена! *** В Голонете транслируют каждую секунду парада победы на Корусанте. Энакин смотрит на Падме, выходящую из набуанского крейсера, убранную в дорогой бархат и сверкающее серебро, с прической из замысловатых кос. Рядом с ней шагает ее муж – недавно избранный сенатор от Тариса – и их трехлетняя дочь. Камеру наводят на сияющее, улыбающееся лицо Падме, прежде чем опустить к выпуклости ее живота, едва скрытой под плиссированным платьем. Часть Энакина жестоко страдает, осознавая, что их прекрасные дети так и не появятся на свет, однако, он все же осмеливается улыбнуться, желая Падме всего счастья в мире. Оби-Ван получает медаль за отвагу. Особенной похвалы удостаивается ловкая тактика, примененная им в последней битве за Корусант и позволившая силам Республики проникнуть на крейсер Сепаратистов и разоблачить канцлера Палпатина, как человека ответственного за все преступления Ситхов. Энакин наблюдает, как Оби-Ван выходит на платформу, облаченный в белоснежную джедайскую мантию, которая, несмотря на свою скромность, делает его ошеломляюще красивым. Легкая улыбка появляется на его губах, когда он кланяется бывшей королеве, а ныне молодому сенатору Набу. Оби-Ван Кеноби – имя человека, которого история запомнит, как бесстрашного воина, изобретательного стратега, доблестного Магистра и единственного джедая, что смог сразить сразу двух ситхов в самое мрачное для Галактики время за последнее тысячелетие. Некоторые находят странным, что такой уважаемый джедай, как Оби-Ван, отказался воспитать ученика. Но для Энакина очевидно – у Оби-Вана не могло быть никого другого в качестве падавана, кроме как Энакина, точно так же, как и у Энакина не могло быть никого другого в качестве Учителя. Судьба непреклонно сводит их вместе, даже, несмотря на то, что Энакин изо всех сил избегает приближаться сколько-нибудь близко к Корусанту, Альдераану, Набу и любой другой системе, что пробуждает в нем печальные воспоминания о прошлых жизнях. Спидер Энакина ломается на воздушных дорогах Облачного города Беспина, вынуждая его съехать чуть ниже, на обочину около пешеходных тропинок. – Дерьмо банты, – ругается он себе под нос, наклоняясь, чтобы осмотреть пробитую трубу, из которой вырывается черный дым. Ему необходимо купить запчасть, прежде чем приступать к починке генератора, что, конечно же, будет стоить ему всех оставшихся кредитов. Вздыхая, Энакин выпрямляется, прогибаясь в пояснице и размышляя, что ему делать дальше. По крайней мере, он застрял на Беспине, что, определенно, поцивилизованнее, чем засушливый, негостеприимный Татуин. Знакомая дрожь пробегает в Силе и его глаза тотчас же притягиваются к серо-голубым радужкам по ту сторону улицы, будто один полюс магнита к другому. Оби-Ван неподвижно стоит посреди суматошной толпы. Маска спокойствия едва скрывает хаос чувств. Только когда проходящий мимо родианец толкает его в плечо, джедай возвращается в реальность. С нарастающей паникой Энакин глядит, как Оби-Ван протискивается через потоки тел, разделяющие их, и трусливо задумывается о бегстве, зная наверняка, что затеряться в многолюдном мегаполисе не составит труда. Но что-то приковывает его к месту, заставляя все тело содрогаться от предвкушения, а душу петь в безумной надежде, одновременно граничащей с диким страхом. Когда Оби-Ван подходит достаточно близко, Энакин различает в его глазах целую бурю эмоций. В мятежной синеве плещется недоумение, любопытство и трепет узнавания. «Пожалуйста, – Энакиин зажмуривает глаза и возносит молитвы всем известным и неизвестным богам, желая просто исчезнуть, – ничего хорошего из этого не выйдет. Галактику снова разорвет на части. Пожалуйста, пожалуйста, уходи». Рука тянется к его лицу. Мозолистая ладонь идеально ложится на изгиб щеки. У Энакина сбивается дыхание, горячие слезы собираются в уголках глаз. Он чувствует, как большой палец, касающийся его ресниц, смахивает первую каплю, прежде чем она сорвется вниз. – Оби-Ван, – шепчет Энакин. Боль разрывает его сердце, щеки покрываются краской стыда. Наконец, он набирается храбрости распахнуть глаза. Оби-Ван улыбается ему сквозь пелену непролитых слез. – Я скучал по тебе, друг мой. *** «Даже взмах крыла бабочки может вызвать цунами на другом конце света»

Теория хаоса