***
Санни же собирался вместе с матерью. Только они двое Отец подал документы о разводе ещё вчера,сразу же после того,как, собрав вещи, навсегда покинул дом Сейчас же они в гробовой молчании заканчивали сборки и покидали помещение Пасмурная погода Черные тучи постепенно затягивали небо Душно Жарко Мерзко Горько***
В помещении церкви было довольно таки темно. Даже небо, которое ещё не полностью затянули тучи, не было в состоянии достаточно осветить убранство. Единственным источником света являлись маленькие свечи, что окружали белоснежный гроб В шестигранном коробке лежало не менее белоснежное тело пятнадцатилетней девушки. Буквально недавно у неё и ее младшего брата должен был быть сольный концерт, где она своими тонкими идеальными пальцами должна была играть на пианино, в то время как он не такими же идеальными руками на скрипке. На контрасте выделялись чернильного цвета волосы, которые были идеально уложены вокруг тела в белоснежном гробу Девушки лицо выражало вечное спокойствие. Веки были плавно закрыты, а длинные ресницы отбрасывали тень на синяки под глазами, что успели образоваться у трупа за день. По другому и быть не может. Она же такой же человек, как и остальные, ведь так? Все остальные уже окружили гроб Мари Кто-то осмеливался смотреть правде к глаза, а кому-то было слишком больно, чтобы смотреть на пианистку. Даже зная,что это последний раз, когда они видят её вживую Единственным напоминание об ее внешности останутся воспоминания в фото, что так тщательно делал Бэзил. Мать Санни не находила себе место от горя. Буквально в один день вся ее идиллия была разрушена. Кел не издавал ни звука, но его лицо было залито слезами, и губы заметно дрожали в преддверии всхлипа Обри была самой шумной. Ее рыдание было слышно на весь похоронный зал. -МАРИ!МАРИ! ПОЧЕМУ ТЫ НАС БРОСИЛА!? Этот вопрос отдавался эхом в голове каждого присутствующего в зале. Даже у тех, кто знал правду Хиро же выглядел хуже всех в этой группе. Он вовсе не плакал или что-то в этом роде, но все и без этого прекрасно понимали какого ему сейчас Любовь всей его жизни, которая была таким старым человеком, повесилась Как? Что он пропустил? Почему? ПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУПОЧЕМУ Волосы старшего были сильно потрепаны, словно их не расчесывали как минимум день. На лицо Хиро было больно смотреть Эта смесь отчаянья и усталости шла в разрез с его некогда весёлым и добрым Как когда-то с Мари Под глазами виднелись синие круги, что визуально делало его куда старше своего возраста Словно это был пятидесятилетний мужчина,что познал всю боль жизни, но никак не пятнадцатилетний парень, который просто любил готовить со своей девушкой А Санни и Бэзил просто стояли молчали, отрешенно смотря на мертвую брюнетку . .. ... .... ..... Только спустя несколько минут фотограф заметил гематому вокруг ее бледной шеи и разного цвета ушибы Холодок прошёлся по всему телу В попытке утешиться Бэзил взял рядом стоящего брюнета за руку Сам же брюнет не ответил на этот жест Тогда Бэзил повернул голову, чтобы посмотреть на лицо своего друга Оно выражало некую скованную тревожность, что мальчик так старательно пытался скрыть, закусив губу, но безуспешно Сзади стояло Нечто почемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубилпочемутыеёубил