Его душа ходит на рейвы и одевается как панк

В эту ночь Джим хотел надраться с Харви до поросячьего визга. Но после пары бокалов Харви говорит: — Сходи в клуб, повеселись, подцепи красотку и приятно проведи время. У тебя день рождения, Джим, нечего гробить праздник пьянкой с каким-то стариком. — Ты мой лучший друг, Харв, — возражает Джим. — И на правах лучшего друга я тебе советую развеяться. Хочешь напиться так, чтобы назавтра нихрена не вспомнить? Пожалуйста. Главное, проснись в хорошей компании, и не со мной. Со мной тебе не понравится. Думая о том, понравилось бы ему с Харви или нет, Джим все-таки идет в клуб. И не в приличный, вроде того, что недавно открыла Барбара, а прямиком в Нерроуз. На рейв. В потное месиво из тел разной степени опьянения и обдолбанности. Насилующая уши музыка, выжигающие сетчатку глаз цветные вспышки, океан алкоголя и запрещенных веществ — самое то, чтобы раз в году забыть, кто ты и почему еще жив. В процессе возможны мордобой и групповуха, но там как получится. Последнее, что он ожидает увидеть, это Пингвина собственной персоной. Орущего, хлебающего дешевые коктейли как воду и трясущего своим ирокезоподобным хаером. У Освальда все замечательно, судя по всему. Хотя, зная Освальда, и не скажешь, что тот ходок по таким грязным вечеринкам. А тут вдруг накрашенный и завернутый в кожу с шипами, даже будто похудел, стал меньше, острее. Не Пингвин, а самый настоящий панк. Только с деньгами и властью. Джим ловит себя на мысли, что следит за ним уже минут десять. Плюнул бы и прошел мимо, пока тот не заметил «старого друга», но любопытство берет верх. Смерть как интересно, что здесь забыл Пингвин, да еще в таком виде, да еще ласкающийся с татуированным готом у стеночки. Явно не подпольные сделки проворачивает. Так что вскоре у той же самой стеночки Джим зажимает какую-то девчонку. Девчонка ничего так — блондинка, все при ней, — но пьяна вдрызг. В былые времена ему было бы даже стыдно, но теперь он косится на Освальда и думает только об Освальде. Пингвин зависает на рейве и сосется с парнем — это что-то новенькое. Личная жизнь Освальда до сих пор была покрыта мраком, и все намекало на ее отсутствие, не считая выразительных взглядов в адрес Джима пару лет назад (Джим тогда объяснял это себе тем, что мелкий засранец всего лишь привязался и хотел дружить). Но теперь все прояснилось, и, к удивлению Джима, вид Освальда, увлеченно лобызающегося с тощим готом, заводит куда больше, чем стонущая и похабно раздвигающая ноги девчонка, которую, кажется, вот-вот вырвет. Не успевает Джим придумать, как вежливо от нее отделаться — Освальд его замечает. Выгибая брови, колет фосфорным взглядом. Сгребает парня в слишком тесные объятия и, не сводя прищуренных глаз с Джима, засасывает с удвоенной силой. У Джима перехватывает дыхание. Девчонка пихает его руку себе под юбку — он не сопротивляется. Лапает ее, глядя на Освальда и не понимая, какого хрена творит. Освальд не сдается: подставляясь под чужие руки, принимает самые блядские позы, нагло ржет сквозь поцелуи и продолжает беспощадно потрошить взглядом. Игра в гляделки выходит слишком увлекательной. Взявшись за ручки, облизанный Пингвином парнишка и неудовлетворенная Джимом девчонка сваливают, как только понимают, что их любовникам гораздо интереснее смотреть друг на друга, чем их тискать. Первым здоровается Джим: — Привет, Освальд. — Джим, мой старый друг, — любезно кивает тот. Джим почти скучал по этой ехидной ухмылке. И как отвести от нее взгляд? — Рад тебя видеть, — добавляет Освальд. — Ты что здесь делаешь? — Собирался затащить его в постель, пока ты не появился. На язык просится: «Теперь затащишь меня?» — Я серьезно. Освальд уводит взгляд вбок, патетично вздыхает. Вновь глядя на Джима, плюет ядом: — Несмотря на то, что у меня нет ни единой причины тебе отвечать, я, так и быть, расщедрюсь. У меня день рождения, Джим, и я отмечаю. Отмечал. Джим хлопает глазами. — Сегодня?! — Да, именно сегодня. — И ты празднуешь здесь? Он все еще не верит своим ушам. У него не может быть день рождения в один день с Освальдом, нет, это же бред! Но даже будь это правдой, тот бы закатил грандиозную вечеринку в особняке, а не терся тут. Освальд скалится: — А что, ты меня арестуешь? Сам-то что здесь забыл? Уж кто-кто, а Джим Гордон не похож на любителя подобной… — Разводит руками. — Атмосферы. Саркастичная улыбка сползает с его наштукатуренного лица, как только Освальд замечает ступор Джима. — Только не говори, что… — И у меня день рождения. — Джим кривится, осознавая тщетность бытия. — Сегодня. Поверить не могу. Теперь очередь Освальда удивленно хлопать глазами, непривычно темными от жирной черной подводки и накрашенных ресниц, длинных-длинных. — Поздравляю! — наконец, выпаливает он. Светится искренней улыбкой, и это удивительно, ведь казалось, что Освальд похоронил ее вместе с матерью. — Сколько тебе? — Тридцать два. Он распахивает рот. — Вот это да! Мне тоже! — Пого… что?! Тебе тридцать два? Я думал, лет двадцать шесть максимум. — Ты что никогда меня по базе не пробивал? — фыркает Освальд. — Нет, — равнодушно отвечает Джим. И в голову не приходило. Еще не приходило в голову, что мог родиться в одну дату вместе с Пингвином. Такая мысль была бы из области фантастики. Для полного счастья не хватает только совпадения по времени, но это Джим решает не уточнять, да и не помнит он таких деталей. — Джим, ну это судьба. — Освальд оживляется: кладет руку ему на плечо и легонько подталкивает к бару. — Мы просто обязаны выпить вместе, такой шанс нельзя упускать. Мой старый друг, кто бы мог подумать, что мы так связаны! Пойдем, пойдем… Сопротивляться бесполезно. То, что Джим пришел именно в этот клуб, хотя раньше никогда здесь не был, и встретил Освальда, с которым у них немыслимое совпадение по датам — иначе как судьбой действительно не назовешь. Возможно, вся гребаная жизнь вела его к этому дню. И если так, то вселенная издевается. На самом деле он понятия не имеет, о чем говорить с Освальдом после всего, что между ними было, а шокирующая новость так и вовсе заставила потерять дар речи. И уж точно не хочется омрачать вечер воспоминаниями об их стычках. Насчет последнего Освальд с ним согласен. Или просто ненавидит Фиш Муни. Освальд полчаса душит трепом о том, какая она тварь, и что Освальд устал биться с ленивой полицией, в которой все покатилось к черту с тех пор как Джим ушел, и что охотники за головами бездарные ублюдки, и что Джим тоже не старается. Освальд не может спать, не может есть, не может напиться и даже такие вылазки его не успокаивают. Как она посмела выжить?! Как? Как? Как? Зачем она пощадила его?! Зачем? Зачем? Зачем? Почему Джим ее до сих пор не поймал?! Почему? Почему? Почему? По Освальду видно, что разговорами о Фиш готов пытать первого встречного, и если найдется слушатель, то Освальд будет выедать бедняге мозг чайной ложечкой, пока тот не самоубьется. — Освальд, я не знаю, где Фиш. — Джим устало трет переносицу. Голова болит не столько от музыки, сколько от пингвиньего ора. — Извини, что без подарка, но я, честно, понятия не имею, где она скрывается. Освальд гневно раздувает ноздри и сверлит взглядом: «Лжешь, падла! Я тебе не верю!» Освальд сильно изменился за последний год. Неизвестно, чего там нахимичил Стрейндж, но результат вышел дерганым, буйным и неадекватным. Навязчивые идеи вот почему-то никуда не делись, а нарциссизм так вообще взлетел в космос. По-хорошему, Освальда бы обратно на больничную койку. О том, что Освальд оказался там, прикрывая его зад, Джим старается не думать. О том, что ему самому пора на больничную койку, Джим думать себе запрещает. Алкоголь, секс и здоровый сон — лучшая терапия. Чего не скажешь о беседе с Пингвином. Джим начинает скучать по брошенной девушке. — Удачи с поисками, приятно было поболтать. — Слезая со стула, он хлопает Освальда по плечу. Тот распахивает глаза. — Джим, стой! Ты уходишь? — Мы сюда веселиться пришли. И не знаю, как у тебя, но у меня прекрасно получалось, пока… ты меня не отвлек. Пингвин возмущенно топорщит перья. — Ах, это я тебя отвлек! Джим облизывается в усмешке. — Ты. — У меня планировался секс, Джим, а из-за тебя его не будет! Пожимает плечами и говорит: — Еще не поздно все исправить. Слышит едва различимое за музыкой бормотание: — Нам с тобой уже поздно. И вскидывается: — Стоп, подожди! Кто сказал, что речь о нас с тобой? Он мог бы сказать: «Что ты несешь вообще?!», но прекрасно знает, на что намекает Освальд. Тот отчаянно заламывает брови: — Тогда зачем ты... — Рыча, скрипит зубами и сжимает в кулаке ни в чем не повинный стакан, того и гляди стекло треснет. Злобно вливая в себя остатки, Освальд морщится: — Ну и дрянь. Джим усаживается обратно. Игнорируя его, Освальд хмуро пялится в пустой стакан. Нервно стучит по стеклу крашеными в черный лак ногтями. — От того, что ты на него смотришь, он не наполнится. — Джим взмахивает рукой. — Бармен! — Ты собирался уходить. — Решил, что споить тебя интереснее. Если ты до сих пор не устал болтать о Фиш, значит, недостаточно пьян. — Я трезв! — кричит Освальд. — В этом-то и проблема. С другого конца стойки подтягивается закованный в пирсинг бармен. Когда им наливают, Джим ударяет об стакан Освальда своим. — С днем рождения, Освальд. Тот заметно веселеет. — С днем рождения, Джим. Джим опрокидывает в себя пойло и спрашивает: — Как у тебя дела вообще? История Освальда после выписки из Аркхема очень мутная, о нем практически ничего не известно, а то, что Джим знает, вызывает вопросы. Не то чтобы Джиму хочется слушать душевные излияния Освальда. Но раз сегодня такой день, и раз он больше не коп, которому не положено водиться с преступниками, то… почему бы и нет? Освальд рассказывает. Джим отвечает и поддерживает. Потом тоже рассказывает. Душу не выворачивает: он и с Харви-то проблемами не делится, Освальду тем более ни к чему знать подробности. Так, говорит в общих чертах все, что Освальд мог пропустить, но, скорее всего, и так знает. Разговор на пару с алкоголем течет у барной стойки; переливается по разным углам клуба, где они снова кого-то цепляют, чем только дразнят друг друга; стекает в загаженный гондонами, шприцами и звуками чужого секса туалет; и, наконец, выливается на скамейку в парке. К тому времени, как они покидают рейв, о чем Джим нисколько не жалеет, Освальд становится ему почти соулмейтом. В эзотерику, карму, гороскопы и прочее дерьмо Джим не верит. Одна дата на двоих не более чем глупая случайность, но у них и без того оказывается немало общего: сломанная жизнь и запутанные ориентиры, ведущие в никуда. Освальд не говорит и, Джим уверен, даже не думает об этом, но, как и Джим, Освальд не представляет, что будет делать, когда последний «монстр» Стрейнджа — Фиш Муни — будет пойман. Единственная разница между ними: если Джим и хочет кому отомстить, так только себе. Его солнце погасло. На улице холодно, изо рта валит пар. Одетый не по погоде Освальд то и дело поеживается, сунув руки в карманы, и держится поближе. Где-то там мигает фарами дожидающийся его автомобиль. Но Освальд сидит на скамье, откинувшись на спинку, и лицо у него покрасневшее не то потому, что замерз, не то потому, что пьян. Задрав голову, он смотрит на звезды и вдруг говорит: — Есть одна вещь, которую я не мог простить тебе, как ни пытался. — Голос жгучий, ломаный. Джим замирает. Слова Освальда звенят в ушах вместе с эхом клубной долбежки, еще недавно вскрывавшей череп. Весь вечер за их непринужденной болтовней крылась подавленная тоска, и вот она дает о себе знать. Джим догадывается, что хочет сказать Освальд. — Ты бросил меня в Аркхеме. Я говорил, что меня пытают, Джим, но ты даже не стал слушать. Болезненная правда. — Знаю. Извини. — Хотя едва ли хватит слов, чтобы ее скрасить. Освальд шумно вздыхает. — Но после того, что ты рассказал, думаю, мы квиты. Жаль, что у тебя так вышло с... Джим поджимает губы и опускает взгляд. — Ничего. Все в прошлом. Нет, оно еще в сердце и убивает каждый день. Делает злее с каждой прожитой секундой. Освальду знать не нужно. У Освальда свои тайны: как пережил терапию, он так и не сказал. Но Освальд простил, и уже немного легче. — Извини, Джим, я не собирался тебе это высказывать. — Он смеется, отбирая у Джима почти пустую бутылку. — Похоже, ты меня и правда споил. — Освальд? Наклонившись, Джим целует его. Это надо было сделать давно. Очень давно. Падает бутылка и с дребезгом катится по асфальту. Джима притягивают ближе, забираясь под куртку замерзшими ладонями. Освальд вспыхивает и плавится в его руках, тает на языке. Колет совесть: не стоило заставлять Освальда ждать так долго. — Я обожаю свой день рождения! — счастливо стонет Освальд. Всполошенный. Жаркий. Дрожащий. Нельзя не улыбнуться, глядя на него. — Наш. — Наш, — кивает он и снова ныряет в поцелуй, долгий и слишком откровенный для посиделок в парке. С трудом прерываясь, Джим заглядывает в помутневшие глаза с подтекшей тушью. Освальд жадно ловит ртом воздух, пытаясь отдышаться. — Как смотришь на то, чтобы поехать ко мне? — спрашивает Джим. Освальд морщится, явно не в восторге от этой затеи. Да, что-то Джим поторопился: перепихон в его тоскливой конуре далек от праздничного торжества и романтики. — Джим, тебе когда-нибудь приходилось заниматься сексом в шикарном особняке? — Нет. Это можно исправить? — Нужно. — По острому лицу Освальда змеится шальная улыбка. — Если только тебя не смущает, что криминальный авторитет будет держать тебя за член. — А ты будешь держать меня за член? — Джим вздергивает брови и облизывает клыки. — Еще как! — После GCPD я соглашался и на более странные вещи. Освальд смеется, хитро щурясь. — Неужели? Тогда поехали, расскажешь по дороге.