***
Когда он просыпается, Бакуго чувствует двухтемпературное тело, прижавшееся к нему. Он не замечает веса, прижатого к нему, привыкший к чувству любви и комфорта, что это приносит ему. Это буквально вторая натура для него в данный момент. Он вдыхает аромат сладких мятных леденцов с примесью чего-то похожего на дым, как тлеющие угли и жареный зефир. Аромат скорее Бакуго, чем Тодороки. Вместе они пахнут божественно, мятное какао и что-то как дым, с оттенком чего-то, что блондин может описать только как сонливость. Его тело напрягается, когда он понимает что не единственный в своей комнате, в своём гнезде. Какого хрена. — Ты, должно быть, издеваешься надо мной, — бормочет он, опуская взгляд. — Снова, половинчатый? Мягкий выдох — его ответ, и он чувствует тепло чужого дыхания на своей оголенной груди. «Тодороки Шото», решает он, «самый странный ублюдок». Мальчик не впервые забредает в гнездо Бакуго, и блондин сомневается, что последний, если умиротворённый вид другого хоть какой-то показатель. Он смотрит на Тодороки. Разглядывает нелепо длинные ресницы, видит небольшое количество слюны в уголке рта. Бакуго смотрит на слёзы, стекающие по его лицу, на то, как он крепко прижимается к боку блондина, и задаётся вопросом, как это случилось. Он хочет знать, что заставило Тодороки Шото найти злого омегу общежития, местного ворчуна, и пробраться в его постель. Алые сферы добираются с мягкого и расслабленного выражения лица Тодороки до места, где оно находится. Его лицо находится в пространстве между грудью Бакуго и подмышкой, руки обхватывают талию, а нога закинута на него. Блондин вздыхает, долго и протяжно, и надеется, что другой мальчик его слышит. «Может быть, ему пора отпустить, постараться двинуться дальше. С его сердца достаточно», решает он, «он взглянет на других кандидатов. Должен быть кто-то, кто бы хотел его, верно?» Он прижимается к младшему, оставляет мягкое прикосновение губ к вспотевшему лбу и запирает сладкую тоску глубоко внутри своего сердца. Он закрывает глаза. Он не видит снов и обнаруживает, что плывёт среди облаков сахарной ваты — подозрительно красно-белых — время от времени открывает глаза, смотря в потолок. Потом его глаза закрываются и он чувствует себя всё более и более утомленным. В конце концов он засыпает, слегка прижав губы к макушке Тодороки. Он просыпается один, чувствуя себя помятым и разбитым. Всё равно кажется будто он начал с чистого листа. Он чувствует себя по-другому. Он полон решимости найти кого-то, кто на самом деле полюбит его. На его телефоне короткое сообщение от Тодороки «спасибо, что позволил мне поспать в твоём гнезде» словно это совершенно нормально. Он вздыхает и отбрасывает телефон в сторону. «Он хочет, чтобы за ним ухаживали», решает он. Бакуго хочет быть любимым — он хочет любить. Всё-таки, любовь не такая сложная. Он просто хочет чувствовать что-то к другому, не получая ничего, кроме взаимности. Он никогда не был из тех, кто легко сдаётся, но что ещё делать блондину в этот момент? Сказать мальчику: «Эй, я люблю тебя уже больше года, можешь, пожалуйста, просто попробовать и полюбить меня уже?» Бакуго не уверен, стоит ли оно того, если надвигающееся горе, которое разорвет его на куски, — то, что он получит в конце. Он всегда может попытаться найти кого-то другого, человека, который был бы достоин его и только тогда дать знать карамельному мальчику. После того, как он убедится, что его грёбанные чувства — ничто иное, как шёпот, который никогда бы не услышали. Он не хочет продолжать обманывать себя — продолжать фантазировать жизнь с мятным мальчиком и думать, что она может стать реальностью. Эта мысль горько и кисло оседает на его языке и стекает по задней стенке горла, и он ловит себя на мысли, что хочет найти способ избавиться от этих эмоций более лёгким способом. Он запирает дверь и прячется в своей комнате до конца ночи. Блондин держит её запертой и следующие несколько дней. Он устал.***
В течение следующих нескольких недель Бакуго изо всех сил старается отдалиться от Тодороки, позволяя другим нюхать его (по какой-то причине Тодороки нравилось нюхать его. Вероятно, он просто не до конца понимал, что это значит). «Но его разочарование, кажется, окупилось», думает он, глядя на аккуратно завёрнутый пакет на своем столе. Он зелёный, что является очевидным показателем отправителя. Однако он не может сдержать любопытства, удивления, что Мидория Изуку действительно хочет за ним ухаживать. Мидория Изуку, мальчик, над которым он издевался. У каждого была своя версия — ни одна из них не была правильной, настоящей причиной, почему он так поступал. Он поворачивается к мальчику, сидящему позади него, и с любопытством спрашивает, даже не открывая подарок: — Но почему? Деку начинает, как обычно, бормотать, после собирается с силами. — Ч-что т-ты имеешь в виду, Кац-чан? — спрашивает он, похоже, такой же смущённый, как и Бакуго. Он глубоко вдыхает и говорит: — Открой, Кац-чан. Бакуго смотрит на подарок, глаза осматривают то, что определённо является одеялом, а после переводит взгляд на Тодороки. Мальчик выглядит слегка раненным, по-своему несчастным. Его глаза опущены, а сутуленные плечи говорят блондину, что он слышал их разговор громко и отчётливо. В глубине души он надеется, что Тодороки ревнует. Как тупица, Бакуго не может вынести выражение его лица, несмотря на смешанные чувства, которые он питает к двухцветному мальчику. Он оглядывается на Деку, кивает в сторону двери и небрежно говорит: — Выйдем. Деку выходит из класса, Бакуго прихватив подарок следует за ним. Только когда они стоят в коридоре, он даёт свой ответ. — Спасибо, не надо. — Ты даже не откроешь его? — расстроено спрашивает Деку. «Он выглядит так, как будто сейчас расплачется», замечает Бакуго, и он не может найти в себе силы быть таким мудаком, каким ему хотелось бы быть прямо сейчас. — Деку, — говорит он, понизив голос, чтобы никто не мог услышать, — я не могу его принять. Я влюблён в кого-то, кто не любит меня, и я не заставлю тебя пройти через подобное. Не после того, как я уже заставил тебя через столько пройти. Глаза Деку слегка расширяются, но затем он улыбается. Улыбка маленькая, но понимающая. Со слезами в уголках глаз, но так и не заплакав, он говорит: «Спасибо за присмотр за мной, Кац-чан». Он показывает на завернутый подарок и Бакуго передает его ему. — Знаешь, это часть твоего обаяния. Надеюсь, тот, кого ты любишь, знает, что он упустил. Бакуго хохочет, и все же смех кажется грустным: «Спасибо, Деку, за лесть и заверение, что я не совсем сломан». Он замечает мягкий взгляд на лице Деку, несмотря на его крепкую хватку на отвергнутом подарке ухаживания. Он, кажется, не замечает разрывов, которые создаёт, когда резко впивается ногтями в бумагу. — Ты никогда не был сломлен, Кац-чан, — ласково шепчет Деку, — ты всегда был кем-то по-настоящему удивительным. Когда они возвращаются, уши Бакуго красные, а выражение лица Деку печальное, но полное надежды. «С ними всё будет в порядке», решает Бакуго. Ботан тут же придёт в норму, и их отношения станут такими же, как раньше. Он думает, «если бы я не встретил Тодороки Шото, то мог бы влюбиться в Деку.»***
— Бакуго? — слышит он за пределами своей комнаты, сопровождаемое стуком. — Ты здесь? Бакуго смотрит на время, вздыхает и говорит: «Да, заходи». Когда Киришима заходит внутрь, он бормочет: «Я собираюсь спать через пятнадцать минут, предупреждаю». — Хорошо, приятель! — весело говорит Киришима. — Я просто хотел показать тебе кое-что. Бакуго смотрит на завёрнутый подарок в его руках, явно старательно упакованный, несмотря на неровные края и обилие скотча, и чувствует одновременно нежность и разочарование. Прошло несколько месяцев с тех пор, как Деку попытался подарить ему свой подарок, и с тех пор блондин заметил некоторые интересные изменения, включающие двух конкретных людей. Прямо сейчас он смотрит на одного из них. — Если это подарок ухаживания для меня, — медленно и осторожно говорит он, — тогда я, блядь, его не приму. — Я что? — Другой мальчик заикается, сбитый с толку. — Почему ты так думаешь? Бакуго вздыхает. — Во-первых, я заметил какие взгяды ты кидаешь на Деку последнюю хренову неделю. — Блондин смотрит, как щёки Киришимы краснеют, рот открывается и закрывается, и ухмыляется. — Во-вторых, я влюблён в кого-то другого, так что даже если бы он был для меня, я бы, блять, не принял его. Киришима сдувается, как воздушный шар, и если бы ситуация не была серьёзной, он бы рассмеялся. — Ты прав. Мне нужна твоя помощь. Я никогда не слышал, чтобы бета ухаживал за альфой. Бакуго указывает на свою кровать, и Киришима садится на край, нежно держа подарок между слегка затвердевшими пальцами. Блондин ухмыляется нервозности другого: — Просто ухаживай за ним, как хочешь, тупица. — Как ты сделал? — смущённо спрашивает Киришима. — Нет, — отвечает блондин, тяня гласную. — Этот ублюдок всё равно не полюбит меня, так что я просто отпущу его, прежде чем разобью своё грёбаное сердце. Киришима выглядит заинтересованным, но Бакуго поднимает руку. — Нет, — говорит он, — мы сейчас сосредоточены на твоих дурацких любовных проблемах. В другой раз. Другой мальчик смеётся, но соглашается. — В другой раз. Киришима разворачивает свой подарок («Я хотел, чтобы ты его увидел, но я уже завернул его!» растроенно скулит Киришима. «Я не знал, что ты подумаешь по-другому!») и показывает ему разноцветное одеяло, которое он купил для Деку, и Бакуго знает, что оно будет принято в мгновение ока. Он видел сентиментальные влюбленные взгляды, которые Деку бросал на другого мальчика, и Бакуго не мог не радоваться за них, дразня их обоих по отдельности, когда мог. Чудесный дуэт стал лучше ладить, теперь их дружба напоминала дружбу Бакуго с Киришимой. И он знает, что они оба считают друг друга не более чем лучшим другом, братом. Он игнорирует любопытные взгляды Тодороки, когда слоняется вокруг одного из них. Бакуго лучше игнорирует боль в груди всякий раз, когда думает о нём. Достаточно скоро Деку и Киришима начинают встречаться, и Бакуго быстро решает, что не может вечно быть третьим лишним. Это несправедливо по отношению к любому из них, и блондин хочет, чтобы им было весело.***
— Ты игнорируешь меня, — слышит Бакуго за спиной и изо всех сил старается сдержать вздох. Прошло чуть больше нескольких месяцев, и Тодороки пытался завести светскую беседу в любой момент, пытаясь уговорить их подняться в одну из их комнат, от чего Бакуго успешно уклонялся. — Почему? — Твой запах на мне заставил людей подумать, что я занят, — говорит Бакуго, разворачиваясь, чтобы посмотреть на него. — Я пытаюсь найти кого-нибудь. — Ты… — растерянно бормочет Тодороки. — Ты ищешь отношений? — Да, к сожалению, — говорит Бакуго, закатывая глаза, ловя себя на том, что его отвлекает сложный взгляд в угольно-сером и бирюзовом глазах, — разве ты не ищешь? — Я не думал, что мне это нужно, — говорит Тодороки, похоже отвлёкшись на что-то, что видит на лице Бакуго. Бакуго мычит: — Я тоже не думал о таком. Он уходит до того, как Тодороки успевает продолжить, а другой мальчик не следует за ним. Он старается не признавать, насколько это больно.***
Прошло чуть больше четырех месяцев с тех пор, как он отдалился от Тодороки, и он оказывается в похожей ситуации — с той лишь разницей, что у человека другое имя, и вместо мяты он пахнет фиалками. Шинсо Хитоши похож на Тодороки Шото, и когда Бакуго разговаривает с ним, он обнаруживает, что погружается. Мальчик с фиолетовыми волосами кажется менее физически нежным по сравнению с Тодороки, но Бакуго не возражает. Несмотря на то, что его разум посылает сбивающие с толку сигналы, он знает, что этот омега не похож на того, в которого он влюбился в первый раз. Знает по запаху засахаренной лаванды и фиалки, что этот мальчик отличается от мальчика, который пах мятными леденцами. Это не мешает ему смеяться, когда Шинсо говорит что-то невероятно язвительное, только для того, чтобы увидеть, как блондин закидывает голову назад, смеясь. И это определенно не мешает ему небрежно нюхать другого, даже несмотря на то, что его внутренний омега отшатывается, когда засахаренная лаванда и фиалка попадают ему в шейную железу. Он пахнет не так хорошо, как мятный аромат Тодороки, смешанный с ароматом блондина, но Бакуго говорит себе, что это всё равно не имеет значения. Он и Шинсо не видят друг друга так. Верно? Неверно. Бакуго ещё никогда так не ошибался. Это случается, когда он просыпается от настойчивого стука, и ему не нужно много времени, чтобы понять, что кто-то стучится в его дверь. Когда он вылезает из постели и открывает дверь, он не совсем уверен, что чувствовать, когда видит двухцветные волосы. — Половинчатый? — спрашивает он, сбитый с толку. — Какого хрена ты так рано стучишь в мою дверь? Блондин видит в руках Тодороки завернутую коробку и замирает. — Это не мое, — монотонно говорит ему Тодороки. В бирюзово-сером взгляде кружится так много эмоций, что Бакуго не может их понять. — Она была рядом с твоей дверью. Он протягивает руки, чтобы Бакуго забрал её. Только когда блондин видит подарок в ярком свете своей комнаты, он замечает необычную фиолетовую обёрточную бумагу. — Блять, — бормочет он, вздыхая. Он закрывает глаза и прислоняется к дверному косяку. Обычно через несколько часов после того, как Бакуго ложится спать — тихо. Примерно в это время все наконец расходятся по своим комнатам. Когда Тодороки говорит дальше, слова больше похожи на шёпот. — Ты не ждал? — спрашивает он, явно сбитый с толку реакцией блондина. Под скептицизмом скрывается намек на надежду, медленно раскрывающуюся по мере того, как мятный мальчик анализирует его. Зачем, однако, Бакуго не уверен. — Нет, не ждал, — подумав, отвечает Бакуго. — Я уверен, что мог бы полюбить его, если бы уделил этому достаточно времени. Бакуго устал. На этот раз совсем по другой причине. Раньше он был измотан удушающими чувствами, которые испытывал, полагая, что они безответны. Но теперь, что Бакуго действительно может потерять? Они уже не разговаривают, и блондин убеждён, что его попытка подавить чувства к другому мальчику провалилась. «Не то чтобы мне есть чем рисковать», решительно думает он. Он уже видел, как их дружба катится в тартары, беспомощный, но всё же полностью ответственный за результат. Итак, он продолжает, когда становится ясно, что Тодороки слишком ошеломлён, чтобы говорить. Это одновременно и освобождает, и пугает. И его горло не хочет сотрудничать. — Хотя я сомневаюсь, что это будет так же легко, как с тобой. Тишина кажется удушающей. Не поднимая глаз, блондин тянется к дверной ручке, чтобы закрыть дверь. Едва его рука дотягивается до ручки, её резко вырывают из его хватки, из-за чего она ударяется о стену, издавая громкий хлопок! — Что ты имеешь в виду? — очень тихо спрашивает Тодороки. Хватка на его руке находится на грани того, чтобы стать слишком тёплой, и в то же время Бакуго никогда не чувствовал себя настолько комфортно от такого ничтожного количества физического контакта. Блондин хочет прочитать его мысли, хочет узнать, о чем он сейчас думает, хочет узнать, действительно ли он такой тупой. Несмотря на легкую абсурдность ситуации, Бакуго не может не чувствовать симпатии. Но больше всего он раздражен. Кацуки стонет, ударяясь головой о раму, и восклицает: — Ты, блять, серьезно? Мне нужно расшифровать это для тебя или что-то в этом роде? Рука Тодороки сжимает его запястье, и Бакуго смягчается. — Это значит, что я полагал, что любые попытки ухаживания за другим омегой, не говоря уже об ухаживании за тобой, болван, были обречены с самого начала. Он смотрит вниз, пытаясь спрятаться от кипящего взгляда в глазах мятного мальчика, не желая показывать больше, чем уже сделал. Он уверен, что Тодороки может спросить его о чём угодно, и он охотно ответит. Тодороки тихий, задумчивый — он кажется почти замороженным, что заставляет Бакуго внутренне усмехнуться. Закатив глаза, он говорит: «Я влюблен в тебя, кусок дерьма». Он роняет подарок для ухаживания, который всё ещё неловко держал в свободной руке, и продолжает: — Я влюблен в тебя уже больше гребаного года, не мог бы ты, пожалуйста, просто попробовать и, блядь, полюбить меня уже в ответ? «Не так, как я себе представлял, но лучше, чем ничего», предполагает он. Выражение лица Тодороки меняется, вместо задумчивости появляется шок. Его рука нагревается сильнее, обжигая запястье, но Бакуго не вздрагивает. Вместо этого он стонет. Звук не очень громкий, похож на низкое мурлыканье. Но, кажется, он эхом отдаётся в коридоре общежития, и блондин чувствует, как всё его тело краснеет, и снова закрывает глаза, наполняясь смущением. — Повтори ещё раз, — слышит Бакуго, и хватка на его руке ослабевает. Он снова обращает внимание на Тодороки, и ему кажется, что его сердце вот-вот разорвется. Его обычный запах мятных конфет ощущается более ледяным, но в то же время чем-то другим, чем-то, чем он хочет наполнить свои лёгкие и подавиться. Пахнет сигаретами с ментолом, которые, предположительно, курила его мать до того, как забеременела им. Если сигареты чем-то похожи на тот запах, который он сейчас чувствует, то он её не винит. Он глубоко вдыхает, а затем бормочет: «Ты меня слышал». Его голова откидывается назад, и он продолжает, говоря: «Я почти уверен, что задал тебе вопрос». Интенсивность запаха начинает уменьшаться, и он, наконец, начинает ощущать свой собственный, за исключением того, что соленый оттенок почти отсутствует, липкая карамель и какао сплетаются в одно растаявшее месиво. Момент прерывает Тодороки, невежественный, как всегда. — Я думал, ты уже знал? Бакуго замирает, смущённый так же, как и Тодороки. — Что знал, Половинчатый? Тодороки склоняет голову набок и, как будто это не одна из самых чертовски милых вещей, которые Бакуго когда-либо видел за всю свою гребаную жизнь, говорит: — Что, я люблю тебя. Шокированный хрип — его единственный ответ. Затем: — Что? — Я понял это после того, как ты позволил мне понюхать тебя, — говорит двухцветный омега. — Ты даже не позволяешь Киришиме сделать это. — Он улыбается, а Бакуго чувствует, что медленно теряет сознание. — Кроме того, ты сделал мне наборы для подготовки к моим течкам и всегда позволял обниматься с тобой, когда день был трудным… Бакуго пялится на него, пока он бормочет. Чёрт возьми, теперь он понимает, почему Тодороки и Деку лучшие друзья. — Постой. — Другой мальчик останавливается. — Значит ли это, что мы никогда не были вместе? — Он тянет руку вверх, кладёт её на подбородок, и бормочет. — Мне было интересно, почему ты меня игнорируешь, на сайте не было сказано о таком. Бакуго смеётся. — Тебе был нужён совет и ты зашёл на гребаный сайт? — Он смеётся. — Ты не мог просто пригласить меня на свидание, как нормальный человек? Тодороки закатывает глаза. — Как будто ты лучше. Смех Бакуго медленно затихает, и он выдыхает. — Не лучший мой гребаный момент, Половинчатый, отстань. Тодороки раздумывает о чём-то, потом говорит: «Я не был уверен, почему ты отдаляешься от меня». Алые сферы внимательно наблюдают за ним, и он продолжает: «Я думал, что тебе нужны и другие для стаи, а потом ты устал от меня». — Абсолютно нет, — шипит Бакуго, скаля зубы. Он не обращает внимания на заинтересованное выражение лица другого мальчика. — У нас уже есть хренова стая, мы не будем её менять или создавать новую. Тодороки мычит, успокоенный и понимающий на данный момент. Он знает, что им надо будет поговорить об этом подробней позже. К счастью, он меняет тему, говоря: — Мне нравится, когда ты говоришь, что любишь меня. — Его глаза становятся конфетно-сладкими, казалось бы, достаточно твёрдыми, чтобы сломать зубы, когда он видит красный ожог на запястье Бакуго. — Мне также нравится видеть мою метку на тебе. Бакуго ухмыляется: «Да?» Он оглядывает другого мальчика и говорит, внимательно рассматривая его шею. — Может быть, я сделаю немного своих. Резкий вдох — его единственный намек, прежде чем его вталкивают в комнату, дверь захлопывается и запирается за ними, а теплый рот облизывает его пахучую железу. Бакуго стонет, а Тодороки пытается заставить его хоть немного замолчать. — Ты мой, — шепчет Тодороки, мурлыканье почти заглушает его, — мой. — Твой, — стонет Бакуго. Тодороки толкает его к гнезду на кровати. — Сделай меня уже своим, чёрт побери. — Работаю над этим, — бормочет он в ответ, склоняясь над ним и оставляя следы на шее блондина. — Ты будешь выглядеть так красиво с моими отметинами на тебе. — Бля, — стонет Бакуго. Он тает от одновременной ласки и маркировки Тодороки, ногтями оставляя тонкие царапины на спине другого, временно отмечая Тодороки, прежде чем он сможет заявить права на него. Он обнаруживает, что ему действительно нравится идея быть его. Только когда Тодороки заканчивает, Бакуго использует шанс перевернуть их. Самодовольное лицо другого мальчика становится удивленным, когда его затылок кладут на мягкую подушку. — Моя очередь, — мурлычет светловолосый омега и чувствует запах возбуждения Тодороки. Он чувствует себя опьяненым. Сладкие ментоловые и карамельные сигареты сливаются воедино, их тела прижимаются друг к другу в один прекрасный хаос. Его не удивляют звуки, издаваемые Тодороки, когда он оставляет собственные отметины на шее мальчика, дразня зубами его железу, или когда высасывает душу другого омеги через его член. Только когда они заканчивают, тяжело дыша и греясь в своём гнезде, после чего всегда остаётся послевкусие, Бакуго говорит эти слова снова. — Я люблю тебя, — бормочет он в шею Тодороки, лежа рядом с ним, свернувшись калачиком. Их ноги переплелись, нога Тодороки устроилась высоко между собственной ногой Бакуго. Он чувствует, как другой омега прижимается к его лбу, улыбаясь. Ногти проводят вверх по руке блондина, отмечая его дальше. Он ничего не говорит, и Бакуго доволен успокаивающей тишиной. Если им устроят и урок этикета в общежитии, и разговор о безопасном сексе рано утром, что ж. Воспоминания о прошлой ночи и их обещание будущего того стоят.