Дымчато-серый

Мир в глазах Рагвиндра был чёрно-белым и имел чёткие границы, различающие добро и зло. Он понимал, что есть плохо, а что хорошо. Видел черту, которую пересекать нельзя и жил грёзами, что избавит мир от всего плохого, отдав свое доблестное сердце рыцарству и борьбе за справедливость. Он взял меч в руки с твердым намерением именем честолюбия рубить головы людям, что смели перейти черту, но что если этот человек — твой человек? Альберих в первые недели смотрел на него глазами полного недоверия и страха. Дилюк отвечал ему любопытством и дружелюбием. Шли годы и Кэйя стал ему ближе, чем кто-либо. Родная фигура была просто неотъемлемой составляющей мира, в котором Дилюк жил. Неотъемлемой составляющей того самого "добра", которое обозначил юный Рагвиндр для самого себя, но не было уговора, что его собственный зыбкий мирок имеет вес в ужасном холодном мире Альбериха. Никто не обещал Дилюку стабильность, он стал жертвой собственной глупой наивности. Кто бы что не говорил, но Дилюк всегда был эмоциональнее и восприимчивее, чем холодный и слегка отрешенный Кэйя. Этот холод притягивал горячий нрав рыцаря, заставлял протягивать руки, чтобы пустить по ладоням мурашки от невероятного, и как на тот момент казалось, сказочно трепетного контраста. Рагвиндр взращивал любовь к Кэйе, но все ещё не принимал реальность, стремясь идеализировать всё вокруг себя. Он растил этот ядовитый цветок в теплице и тот, как паразит, отравил все остальное в маленьком и хрупком саду. Кэйя сам казался хрупким и Дилюку всегда хотелось его защищать. Почти с первых дней, когда он наблюдал робкие попытки Альбериха влиться в новое общество; когда его темные глаза ланью пробегались по Дилюку — изучающе, с подозрением. И через много лет Дилюку все ещё хотелось верить, что Альбериха нужно защищать. Потому что ему казалось, что если не это, то Рагвиндр теряет важность и уникальность перед таким необыкновенным и выделяющимся человеком, как Кэйя, ведь рядом с ним всегда лозой вились другие люди, которые маячили на границе между добром и злом. Шли годы, Кэйя заставлял трескаться чёрно-белое мировоззрение Дилюка. Альберих не был плохим, но и не был хорошим. Наивность и робость сошли на нет и перед шестнадцатилетним Дилюком стоял вовсе не потерянный раем ангел, а самый настоящий хитрый и ловкий бес, в глубине темных глаз которого больше нельзя увидеть слабость, чтобы защищать. Кэйя растёт и цветок не помещается в теплице. Ему нужно больше места. Альберих оставался вежливым и учтивым, но порой при взгляде на него Дилюк кожей ощущал едкий и отрезвляющий мороз, он почти видел, как у волос молодого Альбериха кружатся снежинки в плавном танце, а иногда замечал на глубине горячо дорогих ему глаз льдинки, что тонули в голубизне океана его очей. Рагвиндр как Титаник, готов был врезаться в этот айсберг и тонуть. Кэйя показал ему впервые "серый". И Дилюк почти готов мириться с изменениями в его жизни, потому что их внёс Кэйя: аккуратно, ловко и бесшумно. Кэйя читал его, словно открытую книгу. Удивительно взрослые глаза младшего брата были похожи на зеркало: посмотри и узнай, кто ты на самом деле. Когда Альберих смотрел на него этим внимательным взглядом, в отражении любимого глаза на него глядел ребёнок не способный мириться с реальностью. Кэйе давно не нужен защитник, он пережил что-то ужасное, что-то, чего он не рассказывает другим. Что-то о чем задумывается, глядя на звёздное небо, разглядывая пугающие неизвестностью глубины темного неба. Кэйя научен мириться и принимать тяжёлые решения. — Мне всегда было любопытно, — Дилюк сидит на крыльце, ощущая под крепко сжатыми на ступени пальцами почти каждую шероховатость дерева, — О чём ты думаешь, когда смотришь на небо? Кэйя оставляет в сторону большой том какой-то книжки, к которой Дилюк вряд-ли бы когда-нибудь притронулся. Сначала брат смотрит на небо и Дилюк задыхается, когда видит в темных океанских впадинах Кэйи целую вселенную, наполненную безграничной пустотой и жизнью. Это не небо отражается в его глазах, а его глаза в небе. Потом целые миры смотрят на такого приземлённого и глупого Рагвиндра с каким-то измученным отчаянием. — О моей семье и родине. Они мне дороги, я не хочу их потерять и остаться в одиночестве. Ты знаешь, что между небесными телами огромное расстояние, а вокруг них лишь космическая пустота и тишина? Я не хочу быть одинокой звездой в холодном космосе, — Альберих хватает себя за плечи, словно ему холодно, хотя на улице стояла теплая летняя ночь. Рагвиндр набирается смелости и обнимает Кэйю, ощущая его едва заметное тепло. Прижимая его к своему сердцу, чтобы то тянулось к новому хозяину, бешено стучась о грудную клетку, как о преграду. — Кэйя, мы тоже твоя семья. Я и отец — мы не оставим тебя в одиночестве. Я защищу тебя от пустоты и буду твоей планетой, что крутится вокруг тебя ближе всех. Обещаю, я защищу тебя от холода. Но Дилюк не защитил от огня. В его мире всё должно быть идеально, чтобы сохранять душевный покой юного рыцаря. Отметки, успехи в боевом искусстве, репутация и Кэйя под боком, который хитро щурится ему, озаряя мир своей улыбкой. Одной только улыбки становится мало, но теперь влияния Дилюка на Кэйю почти нет. Альберих даёт ему отпор на спарринге, ничуть не уступая во владении мечом. Рагвиндр ощущает у горла холодное лезвие, но напугало его вовсе не лезвие меча его брата, а ощущение холодка — теперь в его защите не нуждаются. Это болезненное осознание пустило ещё одну трещину в его мирке, а ведь сад и так терпит большие убытки из-за того, что выращенный цветок любви уже давно давит на стены теплицы нежными лепестками. Дилюк ощущает желание получать больше внимания, привилегий и касаний. Хочет надеяться, что имеет хотя бы такое же место в жизни Кэйи, какое Кэйя имеет в жизни Дилюка. Хочет верить, что Альберих тоже не видит никого, кроме него. — Ладно, ты победил, — меч падает на земь, поднимая столб пыли. — Я действительно стал лучше владеть мечом, братец, — Кэйя убрал лезвие оружия с шеи Рагвиндра, но холодок никуда не делся, — Я понял, куда нужно вкладывать силы. Грубую силу все равно мне не развить, но вот в ловкости и проворности мне, похоже, нет равных. — О, и в скромности, — подмечает старший, хватая Кэйю за протянутую ему руку, чтобы помочь встать. Касание пускает заряд по всему телу Дилюка. Такое родное тепло вызывает табун мурашек и хочется уткнуться в протянутую ладонь щекой, попросить потрепать огненные волосы, как это раньше делал Кэйя. — Ты чего так расстроился? В следующий раз буду поддаваться, чтобы ты не плакал, — Кэйя первым прерывает контакт, а Дилюк подавляет желание зло зарычать. — Пошли уже, — хмыкнул Дилюк, с лёгкостью подхватив тяжёлый двуручный меч. Взгляд Кэйи цепко проскользил по этому движению, замечая, как напрягаются мышцы Дилюка из-за тяжести оружия. Ему никогда так легко не поднять клеймор. Дилюк быстро поднимается по карьерной лестнице и быстро адаптируется в поведении в обществе. Он прилежно ходит на приемы, уже берет сложные миссии и продолжает сохранять образ идеального рыцаря. Он верит, что его идеи исполнимы и что его принципы, словно колонны мироздания — никогда не рухнут. Дилюк сомневается в своих идеалах, лишь когда на горизонте маячит фигура Кэйи, который сегодня на приёме привычно учтив абсолютно со всеми. Он ходит по залу, очаровывая всех своих внешним видом, действительно похожий на ангела в белом одеянии. Дилюку семнадцать, а он все ещё не может отпустить мечты о прикосновениях брата, как бы стыдно ему за это не было. Да, они сводные братья, но от этого не становится легче. Он чувствует, будто разочаровывает всех, но не может подавить в себе больше чувства, которыми его отравил цветок, прибывший из дали вместе с Кэйей. Весь вечер Дилюк высматривает его из толпы, наблюдая, как свет канделябров обволакивает карамельную кожу молодого рыцаря фавониус, придавая ей золотистый оттенок. Он бесстыдно пользуется вниманием, любезничает и танцует. Летает по залу, кружась, словно случайно потерянное павлином перо, что с моста падает в озеро королевского двора. Его рука галантно лежит на спине у девушки, а вторая бережно держит её за руку. Рагвиндр снова чувствует, как границы добра и зла шатаются и рушатся, когда он против своих принципов хочет отбросить незнакомку в сторону и направить на неё меч, защищая Кэйю. Защищая ли? Дилюк с трудом держит лицо. Альберих за вечер ни разу не посмотрел на младшего Рагвиндра, от чего тот был темнее тучи, что даже люди не смели к нему подходить. — Не похоже, что ты веселишься, — мягкий голос патокой льется прямо у уха Рагвиндра, от близости тот вздрагивает и подавляет мелкую дрожь. Из за его спины выныривает Кэйя со стаканом в руках. В нем колышется алая жидкость, облизывая стеклянные стенки красными волнами. — Не знал, что шестнадцатилетним можно пить, — Дилюк отрывает взгляд от длинных пальцев и смотрит ему прямо в лицо. Рагвиндру скоро восемнадцать, а он все ещё не подпускает девушек ни к себе, ни к брату. К последнему он относится с особенным старанием. Юность плещется в крови, пуская ее с новой силой, стоит только глянуть на человека перед ним. Кэйя почти не отстаёт от него по силе, превосходит по уму и тактике. Кэйя прекрасный рыцарь и дипломат, словно дьявольский цветок рушит его теплицу, распускаясь и распыляя свою туманящую разум пыльцу. Когда Альберих игриво облизывает губы, Дилюку хочется упасть сквозь землю, но он лишь сильнее сжимает кулаки за спиной. — Вау, прям убийственная аура. Практикуешь новый метод повержения врагов? — Кэйя усмехается и пальцем манит за собой. За них хоть на край света, если только позовет, поэтому Дилюк послушно пошел за ним на балкон и опирается руками о перила. Они некоторое время молчат, вслушиваясь в звуки ночного Мондштандта, наблюдая, как тучи плывут по небесной глади. — Слушай, может сбежим с приема? — тишину внезапно нарушает Кэйя, допивая свой бокал. — Сдурел? Отец нас прикончит, — отрезает Дилюк. Он бы только за, но здравый смысл оставался при нем. — Точно, Люк ведь у нас такой хороший мальчик. Тогда поищу себе компанию кого-нибудь другого, менее прилежного, — Кэйя растягивает губы в хитрой ухмылке и отворачивается в сторону зала. Знает же, на что надавить. Дилюк практически на автомате хватает его за локоть и тянет к себе. Альбериху не надо слов, чтобы понять — желаемое он получит. Они бегут с праздника, укрываемые самой ночью и через полчаса лежат спиной на траве, разглядывая здания города. Они ведут бесконечные диалоги о самом разном, слетая с темы на тему совершенно незаметно для себя. Смеются с глупостей и вспоминают детство на винокурне. — Беззаботное было время, — Кэйя выдыхает после долгого смеха и вдруг становится серьёзным, — но теперь на тебе ответственность за других и за бизнес отца. Наверное, у тебя не будет времени на меня. Дилюк запинается и тоже серьезно смотрит на Кэйю. — Я не поставлю бизнес выше тебя, я же обещал. — Дилюк, я кое-что хотел тебе сказать, — звучит как-то неуверенно, что было необычно для нынешнего Кэйи. — М? Что? — Хм, ничего. Забудь. Пора возвращаться домой. — Это больше не твой дом. Они стоят на винокурне, Кэйя лежит у дерева с ранением и чувствует, как слезы душат, застревая в глотке. Ему действительно казалось, что он сделал правильный выбор, когда поверил Рагвиндру. Мондштандт стал для него не меньшей родиной, чем Каэнри'ах, а Рагвиндры не меньшей семьёй, чем Альберихи, но вот он Дилюк — смотрит на него с презрением в глазах и называет шпионом, пытаясь прикончить. Кэйя глотает боль, разочарование и ненависть, ощущая дежавю о днях давно минувших. Клеймор рассекает воздух, пылая огнем и Кэйя отчаянно заслоняет себя мечом, понимая, как слаб перед глазом бога. Но боги выбирают его и крио берет под свое крыло Альбериха. Дилюк застывает, отходит от него и исчезает. На долгие годы радиомолчания. *** В таверне звучат песни во имя анемо архонта, а Розария судачит о неприятных ей посетителях церкви. Дилюк по привычке слушает в полуха, автоматическими движениями мешая напитки. Под ночь люди расходятся, но Кэйя неизменно сидит прямо перед ним, выпивая очередной стакан в компании сомнительной монахини. Он привычно спокоен и даже холоден, если лучше приглядеться к самодовольной улыбчивой маске. Теперь в сером мире Дилюка, где границы были потеряны, а понятия смешались и перестали быть однозначными, ярким пятном сиял Кэйя. Кэйя, который по приезду Дилюка в Мондштандт даже не обратил на него внимания. Дилюк принимает правила и не идёт на контакт, терпеливо слушая его провокации. Он верил, что с годами забудет все то, что дал ему почувствовать Кэйя, но теперь, когда грудь монахини неприлично близко вжимается в руку капитана, а сама она что-то шепчет ему на ухо, хитро улыбаясь, Дилюк определённо хочет её убить. Любовь никуда не делась, просто смешалась с суровой реальностью: грязью, кровью и ненавистью к себе. После долгой рефлексии Дилюк понял, что нагло обманул своего брата и что ему действительно нельзя злиться. Но он не может подавить в себе свой эгоизм, каждый раз игнорируя его слова и подколы. Флирт больно бьёт по груди, потому что Дилюк не может ему верить, хотя очень хочет. Он не мог найти причин, почему Кэйя не сказал раньше. Возможно, сейчас все было бы по другому. «И ты продолжил бы жить в своем глупом чёрно-белом мире». Дилюк всегда наблюдает за Кэйей, все ещё отгоняет от него других, словно имеет на что-то право. Только цветок давно проломил теплицу здравого смысла и для него это уже не имеет значения. Таверна опустела, Розария на прощание похлопала собутыльника по плечу и тоже покинула Долю Ангелов. Остался только Кэйя, который задумчиво водил кончиком пальца по краю стакана, внутри которого плавал лёд. — Сэр Кэйя, таверна закрывается, — Дилюк переворачивает стакан, с трудом отрывая глаза от его пальцев. — Славно, — властно произносит Кэйя, поднимая глаза на владельца винокурни, — У меня есть разговор, братец. — Какой же? — сердце начинает биться быстрее, но лицо бармена бесстрастно. — На днях несколько рыцарей ордена жаловались на то, что неизвестный избивает некоторых из них до полусмерти, — Кэйя продолжает смотреть на Дилюка снизу вверх, пока тот нависает над ним, — я провел небольшое расследование и получилось так, что общее у них то, что все они имели близкие отношения с...одним человеком. Догадываешься, кто это? Дилюк хмурится, а Кэйя поднимается со стула и опирается о стойку, оставляя между ними ничтожное расстояние. Напряжение возросло, а Дилюк сжал кулаки, чтобы сдерживать эмоции. — Кто же? Тут же прозвучал ответ: — Я, — воздух сорвавшийся с губ Альбериха коснулся чужих, согревая и подрывая выдержку. Рагвиндр наклоняет голову, стараясь приблизиться и, кажется, поцеловать, но Кэйя чуть отстраняется, задумчиво прикладывая руку к подбородку. — А свидетели говорят, что видели там высокого широкоплечего мужчину с огненно рыжими волосами. Кажется, таких в Мондштандте очень мало. Проводим небольшой подсчет и что же получается? Дело закрыто. Виновником оказывается, — палец Кэйи ткнул Дилюка в грудь, тот даже не дернулся, — сам мастер Дилюк. Есть что сказать в свое оправдание? Нападения начались почти что с первого дня твоего появления в городе. Не могу же я закрыть на это глаза. Ты даже девушек не жалеешь, совсем крыша поехала от твоей безграничной любви, — он театрально запнулся, — или правильнее сказать, одержимостью мной? Хитрый блеск глаз прямо напротив Дилюка. Кэйе приходится слегка смотреть вверх из-за роста, но от этого он не становится менее угрожающим. Одержимость? Нет, Дилюк не был одержим, это глупость. Дилюк молчит, не находит ответа, а потом снова тянется к губам. — Ты просто хочешь меня трахнуть или решить проблему? — Кэйя закрывает ему рот рукой и слегка отталкивает его голову от себя. — С теми идиотами я уже решил проблему, — отвечает Дилюк, — Чего именно ты от меня хочешь? Кэйя вздыхает и садится обратно на свое место. Дилюк продолжает хищно над ним нависать, сверля каким-то слегка безумным взглядом. — Даже во время пубертата ты был более разговорчив, чем возбужден, — Кэйя делает глоток полуденной смерти, — Я бы хотел поговорить. Обсудить то, что произошло в прошлом. И извиниться, возможно, тоже. — Что именно? — взгляд бармена смягчается и он подливает капитану вина. — Ты догадываешься, Дилюк. Ты винишь меня в смерти своего отца? — толика боли проскользнула в словах Кэйи. — Нет, ты не виноват. Просто, твое признание и это событие...сильно по мне ударили, — честно ответил Дилюк. — Меня напрягало твое эмоциональное состояние, — Кэйя снова играл со стаканом, — Я хотел сказать до...этого, что хоть раньше и держался за прошлое: я смог принять настоящее и выбрал Мондштандт, Рагвиндров, — Кэйя отвёл взгляд, — тебя. Как мою новую родину и семью. Только вот, Дилюк, ты становился все более жутким в своем желании обладать. Я переживал, что поспешу. Прости, что не сказал раньше, возможно, сейчас все было бы иначе. Битва показала, что ты вполне мог меня убить. Этого я и боялся. Всегда. Дилюк почти услышал, как последние стёклышки его былого мира разбиваются в дребезги. Всё это время человек, которого он хотел защитить и утешить больше всего боялся его самого, когда он считал, что является опорой для него, Рагвиндр сжал столешницу так, что дерево жалобно заскрипело. — Сейчас всё иначе, я тебя не боюсь, потому что могу дать отпор и мне в этом помогут, — Кэйя не увиливал, а говорил так прямо, как мог, — но твое безумие только слепец не заметит. Не трогай моих людей, Дилюк, — угроза явно почувствовалась в голосе Кэйи, но это не отпугнуло Дилюка, а наоборот, словно отбило все тормоза. Он обошел стойку и вплотную подошёл к Кэйе, тот почти что призвал меч. — Все, чего я хочу - это ты, — руки Дилюка оказались по обе стороны Альбериха, а сам бармен вжимался в него всем телом, — так никто не пострадает, — это Дилюк проговорил ему куда-то в ключицу, после чего его теплые руки проскользили по чужим бёдрам, а у ушей прозвучал шепот: — прости меня. И Кэйя простит, потому что кроме Дилюка у него никого нет. Он действительно совершенно и полностью одинок, не смотря на всех друзей и знакомых в Мондштандте, а Рагвиндр так и остаётся 'единственной' планетой на его орбите, которая навеки будет рядом. Может он не все договорил и не все простил, но сил терпеть бремя ответственности за дела прошлого и Альбериха больше нет. Отчаяние поглотило принца, как сейчас его поглотит бесконечный эгоизм Дилюка в отместку за его разрушенный чёрно-белый мир. Кэйя сам втягивает бармена в ленивый поцелуй, который подхватывает Дилюк и в мгновение превращает в жадный и уничтожительный. Огонь Дилюка снова сжирает его, накрывая каждый миллиметр желанного тела. Пока Дилюк зубами терзает его, Кэйя сжимает его плечи, кусая губы, чтобы не издать звука боли. Губы Дилюка блуждали по шее, обжигая горячим дыханием, а потом спускались вниз, прямо на грудь. Кэйя решил ускорить процесс, расстёгивая пуговицы на рубашке Рагвиндра, открывая крепкий торс и приходится по нему пальцами, очерчивая рельефы. Не так уж и плохо, как и ожидалось от Рагвиндра. Альберих попытался забыться и просто отдаться магнату, при помощи выпитого до этого алкоголя. Выдохнув, избавляясь от нежелательных эмоций и мыслей, Кэйя сжимает свои чувства в кулак и просто растворяется. Дилюк подхватывает его и помогает сесть прямо на стойку, раздвигая длинные ноги и становясь между ними. Кэйя обвивает ими его талию, ощущая в своих волосах крупную руку Рагвиндра, пока второй он водил по внешней стороне бедра, робко приближаясь к внутренней. Губы снова сталкиваются в поцелуе, который вызывает мелкую дрожь у Дилюка. Сладость вина ощущается на языке и опьяняет так, словно он сам выпил целую бутылку полуденной смерти. Разум обволакивает туман и Дилюк впервые за долгое время чувствует себя счастливым, заполучив, наконец, свою звезду. Кэйя сжимает его плечи до синяков, но Дилюк не ощущает боли, только слепую и безграничную эйфорию от осознания того, что может быть теперь все придет в норму. Хоть мир его был разрушен этим человеком, именно он стал началом нового.