Почему ты герой

— Каччан, ты сегодня перестарался. Быстро на перевязку, — Изуку хлопает по дивану и всматривается в состав мази. Хацуме дурного не посоветует, но вдруг она перепутала «малышку» со взрывоопасной смесью. Сегодня катастрофа в квартире им точно не нужна. — Иду, нерд, — шипит на парня и аккуратно садится. Всё-таки ещё и бедра отбил, Изуку так и знал, что будет тяжко.       Без лишних слов он берёт сначала правую руку.       Каччан всегда отличался бешеной работоспособностью и плохо скрываемым героизмом, из-за которого как раз и получал так часто. Что думать, они даже встретились, когда он был весь усыпан синяками и ссадинами. Выполнял свою дурацкую миссию и пытался мириться с мыслью о живом щите. Мирился недолго, пугало, насколько быстро это принял. — Ай! Задрот! — Прости-и, — Изуку слишком сильно надавил на руку. — Я аккуратно. — Уж постарайся.       Снова хмурый, но не злится. Наверное, невозможно злиться, когда знаешь, как получил эти раны.       Был для кого-то героем.       Изуку этого не понять, не когда дорогой ему человек покрыт шрамами. И не когда он каждый день просыпается с мыслью, что готов подставиться под пулю. Это скорее оглушает, чем заставляет проникнуться. — Я не понимаю героев, — он начинает несвязно, — не понимаю и тебя. — В смысле? — Бакуго прекращает хмуриться, ведь удивление сильнее других эмоций. — Зачем каждый раз вот так? — Как? — Да будто ты не понимаешь.       Возможно, Изуку существует для того, чтобы ставить Каччана в тупое положение. Задавать странные вопросы и смотреть реакцию на них. Но есть вероятность, что его жизненно важная цель — это достучаться до героя. — Я не специально, — пока что выигрывает первое, Каччан раздражен. — Думаешь, блять, я в восторге от этой херни?       Он вырывает руку и резко указывает на раны. Кричит чуть ли не глазами. Теперь очередь злиться Изуку. — Верни, я не закончил! — Нет, давай, продолжай! Вижу же, давно в тебе это сидит!       Капля снисходительности, которая еле уловима за язвительностью, бесит Изуку больше всего. Ссадины не кровоточат, и всё равно надо подлатать. Но Каччан прав, он устал молчать. — А я так хотел сегодня без взрывов и Армагеддона в гостиной, — шепчет про себя. — Как обычно, видимо. — Чего? — Каччан, почему ты остаёшься героем?! — Бакуго замирает. — Я понимаю, почему ты хотел им быть и почему мечтал. Всё-таки это удивительно: побеждать. Негласно стать опорой мира, когда ты каждый день сражаешься за него. — Что ты несёшь?       Изуку не прекращает. — Но мечта должна была сойти на нет после первого боя! Вместо неё появляются шрамы, бесконечный список травм в медкарте. Да Боже! За прошедший год ты сменил три! Врачи без перерывов ставят диагнозы, и каждый новый хуже предыдущего. В сорок ты с вероятностью в миллион процентов не сможешь ходить — один из них ведь так отшутился?!       От собственных слов парня пробирает дрожь. Он был в палате, когда врач стоял рядом с Кацуки и долго объяснял о повышенном напряжении в руках и повреждении суставов ног. Если тот всё знал и молча хмурился, то Изуку не знал. Это и получилось случайно: если бы в тот момент он не спешил, не забыл постучаться — скорее всего, никогда бы и не узнал.       Может быть, только годы спустя. Когда Кацуки ввезли бы в их квартиру в инвалидной коляске. — Я-я правда не понимаю, — воображение подкидывает новые кошмары, и Изуку немного трясёт головой. Будто бы от них так просто избавиться.       Он хочет продолжить, рассказать всё, что гложет уже очень и очень давно. Ведь раньше не мог, не тогда, когда Кацуки хоть и побитый, но светился от счастья. В своей привычной манере: опущенные брови и на миллиметр приподнятый уголок губ — по-настоящему чудо Изуку, которое он хранит под сердцем.       Но сейчас спусковым крючком становятся новые раны на незаживших старых. Это ломает идеальную картинку.       И Бакуго с ним даже не спорит. Молча слушает, как и того врача, и хмурится. — Ты спасаешь людей, не брезгуешь защитить их всем своим телом. Ты настоящий герой, Каччан, — Изуку делает глубокий вдох и смотрит в помутневшие янтари. — Но когда ты стоишь посреди сражения и, пускай тебе сложно это признать, становится страшно. Невыносимо, чёрт возьми, страшно и больно – кто защищает тебя?       Ответа не следует. Изуку физически больше не может произнести и слова, это даётся слишком тяжело. Последние выбивают из сил, они давно крутились в голове. Не давали покоя и снились в кошмарах. В них Каччан стоит на руинах города и задыхается собственной кровью. И никого. Ни напарников героев, ни Изуку, ни даже злодеев.       Один. Он умирает в одиночестве.       Из-за воспоминаний парень на несколько секунд забывает, как дышать. И если бы сейчас чужая рука не схватила его запястье, то, наверное, и не вспомнил бы.       Красные глаза напряжённо смотрят на него. — Деку? — Я...устал. Каччан. Р-разве...разве тебе обязательно быть героем?       Бакуго опускает голову, и Изуку больше не может видеть его выступающие морщинки. Эмоции скрыты за опаленной чёлкой, и за ней спрятались так же все ответы. Только пальцы по-прежнему сжимают запястье, и в них чудится еле заметная дрожь. Зря он начал этот разговор, такие обычно ни к чему не приводят. Поэтому они с Каччаном предпочитают молчать. Из-за бессмысленности.       Сейчас бы Изуку вместо всех этих споров следовало обработать новые ссадины, помазать, как всё-таки оказалось, не взрывоопасной "малышкой" Хацуме старые ранения и шрамы. Стоило бы подогреть вновь остывший ужин и начать укладываться спать. Ведь завтра новый день. Похожий, практически такой же.       Завтра он опять проснётся от кошмаров, где уже чужая кровь перекроет собственный доступ к кислороду. И на поле боя в одиночестве будет стоять не Каччан. А он.       Наверное, Изуку проснётся в слезах и в пустой постели. Осмотрится сонным взглядом вокруг и наткнется на пластинки таблеток, которые ещё не видел. Новые.       О Боже, он и вправду может так просто потерять Бакуго Кацуки. — Изуку, пожалуйста, не плачь.       Так просто. В один миг из-за какой-то дурацкой причуды. Из-за скопища злодеев. Из-за чёртовых миссий. Из-за воспалений и осложений старых травм. Из-за...из-за миллиона ужасных причин. Невозможно, это невозможно вынести и принять как данность. Он ведь может умереть.       Его Каччан.       Пальцы на запястье превращаются в крепкую хватку на спине и неторопливые покачивания из стороны в сторону. Изуку совсем не заметил, как с ним снова начали разговаривать. — Тише, тише, — Каччан так непривычно шепчет и трепетно путает его кудри. — Задрот, всё хорошо... — Я здесь, слышишь? Твоя дурная башка в моих руках. Ты чувствуешь тепло. Я жив. — Изуку, ты не один. Я вернулся домой.       Каччан сегодня не умер, он правда здесь. А рядом чувствуется сладковатый запах, скорее всего, из-за нитроглицерина. Главное, что не кровь, не его. Изуку сложно думать о чем-то другом, но Кацуки продолжает.       Говорит о вещах, о которых никогда им будто нельзя было говорить. Медленно, растягивает по струнам нежность. Он играется с его волосами и целует в правую щёку. Потом в левую, в лоб, в подбородок, в веки, в каждую веснушку — и всё продолжает искать новые места для поцелуев. Изуку растворяется под горячими сухими губами. Если бы они были лекарством, то он бы уговорил парня оформить на него патент. Но всё-таки оно только в единственном экземпляре, а с другими Изуку не готов делиться. Никогда.       Нужно будет их ещё обработать. — Легче?       Бакуго немного отодвигается. Янтари прожигают беспокойством.       Изуку не отвечает, только слабо улыбается, но его понимают.       «Чуть-чуть». — Теперь давай я, наверное. — Кацуки немного грубо берет его под руки и садит к себе на бедра, так, что они снова оказываются лицом к лицу. Садит на больные бедра. — Сейчас слушай и не отвлекайся на херню, задрот.       Изуку старается спокойно кивнуть. — Я не уйду в огромный монолог и твои чёртовы бормотания, придурок, но всё же надо сказать не просто пару слов, — Бакуго упрямо смотрит ему в глаза и, будто бы принимая своё поражение в несуществующей битве, наклоняется к Изуку, они сталкивается лбами.       Но он не отводит лицо и продолжает говорить. — Изуку, когда ты на передовой...и тебе страшно и больно — ты забываешь обо всех этих блядских травмах и нарушениях. Даже не думаешь о новых, они кажутся тебе чем-то очень далёким. Ведь на поле боя важна каждая секунда — ты борешься за неё. За будущее, в котором больше времени и есть возможность что-то изменить. — Но ты...прав, что в последнее время происходит какой-то бред. У меня будто адреналин стал сучьим ядом и заставляет беситься в собственной шкуре. Шрамов становится больше. И кости ломит по ночам, — Кацуки прикрывает глаза. — А ещё, возможно, кошмары тоже передаются через постель. И клянусь. Если это твоё больное воображение рисует меня разорванным на мелкие кусочки в разных районах города. В полной разрухе. То мы сегодня же звоним терапевту. С этим надо что-то делать, блять.       Изуку не отрывается от взбешенных глаз, только щурит немного взгляд. — Нет, Каччан. Это не мой сон. — Чудно, — будто сплевывает он, но парень видит, что тот успокоился. Это настораживает. — Продолжим, быстрее закончим с этой херней.       Изуку снова может только кивнуть. — Задрот, ты...никогда не останешься один. Никогда. Я этого не позволю, — он ухмыляется. — А если ты никогда не будешь один — значит я всегда буду поблизости. Видишь как просто?       Улыбку никто не просил, но она сама растягивается по веснушчатому лицу. — Даже во время сражений...черт, как же сопливо звучит, — брови хмурятся. — Ладно. Говорю один раз: даже во время сражений ты со мной. Не в сердце, не в бабочках или как там ещё, а в мыслях и действиях. Я продумываю стратегии — вспоминаю тебя, анализирую выходки злодеев — тоже ты. Чёрт! Я голоден — гадаю, что будет на ужин и что же из посуды опять разворотишь ты! Изуку, ты буквально вжился в мой мозг!       Он смеётся и тянет руки за чужую шею, зная, что его обнимут в ответ. Только ссадины ещё глаза колют, и Мидория следит, чтобы пальцы их не касались. — Хочешь сказать я паразит? — Хмпф, ещё какой.       Парень замирает. На лице Каччана снова опущенные брови и на миллиметр приподнятый уголок губ. Он снова видит своё чудо. Небольшой сказочный мир, который укрылся в одном человеке. И сейчас он сияет так ярко, что невозможно не слепнуть и не плавиться под взрывными лучами. Его собственными фейерверками. Казалось бы, протяни руку — и обожжешься, будешь жестоко отвергнут. Однако его мир греет. И притягивает к себе ещё ближе.       Ком встаёт в горле. Но Изуку обязан спросить в последний раз. — Каччан. Почему ты герой?       Они оба прекрасно понимают, какие дальше будут слова, какие всегда были мотивы и причины. Но Изуку это нужно: увидеть, как его мир высоко поднимает голову, смотрит сверху вниз, так по-свойски снова улыбаясь. Это нужно, чтобы дышать было немного легче и решительность, которая есть у Него передалась и Мидории. Чтобы кошмары, одиночество и чёртовы травмы выглядели, как решаемые проблемы. — Изуку, иногда нет «почему». И это как раз тот случай. Я герой, потому что могу, — Бакуго берет и протягивает ему пластырь. — Просто беру и спасаю. Просто делаю это. Поэтому и герой.       Изуку кивает и обрабатывает новую ссадину. Похоже, он всё-таки ошибся.       Это жизненно важная цель Кацуки — достучаться до своего «задрота».