***
Годы идут. Им семнадцать, и Теру уже не приходится настраивать экстрасенсорные радары на волны Моба — его возросшую ауру он чувствует за многие, многие километры. — Хей, так и знал, что ты тут! — Откуда? — У нас глубочайшая духовная связь, Шигео. — О… Я тоже так думаю. Он так обожает Кагеяму. Спустя полтора года Теру удаётся иногда прочитать, какие эмоции с высокой вероятностью питают силы Шигео и раскачивают, заставляя пульсировать и танцевать глубоко-синее задумчивое пламя: всплеск, мурашки по коже, белый шум на отдалении. Теруки вслушивается… Лёжа ночью на прохладной подушке, сквозь воспалённые веки и цветущую светлую тоску он видит, что они с Кагеямой теперь всегда будут вместе.***
Им двадцать один, и сдерживаемая в плотном коконе аура Моба покрывает весь город Специй и выходит за его пределы, широкими веерами расходясь во все стороны, занимая собою всё пространство. — Ты так вырос, — однажды говорит Серизава в удивлённом смятении. И, не сразу спохватившись, добавляет: — А, то есть, твоя аура! Ты сам тоже, я имею в виду, но аура… Знаешь, я не могу найти, где, хм, край? «А это скоро вообще станет бессмысленным», — думает Теру, и его переполняют гордость — гордость за Шигео! — и (совсем немножко) обида на друга, который не стал терпеливо дожидаться своего соперника и превратился в стихийное явление. — Теперь ты задаёшь атмосферу, Моб, — ухмыляется Рейген, подперев свёрнутой газетой подбородок. — Можно сказать, добился своего! Энергетическая информация в зоне города Специй кипит и плещется, вечно бессонная, внушая трепет духам и баюкая маленьких божков в полузабытых храмах. В город тянутся толпы паломников, стремящихся утолить жажду встречи с источником небывалой мощи, но все они покидают это место, полные разочарования, или бодро уезжают с новой порцией чокнутых теорий — не более. — Теруки находит меня так же, как раньше. Это очень здорово! И немножко необычно. — Это естественно. Моб всё так же скромен. Под собственным сверхзонтом он надёжно скрыт от эсперских происков, — никто не способен обнаружить центр невообразимого океана энергии, начиная искать с края. Как и говорил Серизава, Шигео стал невидимкой и для тех, кто смотрит вблизи: невозможно охватить взглядом такое большое пространство, и он может свободно потеряться в собственном космосе. В последнее время он сосредоточен на контроле и самой по себе концентрации, и его энергия плещется мирно, спокойно и незаметно, будто море, рядом с которым живёшь и с которым дышишь синхронно. Однажды Теру из исследовательского интереса поднимается вверх, в небо, высоко настолько, чтобы на уровне птичьего полёта и дальше, дальше — наконец выскользнуть за пределы огромного купола этой энергии. Выбравшись наружу, он оглядывается и в полном восторге смеётся, зная, что может, ещё как может верить своим глазам. Синева и пурпурные ленты. Его аура отражает саму себя. Кагеяма удивительный. Тот цепенящий контраст пространств — одно пустое, другое принадлежит ему — останется у Теру в лёгких вечным прерванным вздохом и смешается с постоянным фоновым присутствием Шигео, забывшись до тех пор, пока им не стукнет двадцать пять. …к тому времени Ханазава Теруки будет ощущать эту ауру каждой клеткой тела, хотя все остальные, напротив, привыкнут и перестанут считать километры, как и сам Моб, совершенно явно предпочитающий всё то же, что и годы назад: качаться, пусть и к досаде своей не достигая в спорте того же нереального размаха.***
Итак, им двадцать пять. Устрашающе колоссальное поле энергии Кагеямы сдваивается и певучим, чистым хрустальным шаром заключает в себя неопределимо огромное пространство, в котором быстрый Ханазава без устали кружится и искрится, будто снежная фигурка. Его собственная аура бьётся вспышками и солнцами, протуберанцами возводит зыбкие и бесконечные сети, чтобы ловить отзвуки и отблески любимой энергии. Она его баюкает. Она его защищает. Она освещает для него тёмные переулки и — такое приходится испытывать изредка! — утешительно закутывает в плотный панцирь покалывающего тепла, если Ханазаву отчего-то прошибёт на слёзы в отсутствие Моба. Кагеяма всегда рядом. Так Теру прячется за искусственным снегопадом, и раскрашивает его своими звёздными искрами, вечно влюблённый и, возможно, немного поехавший от окружающей его восхитительной фиолетовой метели, — он тянется выше, чтобы объять необъятное новое небо и взглянуть в тёмные глаза своей вселенной. А та улыбается и прячет нос в воротнике свитера. — Кагеяма Шигео, — будто он и физически всегда здесь, с Теру, каждую минуту, — Кагеяма Шигео, тебе повезло! Я так просто не сдаюсь. Моей любви всегда хватит на тебя всего. Даже если твоя аура окружит всю планету, я с этим точно справлюсь. Он тоже, в конце концов, многому научился. Улыбка — в глазах красные искры — и шёлковые волны моря, тепло обволакивающие Ханазаву вместе со всей его любовью, с его звёздной подвижной аурой, будто рыбку в час отступающего штиля. Теру доверяется каждому потоку. Его голова всё время кружится, но этот симптом больше ни у кого не повторяется, так что с диагнозом всё абсолютно ясно.