***
– Блять, Андрющенко, ты дура! – вилка кричит, собирая мелкий мусор с травы, жестикулирует агрессивно и даже слушать Лизу не желает, – Ты чё реально дала какой-то левой тёлке свой адрес? – Она не левая тёлка! – индиго в какой раз пытается доказать обратное, но, кажется, попытки тщетны. – Ну хорошо! – Виолетта уже не сдерживает истирического смеха, – Девушка, на которую ты дрочишь во сне. – Ццц, – Лиза встряхивает в руках черный пакет и протягивает его ближе к подруге, чтобы та выкинула скопившийся в руках мусор, – иди нахуй, Виолетта. – Ах, так? Ну хорошо! Только если тебя заколят в твоей же квартире пластиковой ложкой, то я даже плакаться не буду! – закидывает бычки и какие-то фантики в полиэтиленовый мешок, – Учти! – Ты утрируешь! – брюнетка не сдается, старается разговаривать в спокойном тоне, но все равно накатывающая злость растет с каждым новым словом Малышенко, – Ты вообще понимаешь, как я охуела, когда её увидела? Да у меня в голове не было ничего кроме отрывков из снов, как она меня целует, блять! – она становится тише на последних словах и выдыхает, оглядываясь, – У меня утром на руке цифры появились. Я только потом поняла, что они значили время нашей встречи! – отодвигает с руки перчатки и показывает её подруге, ловя на себе недоумевающий взгляд. – Хрен с тобой, – она смотрит на лицо индиго, – и что ты будешь делать? Глядит выжидающе, пока та губы кусает и молчит-молчит. – Не знаю. Она сказала что заедет вечером, там посмотрим. И Виолетте остаётся только смириться со своей горе-подругой, которая постоянно находит себе на жопу какие-то приключения. Вечером, когда Кристина уже стояла на пороге Лизиной квартиры и неуверенно нажимала на звонок, та, совсем забывшая о назначенной встрече, мирно сопела у себя в кровати. Громкий свист дверного звонка, а затем несколько приглушенных стуков подряд заставляют Андрющенко нехотя приоткрыть сначала один глаз, потом второй, а потом вообще лениво зевнуть, потирая затылок, и все таки спохватиться, понимая кто к ней пришел. Над головой тут же нависла туча обрывочных мыслей, грозясь тут же промочить индиго насквозь. Она отчаянно пытается отогнать их, а когда дотягивается до дверной ручки, дёргается: то ли от того, что она холодная, то ли от того, кто за ней стоит. Кристина тогда уже услышала шаги в квартире: тихие, аккуратные, почти незаметные. Андрющенко думает ещё пару секунд, стоя босыми ногами на полу, по которому гуляет противный сквозняк и щекотит пятки, а потом отпирает дверь и видит девушку перед собой. В сердце что-то больно щемит. – Привет, – та начинает говорить первая, в приподнятом тоне, – я вот, пришла, как и обещала. – А-а-а, – тянет задумчиво, – ну, проходи, что-ли. Лиза отходит от девушки, пропуская ту в коридор, а когда видит рассматривающий взгляд на себе, понимает что стоит в одном топе и домашних шортах. Блять. Андрющенко смущенно пытается прикрыться, взгляд отводит, пока Кристина не отрезает: – Да ладно тебе, хочешь я тоже разденусь? – улыбается хитро, щёки розовеющие на чужом лице высматривает. А потом хохочет заливисто и громко, искренне так, индиго этим заражает и пихает её в плечо. Та, конечно, теряется немного, но смешинку чужую подхватывает. Подхватывает также и мысль о том, что смех у Захаровой, наверное, самый чистый с настоящий, из всех, что ей приходилось слышать. Кристина на Лизу и правда засмотрелась: засмотрелась на её тонкие ключицы, украшенные цветами-татуировками, на руку, которую проволока чернильная окольцовывает, на шею тонкую и длинную, с татуировкой необычной «индиго», на подтянутый живот с виднеющимися кубиками пресса – результат долгих изнурительных тренировок. Красиво. Даже позавидовала малость; она таким телом никогда не обладала. Но совсем скоро Андрющенко скрывается за белой мешковатой футболкой, и оттого огорченный взор Захаровой переходит на лицо. Черты его мягкие, женственные даже, улыбка кривая, но привлекательная. Она подмечает, что у новой знакомой очень смешной клык торчит, и просто не может это не прокомментировать. – Смотри, как бы этот клык тебе глотку не перегрыз, пока спать будешь. – глаза закатывает, и без злости совсем, скорее с насмешкой, язвит Лиза. – Это ты меня на ночёвку зовёшь? – подстрекает, за слова цепляется, улыбается по-лисьи снова. – Думай как хочешь. – индиго ставит чашку с горячим чаем перед блондинкой, а следом садится напротив, хватаясь за свою. Лиза на Кристину нормально не может смотреть: так и хочется пальцами в её светлые пряди зарыться, ощутить руки её на своих коленках и дыхание согревающее на щеках. Интересно, а кожа у неё в жизни такая же мягкая и бархатная, как во сне? А её голубые глаза как небо, лучезарны и бесконечны. Их, скорее, можно сравнить с северным сиянием, с самой яркой звездой в небе, с омутом, в котором Лиза тонет запросто, но о помощи не просит. Ей нравится тонуть в бушующем океане своих чувств и растворяться без остатка в девушке. В девушке, которая сейчас улыбается мило, губы в ниточку тонкую складывает, пьёт из её кружки, сербая громко напиток. Наверное, если бы на её месте была Виолетта, Лиза уже давно влепила бы ей подзатыльник а-ля нечего так громко хлебать. Но ей можно. Это же Кристина. Они ещё долго разговаривают ни о чем, Кристина часто вкидывает шутки, от которых у Лизы уже болит живот, рассказывает что устала вставать каждое утро в школу так рано, что мама вышла в отпуск и откормила пирожками с рисом и консервой – пузо растет, но вкусные они, что пиздец. Рассказывает, что так сильно торопилась на почту за новыми плакатами в комнату, что чуть не сбила с ног бедную Лизу и извиняется ещё сто раз. А потом, словно ошпаренная, подскакивает, и убегает в коридор, приказывая Андрющенко сидеть не двигаясь. Та, конечно, посмотрит недоумевающе, но возражать не станет. Это же Кристина. – Не подсматриваешь? – кричит из коридора, шуршит чем-то, пакетами вроде. – Нет, – Лиза опускает взгляд на руки, рассматривает костяшки обветренные, будто видит впервые, – чё ты там придумала? В ответ молчание затяжное, а потом шаги быстрые в кухню и руки за спиной спрятанные. – Короче, я же, ну, – начинает неуверенно, мнётся, с одной ноги на другую переваливается, – короче, вот. И достает коробочку белую, Лиза сначала не понимает что это, а когда ей вещицу в руки суют, у неё глаза на лоб вылезают: – Телефон? Ты что с ума сошла? – Андрющенко головой машет, отказывается принимать такой дорогой подарок, – Ты где деньги взяла, Кристина! Или спиздила? От своих же мыслей уворачивается, смотрит на Кристину ответа выжидающе. – Ничего я не пиздила! Вообще-то ты из-за меня телефона лишилась, вот я и пришла прощения вымаливать. «Могла бы вымолить и по-другому» – у индиго в мыслях мелькает и она себе под нос усмехается. – Ладно. Считай вымолила. – поднимает свои шоколадные на блондинку, – Хоть я на тебя и не злилась. А потом они ещё долго сидят за столом, пьют уже не знаю какую по счету кружку чая с каркаде, – его Лиза любит очень. И Кристина теперь, кажется, тоже. А ещё Кристина бесстыдно свой же подарок у той из рук вырывает, говорит что сама распаковать хочет, как ребенок радуется, пленочку прозрачную снимая с коробки, а потом и с экрана нового телефона её подружки. Заставляет Андрющенко записать её в телефоне как «Кристина башляет», и появляется первым контактом в её телефонной книжке. А ещё первой в её сердце. А ещё первым в её галерее появляется именно Кристинино скорченное и до усмерти смешное лицо.***
С того дня в галерее Лизы частенько появлялись нелепые фотографии с их веселых встреч. Появлялись также и щеки розовые, будто солнцем зацелованные, тайфуны мурашек при прикосновениях мимолетных, бабочки в животе порхающие и сердце, о ребра в конвульсиях бьющееся. С Кристиной стороны появлялись долгие объятия при встрече и на прощание, согревающие ладошки на коленках в знойный апрельский вечер и краткие «доброе утро, кулёма» в мессенджере, улыбку на лице бледном вызывающие. Лиза любила пить чай с каркаде, а ещё больше она любила пить его с Кристиной, и с пломбирным печеньем, которое печёт её мама. Любила слушать плейлист один на двоих, дома – на колонках, да так, что стены дрожат, а если в метро едут куда-то – в наушниках; левый для себя, а правый Кристине. Любила когда они с ней по парку гуляют под руку, уток в местном озере кормят, смеются с походки мужчины, что впереди них идёт, и то, как Кристина его забавно пародирует. Лиза бьёт глупую Захарову по лбу, когда та приносит ей сорванный откуда-то подснежник. Она сначала не понимает за что, а потом со стыда идет вместе с индиго втыкать его обратно в землю под её громкий смех. – Да тише ты! Откуда я знала! – вполголоса, почти шепча кричит, в кустах копаясь, – Лиза, закрой рот! Щас ещё повяжут за какой-то цветок несчастный! – Ты такая романтичная, – смеётся издевательски, слезы, выступившие на глазах, смахивает, – смотри, чтобы не пришлось объясняться, а то ты как будто закладку ищешь. Кристина только глаза закатывает, и смеется за ней следом. В мае, когда все наконец сняли с себя грузные куртки и ботинки, когда почки постепенно начали распускаться, а луга зеленеть, Кристина с Лизой нагло пропускают учебу, засиживаясь то у одной, то у другой дома. У Захаровой индиго долго рассматривает плакаты на стенах, подмечает там плакат с Олегом Савченко, и чуть дальше – с Ромой Англичаниным. Запоминает, что обязательно нужно обсудить с Кристиной их общую любимую группу и поподробнее расспросить её о других увлечениях. Дома Лиза знакомит Кристину со своей мамой. Рассказывает, как глупо они познакомились, умалчивает, что влюблена в голубоглазую блондинку по уши, и каждую ночь сны с её участием наблюдает на протяжении жизни. Умалчивает об этом и в разговорах с Кристиной. Мама Лизы ту со всем радушием принимает, пирогом вишневым кормит, вкусным, с кислинкой. Она рассказывает какой ворчуньей была индиго в детстве, и Кристина подтверждает, что ничего не изменилось. Под недовольные возгласы дочки тащит с верхней полки пыльный альбом с её детскими фотографиями, рассказывает Захаровой историю происхождения каждой из них, и самодовольно улыбается, когда Лиза закрывает подруге глаза на своих голых детских снимках, ругаясь на родительницу. – Ну мама! – бурчит сквозь смех, отмахиваясь от Кристининых рук. – Лиза, отпусти, я хочу посмотреть! И смеются уже все трое. В тот же вечер Кристина остаётся у Лизы ночевать: она делится с подругой своей двухместной кроватью, прячет под одеялом чипсы и газировку вредную, чтобы мама не увидела, тащит ноутбук со включенным КиноПоиском и кидает той свою футболку, как бы говоря, что ей нужно переодеться. Голубоглазая слушается, снимает с себя толстую кофту, полностью оголяя верх, и следом натягивает легкую ткань, позволяя телу наконец задышать. Лиза от одного взгляда на голое тело Кристины с открытым ртом застывает, а потом отдергивает себя от своих же мыслей грязных, и рядом с ней под одеяло запрыгивает. Они выбирают самый заезжанный запрос в поиске – «Последний богатырь», и стараются как можно тише шуршать непослушными упаковками, которые так и норовят повылетать из рук. Лиза часто задерживает взгляд на Кристинином профиле: у неё тонкий аккуратный нос, слегка торчащие алые губы, волосы растрепавшиеся и длинные ресницы на глазах. Андрющенко фильм совсем не смотрит, она только пытается успокоить свой громкий смех от шуток подруги, чтобы не разбудить маму, пихает ту в бок, приказывая перестать, и в плечо носом утыкается. Они шепчутся в тишине о чем-то, Лиза рассматривается глаза напротив своих, которые под светом луны выглядят ещё более голубыми и обвораживающими, на губы опускает взгляд кратко и тут же себя останавливает. И для блондинки это не остаётся незамеченным. Индиго встаёт с кровати тихо, берет что-то из комода, а потом возвращается с расческой в руках и Кристине говорит развернуться. – Что ты делаешь? – спрашивает заинтересованно, но просьбу выполняет. – Хочу расчесать твои волосы. Аккуратно проводит по кончикам, цепляя щетинками светлые пряди, пальцами помогает распутывать. Ведет выше, к корням, видит как Захарова голову чуть склоняет в её сторону. – Я знаю, что ты хочешь меня поцеловать. Кристина разворачивается обратно, перехватывая руку Лизы в свою и заглядывает в глаза. Её карие глаза, как тягучая патока, как темная карамель. Карие, как самая плодородная почва на Земле, как вспаханные поля, как древние и мудрые кольца деревьев. Её карие глаза – это вся природа в её самом обворожительном и могущественном обличии. Кристина в этих карих теряется тут же. Она наклоняется к губам Лизы медленно, мучает почти. И когда они уже одним воздухом дышать начинают, говорит: – Давай, сделай что ты хочешь, Лиза. И та от такой формы своего имени почти плавится, от Захаровой это звучит слишком тепло и трепетно, слишком важно. Она слушается: поддается к Кристине, губами соприкасается, нежно и чуть касаясь. Ловит в поцелуй её тяжелые вздохи, пальцы их сплетает в замок прочный и нерушимый, а свободной рукой в волосы зарывается, будто в облако, путается в них, массирует кожу головы и обладательница этих светлых шею выгибает ей навстречу. Лиза рот приоткрывает от ощущения теплой ладони на своей шее, которая буквы набитые чернилами обводит и мурашки запускает на её теле. Кристина случаем пользуется: язык пускает в ход, вылизывает Андрющенко жадно, по зубам проходится, по небу, а потом отстраняется от нехватки воздуха в легких. Между ними образуется тонкая нить из слюны и недосказанностей друг-другу. У Кристины во рту привкус вишни. Вкусной, с кислинкой. У Кристины во рту привкус Лизы. А у Лизы Кристина по венам пущена с этого момента окончательно. – Давай без слов. – индиго скулит почти, дыхание переводит, – Поцелуй меня ещё раз. И Кристину долго упрашивать не надо. Она снова к губам мягким припадает, на себя