Заново

Он не слишком красив - узкое, вытянутое лицо, к которому природа, будто в насмешку, приложила торчащие вперед зубы. Как у настоящей крысы, которой дразнили Ники и за глаза, и в лицо. Никто его не боится, и поэтому насмешки и различные слухи, гадкие и не очень, не смолкают ни на секунду. Но, надо заметить, Ники не слишком обижается, можно сказать, и вовсе не замечает обидных подколок, а может, просто делает вид. Так или иначе, Джеймс ловит себя на мысли, что слишком много знает о главном сопернике. Когда Ники разбился, сердце замерло не только у Марлен. Джеймс стоял там, у пит-стопа, и бессмысленно таращился в экран, по которому показывали, как тушат полыхающий болид, как суетятся врачи и другие гонщики, и не мог сказать ничего. Острее свою вину он никогда в жизни не чувствовал, за этот свой поступок, за то, что подбил всех на гонку, и теперь... Бормотание диктора, пролетающее мимо ушей, вовсе не помогало узнать, жив Ники или нет. Джеймс отлично помнит их первую встречу, когда победил в гонке Ники, никому еще не известного, и получил от того кучу оскорблений. Хант в долгу не остался, поддразнив нового соперника, но с тех пор слишком увлекся «фрицем», как любил повторять Пузырь. Высокий, тощий и страшненький, он необоснованно притягивал взгляд, и Джеймс смотрел. Смотрел, не отрываясь, как только выпадала такая возможность, даже не пытаясь скрыть свой интерес, а в это время его друзья шутили, что больше плейбою не нужны девчонки. Какое-то время и Джеймсу так казалось, особенно когда они стали жить вместе из-за недостатка средств. Отличная экономия денег для обоих, однако нервы сгорали с катастрофической скоростью. Ники не слишком интересовался личной жизнью своего сожителя, и сам не заводил лишних разговоров, а Джеймса это убивало. Вечерами, особенно когда выпивка кончалась, единственным осознанным желанием в водовороте мутных мыслей было пойти в комнату и лечь в кровать, только вот не в свою. Однажды он так и сделал, за что получил ощутимых пинков и весьма холодную встречу с твердым полом. Но все равно не переставал думать о том моменте, когда Ники, наконец, прекратит вести себя как ледышка и станет чуть дружелюбнее. И он стал, где-то между третьим стаканом и сдавленным сопением в кровати. Джеймс, не веря своей удаче, щупал, гладил и целовал разгоряченное тело, пока Ники хныкал и тягал его за волосы, добрую часть оставляя у себя в кулаке. Он сбивчиво рассказывал, что вовсе не такой, что ему интересны только девушки, а потом принимался едва ли не рыдать, умоляя о весьма сомнительных вещах. Той ночью ничего не получилось - Джеймс перепил, Ники вконец скатился в истерику и успокоился только после пары дополнительных стаканов виски, которые его просто усыпили. Однако это была всего первая ночь в бесконечной, кажется, череде других, когда Джеймс, недоумевая от своей собственной развратности, изучал в первый раз секс с мужчиной. Они приходили домой, кто-то раньше, кто-то позже, и после часа-двух отдыха начиналось какое-то безумие. Гормоны били в голову не хуже выпивки, хотя и подогревались частично именно ей (больше в случае Джеймса, Ники пить не любил), и они превращались в самых настоящих животных. Джеймс, наверное, не смог бы вспомнить всех поз, в которых они трахались, но с уверенностью может сказать, какая поза любимая - лицом к лицу, когда видны все эмоции, и они дорогого стоили. Если бы кто-то узнал об их связи, Ники бы не пережил, это точно, но тогда они оба об этом не думали, наслаждаясь каждой секундой совместного времени. Джеймс даже признавался в любви пару раз, когда особенно напивался и бессмысленно пытался распрямить кудряшки, а Лауда в ответ на это только фыркал и криво улыбался, называя ослом. Если быть совсем откровенным, их отношения не были построены только на сексе, хотя это и была приятная их часть. Место было для всего - для нежности, когда Ники засыпал, уложив голову Джеймсу на колени, для ссор, как у настоящей пары, иногда и с ревностью (кто бы мог подумать, что Ники настоящий тиран в доме?). Нет, Джеймс все еще спал с женщинами, но больше для отвода глаз, чтобы не получить неудобных вопросов. Но теперь он думает, что если бы Ники хоть раз позволил бы себя взять в раздевалке или туалете там, то Хант забыл бы обо всех девушках мира и плевал бы на слухи. Но Лауда не позволил - за такое предложение он даже наорал на Джеймса, изменив своей спокойной манере мягко обкладывать всех матом, и отлучил от тела на два дня. Да, эти дни и ночи действительно стоили всех их нервов. Теперь Джеймс не знает, почему именно Ники так сильно его привлек. Почему именно он снес крышу напрочь и бесповоротно, а не какая-то пышногрудая блондиночка с голубыми глазами. Сколько не думай, все равно непонятно, почему они так нуждались друг в друге, буквально цепляясь пальцами за чужую руку. Даже ночью, когда они спали в разных кроватях, они пытались дотянуться во сне, и это было странно, но великолепно. Когда все закончилось - внезапно и без предупреждения, как и начиналось, и они разъехались по разным квартирам, было тяжело. Со временем эта тяжесть ушла, тем более что общаться они не прекращали, становясь все ближе для остальных. Ушла, но не совсем, и напомнила о себе именно в тот день, когда Ники горел в своей машине, а потом мучился в больнице. Джеймс вспомнил все свои чувства, все их отношения, и каждый день хотел бросить все, прийти в больницу и признаться в любви, как тогда. И плевать, что все будут смотреть, плевать, что Ники будет в ярости - лишь бы возвращался и жил дальше. Он вернулся, как победитель, но еще более некрасивый, с пересаженной кожей и с Марлен за спиной, но почему-то прекрасный для Джеймса. Они тогда скомкано поговорили, Ники улыбался и принял извинения, Джеймс избил репортера, совершенно иррационально разъярившись на глупый вопрос. А потом, как в самом начале, не сводил взгляда с крайне популярного в этот день Ники, который раздавал автографы и отвечал на вопросы. И отчего-то безумно хотел вернуть все назад и начать заново, и он не отпустил бы Ники ни за что. Естественно, ничего не вернулось. Ники доказал, что жена теперь ему дороже победы, а Джеймс, забыв о своей жизни, наматывал круги по трассе, рискуя разбиться на каждом повороте, и в голове был сосущий вакуум, не оставляющий шанса ни для одной мысли. Они встретились позже, даже поболтали и посмеялись, и Джеймс видел непонятную тоску в глазах у Ники, когда тот просил его вернуться. Он не собирался возвращаться, но, улыбаясь, ответил, что все будет хорошо, и они снова встретятся на трассе. А потом поцеловал, легко и непринужденно, будто не было никакого расставания, и ушел. Они виделись потом несколько раз, и даже вели себя как старые друзья, но никогда не заговаривали о том поцелуе. Джеймс умер в сорок пять, прожив полную событий жизнь, иногда сожалея об упущенном времени, но так никогда и не узнал, что в тот день в аэропорту Ники больше всего на свете хотел вернуться в прошлое и никуда не уходить.