Уилл, ты в порядке?

      Уилл открывает глаза. С трудом разлепляет их, если придираться к деталям.       В комнате сумрачно, словно вместо потолка — грозовые тучи, и лишь где-то, будто совсем вдалеке, горит неясное светлое пятно, так сильно выделяющееся в пространстве, опечатанном безликими стенами. Грэм медленно поворачивает голову, чувствуя, что от этого движения перед глазами появляются мыльные пятна. Такие надувают дети из маленьких палочек, вот только что они забыли в голове Уилла?       Ярким пятном оказывается огонь в камине. Тот трещит, высыпая снопы искр, и точно так же трещит голова Грэма.       — Уилл? — где-то позади раздаётся голос, от которого вдоль позвоночника по разгорячённой коже словно скатывается глыба льда.       Но Уилл молчит. Слушает, как об окна разбиваются капли. Он, словно только что появившееся на белый свет существо, с каждой минутой начинает улавливать всё больше деталей из происходящего вокруг.       — Уилл, ты в порядке?       Монотонный шелест дождя вкручивает в память надоевшие флешбэки без анестезии и права на ремиссию.       Он снова здесь. В этом самом кабинете, который всегда то ли приносит облегчение, то ли усиливает желание сдохнуть.       Здесь всё по-старому. Идеальная чистота, огромная стена книг, бледно-бежевое кресло напротив.       Он снова и снова приходит сюда, не зная зачем, ведь эти встречи абсолютно не помогают. Этот вывод Грэм сделал сам, когда в очередной раз вернулся в свой дом совершенно разбитый. Все окружающие говорили обратное: он должен продолжать ходить на эти сеансы, будто это цель всей его жизни, и им было абсолютно плевать, что думал на этот счёт сам Уилл.       Когда он перестал быть хозяином собственной жизни?       Ганнибал молчит. Видимо, даёт время, чтобы прийти в себя. Прийти в себя после… чего?       Когда же гнетущее, вязкое молчание, которое можно резать даже самым тупым ножом, определённо начинает затягиваться и усугублять непонятную ситуацию — а вместе с ней и головную боль, — Уилл, тихо выдохнув и посмотрев на свои собственные ладони, нерешительно произносит:       — Давно мы здесь?       — Сорок минут, — не замедляет ответить ему чужой голос.       — Сорок минут, — растерянно повторяет Уилл. — Я… Кажется, я не помню.       — Мы говорили о прошедшей неделе, — мягко пытается направить его в нужную сторону Ганнибал.       Уилл моргает — только моргает, как ему кажется, — но перед глазами уже маячит чужая фигура.       — Уилл?       — Да? — несколько раздражённо отвечает он.       — Ты со мной?       Грэм решается поднять взгляд и, видя перед собой внимательные, тёплые, до жути участливые и обмякшие карие глаза, ощущает, как в сердце что-то больно и знакомо колет.       А потом его начинает тошнить.       — А как же, — тянет Грэм. — Так на чём мы остановились, доктор Лектер?       — Я только что подтвердил своё мнение о твоём диагнозе. Диссоциативное расстройство идентичности, Уилл, — с некоторой долей трепета, как кажется, произносит Ганнибал. — Очень редкое расстройство. Я бы даже сказал, уникальное. Замечательно.       Повисает неловкое молчание. Оно длится бесконечно долго, но ровно до того момента, как Лектер осторожно касается его ладони своей.       Грэм отдёргивает руку. Кожа у Ганнибала холодная до невозможного — всё равно, что тонуть во льдистом озере.       — Замечательно? — вкрадчиво переспрашивает Уилл. Что вообще может быть замечательного в болезни, пусть даже её у Грэма и нет?       — Мне кажется, я нашёл контакт с твоей личностью. С твоей второй личностью, Уилл.       Грэм хмурится. Он ни черта не понимает, да и понимать совершенно не хочет.       Но Ганнибал, словно прочитав эти мысли, решает, как и всегда, пойти наперекор и начать рассказывать:       — Одержимая форма расстройства — для окружающих людей очевидна так называемая «смена». Часто из-за травмирующих событий в детстве…       — Для любого расстройства характерны подобные травмы, — перебивает Уилл.       — Ты и сам скоро станешь психиатром, — совсем неискренне гиенит хриплым смехом Ганнибал. Во всём этом больше нетерпения, чем веселья. — Но нет. Пробелы и провалы в памяти как в краткосрочной, так и в долгосрочной перспективе, отрицание очевидных вещей, сделанных самим человеком…       Голова идёт кругом, не хочется верить, что всё взаправду.       Не хочется.       — Я ничего не отрицал, — сжав кулаки, несколько раздражённо отвечает Грэм.       — О, разумеется, — мягко соглашается с ним Ганнибал. Тон у него при этом такой, словно он разговаривает с ребёнком или — что ещё хуже — с тяжело душевнобольным.       Уилл начинает закипать, но почему-то держит все тщательно отсортированные слова где-то в глотке, а непонятные чувства — поглубже, недалеко от сердца. И говорит он почему-то совсем не то, о чём думает.       — Дождь… словно отчаянный…       — Отчаянный? — Доктор Лектер в удивлении приподнимает брови.       — Будто с обещанием никогда не закончиться, — тихо отвечает Уилл. Злости почему-то как ни бывало.       — И последнее, — с плохо скрываемым энтузиазмом произносит Ганнибал. — Симптомы вызывают у индивидуума дискомфорт и в значительной мере осложняют социальное взаимодействие и профессиональную деятельность.       На эти слова внутри ничего не откликается. Уилл чувствует себя воздушным шариком, в который почему-то забыли вкачать воздух.       — И ты сделал этот вывод, основываясь на… — почти равнодушно спрашивает он.       — Я пообщался. — Доктор Лектер наконец перестаёт скрывать собственный восторг.       — Пообщался? — саркастично спрашивает Уилл. Голова снова начинает идти кругом. — Насчёт меня? И с кем на этот раз?       — С твоей второй личностью.       Все внутренности сводит в жалкий, судорожный комок.       — С моей…       Капли за окном превращаются в ледяные иглы и летят прямиком в Грэма.       — Да. — Ганнибал окончательно перестаёт скрывать своё ликование. Но затем вдруг становится серьёзным. — Не волнуйся, Уилл. Мне тоже.       — Тебе тоже хочется убить меня? — хмыкает Уилл. Доктору Лектеру вовсе не обязательно знать, сколько правды в этой усмешке.       — Мне тоже нравится твой запах, — вкрадчиво произносит Ганнибал.       У Уилла пустота становится целостностью.       Небо за окном проясняется.