***
Симпатичная шатенка припарковала свой новенький автомобиль на стоянке у клуба «Пилот». Фасад здания от самой крыши до окон полуподвала сверкал иллюминацией, от которой рябило в глазах. Танец мечущихся по стенам огней рождал потоки адреналина в крови его не всегда совершеннолетних посетителей ещё на подходе. Вот и девушка сразу же ощутила такое приятное, такое привычное волнение. Но сегодня оно было лишним. Как-никак, она сегодня с «товаром». Вот сбудет его своим проверенным клиентам, тогда можно будет немного расслабиться… Чёрт, нельзя, ведь при ней будут деньги. Чужие. Большие. Её товар – для богатых челов, знающих толк в реальных «колёсиках». Лёгкий кивок секьюрити на входе, несколько ступенек вверх – и девушка попадает в атмосферу «праздник нон-стоп». Громкая музыка, мелькание световых эффектов, непрерывное беспорядочное движение множества людей. Намётанным взглядом девушка выделяет в толпе постоянного покупателя: видный парень почти двухметрового роста, волосы воронова крыла чуть ниже плеч, гармоничные черты лица, нездоровая бледность наркомана со стажем, нервные движения, бегающий взгляд, не способный надолго сфокусироваться на чём-то одном. – Привет, красавчик. – Есть?! – парня заметно потряхивает, он давно уже поджидает свою «продавщицу грёз». – А то! Пошли. Обычные манёвры в свободном от камер слежения закутке клуба – и девушка растворилась в мелькании разноцветных огней, отыскивая следующего постоянного покупателя. Сын преуспевающего бизнесмена Сашка Белов мчится в туалет, не замечая ничего вокруг, натыкаясь на людей, задевая плечами углы и выступы коридоров. За отворотом рукава припрятан вожделенный пакетик – больше его в этот момент не интересует ничего! Вся его жизнь, все эмоции, стремления – всё сузилось до одной мысли, выражаемой четырьмя буквами: Д О З А. Закрывшись в кабинке, Сашка суетливо «употребил». Вштырило почти мгновенно – за хорошие деньги, выдаваемые папашей на развлечения единственному отпрыску, дитятко могло себе позволить крутую «дурь». Самую крутую в городе…***
Ухоженный сквер в лучах утреннего солнца запоздалой весны играет всеми оттенками молодой зелени. По длинной аллее, обрамлённой раскидистыми клёнами в бледно-изумрудной дымке проклюнувшихся почек, идёт женщина лет сорока. Высокая, стройная, на миловидном лице застыло выражение крайней усталости. Она шагает, не замечая красоты просыпающейся природы, полностью погружённая в свои невесёлые мысли. Небольшой зарплаты, как всегда, ни на что не хватало. Деньги закончились сразу же, в день выдачи. Оплатила коммунальные услуги, купила три упаковки лекарства для Маши – всё. От зарплаты осталась ровно тысяча. Она давно уже научилась жить целый месяц на эту тысячу. Тридцать три рубля в день. А ведь так хочется хоть изредка принести дочке в больницу фруктов или конфет. Увы, такой роскоши она не может себе позволить. Прошлой осенью, ко дню рождения дочери, она решила купить пару пирожных, грушу, яблоко, киви и мандарин. Через неделю сама упала в голодный обморок. С тех пор больше не рисковала – если с ней что-то случится, кто позаботится о её девочке? Радует то, что в больнице кормят. Пока Машенька находится на лечении, она хотя бы сыта, под присмотром, в тепле. А вот если вдруг опять что-нибудь изменится в правилах здравоохранения… У женщины от подступившего страха помутилось в глазах. Стоп. Взять себя в руки. Расправить плечи. Заставить себя улыбнуться. Вот. Уже лучше. Дочка не должна почувствовать её боль. У неё своей достаточно. Очнувшись от своих размышлений, женщина вздрогнула: она стояла возле гардероба в холле стационара. За четыре года, которые дочь с очень короткими промежутками провела в больнице, она практически уже на автомате привыкла шагать в сторону клиники. Ноги несли её в нужном направлении, в то время как голова была занята тревожными мыслями. Женщина сдала пальто, получила серо-голубую накидку на завязках из коротких кусков бинта и резиновые шлёпанцы с растрескавшейся подошвой. Двадцать шесть ступеней вверх, сто двадцать шагов по гулкому коридору до обшарпанной двери в палату. Вдох. На секунду прикрытые глаза. Мысленный счёт до трёх. Намертво приклеенная на скотч железной воли улыбка. – Доброе утро, Мышонок! – Мамочка… – девушка с трудом приподнялась, протянула ей навстречу тоненькие бледные руки в змейках проступающих сквозь истончённую пергаментную кожу тёмных вен, со следами застарелых синяков в сгибе локтя и на тыльной стороне ладоней. Присев на постель, мать осторожно обняла дочку, погладила по коротко стриженным волосам. Невольно вспомнилось, какие у неё были до болезни роскошные косы. Теперь же жалкие остатки прежнего богатства приходится коротко стричь – так легче ухаживать. – Как ночь прошла? – Неплохо, – девушка слабо улыбнулась. – Один раз просыпалась всего. Медсестра сегодня дежурила хорошая, укол поставила сразу, не стала врача звать. Они улыбнулись друг другу. Всего один укол обезболивающего за целую ночь – совсем неплохо. Думает ли кто-нибудь за пределами этих стен, что просто спокойный сон до рассвета можно всерьёз считать за счастье? – Мам, доктор зайти просил. – Я помню, малыш. – Ты сходи сейчас, пока он на операции не ушёл. Он просил сразу, как придёшь. Женщина поцеловала бледную холодную щёку, поправила заботливо подушку. – Я быстро, не скучай. Доктора она встретила в коридоре, даже не пришлось идти до ординаторской. – Здравствуйте, Григорий Константинович. – Юлия Юрьевна, здравствуйте. Очень хорошо, что я вас встретил. Я вчера посмотрел результаты последних анализов. Тиски безысходности вновь вцепились до крови в сердце. – Всё плохо? Доктор устало вздохнул. – Если честно – да. Препарат, который мы применяли, перестал действовать. – Неужели ничего нельзя сделать? – Можно. Разумеется, можно. Сменим схему лечения. Но делать это нужно срочно. Если мы не подберём препарат, блокирующий развитие… В общем, нормальным языком я вам это объяснить не смогу, так что выражаясь проще, если за два-три дня мы не найдём лекарство, которое Маше поможет, то… всё может зайти слишком далеко. Организм ослаблен, ежедневное ухудшение её состояния уже чуть ли не на глаз заметно. – Но есть ведь какие-то препараты, которые ещё можно попробовать? – с надеждой заглянула Юлия в глаза доктору. – Есть, – он достал из нагрудного кармана своего белоснежного халата небольшой листок и протянул женщине. – Вот, я здесь написал название и примерную стоимость одной коробки. Если организм хорошо отреагирует на препарат, нужно будет три упаковки на месяц, как и сейчас. Бросив быстрый взгляд на записку, Юля ошарашено воскликнула: – Сколько?! Это за одну коробку? – Для вас это дорого? – Очень. Сейчас у меня столько нет. А зарплата первого числа. Может, можно что-нибудь сделать? – И что, по-вашему, можно сделать без лекарства? – Ну… может быть, взять 2-3 ампулы взаймы у другого больного? А я первого числа всё верну, честное слово! Доктор устало вздохнул. Как объяснить мамаше, что заболевание её дочери настолько уникально, что вряд ли в его практике встретится до самой пенсии хоть ещё один такой случай, чтобы нужно было такое же лекарство? А уж тем более прямо сейчас… – В нашей больнице никто больше таким препаратом не пользуется. Извините, нам негде взять взаймы. Вам придётся купить хотя бы одну коробку в ближайшие два дня. Сами понимаете, это необходимо. И очень срочно. – Да, я понимаю, – как ни старалась она крепиться, но предательская влага радужной пеленой наплывала на глаза. – Я что-нибудь придумаю. Обязательно.***
Мир двигался плавно, безостановочно, давил на грудную клетку, сплющивал череп, провоцируя приступы тошноты. Встать, нет, не сделать пару шагов, а всего лишь принять горизонтальное положение просто нереально. Язык, казалось, завязан морским узлом, во рту – сплошной наждак. Глаза… что с глазами? Куда они смотрят, внутрь, что ли? Так больно, будто кто-то сначала выдрал глазные яблоки, а потом вставил задом наперёд. С трудом повернувшись набок, Сашка спустил ноги и едва не заорал дурниной – прохладный пол показался обжигающим. Глаза распахнулись сами собой, тут же по нервам хлёстко ударил солнечный свет. Он протяжно застонал. – Проснулся, сыночка? Завтракать будешь? Кофейку налить? Мать тут же подскочила к отпрыску, заботливо трогая лоб. – Отвали, ма-а-ам… – Завтракать?! – раздался недовольный бас отца с нотками презрения. – Мы с тобой уже обедаем, а этот оболтус только зенки продрал! Бля, а папаше-то что надо в его комнате? Обедал же – вот и ел бы спокойно себе дальше. Сфокусировав более-менее зрение на окружающей действительности, Сашка обнаружил, что валяется на диване в гостиной, которая была объединена в единое пространство со столовой, и отец наблюдает за пробудившимся отпрыском, не вставая из-за стола. – Хорош, ничего не скажешь. Во сколько ты припёрся? И в каком состоянии? – Женя, не трогай ребёнка, не видишь – плохо ему! – Плохо?! А не надо напиваться! Нашла ребёнка, я в его годы работал и учился, вот это всё, – судя по всему, глава семейства указал вокруг себя, но Сашка этого не видел, его затрясло мелкой дрожью, он свернулся в позу эмбриона, – зарабатывал, основу закладывал для всего того, что мы сейчас имеем. – А что, он учится! Работать ему, слава богу, не надо, и так не бедствуем, – защищала мать любимого сыночка, хоть и понимала – муж прав. – Учится? Хм, ты хоть не забыл ещё, в какую сторону дверь в твой университет открывается, студент? В гудящей башке здраво смогла оформиться только одна мысль – ему срочно необходима доза. – Пап, дай мне денег… мне очень надо… – Кстати, о деньгах я хотел поговорить ещё вчера. Мы с матерью прождали тебя до часу ночи, но ты не соизволил появиться домой на ночлег, под утро появился, как блудливый кот. Это обстоятельство, впрочем, как и многие другие, укрепило меня в мысли, что тебя необходимо ограничить в средствах. Для твоего же блага! – повысил отец голос, выразительно глядя на жену, которая попыталась чем-то возразить. – И выдавать я тебе их буду отныне только наличными. И только после того, как увижу твою зачётку. Карточку твою, кстати, я сегодня с утра уже заблокировал. На Сашку напал такой псих, что он забыл и о ломке, и о жутком похмелье. – Что?!! Чего я тебе сделал такого! Родному сыну жалко, да? Обеднеешь? На свою грёбанную коллекцию не хватит, филателист хренов?! Жлоб! Ненавижу! Как я вас всех ненавижу-у-у-у! Крик перерос в звериный рык, он бросился в свою комнату. С безумием отчаявшегося он обшаривал все уголки, где когда-нибудь делал «нычки», хотя прекрасно знал – у него пусто, запаса не было, он использовал всё. Тем временем в гостиной Евгений с холодной решимостью подошёл к сумке жены, вытащил изящный накопитель для банковских карт из золотистой телячьей кожи и переложил во внутренний карман своего пиджака. – Извини, Ксюша, но я делаю это для его же пользы. Надеюсь, наличных в твоём кошельке достаточно, чтобы заправиться или заехать в ресторан. Я не стану унижать нас обоих и перетряхивать всю твою сумку. Я не намерен финансировать наркодельцов, которые убивают нашего сына. Прости. Увидимся вечером. В спину уходящему мужу Ксения беспомощно пробормотала: – Он не наркоман, ты ошибаешься… И я зарабатываю сама, это мои деньги… Не дрогнув, глава семьи покинул дом. Мать поднялась в комнату Александра, зрелище ей открылось ужасающее: вся комната вверх дном, постель сброшена на пол, сын сидел в углу, сжавшись в комок, крупно дрожа, на лбу сверкала холодная испарина. – Сашенька, сыночек, что с тобой? – Хреново мне, что, не видишь, что ли? – стуча зубами, огрызнулся «сыночек». – Чем тебе помочь, родной мой? – Ксения склонилась к сыну, попыталась поднять, но он грубо отбросил её руки. – Денег дай, вот чем! Что, не ясно?! – Но, сыночек… папа забрал у меня все кредитки, строго-настрого запретил давать тебе деньги… Да у меня и наличных-то почти нет, ты же знаешь… – Придумай что-нибудь, хреново мне!!! А-а-а… – завыл он на высокой ноте, тупо уставившись в одну точку и качаясь болванчиком, при каждом движении врезаясь плечом то в одну стену, то в другую. – Я… я сейчас… сейчас что-нибудь придумаю… потерпи, мой хороший… сейчас, сейчас мама поможет тебе… – глупо бормотала она, бегом бросившись к выходу в гараж. До офиса её небольшой фирмы было минут десять езды. Ксения как обезумевшая ворвалась в кабинет бухгалтера. – Нина Ивановна, сколько у вас в кассе сейчас наличных? – Здравствуйте, Ксения Олеговна. Сейчас посмотрю точно. Вот, – она выставила из сейфа на стол коробку, в которой хранились деньги. Там была достаточно крупная сумма, через два дня – срок выдачи зарплаты. Пока бухгалтер отодвигала на край стола документы, намереваясь пересчитать купюры, хозяйка вывалила деньги в свою сумочку и опрометью понеслась прочь. – Ксения Олеговна, это же на зарплату! Но хозяйки уже и след простыл.***
Мало на что надеясь, Юля позвонила в дверь соседке. – Привет. Денег? – Да. Срочно надо Маше лекарство купить. Бесплатные уже давно не помогают. Врач назначил новое какое-то, дорогое, импортное. Его самим покупать нужно. А как ты догадалась, что я взаймы просить пришла? Соседка невесело ухмыльнулась. – Сама только что к Марковне занимать бегала. Вот надо же, два дня не дотянули до получки, а Данька ботинки порвал, паршивец! Я с его футболом скоро озверею! – Ясно, – кротко кивнула Юля. – Ты извини, я проходить не буду, мне некогда. Пойду дальше деньги искать. А ты случайно не знаешь, у кого ещё перехватить можно? – Не, в нашем доме ни у кого. Я от Марковны уходила, так Витёк как раз спускался по лестнице, у меня деньги увидал, так давай голосить: дай, мол, Марковна, и мне взаймы, котлы кипят. Так она его послала мелким шагом. Нету больше, говорит, всё ей отдала. Так что к ней идти смысла уже нет, а кроме Марковны фиг кто даст. – Ладно, прости, пойду я. – Ага. Пока. За соседкой захлопнулась обитая коричневым дерматином дверь, Юля ещё долго немигающим взглядом смотрела на отделанный крупными декоративными гвоздиками глазок. Тяжело вздохнув, она медленно поплелась вниз, сама ещё не зная, куда теперь ей идти за помощью. Завтра с утра на работу на целые сутки, деньги нужно найти сегодня или послезавтра до обеда. Это последний срок. На первом этаже жил сердобольный одинокий старичок. Занять у него не представлялось возможным, слишком мала пенсия, но он позволял бесплатно звонить по своему телефону. Получив под разными предлогами с полдюжины отказов, Юля уныло побрела к себе. Оставался практически единственный шанс: может быть, кто-то из коллег по работе выручит на пару дней, но и на это надежды было мало. Едва захлопнулась у неё за спиной входная дверь, как выдержка покинула женщину, и она горько, навзрыд заплакала, сползая спиной по косяку. На работу Юля пришла не выспавшаяся, подавленная, с опухшим от полночи в слезах лицом. Коллеги знали о беде с её дочерью, да и вся жизнь женщины была больше похожа на страшную сказку, чем на быль. Она стала сиротой в 11 лет, её тётка, оформившая опекунство, какими-то незаконными манипуляциями сначала смогла прописаться вместе со своим сыночком в её квартире, а потом и вовсе приватизировать на себя. Поэтому когда в 17 лет Юля сказала, что влюбилась и собирается замуж за Бориса Чернова, тётка безапелляционно показала племяннице на дверь. Девушка уже ждала свою будущую дочь, шок от предательства родственницы сказался на здоровье малышки, она с младенчества была слабенькой, подверженной любой простуде. Сначала они с мужем снимали разные углы, вместе работали там, куда брали без образования – родители Бориса тоже не спешили помочь семье сына, так рано решившего жениться, да ещё без оглядки на то, что родня его выбор не одобрила. Учиться было некогда – муж вкалывал в двух-трёх местах одновременно, Юля каждую свободную от работы минутку посвящала дочке да немудрёному быту съёмной комнатки. Пять лет назад мужу дали квартиру, но всего лишь однокомнатную и в старом разваливающемся доме. Зато ходили слухи, что дом должны вот-вот снести, а значит, могут дать новенькое жильё. Они всей семьёй радовались, что у них теперь есть собственная жилплощадь, пусть не хоромы, но это ведь только начало! А через год Борис внезапно скончался. Не выдержал непрерывных нагрузок, работы почти без выходных. Остановилось его сердце прямо в цехе, посреди смены. Беда с отцом стала страшным толчком для дремавшего до этого недуга Маши, она слегла окончательно. С тех пор Юля заботится о дочери одна, свекор со свекровью отвернулись от них сразу же, заявив, что это жена с дочкой загнали до смерти их сына в погоне за деньгами. Коллективный разум – великая вещь, коллеги подумали-погадали, как же помочь Юрьевне, да и посоветовали после смены пойти к руководству, объяснить ситуацию, надавить на жалость, наконец. Ну, правда, какая разница, тридцатого получить зарплату или первого? Свои же, законно заработанные попросить, не чужие. Как ни стыдно было Юле, но – пошла. Куда деваться, когда счёт идёт уже не на дни, а, возможно, уже просто на часы? – Я всё понимаю, Юлия Юрьевна, но денег в кассе нет. – Как нет? Нисколько? Ни копеечки? – с надеждой заглядывала она в глаза сотруднице управления, к которой её направил охранник на входе. – Ну, копеечка, разумеется, есть, – пожала плечом женщина, – но вас ведь не устроит несколько сотен? Там и тысячи не наберётся. – Господи, ну что же мне делать?! – безысходность захлестнула Юлю с головой. – Ну что же вы кричите здесь, Юлия Юрьевна? Попробуйте у соседей занять, у родственников… – Я пробовала, ни у кого в конце месяца денег нет. – Поверьте, я бы вам даже из собственного кошелька заняла. Я знаю, что у вас дочка очень больна. Фирма у нас маленькая, каждый человек на виду. Но мой кошелёк не толще вашего. У меня ведь тоже послезавтра зарплата. Я вам искренне сочувствую, но увы… – Помогите, умоляю вас, помогите чем-нибудь. Придумайте что-то, пожалуйста, Маша ведь умрёт без лекарства… – Юля почти в беспамятстве упала на колени у стола. – Что вы делаете, встаньте! Встаньте, пожалуйста! Ну что же я без денег могу сделать, Юлия Юрьевна? Сейчас я хозяйке позвоню, подождите. Присядьте здесь. Несколько раз повторив вызов, сотрудница развела руками. – Ксения Олеговна сбрасывает вызов. Знаете, я буду дозваниваться до хозяйки, я буду весь день ей звонить. Я объясню ей вашу чрезвычайную ситуацию. Поверьте, она не откажет, она хороший, добрый человек. Оставьте мне номер вашего мобильного, и я, как только дозвонюсь… Юля покачала головой. – У меня нет мобильного. – Как нет? Ну, давайте я напишу вам свой. Звоните мне периодически, а я постараюсь разыскать хозяйку. Как-нибудь решим вашу проблему. Позвонить-то откуда-нибудь сможете? – Да, меня сосед пускает. – Хорошо, так и решим. Идите, отдыхайте после смены, вы ведь устали, вон какая бледная. И звоните мне почаще, будьте на связи. Юле ничего не оставалось, как покинуть управление. Нина Ивановна добросовестно набирала телефон хозяйки едва ли не каждые 3 минуты, горе несчастной матери отозвалось в её сердце искренним сочувствием. Как-никак она тоже мать, с недавних пор ещё и бабушка, никто не застрахован от беды со своими близкими. Через некоторое время какое-то смутное воспоминание заставило её лихорадочно переворошить листы прошедших дат настольного перекидного календаря, на котором она обычно делала небольшие рабочие пометки, используя вместо ежедневника. Вот, так и есть. В начале февраля хозяйка никак не могла дозвониться до сына, очень волновалась и продиктовала его номер с просьбой периодически названивать «потерянцу». Не думая о последствиях, которые может ей запросто устроить хозяйка за то, что побеспокоила её ненаглядного сыночка, Нина Ивановна набрала номер. Бесконечные длинные гудки. Не берёт трубку. Бесполезно. Но женщина вновь и вновь названивала то хозяйке, то сыну, понимая, что от её упорства зависит жизнь молоденькой девушки.***
Ксения обзвонила всех Сашкиных друзей. Сын схватил деньги, будто заблудившийся в пустыне путник фляжку с водой, и бегом бросился вон из дома. Это было пять часов назад. Она уже не знала, что и подумать. Ни один из знакомых сына сегодня его не видел. Лежащий перед ней на туалетном столике телефон зазвонил так внезапно, что Ксения вздрогнула и столкнула его на пол. Встав на четвереньки, она с большим трудом извлекла его из-под своего изящного стульчика и торопливо кликнула «Ответить». – Это мама Санька? – Кто это? Почему вы говорите с телефона моего сына?! Что случилось?! – так и стоя на коленях, Ксения замерла, сердцем предчувствуя беду. – Короче, это… передоз у него. Ща тут парни «скорую» вызвали, так что загребут вашего сыночка. – Где вы находитесь? Какая «скорая»? – ей было трудно сконцентрироваться, мысли прыгали хаотично, как мартовские зайцы. – Всё, атас, уже врачи идут! Клуб «Пилот», – и в трубке раздались короткие гудки. Как она доехала до клуба, Ксения осознавала с трудом. Оставалось только удивляться, что она не попала ни в одну аварию. Увидев издалека, как от крыльца «Пилота» отъезжает машина «скорой помощи», обезумевшая мать не придумала ничего умнее, как пристроиться вслед за ней. Пока Ксения искала свободное место для парковки недалеко от больничного корпуса, во двор которого её, разумеется, на машине не пропустили, Сашку уже отправили в смотровую, а оттуда, не теряя ни минуты, в реанимацию. Больше часа никто из сотрудников приёмного отделения не отвечал напрямую ни на один её вопрос, отделываясь дежурной фразой: «Информации пока нет». Наконец, после неоднократных просьб, сотрудница приёмного покоя позвонила в отделение. – Вы можете подняться на четвёртый этаж, там поговорите с доктором. Сейчас санитарка проводит вас к гардеробу за халатом и к лифту, – сестра неожиданно зычно крикнула на весь этаж: – Ви-и-ка-а-а! Из-за угла выглянула девчушка в огромных резиновых перчатках почти по самые подмышки. – Проводи мамашу за халатом и к лифту. От лифта налево, четвёртый этаж, – пояснила уже Ксении и вернулась к своим делам. Поднявшись в отделение, мать была безжалостно остановлена перед дверью в реанимационный блок сидящей за маленьким столиком дежурной сестрой. – Туда нельзя. – Девушка, вам сейчас из приёмного звонили. Я мама Саши Белова. Мне сказали, что я могу поговорить с доктором. – А, новенький с передозом? Я скажу, что вы здесь, но врач занят. Он вашим же сыном и занимается. Так что ждите. Присядьте, вон банкетка. Для Ксении потянулись тяжкие минуты ожидания. Из реанимации вышла медсестра и присела боком к столику дежурной, заполняя какой-то журнал. Через некоторое время к ним подошла сотрудница с пластиковой корзиной, полной штативов с пробирками, и положила перед дежурной сестрой несколько небольших бланков. – Общий, развёрнутый, биохимия. Токсины Вера Павловна доделывает, но уже можно сказать, что для Евгеньича есть работа. Так что звоните в токсикологию, пока он со своими делами закончит, как раз у нас всё готово будет. Лаборантка ушла, а сёстры стали шёпотом решать важный вопрос: – Полиции сообщаем? Или пускай токсикологи сами? – Не знаю, можем, конечно, и мы, – пожала плечами коллега, – но пусть уж лучше сначала ответ из лаборатории принесут, а то мало ли что. Может, он хроник какой-нибудь. – Так можно же уточнить, вон мамаша его сидит. Чутко уловив, что разговор касается её, Ксения снова бросилась к ним. – Девочки, миленькие! Ну скажите же вы ради бога – что с моим сыном?! – Анализы ещё не готовы. Ждите. – Но он в сознание пришёл? Можете мне хотя бы это сказать?! Одна из сотрудниц снова позвонила по внутреннему телефону в реанимацию. – Ира? Ой, Зинка, ты, что ли? А-а-а, ясно. Ну, не узнала – разбогатеешь! Белов с подозрением на передоз в сознании? Да? Я-я-ясно… ага. Ну, всё тогда. Ага. Да вот, тут родственники интересуются. Ну счаз, ага! Пускай врачи говорят. На то им зарплаты и подняли. Ладно, всё, тут у нас народ. Ага, пока. Положив трубку, сестра подняла ничего не выражающий взгляд на Ксению. – Пострадавший без сознания. Состояние ухудшается. Общие меры поддерживающей терапии проводятся, но без анализов невозможно определить точно, что с вашим сыном. Самый важный анализ будет готов примерно через полчаса, тогда вам смогут сказать что-то конкретное. Ждите. Это сказанное ровным, профессионально-безликим тоном «ждите» отчего-то отозвалось у Ксении где-то под диафрагмой жутким дрожанием. Ей стало отчаянно холодно. Господи, надо же позвонить мужу! С сыном такая беда, а он ничего не знает. Женщина судорожно стала рыться в своей объёмной сумочке-торбе. Как назло, под руку попадало всё время не то. Вот, наконец-то, телефон! О, нет, только не это… Вид неживого экрана её элегантного смартфона, по всей видимости, стал последней каплей. У Ксении началась истерика. Она швырнула выключенный гаджет на каменный пол и завыла, вцепившись себе в волосы, сползая с жёсткой колченогой скамейки. Одна сотрудница бросилась к кулеру, чтобы налить женщине воды, а другая спокойно подобрала отлетевшую аж к её стулу крышку смартфона и положила на край стола. Проходя мимо с пластиковым стаканчиком в руке, её коллега прихватила поднятую крышку, подошла к Ксении, дала воды. Спокойно, будто ничего особенного не произошло, подняла разбитое устройство, ловко приладила на место крышку и опустила в раскрытую сумочку. – Успокойтесь, вашим сыном занимается самый наш лучший врач. Ему помогут. Вторая медсестра, услышав её слова, встрепенулась и шепнула себе под нос: «…ой, бля, забыла…», снимая трубку. – Токсикология? Иван Евгеньич освободится – пускай во вторую реанимацию спустится. Тут ваш клиент. Что? А, ну так Пашинцеву передайте. Ещё нет, но минут через двадцать-тридцать будут. Состояние? Девоньки, не ко мне вопрос, клиент в реанимации, я на посту. Так второй час уже. Эй, эй! На меня-то что орать? Вот и звони им, с ними и разбирайся. Ага, конечно. Все такие умные прям… – добавила она, уже положив трубку. К столу дежурной вышла медсестра с мобильным телефоном в руке. – Родственники Белова есть, девочки? «Девочки» молча указали на Ксению и снова вернулись к своим делам. – Телефон постоянно звонит, возьмите. Ксения машинально засунула протянутый мобильник в сумку. – Токсикология пришла? По-прежнему молча обе сестрички выдали по отрицательному жесту, не отрываясь от бесконечной писанины. Ксения, с трудом стряхивая оцепенение, шёпотом обратилась к медсестре: – Он жив? – Пока да. Но прогнозов никаких делать не будем, – предвосхищая следующий вопрос, добавила она. – Ждём анализы, – и вновь повернулась к столу дежурной: – Евгеньевича вызвали? Там явный передоз – к бабке не ходи. – Пашинцев сегодня. Он свободен, спустится, как только токсикология придёт. Кивнув, сестра ушла обратно. Телефон сына в сумке Ксении затрубил на оглушающей громкости какую-то хард-рок композицию. – Алло? Нина Ивановна? Да, это я. Мой телефон? Он… он разрядился, – Ксения надолго замолкла, выслушивая сотрудницу. – Я буду завтра, – безапелляционно заявила начальница в трубку. – Да. Я выдам деньги. Но только не раньше обеда. У меня тоже с сыном беда! Да, я мать, я всё понимаю, но мне свой ребёнок роднее. А он сейчас в больнице. Это не важно! Всё, я сказала – завтра в час дня! – и Ксения резко нажала на отбой. Немного подумав, она с телефона сына позвонила Евгению. Пока женщина сквозь рыдания и всхлипы рассказывала мужу о случившемся, мимо неё промчалась та же медсестра, что вынесла телефон. – Пашинцева к нам, быстро! Без анализов, хрен уже с ними. Я на склад, в него уже столько влили, что всё закончилось!***
Юля трижды побеспокоила своего пожилого соседа, не получив по телефону никаких утешительных новостей от Нины Ивановны. В третий раз услышав, что связи с хозяйкой всё ещё нет, обезумевшая мать бросилась обратно домой, схватила старую коробку из-под обуви, набор почти высохших старых дочкиных фломастеров, кое-как оделась и бегом бросилась к центральной аптеке. Глотая слёзы, сдирая костяшки, она разобрала коробку до плоского состояния, бросила перед собой на асфальт у самого крыльца аптеки. Дрожащими от волнения за дочь и предстоящего добровольного унижения руками стала выводить на внутренней стороне крышки буквы, отбрасывая в сторону очередной фломастер после того, как он прекращал выдавать хотя бы бледное подобие цвета. Спустя не менее получаса мучений она стояла коленями на картонной подстилке, держа в руках самодельное объявление: Люди добрые! Моей дочери нужно лекарство! Срочно! Сегодня! Зарплата только через 2 дня! Спасите! Умоляю! – Много надо-то, мать? Юля подняла прилипший к асфальту взгляд – шарить просительно по лицам прохожих у неё не было сил. Над ней высился огроменный детина не меньше двух метров ростом в байкерском прикиде. Она тихонько назвала сумму. – Сколько??? – не поверил детина своим ушам. Юля повторила громче. Мужик присвистнул. – Прости, мать, столько нет. Вот, возьми это. Даст Бог, не один я подам. Глядишь, и наберётся к вечеру, – он протянул ей тысячную купюру. – Спасибо вам. – Не благодари, мать. Я не за это даю. Ну, удачи тебе. Прости, чем мог. Может, ещё чем помочь могу? Ну, кроме бабла, уж не обессудь. – Есть у вас телефон? Мне позвонить очень нужно. – Без проблем, – в руку Юле лёг простенький аппарат. Получив очередной неутешительный ответ от Нины Ивановны, Юля вернула телефон и снова уставилась отрешённо в асфальт перед своими коленями, скрываясь от любопытных, недовольных, презрительных, насмешливых, жёстких, равнодушных взглядов текшей мимо толпы. И не зря берегла она себя от чужих эмоций. Да только рот-то людям не заткнёшь. – Ты посмотри, Степановна, совсем стыд потеряли! Дитём прикрывается, а самой, поди, на бутылку не хватает. В полуметре от Юлиного взгляда остановились растоптанные полусапоги, явно с китайского рынка, где самой ей за последние четыре года удалось купить аж две пары – на зиму и демисезонные. – Я не пью, – не поднимая глаз, ответила им женщина, – у меня действительно дочь в больнице. Чувствуя, что от голода, усталости и жгучего стыда она сейчас может просто потерять сознание, Юлия схватилась рукой за нижнюю ступеньку аптечного крыльца. Колени ломило от долгого стояния, ноги не слушались, и она тяжело завалилась набок, сев на асфальт мимо подстеленной картонки. – Ишь ты, табличку жалостную накалякала, а сама пьянющая! Тьфу, зенки твои бесстыжие! Пошли, Михайловна, ну её. К аптечному крылечку притопали яркие девчоночьи кроссовки с бабочками. – Тётя, вам плохо? Девочка лет десяти с большущим цветным ранцем за спиной глядела на неё огромными голубыми глазищами. – Нет, детка, просто мне очень нужны денежки. У меня дочка сильно болеет, вот и прошу у людей помощи. Девочка очень серьёзно сняла ранец и потянула за замок на боковом кармане, явно собираясь достать немудрёную сдачу от своего школьного обеда. – Не надо, детка. У тебя я не возьму. – Почему? Вы же сказали, что вам очень нужно. Юля устало улыбнулась. От нежности к сердобольному ребёнку у неё защемило за грудиной. – Во-первых, ты не должна тратить деньги, которые тебе дают родители на обед, на что-то другое без разрешения. А во-вторых, мне нужно очень много. Твои денежки мою дочку всё равно не спасут. Иди, моя хорошая, а то тебя потеряют. – До свидания, – девочка послушно кивнула. – Пусть ваша дочка скорей поправляется. Кроссовки с бабочками отошли на несколько шагов, но внезапно притопали обратно. – А ваша дочка конфеты любит? У меня есть две шоколадные конфетки. Возьмёте для неё? – Спасибо тебе, – кивнула Юля. Яркий ранец снова спустился с хрупких плечиков на асфальт. Девочка стала вытаскивать из кармашка свои нехитрые детские сокровища в поисках шоколадных запасов. В руках у неё появились ключи, пачка влажных салфеток, а затем весёленький телефончик с брелочком в виде смурфика. – Девочка, ты можешь дать мне позвонить? – оживилась Юлия. – В больницу? – наивный, доверчивый взгляд не позволил так просто солгать, пришлось в нескольких словах объяснить ситуацию с деньгами, начальницей и Ниной Ивановной. – Возьмите. Звоните, сколько нужно, я не тороплюсь. Ответ из офиса убил последние надежды. Хозяйка согласилась дать денег, но завтра. Только завтра к часу дня. Раньше она появиться в офисе не планировала. Скрывая слёзы, чтобы не напугать девочку, Юля вернула телефон и попрощалась. Глядя вслед уходящему ребёнку, несчастная мать бессвязно шептала: «Только бы твоё пожелание сбылось, деточка, только бы сбылось…» Ещё через час бесполезного стояния на коленях возле крыльца аптека закрылась…***
Чёрный микроавтобус с изображённой по всему периметру траурной бронзовой лентой притормозил у внушительных ворот роскошного трёхэтажного особняка на городской окраине «для богатых» – коттеджного посёлка, расположившегося на месте бывшей деревни Запрудной на берегу Круглого озера. Когда-то, до захвата и раздела между сильными града сего земли на побережье, оно служило местом пляжного отдыха горожан. Теперь же подъехать к озеру – нечего и думать, по пути до посёлка выстроены целых два КПП со шлагбаумами поперёк единственной в этом направлении дороги. Бригадир похоронного агентства «Ангел», крупнейшего и престижнейшего предприятия ритуальных услуг в городе, легко для своих пятидесяти с хвостиком спрыгнул с переднего сидения и подошёл к домофону. – Ритуальное агентство «Ангел». Ворота откройте, пожалуйста. – Проезжайте, – раздалось из динамика под лёгкий металлический шелест открываемых автоматикой ворот. Привычно запрыгнув на малом ходу на своё место рядом с водителем в плавно проезжающий ворота микроавтобус, бригадир отработанным за годы жестом сквозь ткань нагрудного кармана элегантного форменного чёрного пиджака нажал кнопку переговорного устройства, слегка наклонился к левому плечу: – Марат, Егор и два Андрея со мной, остальные пока на месте. Прибыли. Пятеро высоких подтянутых мужчин в одинаковых тёмных костюмах «с иголочки», из нагрудных карманов которых выглядывали треугольники сдержанного тёмно-синего цвета с логотипом агентства, белоснежных рубашках, до блеска начищенных одинаковых ботинках, и даже постриженные в едином классическом стиле неторопливо вошли в холл особняка. – Здравствуйте, ритуальное агентство «Ангел». Константин, старший, – отрекомендовался бригадир подошедшему в холл Евгению. – Здравствуйте. – Где будет проходить прощание? – Сюда, пожалуйста, – усталым жестом указал хозяин в сторону гостиной. Сотрудники прошли и быстрыми, профессиональными взглядами осмотрелись. – С кем из служащих в доме мы можем работать в контакте по текущим вопросам? – Константин безошибочно определил, что разговаривает с самим хозяином. – Со мной. Только со мной. Вся прислуга у нас приходящая, кроме поварихи. Но она сейчас… – Понимаю, – кивнул бригадир. Обернулся к своим сотрудникам: – Работаем. Два Андрея, гроб сюда. Марат, на кухню. Там как обычно. Егор, пока со мной. Всё, по местам. Официальный кивок Евгению, заменяющий формальную просьбу «Позвольте приступить?» – и каждый сотрудник направился исполнять свою, чётко известную ему задачу. Общаясь с подчинёнными через находящиеся в нагрудных карманах рации, Константин умело вёл подготовку к церемонии. Сотрудники агентства заняли свои посты повсюду. В привратницкой подсказывали штатной охране, как правильно организовать парковку всё прибывающих на прощание с покойным автомобилей, чтобы не допустить сумятицы при выезде кортежа на кладбище. В кухне добрейшей души татарин Марат, моментально нашедший общий язык с хлюпающей носом поварихой, помогал ей складывать в объёмную сумку необходимые на похоронах мелочи вроде валерьянки для безутешной матери и поминального «узелка» с подаянием. Из гостиной, где установили на специальный раскладной постамент с бархатным балдахином элегантный дубовый гроб с латунными ручками, всё громче раздавались стенания скорбящих. Марат прислушался и ткнул пальцем карман под логотипом «Ангела». – Кость, аптечку к гробу надо. – Принял, – раздалось в ответ. Марат кивнул, словно бригадир мог его видеть, и вновь вернулся к порученному ему делу. У гроба тем временем сдержанные рыдания на несколько голосов понемногу перетекали в массовую истерику, в особенности после прибытия автобуса с университетскими одногруппниками покойного, по преимуществу девушками. Четверо чернокостюмных «ангелов», разделив помещение на личные сектора, чётко и без суеты подходили к рыдающим особо неистово, вручали рядом стоящим родственникам «не в меру скорбящего» мензурку с седативным коктейлем с просьбой успокоить близкого, и тут же деликатно растворялись во всё прибывающей толпе. – Ой, и на кого же ты оставил нас, миленький внучек! – причитала у изголовья полированного гроба прабабушка, полвека прожившая в благоустроенной городской квартире, но простецких замашек деревенского детства не растерявшая. – Ба, не надо, ну не надо, не плачь так, тебе плохо станет, – пытался как-то поддержать любимую бабушку Евгений. По другую сторону от гроба сестра обнимала рыдающую Ксению. – За что, вот за что они с ним так?! – в сто первый раз завела одно и то же опухшая от слёз мать. – Два часа к нему в реанимацию токсиколог не спускался! «Ага, а в реанимации не врачи работают! Ласты склеил – туда и дорога паршивцу», – почти беззлобно подумал про себя Константин. За годы работы в похоронном бизнесе он безошибочно научился определять «двинувших кони» богатеньких бездельников, покупавших собственную смерть у наркоторговцев на родительские денежки. Держащийся из последних сил Евгений нашёл глазами бригадира «ангелов» и кивком дал понять, что пора сворачивать прощание, пока массовая истерика не приняла угрожающих масштабов. Ответным, едва уловимым движением головы приняв приказ хозяина, Константин скомандовал в рацию: «Заканчиваем прощание. Вынос». Все его сотрудники пришли в движение, подчиняясь многократно отработанному сценарию. И в этот раз, впрочем, как и всегда в его коллективе, ребята сработали аккуратно, профессионально и максимально достойно. Ещё бы, ведь он отбирал людей в свою команду из всех подразделений «Ангела», а бывало – и у конкурентов переманивал. Он руководил самой высокооплачиваемой, элитной бригадой агентства, которая работала преимущественно с заказами чиновников и крупных бизнесменов. Не подвели его «мальчики» и в этот раз. Сын директора крупного строительного объединения препровождён к месту последнего упокоения и погребён со всеми доступными современной индустрии ритуальных услуг почестями и «понтами».***
На скромную синтетическую обивку дешёвого гроба лениво катились редкие бисеринки внезапного снегопада и тут же таяли, напитывая ткань холодной влагой, от которой она темнела, будто капли крови падали с небес вместо замерзшего дождя. Пара обшарпанных табуреток, на которых стоит гроб, три скромных венка – вот и весь антураж маленьких нищих похорон маленького юного существа, главная неудача которого заключалась в том, что родиться выпало в небогатой семье. Вся заслуга которой перед дочерью – любовь. Любовь до последнего вздоха. Отца, что до смертного часа работал, впахивал до изнеможения во благо своих любимых девочек. Матери – направлявшей каждый свой день, каждую мысль, каждый заработанный рубль, все усилия свои на продление жизни дочери. Цветов почти не было, лишь 8 белых гвоздичек двумя немудрёными букетами жались в ногах получившей вечный покой молоденькой страдалицы. Собравшиеся немногочисленные соседи да пара Юлиных коллег молчали, поёживаясь от непонятно откуда взявшейся в разгар буйного весеннего цветения снежной крупы. Слова? Что они изменят? Лишь разбередят и без того кровоточащее сердце осиротевшей матери, и более ничего. Что ж воздух попусту сотрясать… Сидящая на корточках у изголовья гроба Юля на миг оторвала взгляд от воскового личика дочки. Старик-сосед стоял у распахнутого настежь, несмотря на пронизывающий ветер и колкий снег окна, тяжело навалившись на подоконник, и совсем по-детски утирал кулачком свои стариковские слёзы. Возле видавшего виды небольшого катафалка городской коммунальной службы равнодушно курили трое гробовщиков с шофёром. Отбросив бычок и смачно сплюнув себе под ноги, один из «коммунальщиков» подошёл к гробу, обращаясь к Юле: – Пора, хозяйка. Женщины, веночки берём, к катафалку проходим, – и привычным жестом поднял крышку гроба над головой, первым направляясь к машине. Немногочисленные скорбящие расположились в небольшом полуржавом автобусе, заполнив его едва ли наполовину, и траурный кортеж из двух единиц автотехники тронулся со двора. Снежно-белый редкий пушок стариковских волос колыхался на ледяном ветру, пока немощный сосед, по-прежнему утираясь кулачком, осенял крестным знамением уезжающий катафалк. За недолгий, казалось бы, путь до городского кладбища снегопад усилился. Тяжёлые лохматые хлопья облепляли скамейки, кованые ограды сквера, ложились мохнатыми шапками на крыши припаркованных по обочинам автомобилей. На перекрёстке при подъезде к кладбищу скромная похоронная процессия попала в пробку – со стороны коттеджного посёлка, местной «Рублёвки», двигался огромный кортеж из десятков дорогих машин престижных моделей, возглавляемый чёрным катафалком с тонированными стёклами. – О, девочки, хозяйкина машина! – услышала Юля сквозь пелену серой тоски, сковавшую, казалось, не только сердце, но проникшую до донышка души, в каждой клеточке поселившуюся. Равнодушно повернувшись к окну, она успела увидеть задние номера приметного белоснежного «Лексуса», что частенько стоял возле корпуса управления их небольшого предприятия. – Ага, девочки, я вчера со смены шла – слышала, что у нашей Ксюни сынок «того». Говорят, от наркоты… – подхватила тему другая коллега по работе. – Хм, богатые тоже плачут, – криво ухмыльнулась бабушка Марковна. Минуты тянулись тоскливо, нудно, холодно. У Юлии совсем закоченели ноги – в катафалке сквозило из всех щелей, работающий мотор не спасал. Кортеж шикарных, пафосных похорон казался бесконечным. Бригадир гробовщиков тоскливо подумал, каких дюлей огребёт от диспетчерши за опоздание, и забористо выматерился. Добравшись, наконец, до подготовленной светло-коричневой могильной ямы, «коммунальщики» беззастенчиво заторопились покончить с невыгодными клиентами – и то сказать, какая выгода: один-единственный венок заказала мамаша, гроб самый простой, без оркестра, дополнительных услуг никаких. А следующая семейка побогаче, там всё как у людей, а если расстараться, то и «на карман» чего-нибудь перепадёт, не то, что тут. Так что опаздывать бригадир не собирался, сводя все церемониальные формальности к самому минимуму. Да и провожающие не особо противились – вместе с сильным снегопадом прилетел с севера обжигающе-холодный ветер. Усаживаясь в автобус, который должен был отвезти скорбящих в столовую на поминальный обед, многие печально замечали: – Отмучилась девочка… Слава Богу. И лишь две-три особо впечатлительные рыдали в голос. Автобус уныло катил по замёрзшим улочкам, пассажиры подрагивали от холода, глядели в окна, изредка переговаривались. На перекрёстке встали на «красный». Прочитав добротную металлическую табличку «Реабилитационный центр для страдающих от нарко-, токсико- и алко-зависимости» на красивом новеньком здании, сосед Юлии по лестничной площадке злобно ощерился: – Н-да… для ЭТИХ у нас в стране финансы есть. А бедных деточек больных полечить… За деньги! Эх, жизнь наша, страна родная, б...! – проглотил он крепкий матюг.