Наедине

— Макс! — раздается мутным отголоском в уши где-то за спиной, так раздраженно, что даже пьяное сознание умудряется распознать, что за ним пришли. Под локоть хватает татуированная ладонь, грубым движением оттягивая в сторону от скопившейся в круг толпы таких же пьяных тел, которым в радость понаблюдать за очередной разборкой со стороны. Только та оказывается стремительно прервана другом парня, что как заботливая мама тащит одного из зачинщиков прочь, в несколько шагов прячась за ближайшим углом, заодно оставив всех остальных без зрелища, а бухого уебка без потенциального оппонента. — Илюх, ты куда меня тащишь... — ноги заплетаются, усложняя работу, цель которой отвести перебравшего Шабанова куда подальше от развернувшегося конфликта. И дать по шапке за очередное неконтролируемое распитие алкоголя. Знает же, придурок, что пить много нельзя, если не хочет на утро проснуться мало того, что с похмельем, но и еще с парой неожиданных сюрпризов, которые отходящий от опьянения мозг вряд ли удосужится вспомнить без чьей-то помощи. — Не спеши, я сейчас ебнусь... — совершить предпологаемое не дают, потому что как только Макс чувствует, что его заталкивают в какую-то комнату, в затылке отдает слабой болью. Вплотную к спине оказывается захлопнувшаяся дверь ванной. — Как ты заебал, ты же знаешь, тебе нельзя много пить! — Мазеллов держит за воротник спадающей с плеч джинсовки, заодно не давая скатиться по стене на пол, что придает какой-то уверенности. Шабанов смотрит первое время словно мимо, промаргивается в попытке сконцентрировать взгляд на одном объекте, а конкретнее на том, что сейчас раздраженно прижимает его к деревянной поверхности. — Слышишь меня? Макс! — одна из ладоней отрезвляюще хлопает по щеке, не больно, совсем дружески, даже если парень сейчас не выглядит таким. — Прийди в себя, алкаш, — с губ чуть не слетает слово «малолетний», только подросток вовремя вспоминает, что разница в возрасте такого выражения, к сожалению, не позволяет, и такой эпитет подошел бы ему гораздо лучше, чем двадцатиоднолетнему парню. Шабанов, убеждаясь, что достаточно четко видит перед собой чужое, покрытое россыпью мелких родинок, лицо с нахмуренными бровями, находит силы полноценно опереться на свои ноги, нащупав вполне твердый кафель под ними. Губы приоткрываются, хотя он даже не придумал, что хочет сказать, потому первым наружу вылетает: — У тебя ебальник смешной, когда ты злишься, — легкий смешок, а затем еще пару. Илье не весело. Он встряхивает друга за плечи вновь, благодаря чему надетая козырьком назад кепка слетает с головы того окончательно, только сильнее растрепав русые пряди. — Нет, реально, отвечаю, я впервые тебя таким вижу. Это мило. Ты сладкий такой, — по каким причинам Макс пришел именно к такому выводу не догадывается даже сам он. Слова выходят сами по себе, бесконтрольно, даже фраза «говорить что думать» тут вряд ли подходит, потому что Шабанов не понимает, о чем думает, и каким образом сейчас складывается ход мыслей. — Очень смешно, — единственное предположение, которое укладывает у себя в голове Коряков, – его волосы, с недавних пор окрашенные в розовый оттенок, постепенно сходящий в нежно-красный. Кто-то пошутил, что он выглядит как конфета, потому его хочется съесть. Илья даже не уверен, что это не было шуткой самого Макса, потому что на тот момент точно был пьяным и точно запомнить владельца фразы не удосужился. — Я не смеюсь, чувак, — Шабанов отвечает со слишком ненаигранной убедительностью, шатнувшись, что провоцирует рефлекторно схватить его покрепче. Переживает же, что реально упадет. — Правда, ты выглядишь пиздец мило, — ладони сами тянутся к чужому лицу, обвивают его, большими пальцами поглаживая покрытые кучей родинок щеки, на которых уже непонятно с чего стремительно выступает легкий румянец. — Очень. — Макс, ты заебал, честно, — а голос все равно перестает быть таким недовольным и гневным, заметно затихает, на первом слоге дрогнув. Никого не удивит такое поведение Шабанова, в нетрезвом виде уж точно. Краем глаза удается уловить движение. Макс подается вперед, как считает Илья, вновь играясь, чтобы в какой раз смазанно чмокнуть в щеку. В каком же ступоре оказывается сознание, когда парень не уводит голову в сторону. В каком же ахуе оказывается Мазеллов, когда его губы слишком неожиданно сминают чужие. И как же мучительно спирает дыхание, когда осознание происходящего ударяет в голову слишком резко. Он часто видит Макса пьяным, едва ли не каждую неделю, но не помнит ни одного подобного раза. Ни единого, блять. И оттого в момент становится немного страшно — может это самая обычная хуйня между ними, просто они напиваются настолько сильно, что банально не помнят этого на утро? Иначе Коряков не может объяснить то, что желания рывком отпрянуть назад, заодно уебав другу, попросту нет. Единственной попыткой как-то высвободиться становится совсем потерявшее уверенность «Макс» в чужие губы, после которого по идее должно идти «стой», но его успешно заглушают. Горячий язык проскальзывает сквозь приоткрывшиеся губы, оставляет за собой привкус недавно выпитого виски с колой, что приятно покалывает. Потеряв возможность даже говорить, Илья прикрывает глаза. И, блять, отвечает, переставая стоять в смятении без каких-либо действий, как дерево. Пальцы перестают до треска ткани стискивать воротник джинсовки, переместившись на плечи. Даже пьяным Макс целуется все равно охуенно. Хотя Мазеллов явно это оценивать на себе не планировал. Очень-очень странно, внутри все предательски сжимается, подрагивает, вызывая мурашки, что легким холодком ползут вдоль позвоночника. Щеки, как и уши, невыносимо горят, создавая контраст с постоянно касающимися их холодноватыми пальцами. Грудь вздымается тяжело, Коряков при всем своем опыте словно окончательно забывает, как дышать, последние частицы кислорода из легких выбивая шумными выдохами, что горячо опаляют чужие губы. Невыносимо. Макс невыносимый, целоваться с ним оказывается тоже невыносимо, потому что не отстает до последнего, пока губы не онемеют, не начнут приятно покалывать, окрасившись в ярко-алый. И даже когда отстает, прийти в себя не дает толком, руками обвивая такую же красную шею и мурлыча все все тем же пьяным голосом куда-то на ухо: — Я хочу спать... Пойдем спать. Илья, руки в замок на его спине скрепив и носом в плечо ткнувшись, ртом пытается воздух захватить, не понимая толком, что и по каким причинам произошло. Понимает только, что это было охуеть как странно и вместе с этим приятно. А разобрать, процент чего больше, не может. — Поспишь со мной? Мазеллов впервые слышит такое предложение, но после такой своеобразной подводки к этой просьбе, отказаться кажется самым ужасным поступком в мире, и уж если его голова запомнит этот момент, то точно заставит его стыдиться всю оставшуюся жизнь. — Посплю.