***
Егор уже сидит в машине и нервно стучит ногой, наблюдая за Даней в зеркало заднего вида. Конечно, парень не предполагал, что выезжать нужно будет настолько рано, но когда ему в пять утра звонит Лазаренков и сообщает, что уже стоит у подъезда Будза, тот успевает только чертыхнуться и сползти с кровати лицом на пол. Но вот, буквально через полчаса, умытый, кое-как одетый и голодный («Поедим по дороге» «Ты хотя бы понимаешь, насколько твоë «по дороге» звучит для меня ненадëжно?») Егор чертыхается уже на переднем сиденье зелëной «Лады». Даня грузит в багажник последние вещи и, легонько хлопая крышкой, обходит машину, садясь за руль. — Ты как? — обеспокоенно спрашивает друга Даня. — Мы, типа, маловероятно, что скоро сюда вернёмся, так что… — Я оставил Стëпе ключи от квартиры и небольшие рекомендации по поводу того, как там нужно всë поливать и так далее… Родителям пока ничего не сказал, — он поворачивается к Лазаренкову. — Не хочу их лишний раз беспокоить, но, если спросят, скажу, что в отпуск уехал. — Ты прям… Подготовился, — говорит Даня, хмыкая. — Как будто… ожидал такого. — Агась, — Егор пропускает этот подкол мимо ушей и спрашивает: — А ты? Что-то сделал, или молча бросил всех и уехал? — С мамой и бабушкой попрощался. Жене позвонил, — он просто пожимает плечами, чуть поглаживая руль. — Оставил пару писем ребятам… — Писем, — гогочет Егор. — Ты что, барышня восемнадцатого века? Даня закатывает глаза и заводит машину. Шины шуршат по гравию двора, и вскоре подъезд Егора скрывается за поворотом. Какое-то время они проезжают молча. Лазаренков, не отвлекаясь, смотрит прямо перед собой, на дорогу, а Будз наблюдает за прохожими на улице и думает. Он так легко согласился на эту авантюру… Он вообще на всë легко соглашается, особенно когда ему предлагает это сделать Данечка. Куда бы Данечка его не позвал, Егор готов сорваться с места в эту же секунду, как верный пëс, и мчать через весь город, и даже если дождь, и даже если не хочется. Он боялся лишний раз задумываться о том, почему это делал, почему это повторялось из раза в раз, хоть он и обещал себе, что на этот раз у него точно появится хоть малое самоуважение. Но нет. Не появилось. И Даня звал, и он бежал, сверкая пятками, с курткой, которую он успевал натягивать только на одно плечо. — Ты всë ещë хочешь есть? — этот вопрос вырывает Егора из потока сознания и заставляет выплыть в реальный мир. — Тут на повороте КФС, давай заедем? — Хорошо, — Егор рвано кивает и поворачивает голову в сторону Дани. У того, кажется, даже после такой короткой проездки по городу лицо посветлело. Уголки губ чуть-чуть приподняты, а руки уже не нервно сжимают руль, а просто плавно ведут его в нужную сторону… Егор неожиданно обнаруживает себя уже у кассы самообслуживания, и, кажется, вовремя. Даня активно что-то тараторит и спрашивает. Будз бросает «Я буду как обычно», сам до конца не понимая, что хочет этим сказать. Но Лазаренков кивает молча, и он внутренне выдыхает. Егор очень хочет спать, он провëл в кровати так мало времени, и, честно говоря, был бы готов спать в машине всë время их бесконечной поездки, лишь бы просто выспаться… А теперь он жуëт что-то, покрытое обжигающей острой посыпкой. Егор опускает взгляд и видит кусок куриного крыла, торчащего изо рта. Точно. Даня взял ему ведро крыльев. Он помнит?.. — Ты совсем квëлый, — вздыхает Даня, опираясь щекой о ладонь. — Сколько ты спал? — М-м, — Егор не спешит отвечать, рассасывая во рту толстый слой панировки. До мозга туго доходит информация, но, наконец, он принимает слова Лазаренкова и отвечает: — Часа четыре, наверно… — Опять лëг спать после полуночи, — стонет Даня, хлопая себя по лбу ладонью. — Какой же ты недальновидный дурачок… — У меня, может, стресс, а ты ругаешься, — что удивительно, но на остроты у Егора всегда находились силы. Пьяный он или больной — всегда болтает всякую ахинею. — Это этот… Оскорбление чувств верующих… — …В твою гетеросексуальность? — скалится в ответ Даня и получает от Будза трубочкой от газировки точнëхонько по лбу. — Хуйню несëшь, — парирует Егор и, самодовольно растянувшись на кресле, закидывает в себя ещë крыло. — Толще отсылку сделать не мог? И снова — летающие предметы общественного питания.***
После импровизированного завтрака ребята снова возвращаются к «Ладе». Егор начинает ковыряться в автомагнитоле, беззвучно матерясь себе под нос. Даня, наблюдающий эту картину с водительского сидения, только улыбается и мягко спрашивает: — Какого дьявола ты здесь шуршишь? Будз недовольно зыркает в сторону Лазаренкова, но ничего не отвечает, продолжая крутить колёсико. У него в основном получается извлекать из магнитолы только зловещие звуки шипения. Даня закатывает глаза, но как-либо помочь или помешать другу не решается, направив всë своë внимание на дорогу. Но вскоре отвлекается, когда перестаёт слышать уже привычные его уху звуки пустых волн и частот. Егор выключает магнитолу после пары неудачных попыток настройки и теперь сидит, надув губы и сложив руки на груди, показывая несчастной технике, как она его обидела. Но через пару секунд глаза Будза вспыхивают, и он тянется на заднее сидение за своим рюкзаком. Всë это время Лазаренков смотрит на Егора и только широко улыбается. Поэтому он ему и нравится: некоторая детская непосредственность сочеталась в друге с неунывающим оптимизмом. Иногда Даня даже завидует — хотел бы он обладать таким количеством энергии для всего… Будз поворачивается, и Даня кидает взгляд на него и на неприлично долго останавливается внизу. Футболка Егора задирается и обнажает бледный низ живота и дорожку. Лазаренков правда старается отвести взгляд, но просто не может перестать смотреть туда. Словно она сама ведëт его глаза от живота ниже, до пряжки ремня и края боксëров, и почему-то хочется снять руки с руля и… — ТЫ ЗА ДОРОГОЙ СЛЕДИШЬ ВООБЩЕ?! — вопит Будз. Даня быстро поднимает взгляд и пару раз моргает — в руках друга какая-то коробка, а машину ведëт на обочину. Лазаренков резко крутит руль влево на автопилоте, и краем уха слышит «сигналки» машин сзади. Но зелëная «Лада», наконец, выравнивает свой ход и теперь едет спокойно, абсолютно никак не мешая автомобильному потоку. Мда. Из-за Даниных… мягко говоря, странных мыслей они чуть не попали в аварию. — У меня к тебе только один вопрос, — с нарастающим недовольством чеканит Егор. — Ты куда вообще смотрел? Опять о своëм Линче слюни пускаешь? Это дорога, между прочим, тут нужно быть внимательным! Лазаренков только коротко кивает и косится на друга. Тот, всë ещё недовольный, но уже не такой злой, перебирает что-то в руках. Как оказалось, это не коробка — точнее, это была стопка CD-дисков. Даня бросает короткий взгляд на обложки дисков — что-то знакомое, а что-то он видит впервые. Лазаренков отворачивается, и теперь старается смотреть только на дорогу, хотя и отмечает, что футболка Егора всë ещë неприлично задрана на животе. — Специально для таких казусов с автомагнитолами в путешествиях я таскаю диски, — объясняет Будз и, вытащив что-то синее и квадратное из стопки, достаëт из упаковки диск и вставляет в дисковод. — У меня есть несколько лицензионных альбомов, — подписчики дарили, ну, и я пару штук купил — так что какое-то время протянем. Если уж всë заслушаем — будем подключать самодеятельность, — он покачивает в руках белой коробочкой, на которой, похоже, что-то написано шариковой ручкой, но Даня старается часто не отвлекаться на «диджея» и поэтому не может точно сказать, что. — Этот диск, вроде как, от одной подписчицы с показа. Она когда дарила, сказала, что… тебе понравится, — Егор мнëтся, не решаясь что-либо добавить и оставляет фразу брошенной на пол пути. Дисковод скрипит и на пару секунд машина погружается в глухую тишину. Но вскоре еë нарушает весëлый гитарный риф и ритмичный бит барабана. Голос вокалиста чуть хриплый и, на вкус и слух Дани, слишком блеющий, но, несмотря на это, под песню очень хочется качать головой и пристукивать ногой. От неë веет началом лета, когда листва не была ещë такой грустной и пожухлой, как в августе, и грозы приносили после долгого жаркого дня спасительную прохладу, а не просто пробирали до костей ледяным ветром и крупными каплями дождя. Егор внимательно рассматривает коробку из-под диска, пытаясь что-то прочитать. — Я на этом пендосском нихера не понимаю, Дань, прочитай, пожалуйста, — он протягивает синюю коробку в поле зрения так, чтобы она не слишком закрывала обзор на дорогу и при этом была читаема. Даня вырывает отдельные названия из списка. «Личная ложь», похоже, была той песней, которая играет сейчас. «Кольцо», «Сияющие горы», «Мертвые проекции»… М-да уж, у подписчиков Егора были очень странные вкусы на подарки. — Переверни, — Егор вопросительно приподнимает бровь. — Хочу на обложку посмотреть. Будз послушно переворачивает коробку, и Лазаренков пробегается по ней глазами. Незамысловатая: синий квадрат, на котором латиницей было написано «Twenty Twenty». Лазаренков кивает, и Егор убирает коробку в бардачок вместе с другими дисками. — У меня от этого челика ещë один диск есть, кстати, — Будз не закрывает бардачок, рассматривая в руках другую коробку, уже чëрную, с каким-то шаром для гадания по центру. — Вроде поновее. Ну, если выдержим эти сорок минут, то тогда послушаем. Даня хмыкает, и они продолжают ехать молча, и только ритмичная мелодия вместе с хрипловатым инди-вокалистом не позволяют погрузить машину в полную тишину.***
Оказывается, иногда слушать инди-музыку бывает даже полезно. Даня и Егор на последних песнях альбома даже начинают что-то подпевать, но из-за незнания слов их «подпевание» больше походит на мелодичное мычание. Будз всë время смеëтся, что Лазаренков плохо попадает в ноты, за что получает в ответ недовольное цоканье от водителя, но Егор от этого не прекращает смеяться, а только сильнее заходится. Но вскоре они делают остановку: Даня часто зевает и прищуривается — верные признаки того, что он отрубится через пару часов, — а Егор не против где-то пообедать — его желудок сводит адски. Вот что значит позавтракать фаст-фудом. Будз спешно хлопает дверью и глубоко вдыхает носом. Слишком свежий и прохладный после спëртого в автомобиле воздух ударяет по голове и она начинает кружиться. Из-за этого Егор чуть не падает лицом прямо на трассу. Лазаренков потягивается и широко зевает. — Тут есть маленькая кафешка, можно поесть и с собой что-то взять, — сосредоточенно потирает правый глаз Даня. Егор мычит неразборчиво и плетëтся за другом. Из маленького домика-магазинчика вдалеке приветливо вьется дымок, а немногочисленные посетители лениво бродят рядом, покуривая и попивая пакетированный чай из маленьких бумажных стаканчиков. Ребята заходят внутрь, и сразу же чувствуют запах свежеиспечённых пирожков. Милая полная женщина о чëм-то воркует за прилавком с девушкой в наушниках. Та сортирует на витрине жвачки по рублю и даже не смотрит в сторону женщины. — Здравствуйте, — Даня неуверенно подходит к прилавку и кладёт на него свои вечно подрагивающие пальцы. — Можно у вас пообедать? — Ой, конечно, дорогой! — Полная женщина всплескивает руками и начинает громко клацать по калькулятору своими отекшими и красноватыми пальцами. — Так, чего изволите?.. Егор отводит взгляд от них и начинает оглядываться вокруг. Из угла играет какой-то хит Леонтьева восьмидесятых. Ему сразу вспоминаются поездки с родителями на дачу к бабушке и дедушке, запах свежесобранной черешни, которую они со Стëпой подъедали из вёдер прямо немытой, а потом лежали в «инфекционке», но зато — довольные и счастливые от очередной смешной «проделки». Дом. Его семья. Да, Егор уже успел соскучиться по ним, хотя день даже не закончился. Смешно. А Дане, наверное, плевать на такое. Тот умеет отключать свои эмоции в момент и продолжать работать, словно робот. Удивительно, что, вообще-то, именно Егор в их тандеме имеет актёрское образование, но Лазаренков всё равно умеет прятать свои чувства лучше него. Даня подходит к Будзу с парой пакетов, заставляя его отвлечься от воспоминаний. — Это я нам с собой взял, будем разогревать по пути, если что, — он чуть покачивает одним из пакетов. — А сейчас немного поедим здесь. Егор молча кивает. И когда он разучился вербально отвечать Дане? Даже не подколол ни разу. Теряет форму. На столе дымятся тонкие пластмассовые тарелки с борщом. Рядом стынет чëрный чай из пакетика. Ну, точно лучше, чем грызть очередной вредный фаст-фуд. Будз сам не замечает, как быстро съедает всë, и обнаруживает себя только у мусорки, в которую кидает всю пластмассу, что осталась после обеда. Он подходит к Дане. Тот даже к тарелке не притрагивается, и только сëрбает чаем. — Выглядишь неважно, — пытается растрясти его Егор. — Как будто сам не рад, что поехал в это путешествие. — Заскучал по маме с бабушкой, — грустно отвечает Лазаренков. — А ещë даже день не прошëл. Глупо, да? Он хмыкает, как бы пытаясь защититься. Данина улыбка выглядит вымученной. И Егор застывает. Так он тоже скучает? И Будз не один, как дебил, пытается скрыть свою печаль? — Я тоже скучаю, — срывается у Егора с языка. Даня удивлённо поднимает брови. — Не по твоей маме, в смысле, — он ухмыляется, и в него прилетает грозных взгляд друга. — По своим родителям. По Стëпе. Даже по Богдану немножко. Егор складывает руки на груди, словно защищаясь. Лазаренков наклоняется к нему немного, но на лице — нечитаемое выражение. — Значит, мы оба скучаем, — как бы подводит итог Даня. Они продолжают молчать, и Лазаренков наконец принимается за уже остывший борщ.***
Кажется, они уже выехали за пределы Московской области. Деревьев стало больше, да и человеческие муравейники остались позади, а впереди простирались только заросшие травой поля. Где-то на горизонте сбились вместе деревенские домики, и редкая корова скучающе жевала сено из плохо сбитого стога, иногда посматривая на проезжавшие мимо машины. Даня совсем уже клюëт носом. Его руки так и норовят сползти с руля и повиснуть по бокам его тела, беспомощно болтаясь рядом. И не прибавляет бодрости тишина машины, которая сладко укутывает и погружает Лазаренкова ещë больше в это пограничное состояние сна и яви. — Так, давай меняться, — Будз недовольно отбивает пальцами ритм на своëм колене. — Ты едешь никакущий. — Да я нормально, — отнекивается Лазаренков, потерев под очками веко. — Это ты у нас не высыпающийся дьяволëныш, так что давай, ложись баеньки и спи, вечером… — Даня, машина, — лицо Егора сереет. — Ага, и мы в ней едем, — язвительно бросает в ответ Лазаренков, дергая плечом. — Нет, Даня, машина едет прямо на нас! — кричит Будз, резко потянув руку к рулю. Лазаренков поворачивается и смотрит на дорогу — красная «Киа» мигает фарами, и, похоже, уже очень давно. Даня дергает руль вправо, и машина пролетает мимо, чуть не задев левый бок «Лады». Какое-то время они проезжают в молчании. Егор начинает говорить первым: — Знаешь, я устал кричать на тебя… Поэтому, — он протягивает раскрытую ладонь. — Стопай машину и отдавай мне ключи. Даня сначала недовольно открывает рот и пытается что-то возразить, но под испепеляющим взглядом друга сдаётся, закрывает рот, поджимает губы, кивает и заворачивает на обочину, заглушив мотор. Егор выходит из машины и чешет затылок. Лазаренков выползает с водительского сидения, звеня ключами. Он хлопает их на ладонь Будза, тот довольно улыбается и спешит за руль. Даня садится, прикрывает дверь, и они снова едут по дороге, и снова мимо них проносятся зелëно-желтые поля, и снова одинокая коричневая корова жуëт сено, заинтересованно поглядывая на удаляющуюся зелёную «Ладу». Лазаренков опирается лбом о стекло и смотрит куда-то вверх — небо чуть тронулось синевой крадущихся сумерек, и солнце уже не слепит глаза, а мягко щекочет кончики рыжих ресниц. Даня моргает пару раз и не замечает, как погружается в сон.***
Лазаренков просыпается от резкого толчка. Разлепив глаза, он озирается по сторонам. Егор зажимает в зубах коробку из-под диска и, шёпотом матерясь, дрожащими пальцами одной руки заталкивает в дисковод блестящую чёрную окружность, а другой нервно сжимает руль. Похоже, вождение одной рукой — не для него. Он поворачивается к Дане и немного виновато сводит брови к переносице. Теперь из колонок приглушëнно доносится бег электронных клавиш. И снова этот скрипучий голос. Слова простые, сонный Даня даже может перевести в голове припев: Любовь и смерть решает, Деньги взлетают и падают в цене, Люди никогда не меняются, Но я должен попытаться… — Прости, я устал ехать в тишине и слышать только твой храп, — Будз вытаскивает из зубов упаковку и бросает еë на колени к Дане. Лазаренков немного хмурится. — Я что, так шумно сплю? — Угу, — односложно мычит Егор, покачивая головой. — Знаешь, и всë-таки этот Д… ДиЖо… — Джо, — подсказывает Даня. Его глаза снова непроизвольно начинают закрываться, но он пытается противиться этому. Будз замечает это и тянется рукой на заднее сидение. — Так, давай, засыпай обратно, — в руках Дани оказывается что-то мягкое и тяжёлое. Он опускает глаза — Егор откуда-то достал его красный клетчатый плед и… плюшевого котёнка? — Я не хочу спать, — отнекивается Даня, но пледом укрывается, а котёнка крепко прижимает к груди. — Ага, — Егор улыбается, едва поднимая уголки губ. — Оно и видно. Лазаренков прикрывает глаза, что-то бормочет себе под нос и тут же погружается в сон, тихонечко посапывая. Его грудь мерно поднимается вверх и вниз, а голова чуть откидывается и поворачивается налево. Будз откровенно любуется им. Даня во сне всегда выглядит, как чистейший ангел, и Егор старается заставать его чаще в таком беззащитном состоянии. Кажется, только тогда он и выглядит настоящим — когда просто лежит, сжимая краешек одеяла или подушку, в позе эмбриона, и иногда бормочет что-то невразумительное, но такое милое, себе под нос. В такие моменты хочется просто гладить его по этим рыжим непослушным густым волосам, прижиматься носом и вдыхать смесь корицы, яблока и чего-то едва уловимого, но такого родного… Дом. Он скучал не по дому. Похоже, он просто скучал по ощущению, когда мог быть свободным, делать, что хочется, и не быть таким напряжённым, вечно занятым всем и сразу, сидящим крючком у компьютера по двенадцать часов… Хотелось бегать босыми ногами по траве у родителей на даче и не думать о том, что будет завтра… «Так вот почему он уехал». Егор снова оглядывает Даню. У того приоткрылся рот, и очень смешно начинает течь слюна. И Егор улыбается широко и беззлобно. И ему вспоминаются все те бессонные ночи, когда они обсуждали новые треш-обзоры, ужасные очереди в поликлинику, неудачную личную жизнь и самые стыдные вещи, которые только могли с ними произойти. Кажется, у них не было запретных тем. Или была. Но они никогда её не поднимали — боялись, или же что-то другое… Для Егора было ясно одно: Даня — его дом. Какое бы значение он этому слову не придавал.***
Будз не ждёт, что за вечер сможет проехать такое расстояние, и поэтому удивляется, когда навигатор показывает, что они уже в Тульской области, и через пару часов будут в центре города. Но Егор решает остановиться — организм подводит, и его жутко клонит в сон. Он тормозит где-то на обочине, прямо посреди бескрайнего подсолнечного поля. Цветы уже опустили свои жёлтые головы, и тонкими лепестками прикрывали семечные сердцевинки. Будз глушит мотор, и музыка, которая всë это время играла и не давала парню заскучать, замолкает. Он откидывает сидение назад и поворачивается на бок, лицом к Дане, застывая на пару секунд. Лазаренков отчего-то хмурится и ворочается — может, кошмар. Даня почти никогда не говорит с Егором об этом, и даже когда они вскользь касаются разговоров о сне, то сразу становится немногословным (хотя куда уж больше) и пытается сменить тему. Дыхание Дани учащается, он начинает подрагивать и ворочаться ещё больше. Егор приподнимается на локте и по ведомой одному ему причине тянет к Дане руку. Лазаренков просыпается с громким вдохом и брыкается ногами, ударяя по полу машины. Будз чертыхается и вздрагивает. Плед спадает, и Егор замечает, как странно Даня сидит — спина прогнулась в невозможной (по крайней мере, для него) дуге, рубашка прилипла к телу, словно вторая кожа, а пальцы крепко вцепились в спинку пассажирского сидения. — Хэй, — нерешительно начинает Егор, но Лазаренков словно не замечает его, продолжая дрожать всем телом. — Хэй, Дань… Будз слышит всхлипы — сначала едва различимые, а затем Даня начинает содрогаться от рыданий, крепко сжимая бледными пальцами плечи и уткнувшись носом куда-то в сплетение рук. У Егора сердце разбивается в момент. Даня никогда не говорил другу о том, насколько его кошмары тяжёлые, а ещё никогда не говорил, как ему помочь в такой ситуации. И сейчас Будз, дурак дураком, сидит рядом и даже не знает, как подступиться к Дане и не навредить ему ещë больше. Лазаренков начинает качаться взад-вперёд, и слëзы крупными каплями слетают с ресниц. И Егор, стиснув зубы, решает больше не думать, а просто делать — потому что вокруг никого, кто смог бы им помочь. Он мягко опускает Данино кресло в горизонтальное положение и пытается стянуть с него прилипшую к телу рубашку. Пусть это выглядит хоть сто раз странно, но где-то у Егора на подкорке сохранились слова ОБЖшника о том, как ухаживать за больным, и он действует исходя из них. «Даня больной?..» Отбрасывая лишние мысли, Егор продолжает свои безуспешные попытки снять с Дани одежду. Лазаренков брыкается и рычит в агонии: «Не трогай!», громко матерится, посылает Егора в пешее эротическое, даже пытается ударить, но Будз не слушает и продолжает. Вскоре рубашка и футболка падают на пол «Лады», и Даня сжимает вокруг себя кольцо рук из-за резкого падения температуры. Егор нервно пытается найти на заднем сидении что-то, похожее на сменную одежду, но понимает, что всё лежит в багажнике. Надо выйти из машины и достать что-то. Он оглядывается на Даню: рыжие прядки прилипают к раскрасневшемуся лицу, а грудь рвано вздымается вверх-вниз; тонкие губы потрескались. Будз подрывается с места и летит к багажнику. Не разбирая в темноте, чью сумку он хватает, Егор шуршит молнией и достаёт смутно напоминавший кофту комок одежды. Он возвращается к Дане в салон и приказным тоном говорит: — Сядь. Лазаренков приподнимается, скрестив руки в защитном жесте. Егор натягивает кофту на Даню и молча на него хмурится. Тот послушно расплетает руки и вдевает холодные конечности в длинные рукава. Будз выдыхает — почему-то только теперь ему кажется, что Даня в безопасности. Егор убирает мокрые пряди с его лба и задерживает ладонь на щеке друга. Тот замутнëными глазами смотрит на Егора, всё ещё подрагивая, будто на улице не плюс, а все минус двадцать. Они молчат, не решаясь что-либо сказать или сделать. — Прости, — еле-еле шепчет Даня спустя бесконечное количество времени, виновато опуская взгляд. — За что? — Егор искренне недоумевает. Лазаренков буквально словил паничку, и ещë за это извиняется? Ну что за дурак… — Я кричал на тебя, — Лазаренков тянет руку и кладёт дрожащую ладонь на колено Егору. — Попытался ударить, а ты просто хотел помочь… — Самое главное, что сейчас ты жив-здоров и снова в своём привычном состоянии идиота, — Будз смеётся и смотрит на друга. Даня поднимает взгляд, сталкивается со странным и незнакомым для него раньше блеском глаз и неловко улыбается. Егор убирает ладонь и тянется к пледу, лежащему на полу. — Держи. И обещай мне, — улыбка Егора немного блекнет, но зрительный контакт он с Даней не разрывает. — Что будешь говорить со мной о таком. — О чëм? — Лазаренков уже поворачивается на бок, чтобы лечь спать, но замирает и пялится на Егора, не моргая. — О панических атаках своих, — просто отвечает Будз, улегшись на спину. — Я не знал, что кошмары так сильно на тебя действуют. — Я… Я думаю, это из-за недосыпа, — несмело признаëтся Даня, сминая в руках краешек пледа. Егор зависает. Он заново перематывает в голове прошедший день, и теперь у него в голове многое встаёт на места — и происшествие с «Киа», и этот почти-заезд в кювет после того, как они позавтракали в КФС… — Ну, ругать я тебя не буду, всë-таки я не твоя мать, — Будз непроизвольно начинает хихикать. — Просто скажи, сколько ты спал сегодня? — Мне кажется, часа два, — Лазаренков совсем сходит на шёпот, и его взгляд устремляется куда угодно, но не на Егора. Будз качает головой и говорит: — И ты в таком состоянии меня забирал? Никогда так больше не делай, — грозит ему беззлобно Егор. — Иначе я тебе палкой по жопе ударю. Понял? Даня слабо хмыкает, и крепче обнимает левой рукой плюшевого котёнка. — А что снилось хоть? — Да ерунда всякая, не важно. Давай спать. Ещё раз прости. — Будешь снова извиняться — укушу. Даня улыбается. Его правая рука безвольно свисает с края сидения и до сих пор легонько подрагивает. Егор не знает, что им движет, но он просто берёт ладонь друга в свою и крепко сжимает, успокаивающе поглаживая красноватые костяшки большим пальцем. — Спокойной ночи, — мягко желает Будз и прикрывает глаза. Егор уже не видит, как раскраснелись Данины щëки и как он, пытаясь скрыть волнение, чуть сжимает ладонь в ответ и, поправляя плед, тоже закрывает глаза. Они засыпают, держась за руки, и никому больше не снятся кошмары. Даня так и не скажет, что ему снилась авария, в которой Егор погибает. И это будет ещё одна тема, о которой они не будут говорить.***
Утром ребята доезжают до центра Тулы. Даню всё ещё не пускают за руль, и из-за этого он совсем немного раздражается, но в целом — всë идёт как обычно. Они не говорят о том, что уснули, держась за руки, и о содержании кошмара Егор Даню не расспрашивает. И Лазаренков не понимает, беспокоит ли его это, или он может жить дальше, просто закинув на дальнюю полку свои мысли, проставив в голове галочки в нужных местах. В дисководе крутится уже новый альбом, теперь от русскоязычных ребят — грустные и глубокие тексты, как кажется Дане, странно контрастируют с забавными и задорными мелодиями духовых и ударных. Конечно, он придирается, но песня «Друг» заставляет его погрузиться в слишком рано пришедший для его возраста экзистенциальный кризис. Будз рядом только качает головой в такт и иногда поругивается на криво перестраивающиеся машины на перекрёстках. Он уже очень долго ищет, где припарковать зелёную «Ладу» и поесть, и это становится глобальной проблемой — они приехали в город в самый пиковый месяц по туризму, и народу (как и машин), несмотря на столь ранний час, на улицах было как грязи. Но Егор, похоже, не сильно переживает по этому поводу. — Оп, кажется, нашёл, — он крутит руль вправо и, наконец, паркуется. Они остановились недалеко от «Гостиного двора». Рядом высились бетонно-стекольные высотки офисов и отелей. Может, где-то здесь они смогут спокойно присесть и поесть. — Ну, что показывает карта, мой юный падаван? — Хм-м, рядом есть пельменная, — говорит Даня, елозя пальцем по экрану телефона. — Идти буквально минуту. — Давай, — бросает Егор и выходит из машины. Они медленно идут в сторону забегаловки. Спешащие только им ведомо куда туристы почти смывают ребят с тротуара, заставляя их прижаться к стенке ближайшего дома. Егор на ощупь находит руку Дани и крепко её сжимает, протискиваясь сквозь толпу. Отчего-то Лазаренков снова смущается, но в ответ только сильнее сжимает руку и покорно заходит за другом в пельменную. Они сразу погружаются в парящие вокруг ароматы. Повара деловито катают тесто, редко оглядываясь на немногочисленных посетителей. Кассиры приветливо улыбаются и щёлкают по экрану купюроприёмника карточкой, вбивая коды заказов. Уже с раннего утра тут кипит жизнь. Ну, и вода в огромных кастрюлях, конечно. — Здравствуйте, что вы хотите… — Девушка, до этого молча стоявшая за кассой, приветствует Егора и Даню, но тут же запинается, словно забыв половину словарного запаса. — Здрасте, — лыбится измученно Будз, чеша затылок. — Честно говоря, вообще не знаю, че хочу, подскажите пожалуйста. — Вы же… Вы же Чак Ревью, верно? — Девушка расплывается в широчайшей улыбке, проигнорировав стоявшего перед ней Егора. — О Боже… — Ну да, я за него, — неловко мнётся позади друга Даня, скромно улыбаясь. — Я Ваша фанатка, — кассирша роняет карточку на пол и тут же пытается поднять её, скрываясь за аппаратом. — Честно-пречестно! Обожаю треш-обзор на «Битву экстрасенсов», а «Голубой яд» вообще навсегда в сердечке… Егор недоволен. Точнее сказать — в замешательстве. Что-то между. Они сюда пришли позавтракать, а какая-то малолетняя девица с придыханием рассказывает о своих любимых видео на канале Лазаренкова? Что за хрень… — Блин, это очень мило, большое спасибо, — Даня прикладывает ладонь к сердцу, как бы выражая свою благодарность. — Приятно встретить своего подписчика, и в таком… Неожиданном месте… — Да я сама в шоке! — смеётся девушка и поправляет съехавшую с головы кепку. — Блина-блина-блина! Аж хочется приятное что-то сделать… «Ага, замолчи свой рот или отсоси ему уже», — кричит внутри себя Егор, но вслух, хвала небесам, это не говорит. Что с ним вообще такое? Почему он… Так ведёт себя по отношению к этой девушке? Вроде ничего плохого она не сделала, а он уже на неё кидается… — Давайте я вам скидочку организую, — заговорщицки наклоняется она к ним через кассовый аппарат. — Типа как работникам! Вот и решили. Девушка мило что-то вбивает в экранчик и компьютер издаёт удовлетворительное «тюнь!». Она снова поднимает глаза к ребятам и застывает вопрошающе. — А что у вас чаще всего берут? Просто я впервые здесь и вообще не знаю, что заказать, глаза разбегаются, — Даня задумчиво трëт шею и пожимает плечами. Егор в ярости. Вообще-то это всегда было его задачей — общаться с людьми и классно флиртовать с работниками общественного питания, если это было необходимо. А сейчас Лазаренков бессовестно отобрал у него эту возможность, не проявив в кои-то веки себя социальным инвалидом. И девушка-кассир с восторгом не отрывает он него глаз… Это казалось неправильным. Нет, это Егор должен быть всегда на коне, всегда в центре внимания, всегда… Или дело не в этом? Может, суть его «праведного гнева» было то, как общаются с Даней? «Согласись, если бы это был вот тот безучастный пацан у плиты, тебе было бы легче», — нашептывает ему на ухо, похоже, голос Дьявола. О, Господи. «Я ревную?», — Егор задаёт себе этот вопрос, но не успевает ответить. Ноги уже несут его к столику. Даня почему-то держит его за руку. Не то, чтобы это было противно, скорее наоборот, но он же взрослый мальчик, мог справиться сам. — Ты где витаешь? — Лазаренков шепчет ему это почти на ухо, обдавая Егора тёплым дыханием. Не очень свежим, но это всё равно было приятно. — Я опять без тебя заказываю. Ты не выспался? — Да вроде нет, — Будз опускает взгляд и видит перед собой глянцевую гладь стола. Там даже отражается его хмурое лицо — брови сведены, губы сжаты в тонкую линию. Егор поднимает глаза и смотрит на Даню. Тот, похоже, уже долго рассматривает его, но по лицу Лазаренкова невозможно было что-либо прочитать. Они неловко молчат, когда к ним подходит та самая девушка и ставит перед ними по тарелке. — Приятного аппетита! Даня бросает короткое «Спасибо», кивает и начинает есть. Егор ничего не говорит и скучающе начинает тыкать вилкой в тарелку. Лазаренков купил ему какие-то жёлтые пельмени, которые абсолютно не вызывают в нём какого-либо доверия. — Это пельмени с сыром, — предупреждает вопрос Даня. — Они вкусные, попробуй, пока не остыли. Егор, не отрывая взгляд, тыкает вилкой в пельмень, подносит ко рту и кусает. Рот обжигает бульоном и тянущимся сыром. И это… Вкусно. — Никогда бы не подумал, что такое издевательство над блюдом может быть таким вкусным, — хмыкает Будз. Даня довольно улыбается. — Я рад, что тебе понравилось, — Лазаренков кладёт ещё один пельмень себе в рот. — Кстати, — продолжает он с набитым ртом. — Оксана сказала, что сегодня будет большая туса в центре в честь Дня города. Хочешь, пойдëм? Егор хмурится: — Оксана? — А, — Даня чуть махает рукой в сторону кассы. — Та фанатка. Она тоже туда пойдёт. «Оня тëзе тюдя падëт», — передразнивает его в голове Егор. — «Эта девчонка теперь что, пуп земли?» — Можно сходить, — бесцветно бросает Будз, принимаясь за второй пельмень, и до конца завтрака ни слова не говорит. Они молча выходят из пельменной и садятся в машину. До вечера ещё далеко, поэтому они думают о том, как скоротать время. — Оксана сказала, что тут есть одно классное место, — говорит Даня. Егор на этих словах громко цокает. — Это бывший ликёроводочный завод, а теперь там — современное арт-пространство. И сегодня, кстати, последний день, когда показывают «Живые полотна» Ван Гога. Егор смотрит на него, сощурившись и приоткрыв рот. — Ты думаешь, мне хоть что-то стало понятней? — А, точно, — хлопает себя по лицу Даня и объясняет: — Получается, люди с помощью нейросети заставляют всякие знаменитые картины двигаться. Типа интерактивная экскурсия в мир художника. — Теперь понятно, — тянет Егор и отворачивается к окну. Ему плевать на эти полотна, но ему точно не плевать на то, что с Даней имеют право общаться какие-то незнакомки и рекомендовать какие-то вещи. Эти странные, неведомые раньше чувства по отношению к другу раздирают его изнутри, а он даже не может никому об этом рассказать и попросить совета. А этот дебил ему про картины какие-то рассказывает.***
Даня надеется, что Егор такой жест оценит. Конечно, Лазаренков не признается себе, что сейчас он буквально везёт лучшего друга на свидание, но это его действительность сейчас, и не то, чтобы он сильно может (и хочет) что-то с этой реальностью делать. Он паркует машину за пару сотен метров от «Ликëрка-лофт» и они идут остаток пути молча. Егор засовывает руки в карманы, а Даня борется с желанием эти руки вытащить и обхватить своими, и не отпускать. Желание глупое и компульсивное, и он ему не поддаётся. На кассе их встречает милая женщина в очках с роговой оправой и тугим пучком на макушке. Ей бы идеально подошло словосочетание «человек исскуства». — Здравствуйте, — Даня подходит к кассе. Егор остаётся стоять в стороне, рассматривая раскинувшийся перед ним прилавок с кучей сувениров. Блокнотики, значки, шопперы — что только было угодно душе. — Можно, пожалуйста, два билета на Ван Гога… Егор резко крутит головой и видит всё, как в замедленной съёмке — Даня заносит руку над терминалом, женщина исскуства улыбается и протягивает два чёрных глянцевых билета с рисунком глаза. Он купил ему билет. Кажется, эго и мужское достоинство вместе с самоуважением с треском развалились внутри хрупкого разума Егора. Будз не хочет устраивать сцену перед этой милой женщиной, поэтому ждёт, когда они пройдут в длинный узкий коридор и нападает уже там. — Ты зачем это сделал? — Что? — искренне недоумевает Даня. — Зачем ты купил мне билет? — шипит сквозь зубы Егор. — Потому что без него тебя бы сюда не пустили? — отвечает вопросом на вопрос Лазаренков. — Не тупи, Дань, — язвит Егор. — Я мог сам себе купить билет, я не бедный и не беспомощный. — Я купил, потому что это правило этикета, — Даня начинает злиться. Что у этого дебила опять было с настроением? Вчера с него сдувал пылинки, а сегодня крысится на всё, как не зная кто. — Человек, который приглашает другого… Куда-либо, — Даня чуть не ляпает «на свидание». — Платит за обоих. Это все знают. Егор щурит глаза и своим взглядом, кажется, готов в Лазаренкове прожечь дырку. Но затем закрывает глаза и говорит: — Прости. У меня сегодня что-то с настроением… — Я заметил, — саркастично отвечает Даня, и они, наконец, заходят в смотровую. Вокруг — три стены, и на каждую направлено по несколько проекторов. Посередине — круглый диван и множество кресел-груш. Людей собралось немного, так что Егор смог облюбовать понравившуюся ему желтую «грушу» и плюхается на неё, звонко хохотнув. Даня улыбается широко и подтягивает к другу синее кресло и аккуратно садится рядом. Свет гаснет, и начинается шоу. Конечно, сначала им рассказывают о правилах поведения, под которые Будз демонстративно засыпает, а Лазаренков чертыхается и трясет его за плечо, пытаясь хоть каплю образумить. Но затем начинается основная программа, и Егор не может оторвать взгляд. Все те цветы, поля и улицы, что Ван Гог своими толстыми и яркими мазками наносил на многочисленные мольберты, теперь были прямо перед ним. Всё плавно колыхалось, шумело, дышало жизнью. Закадровый голос говорил что-то, и возможно, это «что-то» было важно для глубокого понимания творчества и личности Ван Гога, но Егор только слышит музыку и смотрит на эти полотна на стенах и понимает всë, что хотел передать художник и без диктора. Всю ту радость жизни, красоту первой секунды, свежесть и силу природы, счастье в мелочах человеческой жизни — он пропустил через себя, словно солнечный луч, и отразил. Егор никогда не думал о том, что просто двигающаяся картинка может заставить его чувствовать так много. Он решается повернуться к Дане, поделиться этими эмоциями, но просто замирает, не может ничего произнести и не может отвести взгляд. Лазаренков смотрит куда-то наверх, наблюдает за движением полотен так внимательно, что перестаёт контролировать свои эмоции. Его глаза горят, это видно даже за бликами очков. На лице играют пятна из проектора, и рыжие волосы, оказывается, восхитительно смотрятся с ярким синим светом. Даня поворачивается к нему и улыбаться. Смотрит, кажется, прямо в душу, и уже все мысли-чувства Егора знает, только не говорит ничего. А Егору хочется только уменьшить расстояние между ними и поцеловать Даню. Глупое, иррациональное, импульсивное желание, захватившее его разум. Он пытается отстраниться, но чем усерднее это делает, тем сильнее эта мысль оседает в голове… — Тебе нравится? Шепот Дани вырывает Егора из глубины размышлений. Лазаренков, оказывается, до сих пор улыбается мягко, да и просто весь сияет от удовольствия. Он кладёт руку на ладонь Будза и чуть сжимает её. — Да, — и Егор ничего больше не добавляет, только краснеет сильно и надеется, что друг ни о чëм не догадается. «Полотна» заканчиваются, и они выходят из «Ликëрки». На улице уже темнеет. Даня и Егор молча садятся в машину и едут куда-то вниз. Похоже, не догадался.***
Они возвращаются в центр, и Егор уже издалека видит, много народу собралось на площади. Где-то у Гостинного двора стоит огромная сияющая сцена, а гул голосов разносится по всему району. Даня улыбается — увидел в толпе знакомое лицо Оксаны. Та улыбается в ответ, машет рукой и зовёт к себе. — Ребята, знакомьтесь, это Даня и Егор, — она представляет их компании каких-то полупьяных студентов. — Даня, Егор — это ребята. «Ребята» смеются в голос и треплют Лазаренкова и Будза за всё, до чего могут дотянуться — тянут за щëки, глядят руки и хлопают по спине. — Ох, какой ты очаровашка-а, — пьяно тянет какая-то длинноволосая шатенка и запускает пальцы в Данины волосы так властно, словно он ей уже принадлежит. — Так бы и украла тебя… — Ир, ну ты… ИК! Чë, ва-аще с дуба рухнула? — театрально вздыхает черноволосый паренёк, расплескивая на всех вокруг своё пиво. — Он же состоятельный мужчина, на-ху-я ты ему такая сдалась, ты же только из-за денег даёшь… Оксана нервно смеётся и больно тыкает локтем под рёбра обоим. Ещё пару ребят из компании подхватывают шутки про Иру, отдающуюся богатым дядям, но вскоре остроты сходят на нет, и всё пьяное внимание переключается на Даню. Тот смущается жутко, но с каждым старается поговорить или сделать фото. У Егора аж челюсть сводит от злобы и раздражения. Снова Лазаренков — центр Вселенной. Это Будза выводит из себя. Последней каплей становится неосторожно брошенное Оксаной «Пойдём погуляем по тихой улице?» Егор разворачивается и молча возвращается к машине. Знает, что закрыта, но лучше лежать на крыше «Лады», чем смотреть на пьяных обезьянообразных друзей этой Оксаны. Молча смотрит на звëзды, а внутри грёбанный ураган чувств. Почему, почему Даня так поступает с ним?.. К глазам подступают слëзы, Егор старается их сдержать. Худшее, что он мог сделать в этой ситуации — разрыдаться как девчонка. Спустя какое-то время к машине кто-то подходит, и Будз слышит звук чуть смявшегося под тяжёлым весом металла, чувствует, что кто-то лёг рядом. Даня прижимается к нему и чуть касается пальцами руки Егора. — Пришёл? — с некоторой обидой бросает он. — А как же обещанный Оксаной офигенный празник? — Мне не понравилось, — Егор чувствует, как Даня пожимает плечами. — Без тебя скучно и кринжово. В груди Егора разливается что-то тёплое и светлое, и его начинает распирать, словно внутри него надувается воздушный шарик. Он пальцами нащупывает ладонь Лазаренкова и крепко сжимает. Даня не скажет, что Оксана тогда предлагала ему «переночевать» у себя, и что Ира пыталась дотронуться там, где нельзя, и что остальным на него оказалось по итогу всё равно, и что когда Егор ушёл, он почувствовал себя самым потерянным и несчастным человеком на земле. В небе заискрились первые всполохи салюта. Даня сжимает руку друга чуть крепче. С Егором любой день станет офигенным праздником.***
Из Тулы они выехали только в обед — отсыпались после вчерашнего насыщенного дня. Почти весь новый день их прошёл однообразно — Даня и Егор слушали песни, иногда подпевая, останавливались на перекур (Егор) и перекус (Даня), и снова продолжали свой путь в никуда. И всё это время почти не разговаривали, только перекидывались дежурными фразами. И Лазаренкова это жутко беспокоило. Они решают остановиться уже поздней ночью, где-то посреди очередного бескрайнего поля. Никаких фонарей на обочинах, только сияние звёзд и Луны мягко ложится на давным-давно брошенные земли и деревья, что неясно виднеются на горизонте. Даня заезжает куда-то далеко от дороги, гасит фары и вытаскивает ключ зажигания. Егор потягивается и оглядывается. Ни души. Ни единого домика с ярким жёлтым окошком или приветливым дымком. За окном можно уловить только лёгкое колыхание берёз и лип. Они молча (и почти синхронно) опускают кресла до характерного щелчка. Егор ложится на живот, а Даня поворачивается на правый бок и бросает взгляд на друга. Тот выглядит потрёпанным и чем-то недовольным. Странно — они побывали на таком классном шоу, даже немного потусили на дне города, а Егор всë ещё ходит отчего-то в обиженках. — Ты грустный, — шепчет Даня. Его ладони под щекой, отчего звук голоса становится ещё глуше. — И? — хрипит Егор в обивку. — Почему? — Лазаренков пытается придвинуться ближе, но чуть не валится с кресла прямо на ручник, и решает оставить эту затею. — Вчера у нас был буквально самый лучший день на свете! Мы посмотрели Ван Гога, салют, поели вкусных пряников… Ты хоть когда-то ел такие пряники? Будз в ответ на эту неудачную попытку разрядить обстановку только приподнимает бровь, а затем шумно выдыхает через нос и отворачивается. — Я не понимаю, — Даня начинает злиться. Егор обычно всегда был душой компании, говорил больше него раза в три и очень любил делиться всякой ерундой. А сейчас он лежит, утыкаясь носом в коленки и громко дышит, притворяясь спящим. — Я что-то не то сделал? — Знаешь, да, — Егор резко поворачивается и начинает сверлить Даню своими карими глазами. Они злобно поблëскивают, пока Егор неожиданно для себя вываливает на Лазаренкова весь ворох чувств, которые накопились в нём за эти несколько дней. — Ты ведëшь себя, будто ты везде победитель. — И… Это плохо? — Даня в недоумении хмурится. — Да, — язвительно бросает Егор. — Ты вообще заметил, что я почти не говорил ни сегодня, ни вчера? — От того, что ты не наговорил нужное количество слов, Земля должна схлопнуться или что? — Нет, но у меня такое чувство, словно я тебе больше не нужен. — Чего, блять? — Лазаренков в момент меняется в лице. Он непонимающе моргает и смотрит прямо на Егора, пытаясь понять причину этих странных претензий. — Просто… Я обычно массовик-затейник, — Егор опускает взгляд куда-то в пол, но продолжает: — Это моя задача — общаться и быть ну… Заводилой? А вчера ты был активным и задвинул меня куда-то… — То есть, по-твоему, я тобой пользуюсь ради помощи в общении с другими людьми? — Даня откровенно вскипал. Что за бред Будз несёт? Он похоже вправду не выспался, раз говорит такую херню. — Я такого не говорил, — Егор почему-то поджал губы. — А что ты говорил? О чëм ты, сука, вообще со мной разговаривать пытаешься?! — Я хочу, чтобы ты не говорил с другими, — срывается у Егора с губ, и он тут же замирает, словно его схватили прямо на месте преступления. Лазаренков какое-то время смотрит на друга и просто молчит. Затем решается уточнить: — Ты запрещаешь мне говорить с другими людьми? Хорошо, что сейчас глубокая ночь и лицо Егора нечётко видно, иначе он бы ещё больше залился краской. Будз чувствовал, как быстро к щекам подлила кровь, а по голове будто чугунной сковородой ударило, и всë казалось нереальным. Они никогда не говорили об этом. О чувствах, границах, их уровне взаимоотношений. Казалось, что это должно приходить само собой, как духовное озарение, но оказываться, что это так не работает. И Егора распирало поговорить об этом каждый раз, когда они подходили к этой невидимой границе между… Он даже, блять, не предполагал, чем и чем. И сейчас Егор может сказать всё, что крутилось в его воспалëнном мозгу так долго. Он уже не упустит шанс. — Потому что ты говоришь с другими, как будто имеешь на это право. Будто ты имеешь право смотреть на других так… Даня молчит, не решаясь нарушить интимность момента, и только смотрит ему в глаза. И всё понимает. Егор делает паузу, глубоко вдыхает, как перед прыжком в бездну, и продолжает: — Так, будто меня для тебя нет. Всё это время я пытался сказать, что… Ты мне нужен. И нужен не как друг… Господи, он готов к чему угодно. Что его выбросят из машины, что его ударят, унизят или просто неловко замнут разговор, и оставшийся путь в неизвестное количество километров они просто будут ещё больше молчать, и вся их связь станет той темой, о которой они никогда не будут говорить. Но Егор точно не ждёт, что Даня чуть улыбнётся и, кряхтя, примет сидячее положение на кресле. — Ты можешь меня ударить, обругать, сделать что угодно, — Егор присаживается тоже, сам не понимая, почему. Позади — самые тяжёлые для него слова, впереди — тёмная бездна, и он точно не сможет предположить, что на дне. — Но ты мне нужен. Я хочу быть с тобой, и мне плевать как. Хочешь — выкинь меня из машины в лес, я даже не обижусь, но я всё равно найду способ быть с тобой… — Замолчи, — Даня поднимает ладонь, заставляя Егора оторвать мысль, а затем кладёт её на колено друга. — А можно… Можно так? И он сокращает и так малое расстояние между ними, мягко касаясь губами губ Егора, обозначая намерение, проверяя теорию. Тут же отстраняется и внимательно смотрит Егору в глаза, ожидая реакции. Будз застывает на мгновение, словно его только что ударило током. Затем наконец решается открыть рот и сказать: — Да… Можно. И Даня улыбается, кладёт ладони на раскрасневшиеся щëки Егора и целует его нежно и медленно, пытаясь распробовать новые ощущения. У Егора тянет где-то внизу, и он интуитивно пытается ускорить темп и углубить поцелуй. Но Даня сдерживает его, ладони спускаются на шею друга, а затем на спину, начиная неспешно её поглаживать. Кажется, Егору сейчас снесёт крышу. Минуту назад они ссорились из-за надуманной ерунды, а сейчас сосутся в машине, и из головы Будза не выходит мысль о том, что он хочет быть ближе, хочет быстрее и глубже. Егор привстаëт с кресла и наваливается на Даню всем телом. Тот разрывает поцелуй и непонимающе смотрит на Егора снизу вверх. — Можешь лечь? — немного хрипло шепчет он, и Даня послушно ложится. Будз улыбается, снова целует его, но теперь темп ведёт он. Поцелуи становятся более страстными, отрывистыми. Егор садится на бёдра Дани и ведёт ладонями от груди вниз, к ремню, улыбаясь прямо в поцелуй. — Стой, — Лазаренков перехватывает руку Егора, но тот ничего не может сообразить и пытается продолжить расстëгивать ремень — в голове стучит кровь, джинсы становятся теснее в области паха, и он просто не может не признать, что хочет этого прямо здесь. Господи, он хочет заняться сексом со своим другом прямо в машине. — Стой, ты… Ты правда хочешь?.. — Да, — отрезает Егор. Даня бегает взглядом по лицу друга, пытаясь, похоже, что-то считать. Он приподнимается на локтях, хочет, видимо, сказать что-то вразумительное и достаточно адекватное, но Будз срывает его планы, наклонившись к Дане и произнеся: — Я хочу, чтобы ты трахнул меня прямо здесь, на этом сидении. Лазаренков вспыхивает в миг, и Егору даже не нужен свет, чтобы это понять. Он улыбается и снова целует его, возвращаясь к ремню. Звенит бляшка, и Егор стягивает штаны одной рукой. Даня тоже решается на активные действия, и начинает стягивать с друга футболку. Он делает это так быстро и аккуратно, что у Егора возникают мысли, как Даня, похоже, думал (и не один раз) о том, чтобы вот так взять и снять с него одежду. Будз улыбается и начинает целовать шею Дани, расстегивая его рубашку. И совершенно не замечает, как друг уже успел стянуть с него штаны наполовину. — Оставь, — Егор берёт руки Дани и кладёт их на свою талию. Тот заливается краской ещё сильнее, но рук не убирает, а наоборот, опускает ладони чуть ниже, на бёдра. Егор отбрасывает рубашку и футболку в сторону, начиная целовать плечи Дани. А затем чувствует на своём члене ладонь Лазаренкова, которая начинает медленно двигаться вверх-вниз по всей длине. И неожиданно для обоих Егор начинает тихо стонать. Его рука спускается к боксёрам Дани, оттягивает резинку и начинает скользить по члену друга. В этой ситуации вообще уместно называть Даню другом? Он не слишком долго об этом думает, направляя все свои мысли и намерения на искусанные губы Лазаренкова. Сейчас они оба синхронно двигались, и в ушах гулко стучала кровь. И мир вокруг не существовал, и живы были только они. И слова не были нужны, потому что поцелуи и стоны говорили больше них, оголяя всю подноготную чувств. «Что ж», — думает Егор в те недолгие секунды, когда его мозг не обременён обсасыванием нижней губы Дани. — «Если это хоть чем-то похоже на дружбу, то тогда я величайший математик России». Даня под парнем тает и млеет, и всё время пытается притянуть Егора ближе к себе, словно между ними ещё оставалось какое-то пространство. А Будз просто улыбается ему, прижимается лбом ко лбу и целует, целует, целует, потому что это единственное действие, которое, как ему казалось, могло показать всю силу его любви, его гребанную собачью преданность Дане. Это разрывает и сращивает сердце Егора воедино. Эта привязанность когда-то погубит его, он уверен, но пока всё хорошо, ведь рядом человек, ради которого он готов умереть и убить. И ничто не помешает им быть вместе.***
Даня просыпается от мокрого поцелуя в лоб. Он открывает глаза и видит нависшего над ним Егора, на лице которого застыла безумная, но до жути очаровательная улыбка. — Ты знал, что тут рядом река? — Вопрос Будза, конечно, риторический. Даня оглядывает своего… Теперь, наверное, парня, и смеётся внутри — слипшиеся волосы, скукожанные подушечки пальцев и совершенное отсутствие одежды. Утро не могло начаться ещё лучше. — Пошли купаться, — Егор вытягивает его из салона. Даня, кажется, готов идти за этими умалишённым куда угодно, лишь бы только видеть эту милую улыбку и классную задницу. Лазаренков до сих пор не верит, что теперь этот очаровательный кареглазый красавчик с ним, но от временного осознания каждый раз в груди разливается что-то тёплое и приятное. Они идут по лесу, и Даня может слышать шелест каждого листочка и щебет всех птиц леса. Впереди начинает посвëркивать речка, и Егор ускоряет шаг, готовясь, похоже, нырнуть с головой, что благополучно и делает. Лазаренков осматривается. Чудесное место — свежая трава, на которой ещё держалась утреняя роса, расстилалась по обоим берегам реки, где-то под деревьями росли редкие цветы и грибы, а среди тонких стволов проглядывали лучи рассветного солнца. — Снимай шмотьë и ныряй! — кричит весело Егор, и руками плескает в сторону Дани, пытаясь его облить. — Вода офигенная! Лазаренков улыбается и начинает раздеваться. Конечно, сначала было неловко, но если подумать — с Будзом он прошёл слишком многое, чтобы стесняться находится рядом голышом. Да блять, он буквально вчера ему дрочил! Тут уже должен быть максимальный взаимный уровень доверия. Даня погружается в воду, и тело окутывает прохладой утренней воды. Это так приятно — просто наслаждаться моментом, не думать ни о чëм. Это освобождало разум и невероятно расслабляло. Егор подплывает ближе и целует его, запуская пальцы в волосы. И это моментально выключает любое рациональное мышление у Дани. Он кладёт ладонь Егору на шею, а другой проводит под водой от торса к груди. Лазаренков не думает, и это становится его главной целью на каждый настоящий момент. Будз улыбается в поцелуй и обвивает Даню руками и ногами. Это восхитительно. То, что между ними. Просто восхитительно. Спустя бесконечное количество счастливых часов они возвращаются в машину довольными и мокрыми. Лазаренков заводит мотор и оглядывается на Егора. Тот смотрит в ответ, словно желает прочитать мысли друга… Парня? — Поехали домой, — говорят они почти одновременно, и из-за этого синхрона мыслей начинают негромко хихикать. Даня выезжает на дорогу и поворачивает обратно, в сторону Москвы. Навигатор показывает, что ехать им предстоит целый день, но не то, чтобы это парней как-то сильно беспокоило. Теперь у них появился отличный шанс — просто поговорить. Раскрыть всех скелетов до конца, поднять все те темы, о которых они не говорят. И они его уже не упустят.