Мы были лжецами...

      1914 год. Сентябрь       Осень - прекрасная и чудесная пора, она дарит последние теплые дни в году, окрашивает всё вокруг в удивительные и сказочные цвета. Дети идут в школу, где им предстоит получить новые знания и встретить старых друзей. Многие взрослые возвращаются из отпусков. Замечательное время. Таким его раньше считал молодой немец — но сейчас для него оно таким не являлось. Вот уже месяц как он находится в захваченной Бельгии, вместе с другими немецкими солдатами, не понимающими всей ситуации. Кому-то из них было жалко бельгийцев и они даже помогали им, если могли, а кому-то, наоборот, нравилось издеваться и доводить страданием до отчаяния. Сам Фридрих относил себя к первым: он никогда не любил войны, да и считал войны бесполезным занятием. Он вообще не хотел и не планировал становиться солдатом, но ему пришлось это сделать из-за давления отца, считавшим Фридриха "тряпкой" и недостойным отцовской гордости.       Вечерами Фридрих сидел у маленького костерка и читал книги. Найти общий язык со своими сослуживцами ему никак не удавалось, потому всегда сидел в стороне и старался сильно не высовываться. Сегодняшний вечер Фридрих намеревался провести как обычно, но раздавшийся рядом знакомый голос заставил его отвлечься от чтения. Это был Курт Рихтер, единственный человек в округе, которого Фридрих считал товарищем и даже другом.       — Фридрих! Ты как? Снова сидишь в стороне ото всех? Я не смог увидеться с тобой утром, вот, решил подойти и поздороваться сейчас.       — Сп-п-пасибо, К-курт. У меня всё х-хорошо как и всегда, а как т-ты сам?       — У меня всё очень даже неплохо. Опять читаешь? Что за книга?       — Книга? А, это «К-каспар Х-хаузер, или Леность сердца», Якоба Вассермана... Интересный роман...       Как и всегда, в речи Фридриха проскальзывало привычное Курту заикание, следствие, или, вернее, неизгладимый след, оставшийся после общения с отцом даже спустя годы. Сколько бы Фридрих не старался, он всё ещё не мог избавиться от этого изъяна, подвергаясь насмешкам окружающих, не знающих всей правды о его прошлом.       — Хм... Судя по названию, звучит интересно. Может, я присяду рядом, а ты мне почитаешь? — с улыбкой до ушей спросил солдат, и, едва дождавшись смущённого кивка Фридриха, уселся рядом на ещё зелёную траву и сделал сосредоточенное лицо.       Книга и правда оказалось любопытной, но Курта она не сильно интересовала. Больше всего его интриговал сам сидящий рядом с ним парень. Он с самого дня знакомства показался не таким как другие — отстраненный, тихий, смущающийся, сострадательный и... очень красивый. Курт всегда думал, что таких просто не бывает на свете, но вот он, сидит рядом с ним.       — Хэй, Фридрих, — прервал его Курт, — а может сходим завтра прогуляться? А то мы на одном и том месте сидим и сидим. Хоть развеемся.       — Х-хорошо, д-давай.       За одной прогулкой последовала другая, и проводить дни вместе вошло в привычку. Они гуляли, общались, помогали друг другу и держались всё время рядом, не обращая внимания на мнение своих сослуживцев.

***

      1915 год. Апрель       Если бы Фридриха спросили о его любимом времени года, он бы уверенно ответил — конечно же, весна.       Закончились суровые морозы, и везде ощущалось дыхание весны. Все пробуждалось к новой жизни, дышало свежестью и молодостью. Еще островками лежал снег, но солнце припекало уже не по-зимнему, и появлялись первые вестники весны — ручейки. Бегут ручейки и поют свою песенку, весело сообщая всем о приходе весны, прилетают птицы и отходит снег.       И хотя ночью все еще подмораживало, весна вступала в свои права. На отдохнувших за зиму деревьях набухали почки. Звонче звучали птичьи голоса, от их жизнерадостного щебетания за окном Фридрих просыпался по утрам с улыбкой. Но больше всего Фридрих любил эту весну за Курта, ведь именно в начале марта они начали тайно встречаться. И сегодня должна была состояться одна из таких встреч.       Он шёл по сонным улочкам к небольшой пекарне, где они часто виделись за завтраком, улыбаясь весне. Увидев Курта, почему-то хмурого, он радостно ускорил шаги.       — L-Liebling, я так рад видеть тебя.       Liebling по-немецки значит "любимый". Поначалу Фридриху неловко так обращаться к Курту, но с каждым днём это становилось всё привычнее и привычнее. Да и Курт называл его так же, придумывая между делом множество нравящихся им обоим разных обращений. Это был их секрет.       — Sonnenschein, я тоже рад видеть тебя... Слушай, у меня не очень хорошие новости. Может, присядем?       Курт махнул рукой в сторону заднего двора пекарни, где стояла невидимая с улицы лавочка. Присев рядом с Фридрихом, он долго собирался с духом, а зачем резко выпалил:       — Меня отправляют на Восточный фронт, в самое пекло. Я уезжаю уже через неделю.       — А-а я? — от волнения заикание Фридриха стало очень сильным. — А-а-а м-м-мы? К-курт, что будет с н-нами? Т-ты оставишь меня тут? Я н-не смогу тут быть один, я г-готов поехать с тобой, Mein Schatz!       — Нет, ты не поедешь! — твердо остановил его Курт. — Оставайся тут, я обещаю: как только всё это закончиться, мы уедем куда-нибудь далеко, где нас не найдут, и обручимся, я обещаю тебе.       — Mein Schatz…       — Фридрих, пообещай мне, что ты не полезешь в пекло, и если со мной что-то случиться, что ты продолжишь жить и дальше без меня.       — Я… Я н-не могу. M-мein Schatz!       — Я прошу тебя, Sonnenschein... — с болью в голосе сказал Курт и крепко стиснул руку Фридриха.       Помолчав, тот тихо и с отчаянием ответил:       — Х-хорошо, я об-бещаю продолжать жить и без тебя.       Затем Фридрих вскочил с лавки и, притянув к себе Курта, сжал в объятиях и поцеловал. Это был долгий и отчаянный поцелуй, наполненный нежностью, страхом и отчаянием.       Это был их маленький секрет, их маленькая страсть, здесь за пекарней, где пахло булочками и кофе.