Как и когда-то.

Очередная ночь пришла на смену дню, что, кажется, изменил жизнь многих, незаметно, мягко и плавно опускаясь на лагерь, в котором все чувствовали себя спокойно и безопасно, несмотря на витающий в воздухе факт идущей вокруг войны — войны уже нежеланной для многих, войны надоевшей, войны, что разрушает жизни и семьи многих, войны, которую многие хотят прекратить, но, увы, не могут, ведь это не во власти многих людей. В их власти лишь бороться за себя, за свою жизнь, за жизни близких — бороться за победу. В лагере тихо. Не слышно ничего, кроме редких шагов неспящих или тех, кто охраняет покой отдыхающих солдат, абсолютно ничего, будто даже природа замерла на время, чтобы не беспокоить всех вокруг.

***

Яков высматривал в ее свете трещины в полу: сон никак не шёл. Это все было из-за Немо, появившегося резко и нежданно в его мире в качестве занозы. Парень постоянно свешивался вниз, вслушиваясь в чужое дыхание, а под конец и вовсе спустился. Спустился тихо и бесшумно, будто мягкая и изящная кошка. Якову казалось, что новенький просто обманывает его, притворяется спящим. Нет, юноша не купится. Он простоял так, смотря на чужое лицо, почти десять минут, пока Немо не почувствовал что-то сквозь сон и закутался в одеяло, недовольно сопя. Только тогда приступ странной паранойи разжал свои тиски; а сам Яков быстро думал, решая что-то у себя в голове. Что-то не давало покоя. Как и когда-то. Он замирает будто в неуверенности, после чего тихо и беззвучно, не допуская скрипа ни одной малейшей частички пола, идёт к чужой кровати в другой конец комнаты, после чего, сев на её край, думает ещё немного, пока его, кажется, тяготят мысли. Когда кончился эксперимент, было почти так же. Почти так же невозможно было спать: было страшно, неприятно и неясно, что будет потом, тревожило без малого всё. А на смену этому к кому-то приходило спокойствие, кто-то отпускал, хороня эту тайну в глубине души, кто-то забывал, что так же не было плохим, а кто-то ещё долгое время не спал нормально ночами, долгое время сидя на кровати бесцельно смотря вдаль, а после спускаясь и нерешительно обдумывая что-то. Как и сейчас. Он знает, что человек, на чьей кровати он сейчас сидит, уже проснулся, ведь прекрасно чувствует каждое движение, да и, насколько он сам помнит, даже во сне ощущает реальность, возможно, об этом он думал, этот человек теряет грань реальности и сна, не видит эту самую реальность, лишь ощущает её. — Яков? — слышится чужой негромкий голос, а вопрос задан, пожалуй, риторический. Никто больше не станет делать так, как делал когда-то только Яков. И ответ не прозвучал, ведь не был нужен. Лишь одеяло с уже вышедшего из сна парня приподнимают, ложась рядом, удобно, он уверен, удобно для обоих. — Скажешь что-то — станешь хуже шпиона, — недовольно бурчит Яков, в который раз радуясь в такие уже позабытые моменты, что его не могут увидеть. А Элиас и не говорит ничего — не считает нужным. Он просто обнимает одной рукой Якова, зная, что тот, как и когда-то, сейчас сможет нормально уснуть, доверчиво уложив голову на чужую грудь, а утром встанет раньше всех, никому и ничего не говоря — как и было когда-то, пусть и на долгое время позабыто.