Потому что.

21:50. Двадцать один пятьдесят. Без десяти десять. Не так уж и поздно, уже не рано. Хван шмыгает носом, сидя на пригретой телом односпальной, лижет губы, пересыхающие в духоте комнаты. « Как же болит шея... » Он ведет ей по кругу, жмурясь от боли. Теперь болят и глаза. Тяжелое, сопящее дыхание, не до конца глубокий вдох, потому что больно в лопатках, да и сил на него нет. Желудок сводит холодящим спазмом, заставляя согнуться пополам. Нет сил поесть, нет сил встать, просто нет сил... На ресницах соляными кристаллами высохшие слезы. « Зачем... Зачем ты это делал... » Спрашивает Хван сам у себя. У того Хенджина, что несколько часов назад убивался на тренировке без остановки. Одна хореография, вторая... В перерывах включенная третья, четвертая. Здесь он знает минуту, значит станцует. Здесь он помнит припев, значит повторит. По кругу, по кругу, по кругу. . . " У нас шесть минут до конца тренировки. Давайте отдохнем. " - слышится где-то на обрыве сознания, пока тело не дает расслабиться. Нельзя. Нельзя остановиться, иначе ты потеряешь ощущение полета, _потеряешь свой смысл_. Хенджин задыхается без танцев. В них задыхается тоже. Легкие выплюнуты, протащены по раскаленной июльской трассе (даже если за дверью студии январь) и проглочены хозяином. Встают в горле, не давая полноценно дышать. Он стучит по солнечному сплетению, как если бы там был барахлящий реактор, поддерживающий его жизнь. Стук-стук и он вновь горит, генерируя нескончаемую энергию. Музыка слышна где-то на фоне кипящей в висках крови. Так, где-то на затылке, плохо прослушиваемая через толщу черепной коробки и плохо функционирующего мозга. " Как у него на это еще есть силы? " У Хенджина их нет. У _тела_ Хенджина их нет.

Он просто очень, так сильно хочет жить.

Птицей бьется в этом танце, нажимает на рандом хореографии, звучащие на максимум из динамика. Просто чтобы двигаться. Просто чтобы отдаваться музыке и позволять вести себя. Только ей. Только...ей. Резкой болью сводит стопу. Пойманный ладонью вскрик глушится как можно скорее. Хван сворачивается в клубок на постели, виня порванную подошву кроссовка, из-за которой пришлось танцевать последние два десятка минут без обуви (но никак не виня себя). Потому что он запрещает себе отлынивать. Он запрещает себе _отдыхать_. Он не дает себе восстанавливаться. И теперь за это платит. « Это работа. Это. Работа. » Вторят мысли, когда руки горят изнутри от перегрузки. « Это твое _будущее_ » - самая яркая, с ума сводящая, дурманящая и сжигающая все иное, отпечатывающаяся на сетчатке фраза, заставляющая глотать боль сводящих ребер. Если Хенджин продолжит - он сойдет с ума. Истощение - вот, что его ждет. « Работать _на пределе_ своих возможностей - вот твоя ошибка. » Под куполами сомкнутых век водная рябь кружит голову. Копьем, как рыбу на мелководье, пробивает висок, мозг, потом вновь висок боль. « Хван Хенджин, ты с ума сошел...? Ты ненормальный. Это перерастает в нездоровое увлечение. Это перерастает в зависимость. » И если есть тот, кого он боится, так это самого себя на воскресных тренировках. Потому что простор зала, как лиловое поле, позволяет выполнять требующие большого пространства элементы: прыжки, движения на коленях, расстановку с переходами, художественные подсечки и мощные удары ногой.

Потому что этот Хенджин - _беспощаден_.

Он не думает о будущей своей версии, что станет терять связь с реальностью от изнеможения и боли. Он не будет думать о том, как Хвану с утра придется вновь мазать колени ледяной мазью от синяков, нет. Он будет _вновь и вновь_ падать на эти колени на тренировке. И ему будет все равно на фиксирующий медицинский наколенник на правой ноге, невидимкой под просторными тренировочными штанами, что скрывает и _пытается_ обезопасить многократный ушиб, начавший опухать. Хенджин не может терпеть сам себя в такие ночи. И каждую воскресную ночь он обещает исправиться, ради будущего себя. Потому что он потерялся, но обещает найти. Утром. Обязательно узнать себя утром в зеркале, не найти на дне глаз пустоту, но с облегчением заметить их блеск. Нанести уже заканчивающуюся мазь, слегка потянуть мышцы, плотно позавтракать, извинившись перед своим желудком за ночной голод с отсутствием нормального обеда и хоть какого-то ужина, дать себе отдохнуть. Потому что он обещает, а обещания для самого себя нужно сдерживать. Почему? Потому что.