Поцелуи лучше слез

Оказывается, эта Миранда Пристли не такая уж бесчувственная сука. Это Андреа Сакс понимает, сидя в ласкающей глаза полутьме. Это она понимает, когда у всегда высокомерной и холодной Миранды краснеют глаза. Удивительно, но Энди впервые видит начальницу совсем не накрашенной. Та рассказывает, что с мужем у них совсем скоро случится развод. Искреннее сочувствие просыпается внутри, хоть и не забываются времена, когда Пристли была злобной стервой, требовавшей от помощницы невозможного. Когда Миранда говорит: — Хочется выпить. Андреа подрывается с места, зная, что это почти приказ. Но обычно Пристли не ходит вокруг да около — она прямолинейна и не склонна играться словами и путать в загадках. И когда Энди встает, как заведенная, на пружинистые ноги, Миранда морщит нос: — Что такое? — она удивленно хлопает глазами, лишенными вызова. Видимо, свою жестокую натуру она смывает вечерами вместе с косметикой, чтобы дома обращаться в маленького беззащитного зверька. — Собираюсь в магазин… — лепечет Андреа. Ее выдрессировали и сделали послушной. Она теперь носит сумочки от шанель и укладывает волосы по нынешней моде. У нее теперь мысли заняты конкурентами «Подиума» и тем, какие цвета модно будет носить в следующем году. — В холодильнике есть бутылка прекрасного вина, — вздыхает Миранда, потирая напряженный лоб. Она так устала от этой суеты вокруг — все так и пытаются перед ней выслужиться, чтобы получить хорошее местечко в журнале. — А в шкафу стоят фужеры. Поменьше мельтеши, Андреа, иначе у меня лопнет голова. — Может быть, вам лучше таблеточку? — участливо интересуется Энди, терзая нижнюю губу, покрытую блеском. Миранда машет тяжелой от усталости головой: — Нет лучшего успокоительного, чем хорошее красное вино. Андреа хоть и старается держаться ровно, а дрожь в пальцах ее выдает — очень ей неловко находиться с этой женщиной в одной комнате так долго. И очень неловко находиться не где-то в офисе — в номере шикарного отеля. Она никогда в таких не останавливалась, да и нужды-то не было. А тут вдруг Миранда вызвала как бы для дела, но кажется — будто для компании. Девчонка роется в шкафах, те, как назло, скрипят, Энди чувствует, что виски у нее потеют от духоты, но на самом деле ей просто очень волнительно снова допустить ошибку и снова упасть в глазах Пристли. Та остается сидеть на неудобном кресле. Пусть оно и неудобное, главное — из натуральной кожи. Пусть оно хоть триста раз не создано для долгих посиделок — зато в интерьер вписывается прекрасно. Пусть Андреа Сакс триста раз не подходила их журналу — они ее обили красивым плюшем и теперь она очень однотонная в их мире. Сама того не понимая, она даже мыслить стала однотонно — им всем под стать. — Ну что вы там возитесь, Андреа? — недовольное цоканье и, хоть Энди не видит, она почти уверена, что Миранда смачно закатывает глаза. Пусть они там и останутся, думает она импульсивно, вынимая из тумбочки в маленькой кухоньке два фужера, а из холодильника бутылку, спасительно холодящую руки. Миранда никогда ее не похвалит, никогда не улыбнется и не скажет, что она молодец, что она, пусть и во многом ошибается, вообще-то она ценный сотрудник. Она — почти вторая рука чертовой Пристли, а та только угнетает, только волчицей набрасывается. Энди разливает вино, а когда садится напротив Миранды на точно такое же неудобное кресло, то мысли улетучиваются, потому что их вытесняет тяжесть чужого взгляда. Рассеянная Сакс, за красивой новенькой оберткой которой по-прежнему кроется неуклюжая юная журналисточка, грызет заусенцы на пальцах и выдает себя с потрохами — мол, видите, пусть меня и нарядили по последнему писку, я всё еще та простушка в бабушкиной юбке и лазурном свитере, да черт бы побрал эти оттенки, кому они вообще сдались, синий и голубой, голубой и синий, нет же, надо было придумать и лазурь, и бирюзовый, и ультрамарин, и морскую волну и прочее прочее прочее. Они распивают первый бокал. — Вообще-то друзья называют меня Энди, знаете… — балаболит Сакс. Непонятно только, откуда в ней просыпается такой энтузиазм к пространным разговорам. — Я и подумала, чего это вы меня всегда зовете полным именем… — А мы с вами друзья? — насмешливо хмыкает Пристли, вскидывая бровь. Андреа тушуется от ее взгляда, от ехидства в ее приятном голосе, ей тошно от всего этого глянца, который пробрался даже сюда, за закрытые двери, где посторонних нет. А с другой стороны — не обязана Миранда быть откровенной с этой девицей, не обязана она всю себя обнажать, пусть даже они и сидят сейчас друг против друга, следят жадными взглядами за каждым движением. У Энди растрепались волосы и Пристли, слегка одурманенной градусом, очень хочется потянуться и заправить за ухо непослушные волосы, пощупать нежными пальцами сухие прядки и дать парочку советов, как сделать так, чтобы прическа не дешевила образ — у нее даже в такой личный момент мысли о работе. Но она держится очень профессионально, она не лезет и не дает волю неизвестно откуда взявшимся желаниям, она только вальяжно раскидывается на кресле, а то даже не кажется таким уж противно-неудобным. И она неотрывно любуется лицом девчонки. Как же все-таки хороша — молодость. Как прекрасны изгибы талии, как изящна длинная шея без морщин, как излишни внедрения косметологов. Сейчас Миранда будто бы полноценно видит Энди Сакс — не часть ее, не ее гардероб или собачонку, таскающую палочку, вместо человека. Она видит ее всю — от самой макушки и до длинных ног, которые, вообще-то, ничуть не полные. И она прикусывает губу, раздумывая над тем, что, может быть, стоит извиниться за все грубости. Однако говорит иное: — Вы красивая, Андреа. Ей нравится эта форма имени. Звучит изящно, под стать сотруднице модного журнала. Девушка, представляющаяся так, будет действовать на слух людей благоприятно. Энди — это девчонка из бедного спального района, прогрызающая себе место под солнцем. Но та, которая уже чего-то достигла, не может звать себя «просто Энди». Андреа даже давится вином. Кашляет, прикрывая рот ладонью. Глаза выпучивает и теперь-то — становится той самой непосредственной Энди, которая в угоду карьере не вспарывала свою личность и не набивала ее пухом-угодными-Миранде-качествами. — Что вы… — щебечет неровным голосом сама себя не узнающая Энди. Голова идет кругом — то ли вино такое, то ли слова начальницы вбиваются гвоздями в голову. — Миранда, к чему вы это… — Просто хочется так сказать — вот и говорю. — Женщина пожимает плечами, взъерошивая короткие волосы. Выглядит она домашней, от ее привычного блеска ничегошеньки не остается, она такая уютная, такая простейшая, если бы только Энди увидела ее в таком виде на улице — ни за что бы не признала. Хотя нет — В Миранде Пристли слишком много броских черт. То, как она взмахивает ладонью, ну просто дама, умеющая держаться в высоком обществе. То, как бережно она лохматит волосы. То, как смотрит, дырявя завороженную Энди. Дырявя в том месте, где бьется в конвульсиях непослушное сердце. Его никак не получается заставить, принудить — оно неподвластно никаким законам, никаким аргументам и здравым смыслам. Оно бьется, сумасшедшее, в присутствии Миранды словно немного иначе, лихорадочно, истошно, оно своей владелице выстукивает приговор, очень страшный и однозначный — Андреа Сакс неспособна совладать с тем чувством, которое внутри нее растет и крепнет, разрастается, спорами множится. У Миранды всё — кокетство. Она строгая и холодная леди, но и соблазнить кого-то не прочь — это позволяет всегда быть в тонусе и всегда чувствовать себя совершенно прекрасной. У Энди есть — дурацкий парень и дурацкий прежний мир, оставленный чуточку позади. Возвращаться никуда не хочется, когда сидишь вот так с Пристли. Та изящным движением руки поднимает бокал и растягивает губы в хищной улыбке: — Предлагаю выпить за твои успехи в работе, Андреа. — Вы думаете, они есть? — насмешничает Энди, не веря, что за парочку дней сумела оправдать все ожидания стальной леди. Миранда загадочно пожимает плечами и выглядит это так мило, что Энди взгляд оторвать не может. Какую игру затеяла эта коварная женщина — одной ей известно. Она закидывает одну ногу на другую и смотрит в упор на порозовевшую от выпитого бокала вина Сакс. — Андреа… — сладко тянет Пристли. Девчонка не может спокойно реагировать на это и начинает ерзать. В одно мгновение собственная одежда становится неуютной и жаркой. — А как у вас обстоят дела с личной жизнью? — Это имеет отношение к работе? — Энди находит в себе силы на противостояние, пусть и очень робкое. — Непосредственное, — серьезно кивает Миранда. — Если у сотрудника моего журнала всё плохо, то он может легко поддаться чувствам и сломаться. Сломанные люди не нужны «Подиуму». — Но ведь вы сами… — бурчит Андреа, смутно припоминая красное слезливое лицо женщины. Та хлестко качает головой, запрещая говорить. Один кивок — Энди снова у нее на поводке. — Я привыкла, что люди уходят от меня, — говорит она, вмиг теряя обольстительность. — Это обычная практика, когда ты знаменит и богат. Хоть это и больно, но надо проплакаться, встать и пойти дальше достигать цели. — У нас уже всё нестабильно с парнем… — Энди поджимает губы. Подбородок дрожит. Она бедный щеночек, нужно немного подождать, чтобы она обратилась в благородную собачку. Она осушает залпом второй бокал, и вся морщится. Голова идет кругом. Виски сдавливает, но при этом по телу растекается приятное тепло, требующее выхода. Она маленькая и она совсем одна в огромном мире моды, конкуренции и корысти. Ей нужно пристанище. — Послушайте, Миранда… — придерживая подбородок рукой, Энди пытается сфокусировать взгляд на Пристли, но лицо той плывет — лишь губы, пленительно улыбающиеся, влекут. — А вы вообще любили своего мужа? — Какой глупый вопрос, — смеется женщина. — Очень соответствует вашему прежнему образу, знаете ли. Энди поджимает губы еще сильнее. Миранда сдается первой, поглаживает пальцами края хрустального фужера на длинной ножке и протягивает, погруженная внутрь себя: — С ним было неплохо, — неопределенно хмыкает. — Всегда приятно, если после тяжелого дня или долгой поездки тебя ждут дома. Видимо, меня ждут не те — потому и не сходимся. Андреа ловит себя на мысли, что, пусть размышления вслух от Миранды и приятны для нее, потому что говорят о каком-то новом уровне доверительности, но все-таки она уже порядочно пьяна — ей совсем не до грузных размышлений о взаимоотношениях между людьми. И вот она стаскивает с ног надоевшие каблучки. Миранда хмыкает, кривя губы: — Вы что делаете? — Бросьте свой гламурный тон, Миранда, — вздыхает Энди, не теряя, впрочем, вежливости в тоне. Хотя иногда хотелось — грубо и грязно, так, как ругаются в дешевых нью-йоркских барах. — В самом деле, я уже не понимаю, где вы настоящая, а где ваша стальная масочка вот эта… — она машет руками перед своим лицом. — Может быть, я просто хочу отдохнуть, разрядиться уже, устала я быть вашей ручной собачкой. — Устала, значит? — надменно уточняет Пристли. — Разрядки хочешь? — Именно. — Щелкает пальцами Андреа. Миранда тоже допивает второй бокал, чтобы озвучить то, на что она решается только мысленно. Розовые губы Энди, смоченные терпким вином, манят своим видом. — Почему бы тебе не поцеловать меня? — бросается Миранда едким. Очень едким — потому что попадает в точку. Туда, где у Энди болит последние недели. Поздний вечер, огни за большим окном отеля, полумрак комнаты и головной дурман — всё это располагает к тому, чтобы Энди поддавалась своим страстям и не думала о завтрашнем дне, в котором она будет очень-очень жалеть и очень-очень стыдиться. Она встает на вялые ноги, выражение на ее лице до смешного серьезное, она еле держится, благо идти недалеко. Миранда наблюдает с внезапным юношеским придыханием, как Сакс присаживается на широкий деревянный подлокотник, как она скручивает волосы в узел и перекидывает их на одно плечо, как она маняще приближается к лицу пьянеющей Пристли. Что позволяет себе эта девчонка? Она робеет при виде Миранды в офисе журнала, а тут вдруг — обзавелась смелостью десятиградусной? — Вы меня не уволите за это? — волнительным тоном интересуется Энди, когда ее нос касается носа Миранды. Она вся криво склоняется, чтобы приблизиться к начальнице, но та сидит ровно, хоть у нее сердце и стучит панически в предвкушении чего-то. — Я подумаю… — выдыхает в чужие губы. Сама теряет нахальство, высокомерие сходит с ее лица вместе с ехидной улыбочкой. Андреа тянется ближе, дразнит, водя носом по теплой скуле Миранды, а та покрывается мурашками. Умом — гонит их взашей. Сердцем — не может дождаться активных действий. Наконец, Энди облизывает губы и припадает к губам Пристли. Она бы никогда не подумала, что у этой железной женщины такие мягкие губы. И уж тем более она бы не подумала, что та умеет целовать так нежно; что тело начнет мякнуть, когда рука ляжет на поясницу, без подтекста, без пошлости, а так невинно, точно им по пятнадцать лет и они без ума, крышу им снесло. Андреа совсем не думает о завтрашнем рабочем дне. Миранда думает, что лучше она будет целовать эти чувственные губы, чем плакать из-за придурка.