Take me to Church

— Сегодня к нам прибыл один гость, — говорит Панталоне, стоит только Дотторе перешагнуть порог его кабинета. — Он из Фонтейна, должна была состояться крупная сделка, — мужчина переплетает ладони, безмолвно сообщая: я знаю что ты сделал это, я знаю. Панталоне ненавидит ложь, а Дотторе испивает чашу обмана до дна. — О ком ты говоришь? — Панталоне поднимается с места, и в каждом его движении чувствуется превосходство, стать. Элитарность — есть ихор, и это не требует доказательств. Дотторе желает испить всю сласть чужой крови, вспоров голубые вены. Он положит на алтарь своей веры господ и королей. — Я же рядом, — усмехается Дотторе, склоняя голову почтительно. Так, как не перед кем другим прежде. — Как тебе? — Он проводит руками по белоснежным рукавам нового плаща. — Белый тебе к лицу, только вот есть одно "но", — Панталоне ухмыляется, с пренебрежением глядя на Доктора. — Кровь плохо отстирывается. Дотторе опускает взгляд и видит на подоле блеклый багровый след. Он сотрясается всем телом, а скованные тремором ладони тянутся к Панталоне. Он как пес на цепи — за каждым непрошенным лаем следует хлесткий удар. Дотторе ожидает наказания, нашептывая молитвы про себя. Он знает, что возведенная им же церковь во славу Панталоне не отпускает грехи. — Зандик, — вздыхает тяжело Панталоне. Он сейчас весь — отражение недовольства и ярого презрения. — Ты мне солгал, — мужчина поправляет дужку очков, зацепившуюся за волосы. — Преклонив колени перед Царицей, что ты обещал? Что Архонту мог дать безумный еретик? — Гомерически смеется он. Дотторе утратил многие чувства, он не имеет ни малейшего понимания о верности и страхе, но Панталоне для него превзошел Архонтов. Зандик не верует во всевластие Царицы, он верует в Беса, что одним своим взором превращает человека в золотые монеты. — Я отведу тебя в церковь, Зандик. В толпе беснующихся фанатиков, святые отцы инквизиторы будут жечь твою гниющую душу на костре, — он цепляет длинным ногтем вежды, оттягивая вверх. — Посмотри же на меня, мой милый, скажи, что заслужило существо, вверившее свою жизнь в чужие длани, — в его глазах клубится удовлетворение. — Я построю алтарь в твою честь, и в храме нашей лжи я буду молиться, — Дотторе падает на пол, стискивая меж пальцев ткань чужих брюк. — Я буду служить, как пес, перед твоей святыней, — он давится словами, а глотка горит словно и впрямь в праведном огне. — Твои слова не имеют веса, — красивые пальцы увенчанные кольцами, как терновый венец на голове божества, обхватывают подбородок мужчины и стягивают его маску, отбрасывая в угол кабинета. — Это секрет Полишинеля. — Я обещаю, — шепчет он вопреки, целуя бледные запястья Панталоне и пачкая их кровянистым и грязным гноем лживых клятв. Панталоне кривится и замахивается. Хлесткий удар обжигает испещренную шрамами щеку, а губа лопается. Дотторе, впавший в безумие, упивается унижением. Он знает, что на его коже явственно видно алый отпечаток ладони и это для него высшее благословение. Доктор облизывается и тянется дрожащими руками к изуродованному лицу, растирая собственную кровь. Он не смеет пренебречь подарком Бога. — Аминь.