Воспоминания

      Бывают дни, когда воспоминания о прошлом невольно приходят в голову, даже если ты этого не хочешь. Даже если изо всех сил противишься им, и пытаешься от себя отогнать. Воспоминаниям будто бы все равно, зацепившись за какую-то мелкую, на первый взгляд, совсем незначительную деталь, они возникают перед глазами, вытесняя собой все оставшиеся мысли. Наверное, иногда такие воспоминания могут принести с собой что-то хорошее, вроде мыслей о беззаботных днях детства или особенно вкусном ужине на прошлой неделе, но куда чаще подобные навязчивые воспоминания приходят лишь с одной целью — причинить боль. Боль, что никогда, на самом деле, не забывалась, просто утонула где-то глубоко внутри. И кровавые раны превратились в белесые шрамы.       Хотя, может, у кого-то и не так. Может где-то во вселенной существует человек (ну или не человек), никогда не знавший боли. Может он пребывает в состоянии непрекращающегося счастья, и воспоминания о прошлом вызывают лишь ностальгическую улыбку. Правда, вряд ли такой есть. Впрочем, даже если есть, Саката Гинтоки им точно не является. Его жизнь мало походит на непрекращающееся счастье, а воспоминания?.. От воспоминаний он предпочел, если не избавиться полностью, то отгородиться, жаль только, что они все равно порой нагоняли его.       В тот день причиной стал дождь и решение Кагуры остаться в додзе Шимпачи и его сестры на ночь. Возможно, масла в огонь подлила бутылка саке. Но не факт. По крайней мере, Гинтоки предпочел считать именно так. Не мог же он обвинить столь прелестный напиток в своем апатичном настроении?       Обычно дома Гинтоки не пил. Предпочитал делать это в какой-нибудь забегаловке или в баре Отосе-сан. Но сегодня что-то пошло не так. Очевидно нежелание Кагуры возвращаться в Йорозую по причине столь внезапно начавшегося дождя. Так бы они вместе посмотрели какую-нибудь хрень по телеку и спокойно отправились бы спать, но нет. Кагура не вернулась. Зато под столом нашлась не начатая бутылка саке, подаренная каким-то клиентом или, если быть точнее, предоставленная им вместо денег.       Гинтоки забыл об этой бутылке и, если бы пустая кружка, задетая локтем, не упала на пол, он бы о ней и не вспомнил. Но кружка упала и разбилась, вынуждая Гинтоки сесть на колени и собрать осколки. Неприятности начались уже на этом моменте. Особенно острый осколок впился в кожу, рассекая ее. Гинтоки был в шаге от того, чтобы притворно, вскрикнуть от боли, но взгляд зацепился за бутылку саке. Притворно, потому что едва ли эта царапина причинила реальную боль, да, конечно, приятного мало, но, глядя на порезанный палец свозь призму всех тех ран, что были получены в прошлом, приходило понимание, что боль — это нечто куда более сильное и глубокое.       Осколки кружки отправились в мусорное ведро, а саке в новую кружку. Гинтоки упал на стул и залпом выпил напиток, после тут же наливая еще. Обрабатывать царапину и бинтовать палец он нужным не счел, решил, что кровь и так остановится.       Хотелось бы Гинтоки сейчас отдохнуть и как следует расслабиться, пользуясь тем, что дома никого нет, однако, сделать этого так и не получилось. Прикончив третью порцию саке, он поймал себя на мысли, что не хочет быть один в этот дождливый день, медленно перетекающий в вечер. Подумал правда не про Кагуру и Шимпачи, и даже не про Кецуно Ану, а про дьявольского замкомандующего Шинсенгуми. Вспомнилось, что они с Хиджикатой как-то слишком давно не виделись. Признавать себе то, что он скучает по их встречам в лав-отелях и близости, что навсегда останется за закрытыми дверями номеров этих отелей, Гинтоки не хотел. Как не хотел признавать и то, что они с майонезным маньяком любовники уже достаточно продолжительное время. Но правда была такова, и от нее не уйдешь. Однако думать о Хиджикате сейчас Гинтоки точно не собирался.       Он налил себе еще саке. А дождь, между делом, забарабанил по крыше и окнам с новой силой. На улице стемнело слишком быстро. Стоило не полениться и зажечь свет, но, разумеется, Гинтоки поленился. Так и сидел в полумраке.       Разум, не обремененный какими-либо мыслями, быстро нашел, за что зацепиться. Вслушавшись в монотонный стук капель, Гинтоки вспомнил, что терпеть не может дождь. А потом он вспомнил о прошлом, потому что тогда, в годы войны, всегда шел дождь. Так он, по крайней мере, запомнил.       Гинтоки ненавидел вспоминать свою жизнь до момента, когда Отосе-сан забрала его с кладбища одним зимним днем, и привела его в место, в последствии ставшее ему домом. Та прошлая жизнь была мрачной, тоскливой и грязной, заляпанной кровью. Кровью врагов и собственной, точно такой же, как так, что все еще текла из пореза на пальце. Та жизнь оставила раны на теле и, что куда хуже, не душе. И те и другие со временем зарубцевались, но не прошли полностью. Они никогда не пройдут.       Гинтоки потряс головой, сделав пару крупных глотков. Напиться сейчас было бы предпочтительнее всего, он надеялся, что это избавит его от всяких мыслей, подарив желанную пустоту в голове. Но, чем меньше саке оставалось в бутылке, тем глубже Гинтоки погружался в дебри своего подсознания. На этот раз перед глазами возникли лица тех, кто сражался с ним бок о бок: Зура и Шинске Такасуги. Про Зуру думать не хотелось, ведь он напоминал о проигранной войне одним своим существованием, сопровождаемым тщетными попытками свергнуть правительство. Он, в отличии от Гинтоки, отпустить прошлое не смог и, наверное, ему стоило посочувствовать, но Саката предпочел не думать. Думать о Такасуги он не хотел и подавно. Но больше всего он боялся, что цепочка воспоминаний приведет его к самому важному человеку в его жизни — к его учителю.       Допив оставшееся саке, Гинтоки резко встал из-за стола и вышел на улицу прежде, чем это успело произойти. Холодные капли дождя, упавшие на лицо, подействовали отрезвляюще. Не в том смысле, что они таинственным образом убрали алкоголь из крови. Прохлада дождливого вечера стала тем, что помогло Гинтоки избавиться от пресловутых воспоминаний. К сожалению, не полностью. Они отступили, но Саката чувствовал, что это их хитрый маневр, и стоит ему потерять бдительность, как мысли о прошлом выскочат из засады, набросившись на него с новой силой.       Недолго думая, Гинтоки запер дверь и быстро спустился по лестнице, оказываясь на пустынной улице. Людей правда совсем не было, только дождь, глубокие лужи, электрический свет фонарей и совершенно черное небо. Гинтоки не заметил, когда успело полностью стемнеть.       Он злился. На детей, что бросили его этим вечером. На саке, от которого лишь голова кругом пошла и спать захотелось. На воспоминания, что так невовремя и беспричинно захлестнули его с головой. На дождь. На одиночество. На себя.       Гинтоки было жизненно необходимо прогуляться, что он и сделал. Пошел куда-то вперед, не обращая внимания на то, что одежда и волосы намокли за считанные минуты. Холод действительно помогал собраться, но окружающая обстановка только вгоняла в еще большую апатию. Слишком было уныло и безлюдно, особенно для района Кабуки. В своем поле зрения Гинтоки обнаружил только какую-то парочку, быстрым шагом идущую от ресторана до машины и силуэт мужчины с зонтом, медленно приближающийся к нему. Особенно сильный порыв ветра выгнул спицы зонта в обратную сторону, от чего мужчина гневно выругался. Свет фонаря упал на его лицо. Только тогда Гинтоки увидел густую черную челку в виде римской цифры пять. И сердце дрогнуло.       Быть может, вселенная услышала его и преподнесла подарок в виде случайной встречи с Хиджикатой. Либо же просто совпадение.       Хиджиката заговорил первым, подойдя на достаточное расстояние, чтобы опознать Гинтоки.       — Какого хрена, Йорозуя? — так звучало его приветствие.       — А? Что? — удивился Гинтоки. — А… Это ты, Хиджиката-кун. И что ты тут делаешь?       Окинув его взглядом, Гинтоки обнаружил, что одет Тоширо в гражданскую одежду, а не в форму Шинсенгуми, значит не занят патрулированием города. Хотя, может на задании под прикрытием. Однако, чего гадать, пусть сам рассказывает. Но Хиджиката ответил вопросом на вопрос:       — Нет, что ты тут делаешь?! Под дождем без зонта в мокрой одежде!       Хиджиката, наверное желая убедиться, что одежда действительно мокрая, схватился рукой за ворот кимоно Гинтоки. В этот же момент он занес над ним зонт, укрывая от дождя. Пусть и агрессивное, но проявление заботы, со стороны Хиджикаты отозвались у Гинтоки чем-то теплым в районе сердца.       — Да я это… ну… эм, гуляю, — ответил он.       — Ты пьян что ли? — предположил Хиджиката.       Смотрел он изучающе, с неким подозрением, но беззлобно. Глаза его казались темными, почти черными, но при этом продолжали блестеть.       — Не, — покачал головой Гинтоки, — всего лишь одна бутылка саке.       — Всего лишь? — Хиджиката скептически хмыкнул, вроде, расслабился, но взгляд его по-прежнему оставался сосредоточенным, будто он чувствовал, что что-то не так.       А Гинтоки до сих пор не понял, как реагировать на эту встречу. С одной стороны, он был рад, что больше не пребывает наедине со своими мыслями, но, с другой… Что-то определенно было не так, предчувствие подсказывало. И, что самое странное, «не так» не в плохом смысле.       — Так что ты здесь делаешь? — повторил свой вопрос Гинтоки, переводя тему.       — За сигаретами вышел, — пожал плечами Хиджиката, — а потом…       Он неожиданно замолчал, и губы его растянулись в улыбке, такой, что выражала заинтересованность и предвкушение. Во взгляде сверкнула искра.       — А потом тебя встретил, — закончил Хиджиката и взял Гинтоки за руку.       Тот не успел опомниться, как оказался в темном переулке вдали от непрошенных глаз. Чужая ладонь сжимала его руку и, только ощутив тепло пальцев Хиджикаты, Гинтоки осознал, насколько сильно замерз. До этого холод словно не ощущался. Саката вздрогнул и вцепился в чужую руку сильнее. Порез на пальце напомнил о себе короткой вспышкой боли.       — Раз ты без дела шатаешься под дождем, значит ничем не занят, так?       В подворотне было слишком темно, чтобы разглядеть лицо Хиджикаты, но Гинтоки знал, что он улыбается, как знал и то, к чему все идет.       Саката был бы не против еще поболтать, если бы не холод, пронзающий до костей. Вместо ответа он прильнул к Хиджикате, обхватывая его шею руками, и поцеловал в губы. Сразу требовательно и несдержанно, спасаясь от холода и призраков прошлого, все еще стоящих за спиной. Хиджиката поцеловал в ответ, и пульс участился.       Гинтоки привычки отказываться от секса не имел, но в настоящий момент, прислушиваясь к собственным ощущениям, понимал, что ничего не хочет прямо сейчас. Наверное, дело в саке, качество которого, очевидно, заставляло желать лучшего. От алкоголя разморило, и голова немного болела. Но осадок, что оставили на душе недавние воспоминания, диктовал всеми возможными силами избежать одиночества. Дать Хиджикате то, что он хочет — наиболее простой способ. Гинтоки даже особо ничего не теряет, разве что пару нервных клеток, что Хиджиката непременно у него заберет, когда будет жаловаться на то, что Саката совсем не проявлял инициативы. Но это ерунда.       — Тут отель недалеко, — сбившимся голосом сказал Хиджиката, когда поцелуй прервался.       Гинтоки не знал, зачем выдвинул следующее предложение:       — Можем ко мне пойти, сегодня ночью в Йорозуе никого, кроме меня. Только я запрещаю тебе там курить, ты же помнишь, да, сигаретный маньяк?       Выбрав из двух зол меньшее, Хиджиката согласился, решив, что готов отказаться от курения на пару часов во имя экономии своих денег.       Дорогу до дома Гинтоки почти не запомнил. Само возвращение стало чем-то средним между благословением и проклятием. Он был искренне рад согреться. Это случилось, когда Хиджиката избавил его от всей мокрой одежды, за исключением трусов, попутно целуя лицо и губы. От этого стало именно тепло, но не жарко. А дождь все также стучал по крыше, пустая бутылка стояла на столе, и осколки чашки покоились на дне мусорного ведра. Осознание того, что Хиджиката здесь не навсегда было слишком явным и неприятным. Сейчас они потрахаются, и он уйдет, вновь оставляя Гинтоки одного со своими воспоминаниями, от которых он до конца так и не избавился. А ведь ночь — самое опасное время в этом деле.       — Эй, Йорозуя!       Недовольный голос Хиджикаты заставил Гинтоки опомниться. Себя он обнаружил сидящим на футоне в одном белье. Тоширо, также раздетый до трусов сидел рядом, его руки покоились на плечах Гинтоки, ногти в какой-то момент требовательно впились в кожу.       — Да что с тобой? Ты какой-то… не такой, как надо!       Эти слова прозвучали фальшиво-недовольно. Но, когда Хиджиката вновь открыл рот, тон его голоса звучал спокойно и будто бы даже мягко. Во взгляде, помимо зажженной лампы, отражалась серьезность. Хиджиката умело скрывал свои эмоции, но Гинтоки прекрасно научился их читать. Он знал, что Тоширо чувствует исходящую от него тоску.       Хиджиката поднял взгляд, тени его ресниц исчезли со щек. Скользнул пальцами по чужой шее и, дойдя до лица, обхватил щеки ладонями, едва уловимо погладил кожу большими пальцами. Заставил посмотреть на себя.       — У тебя все в порядке?       Гинтоки широко, но явно наигранно улыбнулся, однако решил не врать.       — Да, просто… Бывают такие дни, когда грустно, вот у меня сегодня такой день. А все из-за сраного дождя.       — Тебе грустно из-за дождя? — переспросил Хиджиката, явно услышанному не веря.       Гинтоки отмахнулся. Положил руку Тоширо на затылок и притянул его голову к своей шее, вынуждая поцеловать. Ощущались чужие ласки не так ярко, как тогда, когда Гинтоки был настроен заниматься сексом, но все равно было приятно. До того момента, когда Хиджиката провел рукой по его коже и, дойдя до шрама, расположенного чуть ниже левой ключицы, очертил его пальцем.       Гинтоки не помнил, откуда у него этот шрам, но знал, что получил его во времена войны. И от осознания того, что только что человек из его настоящего, соприкоснулся с его прошлым стало так мерзко-мерзко. Подавившись воздухом, он резко перехватил запястье Хиджикаты, твердо потребовав:       — Не трогай.       Последний вздрогнул, попытался высвободить руку.       — Да что с тобой такое?! — не выдержал Хиджиката, срываясь на крик.       Гинтоки потребовалось несколько секунд, чтобы успокоиться и разжать пальцы. Он ощутил неприятный укол вины. Словно извиняясь, он оставил в уголке губ Хиджикаты невесомый поцелуй, после сказал:       — Ничего, просто не трогай шрамы и все.       — Почему тогда раньше можно было трогать?       У Гинтоки не нашлось ответа на этот вопрос. Воспоминания о прошлом приходили неожиданно, и также неожиданно отступали.       Надеясь прекратить этот неловкий диалог, Гинтоки упал на спину, попытавшись увлечь Хиджикату за собой, но тот оставался непреклонен.       — Откуда у тебя вообще все эти шрамы? — с тревожным любопытством поинтересовался он.       Надо полагать, Хиджиката прекрасно понимал, что Гинтоки получил их на войне, но подробностей его прошлого он не знал. И, вполне возможно, знать не желал, но Саката порой ловил себя на мысли, что не против ему рассказать. Нет, что он хочет рассказать. Хочет, чтобы о его прошлом знал кто-то живой, кроме Зуры и Такасуги. Хочет довериться человеку, с которым его, якобы, ничего кроме соперничества и секса не связывает. Однако Гинтоки ответил:       — Спасал котенка, упавшего в яму с битым стеклом.       Хиджиката обреченно вздохнул, понимая, что ситуация зашла в тупик. Нависнув сверху, он поцеловал Гинтоки в губы, но ответа на свои действия так и не получил. Саката просто не нашел в себе сил пошевелиться. Тяжелая усталость разливалась по телу, лампочка на потолке светила целенаправленно в глаз. Но уснуть прямо здесь и сейчас ему мешала не она, а какая-то липкая тревога.       — Ты точно хочешь? — спросил Хиджиката.       Хиджиката был теплым, и дышал размеренно, это успокаивало. А его голос, непривычно серьезный, давал понять, что, если Гинтоки скажет «нет», он остановиться, но… Опять же, Хиджиката был теплым, и отпускать его совсем не хотелось. Саката определенно не хотел заниматься сексом сейчас, однако, если такова плата за то, чтобы не быть в одиночестве, он готов.       — Ну да, — кивнул Гинтоки.       — Не похоже, — скептически покачал головой Тоширо.       — Упустишь такой прекрасный шанс трахнуть меня? — попытался пошутить Саката. — Хорош ломаться, продолжай.       И чужие губы вновь коснулись его шеи, потом щеки, подбородка и кончика носа. Обычно Хиджиката был страстным, но сейчас его, кажется, склонило к нежности. Впрочем, Гинтоки был совсем не против. Он расслабился и закрыл глаза, впервые за этот вечер ощущая себя если не хорошо, то хотя бы не плохо. Хиджиката ласкал шею, перебирал пальцами пряди его волос, жар и вес его тела ощущались слишком хорошо. Гинтоки искренне улыбнулся, почти полностью успокаиваясь.       А потом пальцы вновь прошлись вдоль шрама под ключицей. Но это были какие-то другие пальцы, точно не принадлежащие Хиджикате. Они были ледяными, кажется, с длинными острыми когтями. Гинтоки ощутил, как они скользят по коже, будто бы вновь разрезая ее, а потом понял, что тонет.       Там была кровь. Много кровь. И страх, самый неподдельный, животный. Гинтоки хотелось кричать, может, плакать, но он даже не был способен пошевелиться. Неподвижно стоял в какой-то маленькой комнате без окон и дверей, и откуда-то из-под пола сочилась вязкая теплая кровь. Рукоять меча чувствовалась в ладони, но самого клинка будто бы не было. Но даже если бы был, вряд ли бы это помогло. К горлу подступала смесь тошноты и первозданного ужаса. Хотелось выбраться, сбежать, но выхода не имелось. Однако, посмотрев вверх, Гинтоки его вдруг обнаружил. В сердце затрепетала надежда, но очень скоро она истлела, превращаясь в сероватый пепел. Это был не выход, это было поле боя, усыпанное трупами то ли друзей, то ли врагов, то ли всех сразу. И кто-то звал его. Гинтоки был бы рад пойти, но кровь подступила к лицу, она затекала в рот, в нос, в уши и глаза. На языке чувствовался ее отвратительный солоноватый вкус. Гинтоки больше не мог дышать, а голос все продолжал звать.       — Гинтоки!       Теперь он принадлежал кому-то другому и звучал куда громче, будто кричали прямо в ухо.       — Гинтоки, мать твою, проснись!       Проснуться? Чтобы проснуться нужно открыть глаза и встать, значит…       Гинтоки резко подскочил на кровати, хватая ртом воздух. Но ощущение реальности вернулось не сразу, помогли только теплые прикосновения и чужое плечо, на которое Гинтоки уронил, внезапно ставшую очень тяжелой, голову. Еще какое-то время он неподвижно сидел, слушая стук собственного сердца, отдающийся в ушах, и окончательно убеждаясь, что ничего страшного не произошло. Ему просто приснился кошмар. Такое иногда случается. Теперь иногда, раньше кошмары будили каждую ночь, но ничего, он как-то справлялся.       — Гинтоки…       Слышать собственное имя из уст Хиджикаты было странно и непривычно, но приятно. Приятнее была только его интонация, мягкая и заботливая. Гинтоки, если бы не услышал, никогда бы не поверил, что Хиджиката так умеет.       Окончательно поняв, где он находится и, что происходит, Саката медленно выдохнул и поднял голову, отстраняясь от чужого плеча. Комнату освещал розоватый свет ночника, часы показывали, что уже третий час ночи. Хиджиката сидел на футоне рядом с Гинтоки и тревожно смотрел на него.       Собраться с мыслями удалось со второй попытки, пусть несколько часов сна, которые, как оказалось, у него были, и способствовали тому, что он протрезвел. Правда, Гинтоки так и не вспомнил, как он уснул. Они с Хиджикатой, вроде как, должны были переспать, но, судя по наличию трусов и отсутствию каких либо телесных ощущений, этого не произошло. Но почему тогда Хиджиката здесь? Все еще на что-то рассчитывает?       — Можешь уходить, — хриплым голосом сказал он, — теперь тебе точно ничего не перепадет, я не в настроении, извини.       Сердце по-прежнему колотилось в груди. Гинтоки убрал челку со влажного лба, потом протер глаза. Ресницы были мокрыми. Оставалось только надеяться, что он не плакал во сне, иначе это был бы полный позор. Впрочем, плевать, на самом деле.       — Что? — сперва не понял Хиджиката.       Чувствовалось, что он обижен тем, что ему предложили уйти. Но очень скоро Тоширо все понял и несколько истерично рассмеялся.       — Какой же ты идиот, Йорозуя!       Гинтоки опустил взгляд на свои руки, с удивлением подмечая, насколько сильно они дрожат. Это заметил и Хиджиката. Он осторожно взял его ладони в свои. Гинтоки все еще не понимал, почему он держит его за руки и, кажется, пытается успокоить. Понял, только когда впервые с момента пробуждения, отважился посмотреть ему в глаза.       Обычно лицо Хиджикаты вызывала у большинства людей неприязнь и желание обойти его стороной, но сейчас он выглядел иначе. В розоватом свете ночника Хиджиката казался добрым что ли, внушающим чувство безопасности. В его взгляде плескался покой, а теплые руки будто были способны исцелить любые раны, даже те, что давно стали шрамами. И Гинтоки вдруг сделалось стыдно.       — Прости, — выпалил он, — я… мне просто приснился кошмар и…       — Понимаю, — перебил Хиджиката, — все хорошо.       Последние слова не были вопросом, они являлись утверждением.       Гинтоки, поддавшись какому-то неосознанному порыву, вновь положил голову на плечо Хиджикаты. Последний выпустил его руки, но лишь для того, чтобы обнять, осторожно погладив по спине. Он по любому коснулся шрамов, на спине их было особенно много, но Гинтоки уже было все равно.       Все равно абсолютно на все, кроме этих объятий и близости к другому человеку. Не той близости, что подразумевает под собой секс. Это было что-то более глубокое и интимное. Что-то личное. Гинтоки позволил другому человеку увидеть свою слабость, и этот человек принял его. И даже тот факт, что этим человеком стал Хиджиката Тоширо, совсем не напрягал.       Сердце Гинтоки начало биться медленнее.       — Не расскажешь, что тебе снилось? — тихо спросил Хиджиката.       — Не… Может быть потом.       Изначально он хотел ответить строгим «нет», но после почему-то передумал. Он отстранился и посмотрел на Хиджикату, тот молчал, но слова, что он хотел произнести, слишком хорошо читались в его глазах: «Расскажи мне. Все, что угодно. Расскажи про войну, забудь, что я из Шинсенгуми, я все равно знаю, что ты в ней участвовал и, как видишь, ничего тебе не сделал. Расскажи про свои шрамы. Расскажи, насколько тебе было больно и больно ли сейчас, раз тебя до сих пор мучают кошмары. Я выслушаю. Я пойму».       Гинтоки тяжело вздохнул.       — Может быть потом, — повторил он.       Обычно «может быть» подразумевает под собой явный отказ, но не сейчас. Его слова действительно были наполнены неопределенностью. Не потому, что Гинтоки не хотел, просто пока не был готов. И Хиджиката это тоже понимал и принимал.       Молчание затянулось, но гнетущая атмосфера начала отступать. Гинтоки понял, что дождь больше не барабанит по крыше.       Хиджиката встал с футона, отлучился на кухню и вернулся со стаканом воды, который после протянул Гинтоки. Тот с жадностью выпил все до последней капли и поставил стакан на пол.       — Ты меня вообще-то напугал со своими кошмарами, — с притворной обидой произнес Хиджиката, копошась в стопке своей одежды, — поэтому я заслужил право курить у тебя в доме.       Тоширо, вернувшись на футон, щелкнул зажигалкой и выпустил изо рта едкий дым.       — Дай сигарету, — вдруг попросил Гинтоки.       — Чего? — удивился Хиджиката. — Ты же не куришь.       Он правда не курил, но сейчас хотелось.       — Просто дай.       Хиджиката протянул Гинтоки пачку и зажигалку. На миг у его лица вспыхнуло жаркое пламя. Выдохнув дым несколько раз, Гинтоки глубоко затянулся, тут же ощущая, как приятно кружится голова и становится легко. Запах сигарет его определенно бесил, но в качестве средства для успокоения нервов, они подходили как нельзя кстати.       — Полегчало? — спросил Хиджиката.       Гинтоки еще раз затянулся и кивнул.       Желая окончательно развеять то доверительное наваждение, что недавно возникло между ними, и вернуть все на круги своя, Гинтоки поинтересовался:       — Так почему ты меня не трахнул?       Хиджиката смахнул пепел с сигареты в стакан, и, усмехнувшись, ответил:       — Потому что ты вырубился. И вообще я с самого начала чувствовал, что с тобой что-то не так.       — И что из этого тебя остановило?       — Все! — выпалил Хиджикате. — Мне без твоего согласия это надо было сделать? За кого ты меня вообще принимаешь?!       — Ладно-ладно, — попытался оправдаться Гинтоки, — благодарю вас за проявленную обходительность и благородство.       — Заткнись!       Они оба рассмеялись, и на душе стало легче. Будто ничего и не было. Только вот все было. Эта ночь бесследно не пройдет, она навсегда оставит отпечаток на их отношениях, они оба это понимали. Впрочем, едва ли имелось в этом нечто плохое.       — Знаешь, — тихо начал Хиджиката, потушив сигарету, — дело ведь не только в сексе. Все началось с него, но… Не подумай, я ничего такого не предлагаю, просто можем и так иногда встречаться, без секса в смысле, то есть я хотел сказать, по другим поводам, да, так лучше звучит. Ну там пить саке, потому что одному тебе лучше не надо. Или… ну не знаю, просто спать вместе, если тебе кошмары снятся. И…       Хиджиката замолчал. Было слышно, что слова даются ему тяжело. Но, если учесть то, какой он человек, то Тоширо совершил самый настоящий подвиг. Поэтому Гинтоки решил не смущать его откровением о том, что он как раз предложил именно «такое», которое предлагать не хотел. Если Хиджиката, конечно, имел ввиду отношения, а не предложение искупаться в ванне, наполненной майонезом.       Гинтоки докурил до фильтра, потушил окурок и лег в постель, сказав:       — Давай спать. Если ты все еще собираешься остаться здесь, разумеется.       — Я останусь, — ответил Хиджиката совершенно серьезно.       А после он забрался под одеяло и притянул Гинтоки к себе, обнимая. Последний уткнулся носом в его шею и обнял в ответ. От Хиджикаты пахло сигаретами, потом и мужским одеколоном, это успокаивало. Тоширо запустил пальцы в его кудри, погладил по голове, и от этого стало еще спокойнее.       — Ты точно ничего не хочешь мне рассказать? — прошептал он, целуя Гинтоки в макушку.       Саката по-прежнему не хотел ничего рассказывать, но…       — У меня много воспоминаний о том, что я хотел бы забыть. Иногда они возвращаются.       — Воспоминания, значит? — протянул Хиджиката, продолжая перебирать чужие волосы. — Уверен, существует способ от них избавиться.       «Да, удариться головой об стену, например», — хотел было пошутить Гинтоки, но не стал. Он знал, что избавиться от воспоминаний невозможно точно так же, как невозможно избавиться от шрамов. Но существует один способ их победить — нужно лишь создать новые, такие, что не будут наполнены болью и страхом. Гинтоки уже начал этим заниматься, когда принял решение оставить старую жизнь. Теперь же, у него, кажется, появилась возможность окончательно забыть о том, что такое ночные кошмары.       — Да, — тихо, но уверенно ответил Гинтоки.       Хиджиката наверняка подумал, что это «да» адресовано поиску способа избавления от воспоминаний, но биться головой об стену Гинтоки не соглашался. От согласился на другое. На встречи не ради секса, на общую постель и на доверие. Сказав это «да» он пообещал, в первую очередь самому себе, что когда-нибудь обязательно расскажет Хиджикате обо всем, что его тревожит. И, быть может, тогда воспоминания о прошлом не будут его преследовать, даже если он останется наедине с бутылкой саке, а за окном пойдет дождь.