приди ко мне в зимнюю ночь

холодная зимняя ночь. в полуразрушенном храме царила пугающая тишина, изредка нарушаемая тяжелым кашлем и еле слышимыми стонами. ши цинсюань лежал на старой циновке, которую купил у злобного старика на свои сбережения. денег у него было мало, что, впрочем, совершенно неудивительно. подаяния были достаточно убогими — мало кто хотел отдавать деньги бездомному, хоть тот и выглядел хорошо относительно других доходяг на улице. разве что глупые или излишне добрые люди давали скудную, но милостыню. он не жаловался. ему хватало. да и на что он мог жаловаться? в таком бедственном положении он оказался из-за себя же. по собственной глупости или брата… уже не важно. важно то, что сейчас он болен и ему нужен хоть грамм лекарства или теплой воды. ни то ни другое он обеспечить себе не мог — сбережений хватало лишь на миску дрянного супа. вот низвергнутый небожитель и лежал спокойно в храме рядом со статуями повелителя воды и ветров, принимая тот факт, что скоро умрет. зима в этом году выдалась на удивление холодная, а дверей в храме уже давно не было, поэтому помещение обдувалось крайне морозным воздухом. холодный воздух облизал обнаженные руки цинсюаня, и по его разгоряченному телу пошли мурашки. не было сил бороться. всю жизнь он был легкомысленным ребенком, а потом и небожителем, который всю жизнь видел лишь блага. сейчас же он низвергнут. с того дня прошло достаточно времени, но ши не сдавался. он все так же пытался сохранить озорство в самые тяжелые моменты, но лимит был исчерпан. сейчас, лежа почти в обнимку со статуей своего старшего брата, которого он уже никогда в жизни не увидит, цинсюань хотел лишь умереть. умереть быстро и безболезненно. ему надоело. как он может быть счастливым, если он буквально забрал судьбу другого человека? а человек тот… был ему дорог. очень дорог. хэ сюань, может, и был крайне спокойным и хладнокровным, но с ним было интересно проводить время, а после миски лапши он мог даже немного поддержать диалог, отставив назад свою несговорчивость. хэ сюань страдал всю свою жизнь, а потом и восемь столетий скитался, храня в сердце боль и обиду. а что цинсюань? он в это время припеваючи жил себе в небесной столице и пользовался всеми благами и любовью людей. от этого на душе так тяжело. цинсюаню хотелось бы воздать хэ сюаню все, что тот потерял. но тот даже не виделся с ним. обидно, но совершенно не удивительно. хотелось воздать ему, но что? денег нет, хорошего жилья и еды нет. абсолютно нечего ему дать. холодная слеза упала с уголка все таких же красивых глаз и потекла по горячему лицу, вызывая очередную волну дрожи. хотелось плакать навзрыд. хотелось умереть. хотелось сделать жизнь того до безумия близкого демона чуть более счастливой. на улице послышался звонкий хруст снега, и в следующий миг кто-то зашел в старый, богом забытый храм. незнакомец был облачен в простые черные одежды, а голову покрывал капюшон, скрывающий личность. человек какое-то время потоптался у входа, а после подошел ближе к цинсюаню, которого лихорадило не только от болезни, но и от страха. он хотел умереть, но хотел сделать это в одиночестве, а не от рук какого-то незнакомца. — лежи смирно, я не причиню тебе вреда, — раздался тихий, но холодный, как ветер на улице, голос незнакомца. и ши цинсюань лежал. он сам не понимал это иррациональное желание подчиниться человеку, которого видит впервые в жизни. однако голос его был таким знакомым, что всякий страх отступил. человек достал из потайного кармашка несколько склянок, звенящих от соприкосновения друг с другом, и поставил на землю. юноша посмотрел на них и кое-как из-за спутанных волнистых волос разглядел названия. ему принесли лекарства. его будут лечить. но кому же он до сих пор нужен, такой беспомощный, грязный калека? кто будет тратить на дорогостоящие средства свои деньги? неужто незнакомец, который видел его раз в жизни? на ум приходила лишь одна мысль. демон. тот самый с холодным и спокойным голосом, тот мужчина в черных одеждах с вышитым золотым узором, тот самый, с которым он провел очень много времени. — хэ-сюн, — с трудом смог произнести цинсюань. он так долго не разговаривал, что голос был непривычно хриплым, низким и крайне тихим. он надеялся, что будет услышан. — это ведь ты? — звучит чуть громче, а губы трогает легкая улыбка. камень с плеч упал. никто не собирался убивать бывшего небожителя, а даже наоборот. его решил проведать и дать лекарства некогда один из близких ему людей. ближе хэ сюаня был лишь ши уду. цинсюань никогда не винил хэ сюаня в убийстве брата. точнее… винил лишь первое время, а потом смирился и понял, что это было справедливым возмездием. но умереть должен был он, а не уду. слишком рано оборвалась его жизнь. больше всего на свете ши уду любил своего брата, а он его. и так было всю жизнь. горечь осталась, но сейчас это почему-то стало не слишком значимым. — я ведь сказал тебе лежать смирно, не двигайся, цинсюань, — вновь раздался холодный голос, и с головы человека спал капюшон. это действительно хэ сюань. — это и правда ты… я скучал, — цинсюань хотел погладить щеку мужчины, стоящего над ним, но искалеченная рука не двигалась, а другую не хотелось вытаскивать хоть из-под легкого, но одеяла. — это я. снова раздался стук баночек, и хэ сюань поднес ко рту больного одну из них. — от жара, — пояснил он, — приоткрой рот, я тебе помогу. и цинсюань совершенно доверчиво открыл рот и проглотил горькое лекарство, чуть хмурясь. на самом деле он так сильно любил его и доверял, что выпил бы с его рук даже яд. он же, заметив сведенные брови, достал откуда-то сладость и протянул человеку на холодном полу. на низвергнутого действительно без слез не взглянешь: прекрасные волнистые волосы каштанового цвета уже давно не были мыты и спутались так, что тяжело было их расчесать даже пальцами; грязная кожа, не работающие от перенесенных травм конечности. но все такие же сверкающие и чистые глаза. хэ сюань уже давно утратил биение сердца и способность чувствовать, но сейчас, от взгляда на ши цинсюаня, у него чуть не остановилось сердце, а в груди что-то кольнуло от боли. наверное, ему все же было жаль его. они — жертвы обстоятельств. виновник уже мертв. к чему тогда вся эта ненависть? возмездие уже совершено. стало гораздо легче. стоило бы отпустить ситуацию, жить дальше, возможно, даже поддерживать связь с младшим ши. но жизнь гораздо сложнее, чем может казаться. желание мести теплилось в душе хэ сюаня столетиями. да, стало легче, но все равно крайне тяжело было принять цинсюаня и то, что он особо так не виноват. они лишь жертвы. цинсюань был лишь несмышленым подростком. все это время хэ сюань пытался разобраться в своих чувствах и пришел к тому, что ему следует отказаться от негативных чувств к бывшему другу. именно это и привело его в разрушенный храм. — вставай, тебе нужно помыться и согреться, — сквозь спутанные волосы, ниспадающие на лицо, цинсюань увидел протянутую ему бледную руку. лицо вновь тронула легкая улыбка. хэ сюань все такой же до чертиков бледный и холодный. горячей рукой ши коснулся кончиков пальцев руки и слегка дернулся, но в следующий же миг вцепился в нее, как спасительную соломинку. другая же рука демона придерживала больное и совсем уж худое тело, которое еле-еле стояло на ногах. «идиот. надо было давать ему больше денег», — вдруг пронеслась мысль, и хэ сюань тряхнул головой. на лице ши цинсюаня, вопреки недавнему желанию смерти, цвела улыбка. хотелось пожить. хэ сюань пришел. он его никогда не бросал. глаза немного покраснели, и по лицу катились теплые слезы. жизнь на улице, без дома и денег не сломила небожителя, который прожил в роскоши. он остался таким же удивительно позитивным человеком, дарующим другим надежду, которую те уже давно потеряли. надежда на дом и счастье. видимо, это то, что он обретет после встречи со старым другом. хэ сюань был удивительно нежен. в каждом его движении можно было заметить не присущий ему трепет и страх. страх причинить боль. снова. — посиди немного, — завидев не слишком низкую поверхность, хэ сюань посадил небожителя туда. демон наклонился и начал что-то чертить на земле. каждый его штрих был четким, а иероглифы выглядели совершенно безукоризненно. мастерство рисования поля сжатия тысячи ли все так же сохранилось с ним, и это не могло не удивлять и не восхищать. — хэ-сюн все так же хорош, — раздался добрый звонкий смех сбоку. — я правда по тебе скучал. — хватит болтать, не отвлекай меня. закончив рисовать, хэ сюань вновь протянул руку цинсюаню и слегла приобнял, чтобы он не свалился с ног. благородство, присущее ему раньше, до смерти, как-то грело душу и распаляло в нем что-то человеческое. раскрыв дверь, двое мужчин оказались во владениях черновода. здесь было все так же мрачно. последний раз цинсюань здесь был, когда погиб его брат. мрачная, но приятная и невычурная обстановка. несмотря на плохие воспоминания отсюда, помнится ши, что в призрачном городе было не так комфортно находиться, если, конечно, можно сказать так о владениях демонов. но всяко лучше, чем в убежище лазурного фонаря в ночи. хэ сюань заранее позаботился и распорядился, чтобы к его скорому приходу подготовили теплую воду и человеческую еду. сейчас же все было уже готово, и он пошел в уборную с хрупким человеком под руку. мужчина в его руках был таким невесомым, что становилось до чертиков страшно, и в голове моментально образовался пунктик на то, что нужно давать ему только вкусную и сытную еду. вода приятно ласкала тело, которое уже долгое время не чувствовало тепла. сколько времени уже прошло? два месяца? полгода или же несколько лет? цинсюаню уж и не вспомнить, однако сейчас все мысли его заняты были одним демоном, сидящем в уголочке, как тот выразился, «на всякий случай, мало ли что случится». сердце неистово трепетало. так о нем заботились только родители, а после их смерти ши уду, а после него… только пустота и бродяжничество. конечно, были старики, которые отдавали брату по несчастью лишнюю тряпку или кусок хлеба (хотя он никогда лишним не бывает), о нем заботились и помогали чем могли в трудные моменты, но ему нужна была другая забота. те, казалось бы, незнакомцы вели себя с цинсюанем очень хорошо, он к ним проникнулся, но на сердце было неспокойно. сердце желало другого. и сейчас оно это обрело. сначала забота хэ сюаня очень удивила. цинсюань знал, что добро ему не чуждо, но не знал, что это произойдет именно с ним. с человеком, который жил с его судьбой. но на данный момент он хотел скорее поправиться и воздать демону должное. если не деньгами, то хотя бы заботой или кулинарными навыками, которые пришлось подтянуть из-за жизни в трущобах. купание прошло хорошо, и тот случай, о котором говорил хэ сюань, не произошел. он помог ши насухо вытереть тело, очевидно не случайно дотрагиваясь пальцами до выпирающих ребер и позвонков, помог надеть одежду светлого оттенка, как любит цинсюань, а самое главное — чистую, и вновь под руку демон повел его по своим владениям. — это моя спальня, будешь здесь. — а ты, хэ-сюн? — удивленно спросил цинсюань. стало быть, он будет спать где-то в другом месте? — я не хочу тебя теснить, я лучше где-нибудь в другом месте посплю. — я здесь же буду, за твоим состоянием как раз удобнее следить, — напомнил демон. — и где бы ты хотел жить? тебе покоя не дадут. идем. ши цинсюань хотел было возразить, но не было сил после приятной горячей воды, в которой он провел… час? по мере остывания хэ сюань делал воду теплее. и они отправились в его место обитания. в просторной комнате было достаточно темно, что в принципе характерно для владений, но, несмотря на это, как-то светло и даже уютно. на столе уже стояло множество ароматных блюд, от которых исходил пар. хэ сюань такой очаровательно предусмотрительный. мужчины разделили эту трапезу, наслаждаясь тишиной и ненавязчивым обществом друг друга. благодаря заботе цинсюань чувствовал себя гораздо лучше, чем в том ветхом храме, но все же не слишком хорошо. хотелось обсудить так много, но абсолютно не было сил на пустую болтовню. слова — ценный и очень важный ресурс. это то, что он усвоил за время своего выживания на улице. нельзя праздно разбрасываться ими. — ты изменился, — раздался голос хэ сюаня, и ши дернулся от неожиданности. — ты не такой разговорчивый, как раньше. — за время, проведенное в трущобах, научился ценить важность произнесенных слов. но с тобой мне все так же хочется без умолку разговаривать, — на белоснежном лице расцвела такая привычная улыбка и нежный румянец. — доедай давай, а то остынет. хэ сюань смущался, и этот факт лишь вновь распалял старое желание цинсюаня вести с ним милые беседы ночи напролет. спустя совершенно непродолжительное время все тарелки на столе были пусты, а желудок приятно полон. для полного счастья не хватало лишь мягкой кровати и хэ сюаня под боком. сладкая истома заполнила тело до краев. со всей суетой с уходом и едой неожиданно наступила ночь. глаза смыкались от неожиданно накатившей усталости, которой совершенно не хотелось сопротивляться. заметив перемену в настроении человека напротив, хэ сюань распорядился убрать из комнаты лишнюю посуду и сам принялся расправлять кровать. она была достаточно большая, и двум мужчинам места с лихвой хватило бы. сон в одной кровати смущал, но в то же время как-то радовал. неужели это не сон? цинсюань ущипнул себя за щеку и убедился, что все это — не плод его воображения. было ведь по-настоящему больно. хэ сюань же закончил с кроватью и одернул спутника в пригласительном жесте. ши лег на мягкую поверхность и ощутил себя так приятно невесомо, будто на облаке. на самом деле после жесткого камня любая кровать бы ему подошла, но эта… почти такая же мягкая, как была у ши уду в детстве. маленький цинсюань часто спал с ним, потому что боялся чего-то. но на самом деле ему хотелось почувствовать тепло и объятия, которые он ощутил сейчас. хэ сюань легонько обнимал его со спины, поглаживая теплую кожу и выпирающие косточки. не прижимал к себе собственнически или с грубостью, а нежно. как это делают с самым близким и любимым человеком. ши не противился неожиданному порыву демона, а даже, наоборот, льнул к нему, желая получить прохладу — спасибо тебе, хэ-сюн, я правда всегда очень любил тебя, — в тишине прозвучал шепот сонного цинсюаня. — спокойной ночи. на самом деле ши цинсюаню чертовски сильно хотелось услышать на эти слова хоть какой-то ответ, но желание спать было сильнее. буквально через пару минут тишину в комнате нарушало лишь тихое сопение. — я тебя тоже, цинсюань.