Воспоминания минувших дней

Лето, если быть точнее, то июль. Солнце стоит высоко над горизонтом, только не слышится пения птиц, ни радостного гула голосов людей. Гробовая тишина, нарушаемая лишь мерзким шепотом в отдалении да криком вороны, пролетающей в небе. Рылеев глубоко вздохнул, ступая на деревянную поверхность эшафота, рядом стояли ещё его товарищи-друзья. Поэт слышал, как кто-то, а может и он сам, судорожно громко дышал от наступающего на пятки страха — страха смерти. Этого чувства ты не ощущаешь при ужасных новостях об убийствах, ни при чтении страшных рассказов, ни в слухах и сплетнях, а только когда испытаешь именно на себе. На своей шкуре, целиком и полностью. Ты начнёшь осознавать, что иного выхода нет и твое тело будет сковано животным страхом, ведь все боятся смерти, даже самые, казалось бы, холоднокровные и бесстрашные люди, потому что для каждого она своя, разная. Внизу мирно и спокойно протекала синяя темная река, перетекая постепенно в море — она будто не имела связи с этим всем происходящим ужасом, а лишь непринужденно пускала спокойные волны. На противоположном берегу стояла завсегдатая публика, дабы узнать, сбегут, иль нет уже, смиряясь с участью, задохнутся в мешках и повиснут на своих верёвках. Она маячила перед глазами грубая, жёсткая и завязанная в петлю, специально для него. По приказу Его величества. О, Николай... Первое имя, которое приходит на ум, с горечью ударяясь о корку суетливого мозга. Он сейчас наверняка находился во дворце, в своем кабинете, смотрел в окно, пытаясь разглядеть за вышками зданий и домов Рылеева, или же наоборот уже охладел, позабыл и наплевал на разбитое умирающее сердце поэта. — Вы прекрасны, ваше величество, — мужчина держал чужую руку и целовал длинные фаланги пальцев, видя ответную улыбку на бледном аристократическом лице и плавающую в обычно холодных глазах цвета моря, нежность. Он провел своими пальцами по его губе, чувствуя кожей горячее дыхание, затем по ним пробежался такой же горячий язык. Они будто заворожённые, загипнотизированные друг другом, внимательно наблюдали, пытаясь не упустить хоть малейшей детали. Двое силуэтов расположились посреди темной комнаты, еле освещаемой лишь несколькими беспокойно дребезжащим свечами, стоящими на столе. Один из них на коленях, другой стоя. Николай больше не мог терпеть этого взгляда полного восхищения и похоти, этих действий, потому вытащил пальцы из горячего плена рта, взял того за подбородок и мягко потянул вверх. Кондратий подчинился и беспрекословно это выполнил. Он же послушный, верный. Они слились в страстном мокром поцелуе, в попытках утянуть к себе власть над другим. Поэт неустанно боролся, но тщетно — Николай был слишком прекрасен, упрям как всегда, умело растворяя мужчину в ласках, заставляя зарываться в его темные волосы от удовольствия. Рылеев прикрыл глаза, не видя, как тот его рассматривает: каждый блеск света на лице, каждую эмоцию, как он хмурится, как подергиваются ресницы, но ощущал, всецело. Он быстро, рваным голосом шептал невнятно молитву, видя мелькавшие один за другим моменты, проведённые с Николаем, все до единого. Так горько, так страшно одиноко. Нескольким декабристам уже накинули картофельный огромный мешок на голову, завязывая на шее петлю и вешая табло со ржавой зловещей цепью, с их именем. Он сглотнул, закрывая глаза, ощущая, как на него накидывают это тоже. Открыл глаза. Темнота. Цепь перекинул через голову и теперь верёвку. Рылеев тяжело дышал, но видел теперь перед глазами счастливую улыбку, слышал судорожные вздохи, вырывающиеся из любимых уст, как руки цепляются за подлокотники кресла, говоря, нет, приказывая:прошу, быстрее.. Красный рот приоткрывается в немом стоне, а тело дрожит в судорогах подступающего оглушительного, ослепительного удовольствия. Рылеев сглатывает вязкую слюну, в глазах блестят слёзы. Отдалённо слышатся шаги, спускающегося человека по ступеням короткой деревянной лестницы. — У вас чудесные стихи, господин литератор. — Невольно губы растягиваются в улыбке от его слов. — Но вы ещё чудеснее, — шепчет Рылеев, опираясь руками о столешницу и нависая над его головой, почти соприкасаясь с ним лбом. У Николая разглаживается морщинка между бровей от испытываемого спокойствия, умиротворения, он издает лёгкий смешок и запрокидывает голову, позволяя себя поцеловать. Это до ужаса банально, обычно и сопливо. В любых романах можно встретить эти отношения, Кондратий, когда был юн, всегда противился такому, ведь в мире все совсем иначе, по другому, нету сказок и чудес. И продолжал так думать, пока не встретил Николая, потому что любовь порой, делает нас мягкими и нежными, словно тающий сахар в чае. Но такое длится долго не всегда. Иногда сахар все же исчезает, а кружку берут в ладони и выпивают чужое без спросу. Им приходилось скрываться ото всех и всюду: встречались на безлюдных улицах или же в поместье Рылеева, темными ночами наконец уединялись, упиваясь и наслаждаясь друг другом, чтобы никто не знал, никто не видел грязь, грех, человеческий порок. Рылеев всегда судорожно прятал письма, адресованные Николаю, в шкафы, тумбочки, от своих товарищей, когда те приходили к нему. Он надевал маску, утаивал многое от них, после чего ощущал неприязнь к себе и тяжёлый камень вины, и стыда на душе. Друзья ему были дороги, Николай Павлович тоже. Но он не знал, что с этим делать. Не знал, на чью сторону перейти. Все неожиданно стихло. Рылеев распахнул глаза — это значило, что скоро пропадет их последняя опора под ногами — доска. Это конец. Он сглотнул, буквально задыхаясь в неведении и снова закрывая свои очи. Поэт отчётливо помнил, как они познакомились — это произошло на одном из балов. Среди множества мундиров кавалеров, пестрящих пышных юбок дам, Кондратий наткнулся на взгляд цвета моря, темного холодного моря. Он ему таким показался на первый взгляд, но если ещё раз присмотреться внимательно, то можно увидеть ответную заинтересованность. Он присмотрелся. Если признаться, то изначально Рылеев не желал, да и вообще когда-либо контактировать с ним. Он хотел действовать по плану: совершить революцию — захватить власть — убить царя. Не получилось. Они встретились на балконе, почти одновременно сбежав из душного и до тошноты надоевшего помещения, затем разговорились за бокалом шампанского и Кондратия втянуло в морскую пучину, будто русалка заманила молодого юношу, плавающего в лодке, своим пением, а после утопила в соленых бурных водах. Так и Николай, завораживал своими сладкими речами, причем говоря о таких занудных вещах, как наука, мода, потому что следовал правилам этикета, которые выдвинуло общество, но ему нравилось. До жути нравилось наблюдать за его движением губ, мимики и жестов руками, но смех — смех этого мужчины было что-то отдельное, по особенному прекрасное и настолько редкое, что можно было назвать одним из чудес света. Он хотел заставить его смеяться чаще. Он уже чувствовал, как задыхается наглотавшись соли, чувствовал, что опускается на глубокое дно. Мужчина и не думал, что будет когда-нибудь кого-то осыпать нежностями, комплиментами, дарить подарки и просвещать стихи. Не думал, что такому как Николаю. Судьба же сыграла с ним злую шутку, все сделав в точности наоборот и сколько бы они не пытались это отрицать — продолжали неумолимо тянуться друг к другу. Луна! Любовников чувствительнейший друг! Пролей свой бледный свет на сей зеленый луг! Услыши голос мой, исполненный стенанья, Узри потоки слез и томны воздыханья! Он до сих пор хранил в памяти их первый поцелуй. Неожиданно короткий, но с примесью шампанского, катающегося на кончике языка, и пылкой любви. Так его не целовали даже девушки. Рылеев сделал это первым: прикоснулся быстро и мимолётно к его губам, но сразу от них отстранился в неожиданном смущении. Они пару мгновений молча прожигали взглядом друг друга и поверхностно выдыхали, как Николай неожиданно усмехнулся, а очередной раз удивляя: — Что это было? — Просто поцелуй. — Рылеев улыбнулся, нервно бегая глазами по его лицу, — вам.. понравилось? — Нет...потому что он был слишком коротким. — Они снова поцеловались уже увереннее, яростнее, пытаясь испробовать друг друга на вкус. Пол под ногами пропал, и Кондратий повис, ничего не видя, но чувствуя, как трясется в огонии, как веревка сильно, словно удав обвивает шею и сдавливает ее, полностью лишая кислорода. Он извивался, дёргал руками в попытке освободиться и снять с себя это всё, убежать отсюда, увидеть Николая. Ненавистного Николая, но до сих пор, до самой смерти любимого. Николай учил его вальсу, потому что Рылеев танцевал плохо, хоть и казалось бы, являлся дворянином. Это случилось довольно спонтанно, само собой, просто завязался разговор о музыке и танцах, Кондратий, слегка стыдясь, признался в том, что от слова совсем никогда не танцевал вальс. И Николаю спустя очень долгое время удалось его уговорить на один танец. Он был не один. — Вот так, вправо, — они плавно двигались по большой светлой комнате, освещаемой лишь огнем, выглядывающим из камина. — Хорошо, — в такт музыке, глаза в глаза, рука в руку, они танцевали вальс. Рылеев пару раз успел оступиться, неловко при этом улыбаясь, но Романов продолжал упрямо вести танец, повторяя давно известные движения, и, словно терпеливый учитель не корил его, лишь делал мягкие замечания. Они огибали стол уже на протяжении нескольких часов и все эти несколько часов вокруг него целовались, наслаждались, смеясь друг другу в губы. Кондратий все же научился танцевать вальс. Николай быстро догадался о его противозаконной деятельности и революционных идеях. Они часто спорили об этом в разговорах, затрагивающих политику. Он думал, нет, надеялся на то, что Николай ему поможет, объяснит своему брату, уговорит его, дабы решить все мирно и без крови. Рылеев слепо верил тому, что Романов всё-таки отречется от своих идей, поймет народ, его самого. Но человека привившимися взглядами с самого детства уже не изменить. — Коля..я.. — Рылеев тяжело дышал, держась за его плечи, чувствуя, что подходит к краю блаженства. Смотря в темные морские глаза напротив, сжимая вьющиеся каштановые кудри другой рукой. — Я тоже.. — Николай кусал свои губы, продолжая вбиваться внутрь любимого тела уже рвано, медленно, но глубоко, смотря в красивые глаза напротив. Будущий император сжал простыни возле его головы, накрывая рот мужчины долгожданным глубоким поцелуем, скуляще замычав — каждый ощущал свой подступающий оргазм , как будто их накрыло с головой морскими волнами при цунами и затопилозагубило, заставляя задохнуться. — Ты хочешь лишить моего брата власти? — Рылеев до этого водивший узоры пальцами по его груди, что-то тихо шепча, наверное какую-то стихотворную рифму неожиданно пришедшую на ум, остановился и поднял взгляд вверх, смотря в лицо Николаю. — Я хочу лишь освободить народ от оков, которые им сделал государь, может быть.. — В его глазах засветились воодушевление и надежда. Он хотел раскрыться, что их ещё несколько, что их не просто несколько, а целое множество людей. Людей ставших против неравноправия. Николай понимал первое и понимал также второе, но придерживался насчёт этого других взглядов. В противовес тем, какие были у литератора. — Путем цареубийства? — Взгляд Николая сделался снова холодным, каким-то разочарованным, о который Кондратий не раз разбивался в дребезги и словно лодка с пробитым дном тонул, в итоге все таки оставшись на дне морском навечно, заплесневев, покрывшись кораллами. — Можно сделать это мирным путём, на котором никто не погибнет. — Николай лишь как-то горько усмехнулся на его слова, а Рылеев все продолжал смотреть на него, но с постепенно угасающей надеждой на помощь, на его понимание. — Нет, так не получится. Потому что я придерживаюсь совершенно другого мнения и не стану тормошить своего брата, господин Литератор. — Рылеев кисло улыбнулся, отводя взгляд в сторону, — все стоит на своих местах, все правильно, а если народ не держать в узде — взбунтуется. Уже было несколько случаев... — Николай сделал ударение на последнее слово, заставляя Рылеева снова вернуть к нему уже недовольный взгляд. — Это все благодаря правительству, которое совсем не следит за своими людьми и даже не соизволит им дать хотя бы нормальные деньги на жизнь, — Кондратий говорил порывисто, вдохновенно, полный раздражения и непонимания. — Половина России в бедноте, а вы все слепы, делаете вид, будто не видите происходящего, Ваше высочество. — Рылеев пристально вглядывался в его глаза, вздыхая и усмехаясь, — но просто не хотите замечать этого. Лучи солнца начали пробиваться сквозь занавески, стараясь оповестить всех о новом дне. Рылеев молча поднялся с кровати и подошёл к окну, резко раскрыв шторы, и видя там отражение своего злого печального лица. За окном шел снег, деревья покрылись белыми шапочками, какой-то пожилой мужчина убирал снег, весело бегала детвора, намереваясь сбить случайных прохожих, впереди спешили дама с кавалером, (о чем-то разговаривая и улыбаясь, видно хорошем), к подъехавшей карете, дабы поскорее попасть в теплый дом или же к кому-то на приём, может известному деятелю на бал, а может просто к родственникам, или же к себе, но главное в уют, в тепло. Сзади послышались шорохи, а затем звякнули пуговицы мундира и уже через пару мгновений их обладатель был около двери, собираясь уходить, но вдруг остановился. — А вам легко говорить, вы же всего-то писатель, — Кондратий, продолжая, смотреть на улицу невольно сжал руку в кулак. Как же он умело переходил с ты на вы. — Попробовал бы править, твои суждения поменялись..скажи, зачем тебе это? — Кондратий не выдержал и стремительно подошёл к нему, не замечая обеспокоенных ноток в голосе, точнее не желая замечать. — Всего-то Поэт, но я хотя бы не один! — Мужчина не заметил, как Николай оскорблено поджал губы, — да, ты прав, поэтому и не собираюсь править государством — это подходит кому-то другому. В любом случае революция совершится, рано или поздно, терпение людей кончится и они восстанут, может быть и не с нами, но пойдут следующие. — Кондратий шептал ему это в лицо, быстро дыша, в его душе вскипела злость. Он не заметил, как вцепился пальцами в его одежду, тут же быстро отпуская и отходя, — если ничего не предпримет государство, то предпримем мы. Николай несколько секунд стоял, не зная, что сказать, но затем холодно и раздражённо выдал: — Этому не бывать, ни за что. Я не дам такому совершиться, Рылеев. — Романов бросил на него холодный взгляд и вышел, хлопнув дверью. — Попробуй, — огрызнулся Кондратий уже в пустоту, он подошёл к бетонной обшарпанной стене и ударил по ней, что есть мочи, кулаком. Естественно, они начали отдаляться друг от друга, часто ссориться даже на пустом месте и дело порой доходило даже до драк. Разногласия разделяют людей. За день до начала восстания, Николай прислал ему письмо, с царской красной печатью, в котором пытался до последнего отговорить от этого, спасти жизнь, предлагал скрыть всю информацию о его деятельности, чтобы Рылеев уехал в другую страну и начал там новую жизнь, нашел семью. Он всё ещё беспокоился о нем, но Кондратий лишь в очередной раз горько усмехнулся, кидая злосчастную бумагу в камин и отдавая письмо огню, который начал плавить его, быстро превращать в ненужный пепел, теперь на веки оставшийся без ответа. — Нет, так просто я не сдамся, даже не надейся. Веревка все продолжала сдавливать сонную артерию и Рылеев чувствовал, как покидает тело его измученная, разбитая душа, так и не почувствовав полного счастья любви. Перед глазами продолжал проноситься образ новоиспечённого императора, его холодный пронизывающий взгляд, но между тем и теплый, его губы растянутые в улыбке, настоящей, его руки в белых перчатках, всё в нем помнилось до сих пор. Он ведь хотел с ним уехать далеко, в какую-нибудь Америку или Испанию, жить в деревянном домике у речки, в глубоком лесу, прекрасно понимая, что такое просто невозможно. Рылеев силой воли заставил себя грустно улыбнуться, чувствуя, как горячие соленые капли скатываются по его щекам, падая вниз. Перед тем, как уйти из этого мира навечно, он хрипло, почти на грани слышимости прошептал одно единственное, наполненное всеми его чувствами, эмоциями, оставшимися навсегда в душе: — люблю.