ID работы: 13115505

ice cold

Слэш
NC-17
Завершён
317
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
22 страницы, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
317 Нравится 8 Отзывы 62 В сборник Скачать

.

Настройки текста
Примечания:
Говорят, что первая смерть артиста наступает тогда, когда он перестает выступать. Пак Сонхун считает, что имеет полное право опровергнуть эту чепуху. Его первая смерть произошла задолго до того, как по несчастливой случайности он перестал выходить на лед. И была она сильно болезней той, которой страшатся все деятели искусства. Его палачом стало не вывихнутое по неосторожности колено, закрывшее для него путь на Олимпиаду, а позже и ставшее отправной точкой для завершения его спортивной карьеры, а холод раскосых глаз и смущенное выражение лица его маленького соседа-омеги. Горькие слезы Ким Сону в ответ на его робкое признание было тем, что разбило его сердце в первый раз. А как известно, первый раз — самый болезненный. Первое чему ты учишься в фигурном катании — падать. Раз за разом набивать шишки, чтобы наконец начать чувствовать свое тело и использовать эти знания на пользу. По-другому — никак. Сонхун знает, что такое падать, едва ли у него получится подсчитать хотя бы примерное количество своих падений за условный месяц каждодневных тренировок. Он знает, как чувствуется сломанная лодыжка, потянутая мышца и ушибы, украшающие все его тело, даже знает какова на вкус собственная кровь, текущая из разбитого об лед носа. Каток научил его этому. Пак также знает какого это — жить с разбитым сердцем. И, поверьте его опыту, ни одна из многочисленных травм, полученных за годы занятий профессиональным спортом, не сравнится с болью, сопутствующей отвержению истинного. Хотя, возможно, это лишь дело привычки. Кости срастаются, порезы затягиваются, синяки сходят — все когда-либо полученные им физические увечья проходили. Ноющее чувство в груди не проходит девять лет и вряд ли уже когда-либо пройдет. Его руки холодные всегда — последствие фигурного прошлого. Сердце же покрыто тоненькой корочкой льда совсем по другой причине. Возможно, прозвучит чересчур жертвенно, но он научился с этим жить. Научился игнорировать это щемящее чувство, крепко сжимать зубы и застывать в безразличной маске на лице. Научился не искать его запах в душных коридорах сначала общей школы, а позже уже университета, а если и находить, то абстрагироваться настолько насколько это возможно. В конце концов, это всего лишь банальная ваниль. Было нелегко, но и к звездам путь тернист. Он до сих пор помнит то воскресное утро, разделившее его жизнь на до и после. Это может звучать слишком пафосно и в какой-то мере даже нелепо, но Сонхун с высоты своего возраста действительно считает двадцать второе августа две тысячи десятого года переломным моментом своей недолгой, но насыщенной на события жизни. Он помнит каждую мелкую деталь этого августовского утра. Помнит палящее солнце, запах жаренной рыбы, доносящийся из настежь открытого окна старушки аджуммы Чхве, помнит, что чувствовал себя одновременно воодушевленным и смущенным новым открытием: Ким Сону, его маленький миленький донсен из соседнего дома, — его пара. Являясь частью большого спорта с трех лет, Сонхун давно уяснил, что спорт про крайности. Победа или поражение. Добиться или сломаться. Сделать или умереть. Кто бы что ни говорил, участие — лишь промежуточный этап. Возможно, это и есть то, что сформировало его характер и бинарный взгляд на мир. Он ненавидит проигрывать, хоть и умеет делать это с достоинством; побеждая, он ощущает эйфорию и экстаз одновременно, хоть вы и вряд ли прочитаете даже толику этих чувств у него на лице. За двадцать лет он успел накопить равно большое количество побед и поражений, но все еще не может определить к какой из этих категорий причислить Ким Сону. Спорт творит удивительные вещи не только с твоим телом, но и с организмом в целом. Профессиональный спорт — катализатор замедления и ускорения множества процессов, которые в еще молодом теле должны развиваться постепенно, в своем собственном темпе. Опять же, крайности. Вот и одиннадцатилетний Сонхун, поглощенный возможностью вступления в национальную сборную, которой сопутствовали ежедневные шестичасовые прокаты и огромное количество стресса, ощутил на себе все прелести этих процессов. Ровно за неделю до роковой даты Сонхун испытал первый в своей жизни гон. Это началось на тренировке: он оттачивал главный элемент своей короткой программы, составленной специально для отборочных — одинарный аксель. Последнее вращение далось ему особенно трудно — в глазах потемнело так, что он, потерявшись в пространстве, упал на лед, чудом ничего не повредив. Его тело внезапно сковало, в легких, казалось, не хватало воздуха, и жар, ударивший прямо в голову, сводил ребенка с ума. Тренер отреагировала быстро: велела одному из старших учеников взять мальчика на руки и отнести к штатной медсестре, пока сама в спешке набирала номер мамы Пака. К моменту, когда его перепуганные родители добрались до ледовой арены, Сонхун был уже без сознания. Очнулся он в своей, как оказалось позже, кровати от обилия запахов, режущих ему нос. Рядом сидела мама, от которой, почему-то, сильно пахло вишней, из-за чего мальчик скривился и перевернулся на другой бок. Он терпеть не мог вишню. Голова пульсировала так сильно, что казалось сейчас взорвется, к покрытому потом телу неприятно липло постельное белье, и еще эта вишня. Отвратительные ощущения. — Ммм, — единственное, что он мог страдальчески выдавить из себя. — Хун-и, малыш, ты проснулся? — обеспокоенная мама сразу же отреагировала, — дорогой, он очнулся! Мама потянулась к ворочающемуся на кровати Сонхуну, чтобы помочь ему сесть, но ненавистный запах забился в нос еще больше, из-за чего ему пришлось вывернуться из маминых рук. — Хун-и, ну, ты чего? Он посмотрел в ее сторону и встретился с непониманием в глазах напротив. Боль продолжала бить по вискам, в носу щипало. Ему хотелось ощутить безопасность, которую приносили с собой мамины объятия, но то, как она пахла отталкивало его. Все это было слишком для маленького мальчика, поэтому он просто разрыдался, истошно крича. — Что тут у вас случилось? — на крики, а возможно и на отклик мамы, прибежал отец. — Он не подпускает меня к себе. С приходом отца изменился и запах в комнате, он, конечно, не перебивал назойливую вишню, но немного ее приглушал. Сонхун позволил папе поднять себя на руки и, обхватив его шею руками, уткнулся в нее в попытке успокоиться. Море. Папа пах морем. Он хорошо знал этот запах, так как каждое лето проводил у бабушки в Пусане. Ему нравилось смотреть на то, как перекатываются волны, нравилось ощущать морской песок под ногами, нравился запах: немного солоноватый, свежий, едва отдающий морской капустой. При любой удобной возможности бабушка вела его к морю, так как знала, насколько ему это нравится. Папин запах успокаивал. Хотя голова все еще болела, истерика отступала. — П…пах…нет, — икая, произнес он и снова закрыл глаза. В следующий раз очнулся он уже в больнице, в которой его родителям, а позже и ему самому, объяснили, что дело не в ротавирусе, на который сперва подумали старшие, а в раннем половом созревании. В этой же больнице он провел следующие три дня, которые длился его первый гон. Он запомнился лишь постоянной головной болью и добрыми глазами медсестры, которая вынуждена была слишком часто находиться в его палате, так как Пака постоянно рвало. Еще два дня Сонхун провел в своей кровати, отдыхая после неожиданного гормонального всплеска. Голова уже почти не болела, а запахи родителей не ощущались так резко, а скорее сопровождали их легким шлейфом. Мама теперь, казалось, даже пахла приятно. Тем не менее, он ощущал такую жуткую слабость, что даже не мог играть в игры на любимом Xbox. Он и так делал это крайне редко — фигурное катание занимало все свободное от учебы время, а если оно и оставалось, то родители отправляли его гулять во двор и практически никогда не позволяли заменить это времяпрепровождение видеоиграми. А тут такая возможность! Тренер Ли дала ему неделю на восстановление, полностью освободив от тренировок. Но нет, ему даже встать с кровати давалось с трудом не то, что решать квесты в игре. На третий день его восстановления Сонхун чувствовал себя значительно лучше. Его состояние улучшилось настолько, что родители даже позволили ему погулять на улице пару часов, ссылаясь на пользу свежего воздуха (в Сеуле-то). Правда ему пришлось покивать на все папины «понял?», сопровождающее каждый пункт новых временных правил поведения на улице, и твердо пообещать не делать ничего, связанного с физической активностью и тогда он, наконец, смог выйти во двор. Детская площадка встретила его шумом знакомых звонких голосов, из которых, однако, выбивался один особенный. — Хун-и-хен! Ты пришел! — его обладатель бежал в его сторону, и настигнув сжал в крепких объятиях. Сонхун замер. Это был их обыденный ритуал. Пак не был особенно тактильным с другими детьми, он не любил, когда его касался кто-то кроме родителей, но младшему позволял трогать сколько угодно. Ведь как можно отказать Ким Сону? Он действительно привык обниматься с Сону, но в тот раз что-то было не так. Это ощущалось по-новому. Странное, еще неизведанное чувство. А еще…он принюхался, уткнувшись в шею младшего, что заставило Кима мило захихикать и прижаться к старшему еще сильней. Запах. От Сону тоже пахло. Легкий, едва уловимый, но приятный и такой знакомый запах. — Хен? — младший разорвал объятия и вопросительно посмотрел на Пака. — Ты вкусно пахнешь, — это вырвалось случайно, Сонхун не хотел говорить это вслух. Но Сону это не смутило.Немного удивило, что было заметно по тому, как расширились его глаза, которые спустя пару мгновений превратились в очаровательные полумесяцы из-за широкой улыбки, украсившей его лицо. — Спасибо, — и потянул его за рукав в сторону большой качели, — пойдем, покачаемся. Сонхун вернулся домой в смятении. Все проведенное с Кимом время он отчетливо чувствовал запах, окружающий его. Это было бы менее странно, если бы остальные дети, резвящиеся на площадке, тоже чем-то пахли, все-таки он теперь чувствует запахи своих родителей и других взрослых тоже. Но в этом и проблема, другие дети не пахли ничем. Он даже специально принюхивался, на что получил недовольные взгляды от Йери и Джису и ругательства от Минхо. Казалось, он сходит с ума. Всем детям известно, что родители знают все на свете, поэтому Пак и пошел со своими вопросами к ним. Нашел их в гостиной, занятых просмотром какой-то дорамы, удобно устроился на диване между ними и ошарашил: — Сону тоже пахнет. — Что? — Какой Сону, малыш? Сонхун закатил глаза. — Мам, — недовольно протянул он, — Ким Сону, мой друг. Родители молча переглянулись, папа потянулся за пультом, чтобы выключить мешающий телевизор, а мама снова повернулась к нему. — В каком смысле пахнет, Хун-а? Как мы с папой? Неожиданно он почувствовал себя ужасно неловко, поэтому отвел взгляд в окно, едва заметно кивнул и протянул тихое «угу». — Малыш, ты уверен? Сону всего десять, у него еще не может быть запаха. Наверное, мама была права, но Сонхун же не дурак. Ему не могло показаться. Поэтому он снова тихо пробормотал «уверен». — Может, он просто тоже как наш Сонхун, рано сформировался? — предположил отец, глядя на маму. — Нет, — мама звучно вздохнула, — я знаю его маму-омегу, мы иногда общаемся во дворе. Сону — омега, он не мог сформироваться в десять лет, минимум — в тринадцать, и то большая редкость. На это отец лишь вскинул брови и задумался. Сонхун же окончательно запутался. — Значит… — вновь поддал голос отец. Мама снова вздохнула и повернулась к сыну. — Пак Сонхун, как ты так умудрился? — Да, что я сделал? — он и так ничего не понимал, а тут его еще в чем-то обвиняют. — Еще и недели не прошло, а у тебя за это время не только начался первый гон, так ты еще и истинного нашел. У меня так с тобой все волосы поседеют раньше времени. «Истинный». Двадцать первого августа две тысячи десятого года это слово вызвало в одиннадцатилетнем мальчике трепет. Он слышал про истинных, знал, что это значит. Его родители истинными не были, хотя и любили друг друга безумно, но его тетя Суен, сестра его папы, недавно встретила свою истинную, о чем не забывала рассказывать любому, готовому ее выслушать, в том числе и своему племяннику. Забавно, что ровно через двадцать часов это слово начнет приносить ему щемящую боль, которая вскоре не в полной мере, но сменится раздражением. Папа тогда провел с ним долгую беседу об отличиях омег и альф, рассказал больше подробностей об истинных парах и дал пару отеческих напутствий. Конечно, сейчас Сонхун думает, что его родители поздно занялись вопросами полового воспитания. Ведь одиннадцатилетний он хоть и чувствовал, как горят щеки от в какой-то мере откровенных для ребенка слов отца, на самом деле давно все узнал от старших альф, которые иногда приходили на детскую площадку просто, чтобы посмеяться над ребятами помладше. Тем не менее, отца тогда он внимательно выслушал и решил последовать его совету: рассказать все Сону. Вообще, он никогда не мог бы подумать, что все так обернется. К тому моменту он знал младшего уже три года, ровно столько же сколько Сону со своими мамами жил в их районе. Они сразу же подружились: неугомонный и улыбчивый омега быстро покорил обычно не подпускающего к себе незнакомцев Пака. У Сонхуна не было много друзей — только Хисын и Юнджин, с которыми вместе занимался на катке. Ну и Чимин-хен, но он жил в Пусане, поэтому они виделись только летом и на Чусок. Он плохо сходился с другими детьми, но буквально через час после знакомства таскал младшего за руку по всей площадке под приглушенный смех родителей Кима. Все эти три года они были не разлей вода, разлучались надолго только, когда один из них уезжал навестить родственников или, когда соревнования Сонхуна проходили за пределами Сеула или Кореи в целом. К трепету от нахождения истинного добавлялось еще и чувство радости, ведь он и так любил Сону огромной дружеской любовью, а теперь они всегда будут вместе и никогда не расстанутся, чего он в тайне страшно боялся. Но Сону почему-то не разделил его восторга: посмотрел на него непонимающе исподлобья и продолжил рисовать соседского кота, а когда Сонхун начал все заново восторженно объяснять, младший и вовсе расплакался и, толкнув Пака, убежал домой. Сону часто плакал. Причиной могли быть расцарапанные коленки, обидные слова старших или раздавленный случайно жучок. Сонхун никогда не был причиной слез Сону. Двадцать второго августа две тысячи десятого года все изменилось. Сонхун не мог поверить в то, что заставил Сону плакать, обидел свою пару. Злость на себя пришла вместе с осознанием: младший не хотел быть его истинным, это и было тем, что довело его до слез. Он испытал странное чувство. Оно было похоже на особо сильное падение с прыжка, такого, на который заходишь с хорошего разгона, такого, который, уверен, будет удачным, но именно с того, которого падаешь так, что от боли сбивается дыхание. Что-то в груди заныло. Так, стоя посреди детской площадки, Сонхун умер в первый раз. Он всегда вспоминает об этом, когда встречается взглядом с Сону в толпе торопящихся студентов или когда осторожно наблюдает за ним со стороны, как сейчас. Их баскетбольная тренировка опять совпала с физкультурой у второго курса, что позволило ему бессовестно пялиться на растягивающегося на коврике и параллельно болтающего со своим другом-омегой Кима. — Чего завис? — голос выбивает его из потока мыслей и заставляет обернуться, — Ааа…понятно. Обладатель голоса одаривает его гаденькой улыбочкой, в ответ на которую Сонхун посылает ему многозначительный, как сам надеется, взгляд. — Да, задница, что надо. Я б… — Пак приподнимает брови, из-за чего нежелательный собеседник замолкает. Он знает, что может повлечь за собой этот жест капитана. Недавно начавшийся учебный год привнес в жизнь Сонхуна не только позицию капитана университетской баскетбольной команды, но и Пак Чонсона, и если первое хоть и увеличило его нагрузку, но хотя бы приносило удовольствие и заставляло гордиться собой, то второе было причиной его затяжной мигрени. Чонсон — тоже альфа, о чем не перестает напоминать каждой симпатичной омеге, проходящей мимо, перевелся из какого-то крутого университета в Америке, из-за чего настойчиво просит называть себя Джеем. Придурок. — Он занят, — сдержать вырвавшийся из груди рык не удалось. — Воу, — Чонсон выставил руки, немного отодвинувшись в сторону, — Расслабься, Фигурист. Я на твое не претендую. Сонхун сам не понимает, что на него нашло. Обычно он, конечно, скалится на любого альфу, пытающегося подойти к Сону, но рычать не приходилось никогда. Возможно, причина в том, что Ким сам не особо-то и идет на контакт с альфами, лишь вежливо улыбается и, склонив голову, отказывает в свидании. Пак это знает точно: все эти попытки проходят строго под его надзором, пусть непосредственные участники об этом и не догадываются. Но Чонсон, идиот, выводит его из себя. — Он не мой, — продолжает, немного успокоившись, — и прекрати меня так называть. Мало того, что к себе просит обращаться по-дурацки, так еще и ему придумал прозвище, причем абсолютно тупое. Но вряд ли Джей смог бы выдумать что-нибудь поостроумнее, так как его знания о фигурном катании ограничивались просмотренным «Юри на льду», а уровень IQ подтверждал все стереотипы о спортсменах. Последнее, конечно, было откровенной ложью, но Сонхун зол. — Ах, — притворно вздыхает Чонсон, — наша ледяная глыба испытывает чувства? Теряешь хватку, Фигурист. От подзатыльника Пака спасает только свисток тренера, объявляющий о том, что отведенные им десять минут на перерыв, истекли. Но Сонхун думает назначить Джею (раз уж он так сильно просит себя так называть) пять лишних кругов вокруг стадиона. Так, в качестве профилактики. Он же все-таки капитан.

***

— Да, — тянет едва зашедший в раздевалку Рики, — загонял ты нас сегодня, капитан. — Да уж, особенно Джея, — вклинивается Енджун, единственный омега в их команде, и кидает полотенце в Нишимуру, который уже успел стянуть свою футболку и стал вытирать ей пот с лица, — У тебя мало прыщей? — Хееен. В этот момент в комнату вваливается тяжело дышащий Пак. Видимо, уже успел пробежать все штрафные круги. — Чонсон, — Сонхун специально делает акцент на имени, — заслужил. Пак в ответ на это издает странный звук: нечто между недовольным возгласом и отчаянным стоном на что остальные члены команды разражаются хохотом, а сам Сонхун позволяет себе лишь широкую ухмылку. После душа ему приходится задержаться — в обязанности капитана также входит совместная с тренером разработка стратегии на предстоящие игры, поэтому он выходит с опустевшего спортивного комплекса сильно позже остальных. На стадионе уже никого нет — занятие второго курса закончилось чуть раньше их тренировки. У Сонхуна сегодня больше нет пар, поэтому отметившись бейджиком у турникета, он направляется к выходу через лекционные залы. Он торопится: тело ноет после целого дня учебы и нескольких часов почти непрерывного бега, да и проект по психологии еще надо доделать, но что-то заставляет его резко остановиться. Секунда на осознание и… Запах. Густой, навязчивый, сильный. Он забивается в нос и на миг сводит Пака с ума. Запах течки. Сонхун шумно втягивает воздух и пытается двинуться дальше, но ноги не слушаются. Тогда он закрывает глаза в тщетной попытке успокоиться и осознание обрушивается на него огромной волной. Ваниль. Он резко поднимает взгляд, чтобы понять у какой аудитории остановился. Четыреста двадцатая. Сону должен быть в четыреста восьмой. На автомате, совсем не думая о последствиях, он тянет ручку кабинета на себя. Концентрация волнующего запаха заставляет его на короткий промежуток времени потеряться в пространстве, кажется, даже уши заложило, а рот непроизвольно заполнился слюной. Только спустя небольшое мгновение у него получается перевести внимание на доносящиеся из угла комнаты всхлипы, в направлении которых он непроизвольно двигается. — Сонхун? — Сону замечает его, как только он подходит к учительскому столу, за которым спрятался младший, — Что ты здесь делаешь? — А ты? — Пак ничего не может поделать с абсолютно глупым вопросом, сорвавшимся с его губ, — У тебя же сейчас экономика. Ответом ему служит удивленный взгляд. Черт, Пак Сонхун, может начнешь думать прежде, чем говорить? Конечно, Сону удивлен, Сонхун учится не только на курс старше, но и совсем на другом факультете, он никак не может знать его расписание. Только вот, старший выучил его специально, чтобы понимать, где и когда Сону находится. В целях безопасности, конечно. Затянувшаяся пауза позволяет Паку рассмотреть младшего. Сону продолжает смотреть на него, вероятно, в попытке понять, что вообще происходит. Кажется, появление Сонхуна и его необдуманные слова отвлекли его от более насущной проблемы, так как слезы больше не катятся из глаз, застыв где-то в их глубине. Его грудь под прилипшей от жара рубашкой часто вздымается — ему очевидно не хватает воздуха. Вероятно, именно поэтому его пухлые розовые губы, по которым Ким периодически проходиться языком, немного приоткрыты. Блять, какой же он красивый. Он уже и не помнит, когда последний раз видел Сону так близко. Кажется, пару месяцев назад, когда они случайно столкнулись в столовой. Младший тогда и слова сказать ему не дал, растерянно поклонился и убежал прежде, чем Сонхун мог извиниться в ответ. Тогда он совсем не успел его рассмотреть. Возможно, к лучшему, потому что сейчас, находясь так близко к Киму, он еле держится. Ему хочется прикоснуться к его лицу, убрать, наверняка мешающие, упавшие на глаза пряди, прижаться и, может даже, поцеловать. И еще этот запах. Боже, это сводит Сонхуна с ума. Внезапно ваниль щиплет нос особенно сильно, а Сону, вскрикнув, сгибается от боли. Старший стремительно подхватывает его одной рукой, второй стараясь прикрыть нижнюю часть лица. Такая близость рушит весь его самоконтроль. — Сону, ты как? В ответ младший цепляется за его пиджак и утыкается в шею. Сонхун замирает. Он совсем не знает, что с этим делать. Запах усиливается, и хоть Пак продолжает зажимать ладонью нос, это практически не помогает, как и то, что младший сильно прижимается к нему, водя носом по шее. Сонхун — здоровый альфа, его тело не может не реагировать на текущую омегу. А тот факт, что этот омега — его истинный, сильно усложняет задачу. — Вкусно, — тянет младший, поднимая на него взгляд стеклянных глаз, а затем вжимается плотнее и впивается в губы старшего. Он поддается на этот порыв, не отстраняется, просто физически не может заставить себя это сделать. Сону был его голубой мечтой с одиннадцати лет, раньше он часто представлял их первый поцелуй. Ни один из вариантов, конечно, не был похож на происходящее на самом деле, но от этого и более волнительно. Губы младшего мягкие, как он и думал, персиковые на вкус из-за блеска, который Сонхун чувствует на языке. Он позволяет Сону углубить поцелуй, столкнуться языками, но осторожное прикосновение к паху отрезвляет. Нужно прекратить. Омега в течке слабо соображает, действует на инстинктах. Любой альфа, находящийся в непосредственной близости подойдет. Сону не хочет Сонхуна, он хочет его узел. Это осознание заставляет его стремительно отстраниться под протестующий стон младшего. Ким тянется обратно, но старший останавливает его, крепко схватив за плечи. — Сону, посмотри на меня, — глаза напротив затуманены, вряд ли он что-либо понимает сейчас. Сонхун случайно опускает взгляд на красные припухшие от поцелуев губы и почти подается вперед. Его ведет от сладкого запаха, сводит с ума нуждающийся в нем омега напротив, и Пак сам не понимает, как еще держится. — У тебя течка, тебе нужно домой, — он говорит это скорее себе, чтобы хоть на мгновение вернуть трезвость ума, и осторожно поднимает младшего на ноги. — Альфа, — навалившись на старшего, Сону просяще скулит куда-то ему в шею и снова пытается тереться об него. Сонхун звучно втягивает воздух, еще чуть-чуть и контроль его совсем покинет. — Прекрати, — он почти рычит, звук выходит сквозь стиснутые зубы. Он и не заметил, как сильно сжимает челюсти. Младший затихает, а потом, резко схватившись за живот, начинает плакать: — Больно. Сонхун уже помогал омегам в течке. Не то, чтобы у него большой послужной список, он не большой любитель секса без обязательств (а с обязательствами может быть только с Сону), но опыта было достаточно, чтобы понимать, что самый быстрый способ для омеги избавиться от боли хотя бы ненадолго — это получить оргазм. Но, черт, Сону сейчас вообще не в состоянии трезво оценить ситуацию не то, что дать осознанное согласие. Сонхун, в целом, никогда ничего не делает в сексе без согласия партнера, но истинное желание Кима ему особенно важно. Конечно, он может силой вытолкать омегу из лекционной и на руках донести его до своей машины, но это с огромной вероятностью привлечет слишком много нежелательного внимания. Вряд ли Киму хочется, чтобы его видели в таком уязвимом состоянии. Да и сам Сонхун не горел желанием потом объяснять, почему именно он помогал Сону добраться до дома. Ладно, если что потом попросит прощения. Все же смотреть как твоя пара мучается от боли — невыносимо. За время, которое Пак взвешивал все за и против, к всхлипам добавились плаксивые просьбы. Сону умолял его взять себя. И, видят боги, Сонхун сопротивлялся до последнего. — Сону, — он поднимает его лицо за подбородок, чтобы встретиться глазами, в надежде на то, что так хотя бы часть его слов дойдет до сознания младшего, — Я сейчас прикоснусь к тебе немного, хорошо? Сону на это лишь закусывает губу и мычит что-то смутно похожее на имя Пака. Не то, чтобы Сонхун действительно ожидал услышать внятный ответ на свой вопрос, задал его скорее для собственного успокоения. Он усаживает младшего на ближайшую поверхность, которой оказывается тот самый учительский стол, и позволяет себе отвлечься на поцелуй. Главная цель — помочь текущей омеге, но к губам Сону хочется возвращаться снова и снова. Омега охотно отвечает, вплетая пальцы в волосы старшего, который, в свою очередь, укладывает руки на талию Кима. Правда, пока только поверх рубашки, но даже так он ощущает какой Сону маленький. Это было понятно и визуально, но чувствовать это собственными руками пробуждает в Сонхуне какие-то дикие первобытные желания. Хочется сорваться, отпустить себя и трахнуть омегу прямо на этом чертовом столе. Но он не станет этого делать, знает, что на самом деле Сону этого не хочет, течка играет с его сознанием, вот и все. Не разрывая поцелуя, а, наоборот, углубляя его, Пак спускает руки к ширинке и тянет за язычок молнии штанов младшего. Сону протяжно мычит ему в губы, когда Сонхун стаскивает с него брюки и откидывает куда-то за спину, а затем отстраняется, чтобы проскулить тихую просьбу: — Альфа. От вида перед глазами сбивается дыхание: очаровательно заломленные брови, мутные от желания глаза, съехавшая с плеча рубашка открывает точеные ключицы и, боже, теперь он может увидеть голую кожу его покатых бедер. Тонкая ткань нижнего белья омеги, уже испачканная в семени, натянута и совсем не маскирует одурманивающий аромат ванили. Альфа внутри старшего заходится в вое от восторга. — Давай снимем это с тебя, — наклоняясь ближе, шепчет он почти в губы, пока стягивает совсем ненужную сейчас часть гардероба. Член Кима дергается под его пальцами, когда Сонхун задевает его, избавляя младшего от белья. Небольшой, по-омежьи очаровательный, он полностью помещается в крупную ладонь старшего. Пак на пробу мажет большим пальцем по уретре, размазывая уже выделившуюся сперму по головке, на что получает надломленный стон. Сону звучит просто замечательно, поэтому Сонхун продолжает уже более уверенно, лишь бы младший не замолкал. Одной рукой он начинает двигать по члену младшего, медленно наращивая темп, а вторую кладет на внутреннею часть бедра и крепко сжимает в собственническом порыве оставить свои метки на этой мраморной коже. По этой же причине альфа прекращает терзать губы Кима и утыкается в ключицу, кусая выпирающие косточки. Сону крепко вцепляется в стол и, прикрыв глаза, тоненько стонет ему на ухо. До ужаса интимно. — Ммм, хен, хен. Сонхун не станет врать — он позволял своим мечтам о Сону зайти настолько далеко. Он часто думал о своих руках на младшем, представлял его губы на себе, трогал себя под слезные мольбы Кима из его влажных фантазий. Правда, совсем не подозревал, что реальный Сону когда-нибудь превратиться в податливую омегу из снов, которая рдеет и распаляется от одних лишь прикосновений Сонхуна. Как и совсем не надеялся на то, что когда-либо младший окажется в его руках. Пусть и ненадолго. С бедра рука старшего перемещается на яички, аккуратно сжимает их, перекатывая, на что получает задушенный стон. Сону определенно нравится. Оторвавшись от ключицы, Пак ведет носом по тоненькой шее, продолжая надрачивать. Чувствует дурманящий запах, проходится по дергающемуся от частого сглатывания кадыку и припадает зубами к выемке, где шея переходит в челюсть. Кусает и разжимает руку, позволяя ей скользнуть дальше, чтобы нащупать влажный проход. Бедра омеги начинают дрожать, как только Сонхун пальцем дотрагивается до сжимающейся дырочки, а с губ младшего слетает надрывное: — Альфа, я сейчас… — Не так быстро, малыш, — перебивает его хриплым от желания шепотом, — я еще не закончил. Собственный возбужденный член, который до этого момента удавалось игнорировать, начинает давить на брюки слишком сильно, поэтому Сонхун позволяет себе оторвать одну руку от омеги и помочь себе тоже. Сону же в поисках разрядки отчаянно двигает бедрами в попытке потереться об любую доступную поверхность. Так не пойдет. Пак крепко хватает младшего за бедра свободной ладонью, пока второй обхватывает собственное возбуждение. Тесно, некомфортно, но так отчаянно необходимо сейчас. Он немного забывается в привычных движениях, и даже не сразу замечает, что впивается ногтями в нежную кожу бедра младшего. Всхлипы Сону становятся все громче. Является ли этому виной болезненная хватка или отчаянное желание кончить? Трудно сказать. Член омеги дергается, и Сонхун понимает, что больше не может мучить мальчика. Не убирая руку из своих брюк, он наклоняется и, не раздумывая, обхватывает губами головку. — Ах! — Сону резко вскрикивает и поддается всем телом вперед. Омега маленький, настолько, что мог бы спокойно поместиться к нему в рот, но Сонхун хочет немного поиграть. Сначала слегка посасывает головку, а потом проходиться по всей длине широкими мазками языка прежде, чем начать вбирать член в рот полностью. Младший под ним уже не просто хнычет, Пак видит, как стекают дорожки слез из-под полуприкрытых глаз. Тяжело дыша, Сону мечется в своеобразной агонии и приоткрывает рот в беззвучном стоне. Услада для глаз. — Теперь можно, — старший отрывается на секунду, чтобы прохрипеть разрешение, и снова заглатывает член, втягивая щеки. — Боже, боже, боже, боже, — шепчет Сону уже на полувздохе и резко обмякает в руках альфы. Сонхун перекатывает терпкий вкус спермы на языке, а потом сглатывает, облизываясь. Вкусно. Он и не ожидал другого от Сону. Рука в штанах неприятно липкая, он достает ее, попутно поправляя в боксерах обмякший член, и обтирает ее о первую попавшуюся вещь — собственный пиджак. Глубоко вздохнув, он медленно поворачивается, раздумывая над тем, как лучше объяснить произошедшее. Ну, знаешь мы истинные, нам сложно было бы не трогать друг друга в твою течку. Или, может, лучше сразу начать с извинений? От неловких объяснений его спасает умиротворенный вид Кима, заснувшего на том же месте. Видимо, внезапно начавшаяся течка вместе с последующей активностью утомили его. Он выглядит абсолютно очаровательно во сне, даже и не скажешь, что пару минут назад плакал от того, что ему не позволяли кончить. Разве, что расцветающие на теле места укусов старшего и растекающаяся по столу лужа вязкой смазки намекают на это. — Ладно, — в очередной раз вздыхает Сонхун, стягивая уже пострадавший пиджак с плеч, — все равно хотел отнести форму в химчистку.

***

Везти Сону к себе было единственным верным решением, думает Сонхун. Не мог же он заявиться в квартиру родителей младшего, держа на руках их ребенка в отключке, так еще и, наверняка, пропахшего его запахом. И что бы он сказал? Как бы объяснил ситуацию, параллельно стараясь не сгореть от стыда? Он даже не уверен, что Кимы до сих пор живут там же, где жили раньше. Возможно, стоило позвонить маме, но Пак не думает, что имеет право рассказывать о состоянии Сону без согласия младшего. Да и, вроде, взрослый уже, сам должен в таких вещах разбираться. Мысль о том, что возможно, все-таки стоило позвонить маме, пришла к нему только, когда он, уложив омегу в свою кровать, опустился на кухонный стул. Он действовал на инстинктах. Гремящее набатом в голове «позаботиться» определило вектор его действий. Сонхун даже не успел понять как машинально раздел, обтер и переодел младшего в свою домашнюю футболку прежде, чем укутать в одеяло и убедиться, что омега все еще сладко спит. Он был отстранен настолько, что даже нагота и сладкий запах Сону не взволновали его. Сейчас же, когда альфа внутри него перестал волноваться о своей паре, способность мыслить рационально медленно возвращается к нему. Нет, все же, везти Сону к себе было плохой идеей. И что он будет делать, когда младший проснется? Текущий еще сильнее и соображающий еще меньше омега создаст потенциальную опасность для них обоих. Сонхун не уверен, что сможет сдержаться на этот раз, да и Ким вряд ли ему это позволит. Есть, конечно, вероятность, что внутренняя омега Сону насытилась достаточно и повторная волна возбуждения накроет его не так быстро. Возможно, Пак даже успеет отвезти младшего до дома без происшествий. Но, честно говоря, второго варианта Сонхун страшиться едва ли меньше первого. Однажды он уже видел боль в глазах младшего. А что, если в этот раз к ней добавиться еще и отвращение? Разочарование, гнев, стыд, обида, ненависть — он боится увидеть весь спектр этих эмоций в теплых глазах Ким Сону. Сонхун думал, что научился справляться с безразличием истинного. Думал, что научился игнорировать щемящее чувство в груди. Понимал, что будет сложно, но надеялся, что сможет прожить без своей пары. Без Сону. В конце концов, это же не любовь — просто детская привязанность, подкрепляемая дурацкой комплементарной связью. Он мог пройти мимо; мог сообщить об этом кому-то, кто смог бы помочь; мог, на худой конец, отнести младшего в кабинет штатной медсестры, которая уж точно знает, что нужно делать в таких ситуациях. Мог. Но не хотел. Сонхун сам виноват во всех своих проблемах. Да, везти Сону к себе было определенно плохой идеей. Поток самобичевания прерывается неуверенным: — Хен? Сону перед ним растрепанный от непродолжительного, но, вероятно, неспокойного сна, сжимает край футболки и несмотря на то, что она полностью прикрывает бедра младшего, оттягивает ее. Нервничает. Сонхун его понимает. — Сону, я, — начинает старший, но тут же осекается, встречаясь взглядом с лисьими глазами напротив. Странно, но он не находит в них ожидаемого отвращения. Младший вообще не выглядит возмущенным сложившейся ситуацией. Он, правда, немного смущен, но это все, что может уловить альфа в его поведении. Возможно, он просто ничего не помнит? Может, тогда и не стоит ему ничего рассказывать? Ушедший в свои мысли Пак сначала и не замечает, что Сону больше не смотрит на него. Ким обводит глазами маленькую кухню старшего, его губы сжаты, пальцами продолжает мять ткань футболки. Очевидно, младшему тоже нелегко дается этот разговор (если то, что происходит между ними сейчас, вообще можно назвать разговором). Нет, Сонхун не имеет ни малейшего права молчать: — Я привез тебя к себе. — Я догадался, — Ким возвращает свой взгляд к нему и тянет губы в верх в подобии улыбки, — проснулся в окружении твоего запаха, но не нашел тебя рядом. Не сложно было сложить два и два. Пак на это лишь кивает и снова отводит глаза, прикусывая щеки изнутри. Черт, да почему так сложно? — Слушай, — вздыхает он и берется за голову, — извини, я не хотел, чтобы все получилось так, но я шел мимо, а там ты, и я… — Хен, — внезапно прерывает его младший, чем заставляет вернуть все свое внимание на него, — все в порядке, тебе не за что извиняться. Я сам все начал. Значит, помнит. Но, что вообще такое говорит? Сонхун всматривается в его лицо, отчаянно пытаясь уличить младшего во лжи. Все не может быть в порядке. Он не интересен Сону. Омега просто пытается быть вежливым, но Пак этого не потерпит. — Нет, ты не понимаешь. Ты и тогда ничего не понимал. У тебя течка, Сону, я… — он шумно втягивает воздух, сглатывая несуществующую слюну, и продолжает значительно тише, чем начал, — я не должен был пользоваться тобой. — Боже, хен, — младший стремительно оказывается рядом с ним и аккуратно берет лицо Сонхуна в руки, фиксируя его взгляд на себе, — пожалуйста, прекрати. Я хотел этого правда. — Сону, ты не можешь хотеть меня, — старший усмехается и чувствует, как вымученная улыбка расползается по лицу. — Что ты такое говоришь, глупый хен? — омега заламывает брови и очаровательно дует губы, поглаживая Пака по щеке большим пальцем, — Конечно, я хочу тебя. И дело не только в моей течке, мы же истинные в конце концов. Сонхун удивленно отшатывается. Сону знает? — Откуда ты? — Кажется, — младший притворно задумывается, откровенно веселясь, — мне было десять, когда моя пара рассказала мне об этом. — Сону, я серьезно, — старший совсем не разделяет веселости Кима, — ты же не поверил мне тогда. Младший кивает: — Не поверил, даже мамам не рассказал, — и продолжает, — но в пятнадцать у меня случилась первая течка, и когда я пришел в школу после, то понял, о чем ты говорил. Сону останавливается. Оценивает его реакцию или пытается собраться с мыслями? Впрочем, спустя мгновение он начинает рассказывать дальше, но быстрее и сбивчивее: — Течка закончилась, я это точно знаю, поэтому и пришел в школу тогда. Но когда мы случайно столкнулись в коридоре, я почувствовал твой запах и, — он снова прерывается, вздыхая, — потек снова. Из-за тебя моя течка длилась еще два дня. Омега заканчивает рассказ розоватыми щеками, явно смущенный своей откровенностью. Сонхун же совсем не понимает, что чувствовать. Ким Сону не отрицает их истинность? И, кажется, даже не против этого. Пак явно спит. Треснулся головой об лед во время одного из своих еженедельных любительских прокатов и теперь ему снится прекрасный сон, один из тех, из-за которых после пробуждения жестокость реального мира ощущается в двойном объеме. — Вау, я и не знал, — это все, что получается у него выдавить из себя в таком состоянии. — Конечно, ты не знал. Ты ведь не дал мне ни единого шанса рассказать. Альфа трет лицо руками и вскидывает брови в немом вопросе, надеясь лишь на то, что он выглядит достаточно отчаянно, чтобы младший сжалился над ним и объяснил все подробнее. — Я подходил к тебе после этого случая несколько раз, пытался поговорить, но ты даже не смотрел на меня. В голосе Сону сквозит обида, Сонхуну хочется врезать себе из прошлого за это. — Да и в младшей школе тоже подходил, думал, мы сможем дружить снова как раньше, но ты отворачивался и убегал, как только видел меня. — Но ты не хотел больше со мной играть на площадке, — выходит надрывисто еле слышно из-за огромного кома, застрявшего в где-то горле, — после моего признания. — Ты сказал, что мы больше не можем быть друзьями, хен! Что десятилетний ребенок должен был подумать? Конечно, я перестал с тобой играть — ты разбил мне сердце! Сонхун действительно сам виноват во всех своих проблемах. — Боже, какой же я идиот, — Пак зарывается лицом в ладони и протяжно стонет. Сону опускается на стул рядом с альфой и осторожно давит на его предплечья. Это касание заставляет Сонхуна убрать руки от лица и сразу же утонуть в теплоте глаз напротив, пока младший переплетает их пальцы. Маленькая, почти крошечная, ладонь омеги ощущается так правильно в его большой. Такой, казалось бы, простой, но такой до ужаса интимный жест, что Пак чувствует жар своих щек. — Ладно тебе, хен, — Ким нежно поглаживает его своим большим пальцем и смотрит так ласково, что старший в очередной раз за день не может поверить в реальность происходящего, — главное, что мы наконец все выяснили. — Так ты хочешь быть моей парой? — почти неверяще шепчет альфа. — Я влюблен в тебя с десяти лет, — Сону улыбается и наклоняется к нему так близко, что кончики их носов соприкасаются; так, будто собирается поведать самую заветную тайну, — Как думаешь? Сонхун думает, что ответит на этот вопрос позже, и сокращает небольшое расстояние между ними, чтобы вовлечь младшего в поцелуй. В этот раз получается медленно и нежно без сплетенных языков и животной страсти, они сталкиваются губами, периодически отрываясь друг от друга. В эти моменты омега хихикает ему в губы и мило морщит нос, потираясь им о лицо старшего. Они так сильно увлекаются, что Сонхун сначала и не замечает вновь усилившийся запах ванили. Обращает внимание только, когда впускает язык Сону в рот и углубляет поцелуй. Секунда, и младший оказывается у него на коленях, стонет, когда зубы Пака задевают его нижнюю губу, и подается немного вперед бедрами. Руки старшего оказываются под своей же растянутой футболкой на талии младшего. Ощущение голой кожи под пальцами в совокупности с божественным запахом, заполняющим его ноздри, опьяняет настолько, что Сонхуну хочется вжать это маленькое тело в себя еще сильнее, но громкий всхлип заставляет его прийти в себя. Чертовы гормоны. Он разрывает поцелуй под недовольное хныканье омеги. Глаза Сону закрыты, брови надломлены, а губы надуты — все в его лице выдает недовольство тем, что его оторвали от альфы. Он выглядит абсолютно очаровательным, почти невинным. Однако по тому каким густым румянцем покрыты его щеки, по тому, как часто он втягивает носом воздух и как отчаянно терзает зубами пухлую губу, видно, что течка вернулась в полном объеме. — Сону, — он открывает глаза и Сонхун видит, что в них еще скользит понимание, — твоя течка, она… Резкое движение бедрами выбивает весь воздух из груди. — Черт. Не встречая сопротивления, омега продолжает проходиться задницей по паху старшего. Член Пака дергается, явно заинтересованный происходящим. — Подожди, — он буквально вцепляется в бедра Кима, удерживая его на месте, в отчаянной попытке прекратить все это пока не стало слишком поздно, — нам лучше остановиться. Давай, я отвезу тебя домой. — Кажется, — младший наклоняется к его лицу, чтобы прошептать это прямо в губы, и медленно ведет ладонью, оглаживая крепкую грудь, пока не укладывает ее на член альфы, уже успевший встать от всех этих махинаций, — ты не очень хочешь останавливаться. — Блять. Он стискивает зубы, чтобы не сорваться, но руку младшего не убирает. От приятных поглаживаний голова идет кругом, и как бы ему не хотелось быть джентльменом и не трогать омегу до их первого официального свидания, от такого Сону возбуждение застилает разум. — Я… — альфа смачивает пересохшие губы языком и все же пытается, — Я не думаю, что ах, мы же только черт, только во всем разобрались. Да, блять, Сону! Младший все же решает сжалиться над старшим и, хихикая, возвращает руку ему на плечо. — Альфа не хочет помочь своему омеге? — он притворно дует губы и снова начинает двигать бедрами, которые трясущиеся руки Сонхуна уже не могут удерживать на месте. — Черт, конечно, хочу. Просто я думаю… — Не думай, — Сону шепчет ему это прямо в ухо, опаляя дыханием, и трется носом об шею, — Давай же, проведи течку со своей парой. Запрещенный прием. Сонхун чувствует, как непроизвольно, почти инстинктивно, подается телом вперед так, что его член вжимается в член младшего. Они скрыты слоями одежды, но даже это соприкосновение заставляет старшего потерять голову. Чертов змей искуситель, кажется, понимает, что, надавив еще немного, получит желаемое, поэтому медленно, явно желая устроить небольшое представление, тянет подол футболки вверх и, стянув ее полностью, отбрасывает на пол. Сонхун перестает дышать. От вида перед глазами рот наполняется слюной: разлет тоненьких ключиц, маленькие розовые соски, узкая талия, переходящая в округлые бедра. Боже, Сону выглядит как образцовая омега с картинки. Он видит изгибы полной задницы, скрытые трусами — единственным куском ткани, что остался на теле младшего, и не может дождаться того момента, когда сможет к ней прикоснуться. Запах ванили продолжает наполнять легкие, и, втягивая возбуждающий аромат, Сонхун едва ли может поверить своей удаче. Этот мальчик нуждается в нем. Безумие. — Альфа, — тянет омега и вскидывает подбородок вверх, позволяя взгляду старшего зацепиться за выпирающую жилку на шее, от чего десна Пака начинают ныть из-за естественного желания укусить. Сонхуну хочется оставить свою метку на этой изящной шейке. Альфа внутри него никак не может проигнорировать такое откровенное выражение покорности, поэтому отпустив ситуацию, Пак позволяет инстинктам взять над собой вверх и дает омеге то, о чем он так отчаянно просит. Их губы снова встречаются. Жарко, мокро, страстно и так до безумия отчаянно, так будто не видели друг друга сотни лет — именно так, как нужно. Теперь Сонхун позволяет своим рукам трогать все, что можно. Он поглаживает плечи, специально задевает пальцами соски пока спускается к подрагивающему животику, на что получает смущенный вздох, и, наконец, забирается в боксеры младшего. — Ах! — выходит надломлено, так, что, кажется, омега сейчас заплачет. — Бедный малыш, — старший обхватывает член Сону у основания и осторожно начинает водить по нему большим пальцем под мяукающие звуки младшего, — так хотел, чтобы альфа к тебе прикоснулся? — Х...хотел. Глаза Кима прикрыты, губы сжаты в тонкую полоску, а грудь вздымается так быстро, что Сонхуну кажется, будто омега из-за всех сил старается не кончить лишь от легких поглаживаний. Старшему совсем не хочется этого, поэтому он вынимает руку из нижнего белья, чтобы избавиться от него совсем. — Это нам не понадобится, правда, детка? Сону на это лишь мычит куда-то ему в шею и приподнимается, чтобы хоть как-то помочь альфе. Когда белье оказывается на полу, омежья смазка начинает вытекать на его штаны, пачкая их. Это немного приводит Сонхуна в себя. Сону все еще сидит у него на коленях. Так дело не пойдет. Он, конечно, не против взять омегу на своем кухонном столе, но не в первый же раз. Аккуратно удерживая младшего за талию и убедившись, что Ким обхватил его ногами, альфа быстро переносит его в спальню. Едва ли Сонхун мог подумать, что сцена из его эротических фантазий воплотится в жизнь. Его маленькая мечта лежит голая в его кровати, смотрит на него так умоляюще, хоть в глазах и не намека на осознанность — течка позаботилась об этом. Сону впивается пальцами в свои же подрагивающие от желания худые бедра и дышит так загнанно, будто уже получил оргазм. Нет, Сонхун точно спас человеческий вид от вымирания в прошлой жизни. Минимум. — Повернешься для хена? Омега тут же повинуется, переворачиваясь на живот, и открывая альфе невероятный вид на большую подтянутую задницу. — Какой хороший мальчик, — шепчет Пак, поглаживая упругие половинки. Мягкая кожа Сону покрывается мурашками от его прикосновений, что вызывает в нем желание трогать этого чувствительного мальчика еще больше. Он наклоняется к крошечной пояснице, чтобы оставить на ней почти невесомые поцелуи, параллельно сжимая задницу младшего. Он чувствуется так правильно в его руках. Сонхун ведет носом по нежным бедрам, поцелуи опускаются ниже пока не доходят до определенной точки. Сону всхлипывает. Альфа ухмыляется и разводит руками мягкие половинки, между которыми находит маленькую сжимающуюся дырочку. Липкая смазка вытекает из нее, пачкая внутреннюю сторону бедра и яички омеги. Концентрация ванили здесь абсолютно сумасшедшая, что заставляет Сонхуна провести по ней носом в попытке насытиться запахом омеги, на что получает протяжный стон. Невероятно. Теперь ему хочется попробовать Сону на вкус. Он припадает языком к текущей дырочке и начинает вылизывать ее под громкий скулеж младшего. Пак медленным круговым движением собирает смазку, позволяя себе на секунду закрыть глаза и насладиться вкусом своего омеги. Альфа внутри него настолько доволен, что Сонхун не может сдержать утробное рычание, вырвавшееся из груди. Он продолжает вылизывать омегу, посасывая дырочку и осторожно проникая в нее языком. Сону под ним трясется и задушено стонет. — Да, альфа! Еще! Его не надо просить дважды. Сонхун проталкивает язык немного глубже и круговыми движениями начинает доводить Сону до пика. Он позволяет стону соскочить с губ, посылая вибрацию по телу младшего, когда чувствует, как тугие стенки обволакивают его. Здесь Ким чувствуется особенно вкусно, поэтому он продолжает вылизывать его, прилагая вдвое больше усилий. Омега под ним заходится в стонах. — Кажется, кто-то скоро кончит. И Сонхун ему это позволит. Оторвавшись от сладкой дырочки, альфа начинает вылизывать бедра, покусывая их и рыча в собственнической манере. Рукой находит член омеги и начинает быстро водить по нему вверх-вниз под особенно громкие всхлипы. Сону хватает едва ли на минуту подобных манипуляций, после чего он вздрагивает всем телом с протяжным «хен» и обмякает. Сонхун знает, что несмотря на только что полученный оргазм, буквально через пару минут омега снова будет скулить от возбуждения. Он прекрасно понимает, что пока Сону не получит узел, его внутренняя омега не успокоится. Конечно, альфа не собирается его вязать, это же их первый раз, но обещает удовлетворить своего мальчика на столько на сколько возможно. Поэтому, недолго думая, он быстро раздевается, сбрасывая одежду на пол, и тянется к прикроватной тумбочке, краем уха отмечая возню на кровати. Должно быть, Сону снова жаждет прикосновений. Как бы в подтверждение его мыслей раздается умоляющий скулеж: — Альфа… Быстро схватив первую попавшуюся упаковку презервативов, старший возвращается к уже перевернувшемуся на спину Киму. Теперь он видит, как недавний оргазм распалил омегу еще больше: лихорадочный блеск в глазах, собравшиеся в их уголках слезы, горящие щеки, красные обкусанные губы. Он мог бы по уши влюбиться в такого Сону, если бы уже не был влюблен. Но маленький омега тревожит не только его сердце. Член дергается от томного взгляда из-под ресниц и каждого просящего звука. У Сонхуна стоит так, что сильное возбуждение уже начинает приносить дискомфорт. Он решает больше не игнорировать это чувство и опускает руку, медленно проводя по всей длине. Сону впивается в него глазами, пристально следя за каждым движением, пока не решается подползти к краю кровати. — Малышу хочется рассмотреть получше? — ухмыляется старший. Младший лишь кивает и тянется, спрашивая: — Можно? — Хочешь потрогать? — Сонхуна приводит в восторг то, как неотрывно омега наблюдает за каждым движением его руки. Сону снова кивает и закусывает губу в ожидании. Пак убирает руку с члена и кладет ее на подбородок младшего, аккуратно приподнимая, всматривается в возбужденную поволоку в глазах, а затем большим пальцем другой руки оттягивает нижнюю губу. То ли уловив намек, то ли действуя на инстинктах, омега послушно вбирает палец в рот и начинает осторожно посасывать, постепенно наращивая темп. Альфа откидывает голову назад, позволяя себе немного забыться в удовольствии, и чувствует, как ударяет в нос усилившийся запах ванили. Сону определенно нравится происходящее. Это понятно и по тому, как младший стонет, посылая вибрации прямо в член старшего. То, с каким рвением Ким пытается ему угодить, почти доводит Сонхуна до крайней точки. Он чувствует, что может кончить прям так — от простого посасывания пальца, едва ли прикоснувшись к себе. Что этот мальчик с ним творит? Он резко опрокидывает омегу на кровать, нависая над ним и втягивая в поцелуй. Сону поддается, обвивая руки вокруг шеи Пака, пока старший кладет свои ему на талию, и довольно мычит в губы напротив. Внутренний альфа Сонхуна вырывается наружу — он вылизывает рот младшего, тянет зубами его нижнюю губу и рычит, на что омега жалобно хныкает. Альфа отрывается от Сону только лишь, чтобы припасть к тонкой шее, которую омега так отчаянно ему подставляет. Оттягивая порозовевшую кожу, он потакает своему инстинктивному желанию — метить свою пару. Правда только на шее он не останавливается. Под срывающиеся стенания омеги, Сонхун ведет губами по ключице, зализывая уже расцветшие укусы и оставляя новые. Сжимает тонкую талию сильнее, так, чтобы на коже красными отметинами остались следы его пальцев. Затем обращает внимание на маленькие бусинки сосков. Они такие же розовые и очаровательные, как и весь Сону — Сонхуну необходимо, чтобы они оказались у него во рту. — Ах, хен! Он лижет один сосок, пока зажимает второй пальцами и опускается, вжимаясь тазом в младшего. Их члены трутся, отчего Сону не может сдержать особенно громкий стон. Сонхун продолжает поступательные движения бедрами, ни на секунду не прекращая терзать соски омеги. Он чувствует, как дрожит младший под ним, знает, что скоро доведет его до разрядки. Альфа и сам на грани, но он не может позволить этому закончиться так быстро. Ему приходится приложить немалые усилия, чтобы оторваться от скулящего тела под ним. Омега ожидаемо заходится в протестующем стоне и тянется руками к груди альфы в попытке вернуть его внимание на себя. Сонхун перехватывает оба запястья одной рукой, пока второй шарит по скомканному одеялу, надеясь в слепую нащупать выроненный презерватив. Он заводит руки Сону ему за голову и вновь нависает над ним, вглядываясь в раскрасневшееся лицо младшего. Пытается найти любой признак, который можно было бы интерпретировать как дискомфорт. Любой намек — и Пак тут же прекратит. — Я могу? — ничего в омеге не выдает сомнений, но Сонхун все равно задает этот вопрос, чтобы убедиться наверняка. — Да, — выдыхает Сону едва слышно, но настолько уверенно, что у альфы больше не возникает сомнений, — скорее, хен. Хочу почувствовать тебя в себе. Эти слова вырывают из груди старшего рычание и, наконец, найдя оказавшийся зажатым между подушками презерватив, он опускается к разведенным ногам младшего. Бедра омеги блестят от скатывающейся по ним смазки, и Сонхун не может удержаться от того, чтобы пару раз пройтись по ним языком. Страдальческие звуки, которые издает омега, служат для него призывом к действию. Аккуратно вводя первый палец, альфа внимательно следит за реакцией младшего. Сону медленно раскрывает рот в особенно томном вздохе и закатывает глаза, его напряженное тело расслабляется в наслаждении. Такая отзывчивость заставляет Сонхуна протолкнуть палец глубже. Сону растянут хорошо — природа, а также уже успевший побывать в нем язык Пака позаботились об этом. Поэтому, не встречая сопротивления, альфа вводит второй палец и разводит их на манер ножниц. Сверху доносится очередной всхлип и Сонхун выворачивает запястье так, чтобы наверняка задеть простату. Он чувствует, как дергается живот омеги и знает, что от этого прикосновения у младшего сперло дыхание. — Альфа, — громко стонет Сону, а Сонхун продолжает давить на чувствительный комок мышц, — я так близко. Вдоволь наигравшись, старший вынимает пальцы и слизывает с них ароматную смазку. Ему нравится ощущать вкус младшего на языке настолько, что он мог бы вылизывать его дырочку хоть целый день. Но это развлечение альфа оставит на потом. Сейчас же ему нужно сосредоточиться на том, чтобы дать омеге то, что он так бесстыдно просит. Раскатав латекс по всей длине, Сонхун осторожно начинает вводить член в младшего. Жалобный плач Сону и собственное желание разрядки не позволяют больше медлить — он резко входит на всю длину, выбивая из омеги протяжный стон. — Ах, альфа, так хорошо. Хорошо. Действительно хорошо. Приятно настолько, что старший закатывает глаза и впивается в поясницу младшего. Сонхун не двигается, пытаясь помочь омеге привыкнуть к нему, и поглаживает тазобедренные косточки Кима, едва ли осознавая кого пытается успокоить: Сону или самого себя. Узость податливого тела сводит его с ума, поэтому он кусает щеки, чтобы не сорваться. Вкус железа во рту отрезвляет. Сону хнычет и начинает двигать бедрами. Может ли намек быть еще более очевидным? Сонхун намеки понимает, поэтому и начинает двигаться. Омега откидывает голову на подушку и жмуриться в наслаждении. — Посмотри на меня, — и Сону открывает глаза на полувздохе, чтобы встретиться взглядом с нависающим над ним альфой. Зрачки почти полностью застилают радужку глаза, слезы скатываются с подрагивающих ресниц — те же раскосые глаза, что когда-то смотрели на него с холодом, сейчас наполнены жаждой. Это сносит Сонхуну крышу окончательно. Поддаваясь порыву, он вовлекает омегу во влажный поцелуй и наращивает темп. Сону тихонечко скулит в губы старшего на каждый особенно резкий толчок и царапает его спину. Альфа выбирает крайне удачный угол: такой, что при каждом проникновении член задевает простату. Пак делает это специально, чтобы довести текущего мальчика до разрядки как можно быстрей. Он знает как сильно младший хочет кончить — чувствует это в дрожащих бедрах, задушенных вздохах и впивающихся в его плечи ногтях. Он уже долго хочет этого, а Сонхун здесь лишь для того, чтобы исполнить каждое его желание. Очередной толчок, и он ощущает животом, как истекающий член омеги дергается, разбрызгивая семя вокруг. В этот раз Сону кончает особенно долго: сжимается всем телом, раскрывает губы в протяжном стоне и резко обмякает на кровати, расслабившись. Все это время Сонхун не прекращает двигаться не на секунду. Альфа понимает, насколько чувствителен младший сейчас, но и не может оставить его без распирающего чувства внутри. Конечно, для полного удовлетворения омеге нужна вязка, но что-то ему подсказывало, что даже его узла в презервативе будет достаточно. Нескольких рваных движений хватает, чтобы узел начал набухать, заполняя младшего. Сонхун слышит надломленный уставший всхлип Сону и с гортанным стоном изливается в него. Инстинктивно толкается бедрами еще пару раз, что срывает с губ омеги еще пару вымученных вздохов, и, наконец, выходит из разнеженного тела. — Хен, — он видит, как дрожат ресницы младшего в отчаянной попытке не закрывать глаза, но легкие поглаживания по щекам все же убаюкивают его. Сонхун ухмыляется. Бедный Сону — совсем вымотался. Он аккуратно ложится рядом и всматривается в умиротворенное лицо. Сонхун совсем не знает Сону. Да, они истинные, а значит идеально подходят друг другу, но десять лет, которые они не общались — это целая жизнь. Он понятия не имеет какую музыку слушает Ким. Не знает также ли он любит это отвратительное сочетание мяты и шоколада как в детстве. Не догадывается каким человеком стал младший. Есть ли у него друзья помимо Ян Чонвона, с которым они неразлучны в стенах университета? Чем он увлекается? Сону тоже совсем не знает Сонхуна, но так доверительно жмется к его груди, что у старшего пропадают все сомнения. Одну вещь Пак Сонхун знает наверняка: в этот раз он победил.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.