Мы есть Любовь

Февральский мокрый снег. Холодно и сыро. Этот снег слеплялся хлопьями и склеивал волосы. Сжигал морозом щёки. Пытался заморозить, превратить в скульптуру, закопать и укрыть своим одеялом. Юноша брёл сквозь этот белый рябящий шум, сменяя поворотами улицы. Сменяя весь пейзаж, ветер, с каждым шагом всё меньше чувствуя замёрзшие ноги. «Надо было сесть на автобус» Но мысль в голове прервалась оправданиями его собственного мозга. О том что ему надо было пойти пешком. Успеть привести мысли в порядок, успеть тихонечко скомпановать и сложить в единую папку все важные детальки воспоминаний о чём-то сокровенном, после чего в собственной голове словно переложить это на жёсткий диск. То, что сейчас произойдёт, будет либо концом либо новым началом. Скорее первое. Да и ну кого оно волнует, что первое. Он обещал себе сегодня, он обещал себе честно, он обещал отдать то своё, что нажил уже лет за пятнадцать. Что переполняло и давило. "И я любовь эту буду теплить и вынашивать, так чтоб она разрослась во мне деревом. Что бы кончики пальцев стали ею окрашены. И что бы её во мне немерено" — лампабикт feat. Элли на маковом поле: «немерено" Перед глазами вся картинка была живой. Парень думал что наверное, сегодня ему будет казаться живым только он сам. Но каждая точечка, каждая крохотная деталька улиц словно дышала, жила. И каждая деталька проживала что-то своё. Наверное каждый атом каждого камушка на дороге отдавал что-то в мир, что бы не разрушиться, не сломаться. Люди от переполняющих их чувств, которые они не смогли отдать, становятся злыми духами. А кем же станет этот камушек, кем же станет эта веточка? В конце концов — пылью. Потом человеком. Да, возможно, вся эта пыль потом соберётся в чей то мозг, и будет болеть чувствами. Однажды учёные кое-что поймут. Каждая клеточка, каждая молекула, атом, каждый электрон и протон, каждый кварк — создан из любви, хранит в себе любовь. Однажды они поймут, что тот хаос, к которому стремится вселенная, рождён из любви. Любви всегда больше, чем всех частиц, что могут её хранить. И Моб свою устал хранить. Поднимался выше уже по ступенькам, минуя этажи — к офису консультаций по вопросам духов и всего прочего. И на каждой пройденной ступеньке оставлял часть своего страха. А страх тоже любовь. Оставлял часть своей боли. А боль тоже любовь. И с каждой последующей ступенькой приобретал болезненное смирение. А смирение тоже боль, а боль тоже любовь. И приобретал свободу. А свобода тоже смирение, а смирение тоже боль, а боль тоже любовь. "Её храни, храни, храни глубоко в себе, там где теплей ей и мягче. Там она в своём белоснежном белье тихо-тихо от счастья плачет. Её бы укрыть, её бы обнять, её бы раздать. Дай Бог её хватит…» — лампабикт feat. Элли на маковом поле: «немеренно" Любовь у всех своя. Но ко всему, всегда. К чему-то меньше, к чему-то больше. Что-то люди и вовсе ненавидят — но ненависть это тоже любовь. Шигео любил всё, но не верил в это лет до одиннадцати. А принял свою веру в любовь только годам к пятнадцати. Учитель тогда вручил ему эту веру, словно защиту, и то Шигео считал бокалом — хрупким стеклом, чуть надавишь пальцем и оно разобьётся вдребезги. А с самой любовью его ассоциацией было сухое красное, внутри бокала веры. Он хранил бокал у сердца, защищая от ветра переживаний и плохого опыта. Он мягко держался за гладкое стекло, а из сердца всегда лилось туда только больше сухого красного. Вино в какой-то момент стало проливаться. Багровыми каплями оно падало под ноги, и Шигео как огня боялся этих пятен. Он прятал их, он пытался их выводить — не выходило. Он пытался сдержать любовь в своей хрупкой чаше, которую вручил ему тот, на ком сходилась в одной точке почти вся его любовь, кто позволял ему любить всё вокруг. Он пытался сдержать рвущуюся наружу любовь, но понимал что стекло уже звенит. Ещё немного да треснет. Ему пора. "I love everybody because I love you» — Mitski: «Strawberry Blond" Ступенька сменялась ступенькой. И с каждой сердце стучало быстрее, наращивая свой темп. И он поднялся. И он встал в коридоре, сверля взглядом дверь, которую видел так много раз. Но никогда ещё он так не тревожился в неё заходить. Сердце било по вискам. И Моб решил считать удары. До десяти. Десять. Девять. Восемь… Но сердце с каждым отсчётом бежало быстрее. «Да ну его к чёрту» — подумал Моб, и с закрытыми глазами открыл дверь. Было ощущение, что если до этого сердце билось с ужасающей скоростью, то сейчас оно остановилось вовсе. Рейген сидел на диванчике. В том же самом положении, в котором сидел здесь пятнадцать лет назад. Вместо сигареты в руках была газета, вместо недоверия на лице на нём теперь разместились очки для зрения, с которыми Аратака читал. Он приспустил их рукой, посмотря поверх них на своего вошедшего ученика. — Пришёл наконец. Ты запоздал. После этого Рейген нахмурился и уже оглядел своего ученика полностью: — Ты чего весь в снегу, пешком что-ли шёл? Эх, Моб, сказал бы если на проезд не хватает, я бы тебе перевёл… Он встал и подошёл к Кагеяме поближе. Кагеяма же выглядил так, словно из него высосали всю кровь. И смотрел в одну точку. — Эй, Моб, у тебя всё в порядке? — Аратака взволнованно всмотрелся в намокающие и краснеющие глаза своего ученика. — Ты как? Что-то случилось? Давай пальто, я повешу. Он хотел было уже сам взять и стянуть с Шигео пальто. Только нежно, аккуратно коснулся пальцами пуговицы, как Моб словно бы обжёгся. И по его щекам покатились слёзы. И он немного отстранился. Бокал красного сухого чуть сейчас не разбился бестящей пылью. Шигео принял решение. У себя в голове он заботливо, осторожно его взял и… Залпом. Опустошил до дна. И сердце заболело сладкой любовью. И слёзы полились против воли. И дрожащий голос вырвался из его груди, против этой же самой воли. — У-у. Учитель, я… Рейген стоял, чуть ли не напуганный. Он не понимал что такого должно случиться в жизни у этого юноши, что бы он сейчас так на него смотрел. Что бы беззащитно, словно умирающий котёнок, отпрыгивал от прикосновений, что бы плакал как дитя. Тревога била сиренами, хотелось защитить. Только защитить. — Моб, не бойся, расскажи всё, я помогу, я выслушаю, я на твоей стороне. Аратака проглотил ком в горле. Его всё это ужасно пугало. Но повисла тишина. В тишине оба слышали только бег собственных сердец. — Я люблю вас. Голос перестал дрожать на этой фразе. Свои глаза Шигео приковал кандалами к полу. Всхлипывал, и прозрачные слезинки из его любви текли из глаз, разбиваясь о пол под его ногами. Сквозь который хотелось провалиться. В землю на метра два. И что бы на могилу потом пришли, и что бы не знали о его чувствах к учителю. Стыдных чувствах. И что бы цветы несли, и что бы плакали. Хотелось тут же умереть. И стало ещё хуже когда он услышал шаги своей любви. И он закрыл глаза. Закрыл что бы хоть как-то отделить себя от всего мира. "Сейчас уйдёт и оставит меня попрощаться с офисом. Так даже лучше." Шигео уже представлял, как Рейген выйдет, а сам он найдёт его сигаретную заначку. Как впервые закурит, прощаясь с этим местом. Мысли увлекли его в такую даль, что он вздрогнул когда почувствовал тепло. На спине и на груди. И услышал такие же как у него самого всхлипы. Прямо рядом с собственным больным сердцем. — И ты из-за такой-то ерунды плачешь, Моб?.. Объятия сжались крепче, и Моб тоже осторожно прижал учителя к себе ближе, чуть огладив руками его спину. — Я тоже тебя люблю, прости меня за это. Голос Рейгенс хрипел, каждое слово словно шло, прорываясь в бою с совестью. Но слова раз за разом одерживали победу и в итоге раздавались тихим голосом в помещении. Раздавались эхом в ушах Кагеямы. Чувство любви загорелось ярким светом в каждой клеточке тела Шигео. Слёзы хлынули новым потоком. Наверное он спит. — Спасибо. Спасибо-спасибо-спасибо… Люблю… — Почти прошептал Моб на ухо Аратаке. "Тихо-тихо в сердце Утро запоёт. Раненное сердце Плачет, но живёт. Руки твои стали Для меня тюрьмой. Сотворённый нами брак и голос твой.» — polnalyubvi: «Тихо-тихо" Они не хотели отпускать друг друга, они не отпустят пока не примут свою новую веру. В любовь. Да, любовь… Шигео вспомнил собственные размышления на эту тему. Пока шёл сюда рисковать самым дорогим. — Мы и есть любовь. — прошептал Моб тихо-тихо, еле слышно. — Ты что-то сказал? Аратака обнял ещё крепче, словно зарываясь в Шигео, словно ныряя в него с головой. — Только то, что очень вас люблю. Он вдохнул, как в мечтах, запах золотых волос своей любви. Да. Они и есть любовь. Всегда ей были.