Он назвал меня лжепророком

Комната — твоя небольшая территория, где все мысли, эмоции и труды будут сбережены под семью замками. Это твои границы. Твой маленький мир, который способен оградить от всего и сохранить тайны. Мёрдок был слишком утомлён — несмотря на приободрённое состояние в повседневной жизни, он мучился от психических расстройств, из-за которых он был лишён здорового сна и контроля над эмоциями, поэтому сейчас он хрипел в подушку, смешивая слёзы с соплями. В его голове был такой же бардак, как и в спальне. «Исходя из анализа данных, я могу сказать, что у Вас маниакально-депрессивный психоз, Мёрдок Никкалс. После нашей беседы я выпишу рецепт и назначу новую встречу.» Подобных диагнозов было много. И ПТСР, и инсомния, и СДВГ, но, несмотря на то, что лекарства он принимал, словам врача не верил: «Почему у этого дутика стокгольмский синдром, но он постоянно меня предаёт?» Он чувствовал себя обманутым. Он не хотел верить кому-либо, и всё, что ему приходилось делать вне записи нового альбома — мастурбировать, плакать, и анализировать всё происходящее, и сейчас он санализировал, что лечащий врач Стюарта — пиздабол, и ему нужно найти другого. «У меня бессонница? Я действительно не сплю. Дефицит внимания?.. Гиперактивность? Фу. Но, как бы ни было мерзко, все эти болячки звучат правдиво. А пацан? Стокгольм означает привязанность! Любовь! Я её не вижу!» Мужчина вдруг фыркнул и вскочил. Сначала он оглянулся, неосознанно задержав дыхание, будто предвкушая что-то. Немного согнул затёкшую ногу. Затем выдохнул и согнулся, на момент представив, что он увядший цветочек, и взявшись за голову. Мёрдок чувствовал, как череп болезненно сжимал мозг, он понимал, что это давление, что нужно выпить таблетку, при этом запить её обычной водой, а не алкоголем, но тёплые капельки всё равно падали на ляжки, которые он сразу нервно вытирал одеялом. Плакать всегда больно, особенно, если вместо носа у тебя смятая в пюре фасолина, из-за которой ты не можешь нормально дышать, но то, как себя вести, диктовал уже не мужчина, а разбитая психика, поэтому лучше думать не о том, как слёзы тебя раздражают, а как лечь поудобнее и что пить утром, когда после пары часов сна голова будет такой тяжёлой, что её едва можно будет поднять с подушки. «Ром… Текила? Виски? — он прикусил костяшку пальца и задумчиво её посасывал, лениво закрывая солёные глаза. — На этот раз, пожалуй, остановлюсь на последнем варианте.» «У Вас есть явные признаки аутоагрессии, Никкалс.» «Я не понимаю, Док, я не понимаю, что это значит…» «Всё ты понимаешь, пацан.» Взгляд мужчины медленно поднялся на чучело ворона, а затем переметнулся на портрет покойного отца — Себастиана. Это из-за него, в первую очередь, Мёрдок был настолько болен, но выбросить фотографии было выше его сил: всё-таки, он был родным человеком. Наступила тишина. Не жужжали даже собственные мысли, не потрескивали ветки за окном, и позже исчезла тонкая полосочка света, прокравшаяся к нему из коридора: Нудл тоже пошла спать. Он стянул запачканную наволочку и швырнул её в угол комнаты, только сейчас заметив, что до этого туда прилетела пара трусов, туфля и кружевной лифчик, а ещё дилдо, из-за вида которого нос Мёрдока забавно сморщился — с мужчинами он был пассивен большую часть времени, и даже в одиночестве предпочитал игрушки. Не то, чтобы это сильно тревожило, но было явно обидным, тем-более, после того, что пришлось пережить. Со Стюартом было так же. И сейчас Стюарт, которому он доверился, которому разрешил властвовать над его телом, сбежал. В очередной раз. От мысли о том, насколько это несправедливо, он снова почувствовал сильное давление в горле и зажмурился, позволяя стечь очередной слезе — его предал тот, кого он, на самом деле, любил, к кому он был привязан, и мысли о возвращении мерзавца покинули голову после сообщения от соперницы. Он снова упал на кровать, начав обессиленно выть в потолок и даже не думая, что это сумашествие может мешать ребятам работать или спать, после чего дёрнул башкой в сторону и впился в предплечье, постаравшись немного себя приглушить — будет стыдно, если кто-то снова услышит его иную, слабую и ранимую сторону. С каждым всхлипом становилось всё жарче, и уже через несколько минут мужчина снял с себя футболку, обнажив мягкий животик и исцарапанную грудину, которая тяжело вздымалась от переживания, после чего вновь лёг на бок и крепко обнял смятое меж ног одеяло, стараясь перестать думать о том, какой он наивный и глупый. Мёрдок был уставшим от приступов истерики. Мёрдок был уставшим от паранойи. Когда через несколько минут пришло успокоение, он снова начал лениво разглядывать свои покои, потихоньку переключаясь на мысли о редкой уборке, на воспоминия о тёплом солнышке и наконец немного улыбнувшись. Слёзы раздражали. Но также они помогли смыкать веки. Наконец он начал засыпать. Никкалс остался в тёмном помещении, и, когда услышал хлопок двери, начал истошно кричать, моля о пощаде и грозясь убить их всех, но, почувствовав прикосновение тёплых пальцев к щеке, тут же широко распахнул глаза и вздрогнул, сначала недоверчиво прищурившись, а позже отодвинувшись так, чтобы его не смогли трогать. — Что ты здесь делаешь, Ди? — Мне стало тревожно от твоего кри... — — Нет, пацан, ты не понял вопрос. Что ты делаешь в этом доме? Никкалс пристально его разглядывал, чуть ли не шипя: сначала этот придурок сбежал, вероятно, насмехался над ним, а теперь смеет вот так нарушать личное пространство, так ещё и притрагиваться к нему. — Прости, Мёрдок, — благо, Стюарт уже не был тем стеснительным боязливым мальчишкой, а грань возраста успела стереться, и объект его любовного интереса уже не казался таким пугающим, как когда-то, — меня похитили. Мужчина немного расслабился и, изучив его наряд, снова ненадолго уставился на немигающие глаза, после чего уныло кивнул и отвернулся, чтобы улечься и попытаться вернуться ко сну. В комнате в очередной раз повисла тишина, но почти сразу со спины начал раздаваться шорох одежды, а затем и жалкий скрип кровати, когда Ди лёг сзади. Сначала мужчина словно виновато разглядывал изгиб позвоночника, замечая неровное, взволнованное дыхание, а затем аккуратно положил руку на чужую талию, сразу томно прижимаясь тёплыми губами к затылку и переходя на шёпот, словно не желая рушить сложившуюся обстановку и нарушать комфорт Мёрдока: он и так позволил лечь рядом и обнять, будто всё это время только и ждал подобного исхода. — Зачем ты так поступил?.. Я… Я ведь больше не обижаю тебя… Стюарт немного опешил, но, чувствуя, что тело партнёра начинает дрожать, гладит его и прикрывает глаза. Он вытягивает часть одеяла из-под обмякшей ноги, накрывает им Мёрдока и снова аккуратно, успокаивая, целует влажную от пота шею. — Я бы не зашёл к тебе посреди ночи, если бы действительно сбежал — однажды мне хватило подушки, которая тогда прилетела мне в лицо, — мужчина начал тихо смеяться и, когда почувствовал, что его руку накрывает другая, утнулся лбом в затылок, будто выражая этим жестом свою любовь, как это могут делать коты. — Она что-то подсыпала. У меня вся спина в царапинах от того, как меня тащили. — Нудл тоже говорила, что тебя похитили… — И ты ей не поверил? Как можно так сильно меня ненавидеть, чтобы не поверить Нудл? Мёрдок резко, но ласково шлёпнул худощавую кисть, лежащую на его животе, будто этими словами его только что опозорили, и грустно хрипнул: — Я тебя не ненавижу, прекрати. Он, явно соскучившись за это время, повернулся к Поту лицом и обнял его, вжавшись носом в шею и тихо проскулив из-за лёгкой боли в лёгких. Объятия уже давно вошли в его привычку, и было особенно приятно от того, что их никто не видит. Он был скупым на слово, но учился выражать любовь иными способами, и у него это получалось. Ему было приятно видеть искорку в бездонных глазах, ему было приятно от тепла, которое излучал Ди: наверное, именно из-за него Мёрдок иногда называл его лучиком. Вероятно, он был слишком стар, раз его радовало подобное, и он уже не хотел оттягивать настолько долгожданные моменты. Сейчас мужчина был уверен: ему не хватало такой ласки и не хватало мозга, чтобы это понять. Не хватало сил, чтобы это принять.