***
Поздним вечером, после тяжёлого рабочего дня, крупного отчёта по прошедшей операции и о том, какие расходы она за собой понесла, банкир решает навестить своего вернувшегося доктора. Может, даже по-особенному похвалить его за весьма успешную работу. Размышления о том, как именно это сделать отвлекают, и мужчина замедляет шаг, как раз вовремя чтобы не попасть в поле зрения Дотторе — который, к слову, в лаборатории находился не один. “ Надо же, такое и правда случается? „. Это был единственный раз, когда Девятого Предвестника обвела вокруг пальца собственная настороженность. Больше он никогда не будет возмущаться по поводу того, что Дотторе здесь вечно заперт один. — Господин Дотторе, мы так долго сотрудничаем друг с другом... Думаю, это начало более... Тесного содействия в исследованиях, Вы так не считаете? — чужая рука члена Фатуи из разряда учёных касается руки доктора, слишком нагло, будто и вправду расчитывая на взаимность. Самоубийца. — Наши подходы к некоторым вещам слишком схожи, чтобы казаться правдой: иногда мы даже договариваем предложения друг за другом... Рука Второго быстро уходит от этого неприятного прикосновения, моментально прoсекая, к чему идёт дело. Искренне хотелось рассмеяться над этим детским лепетом. Нет, видимо, его коллега и правда был отшибленнее. Бывший коллега. — Николай, если Вы сейчас продолжите свои поползновения, то я лично прекращу любые дальнейшие работы, исключение которых повлекут за собой весьма тяжёлую жизнь для Вас. Сотрудник недоуменно моргает некоторое время, прежде чем кладëт руку на своё сердце, пребывая в максимальном возмущении от ситуации. — Так все те слухи о том, что вы гей были неправдивыми? Или вы всё же правда в отношениях с Девятым Предвестником? На этом моменте Панталоне, стоящему за дверью, внезапно стало более интересно, нежели ревниво. Конечно, был очевиден факт, что на следующее утро от этого наглого смертника ничего не останется. Пусть и далеко от Заполярного Дворца. — Какие слухи? С каких пор Вы верите слухам? У меня нет и не будет каких-либо отношений, я всецело принадлежу Еë Величеству. На этом моменте банкир хотел заткнуть себе уши, лишь бы не слышать это от Второго Предвестника, на которого хотелось заявлять только свои права. Конечно, все Фатуи не один раз произносили клятву во имя своего архонта: среди них это всего формальность, позволившая получить столь высокую должность в стенах Снежной. Но ведь есть вероятность того, что он всë ещё мало знает о своём учëном? Медленно воздух в лёгких становится всё гуще, а шею будто сдавливает. Нет, об этом даже думать не хотелось. За этими мыслями Панталоне пропустил всю остальную часть диалога, очнувшись лишь когда послышались шаги и ему срочно потребовалось привести себя в надлежащий вид. Слава Царице, с этим проблем никогда не возникало. Медленно он заходит в кабинет: аккурат после того, как бежавший из него второй сотрудник удаляется за поворотом в дикой истерике. Феноменально. Видимо, любимый учёный сегодня в прекрасном расположении духа, раз бедняга всё же живой. — Наконец-то ты пришёл, я уже заждался. Можешь закрыть за собой дверь. — дождавшись, когда это всё же сделают, Дотторе устало отстегивает ремешок на затылке, снимая маску и откладывая её на стол, призывно разведя руки для долгожданных объятий. — Ну же, скажи что я хорошо постарался. Заведующий финансами наигранно тяжело вздыхает и закатывает глаза, сбрасывая с себя дорогую шубу прямо на пол. Непонятный ком всё ещё стоит в горле, мешая нормально сосредоточиться, но это пока получается игнорировать. Мужчина, как кусочек недостающего паззла, позволяет заключить себя в крепкие объятия, несдержанно проявив ответный жест. Всë-таки, он тоже очень соскучился, несмотря на недавние события. — Хвастайся. Тут он уже отпускает хитро улыбающегося доктора, складывая руки на груди. Внезапно, его взгляду предстаёт безумно страшная картина. В руке у Второго Предвестника мирно переливались сразу два гнозиса, которые позже обязательно станут украшением на шахматной доске крио архонта. — Какой была цена? — по коже медленно стремится мерзкий холодок от осознания пустоты вокруг. Это было слишком подозрительно, что позволило неприятным мыслям до этого, найти выход в другом. — Нет... Ты бы не смог... Губы напротив изламываются в грустной улыбке. — Я что-нибудь придумаю. Да и не все из них потеряны: но а пока, всё, чего хочется сейчас – это украсть крупицы твоего драгоценного времени. — холодные руки доктора сходятся на талии банкира, опускаясь ниже на упругое бедро, которое беспощадно сжимают. — Я ведь заслужил поощерение от своего любовника? Ничего не хочу даже слышать в отрицание. Панталоне требовательно тянут к столу, меняя позиции и усаживая прямо на него, смахнув все бумаги и заключения. Топят в поцелуе, таком сладком, что желание забыть о мире вокруг, заиграло новыми красками. Эта ночь будет длинной, полной восполнения общей на двоих тоски кратковременной разлуки. Безобразный флирт, блеск глаз в лунных переливах и шёпот из губ в губы — всё, что им было нужно.***
Просыпаясь от весьма реалистичного кошмара, Панталоне тут же тянется к отложенному на прикроватную тумбочку блокноту. Расписывание расходов на ближайшую неделю всегда помогало отвлечься от неприятного осадка, особенно после такого. Постепенно в памяти всплывает подслушанный разговор: на этом моменте банкир прикусывает карандаш от досады, что ему всё-таки таки не удалось забыть об этом, а значит — проблем не оберëшься. Яростно вписывая в колонки предполагаемые суммы, рассуждая по результатам прошлой недели, неспящий ощущает через шёлковую ткань чужие руки на своей талии, явно намеревающиеся увести его обратно в крепкий сон. Ладони доктора после сна были всегда горячими, приятно грея. Со спины тоже ощущается внезапное тепло. Его сейчас намеренно согревают? — Что в этот раз мешает тебе разделить со мной сон, м? Оно важнее меня? Банкир оборачивается, отдавая доктору заслуженный щелбан. Девятый не любит, когда Дотторе ставит под сомнение свою важность в его жизни. От этого действительно коробит, ровно как и от червя сомнения в его голове после услышанного раннее. Выдыхая, всё же расслабленно откидывается на подставленное тело, словно позволяя себя согреть. — Мне снова снилось детство. На некоторое время в спальне повисает тишина. В ней каждый думает о своём — до тех пор, пока чужая ладонь не касается щеки, осторожно разворачивая к себе. — Лоне, посмотри на меня. — удостоверившись, что взгляд от него не оторвут, Второй приближается, оставляя лёгкий поцелуй на чужих, припухших от их ночи губах. — Я никому не позволю тронуть тебя, как делали это они, хорошо? Каждый, кто причинит тебе вред – останется забыт этим миром, веришь мне? Панталоне ничего не отвечает, всем корпусом развернувшись к старшему, и сжимая ладонь на своей щеке, он опрокидывает его на кровать. Целует глубже, выражая в этом всю свою признательность, пока из глаз не польются слëзы. Присаживаясь сверху на бёдра своего безумно любимого доктора, он заставляет себя отвлечься от воспоминаний, когда горячие руки проникают под одежду, в спешке расстёгивая пуговицы на пижаме.***
Уже глубокой ночью, когда Девятый Предвестник ворочается в своей кровати и не может второй месяц спокойно спать без чужого присутствия – он прикусывает губу от нахлынувших воспоминаний, которые в одночасье пробуждают эти эпизоды. Смешивая мерзость внутренних чувств, от ревности с которой он смирился, прилагая большие усилия и возбуждения, которое, кажется, никогда не кончится, если он продолжит с таким успехом игнорировать доктора. Специально он делает это? Да. Было банально стыдно признавать собственную слабость перед неоправданными эмоциями и говорить об этом прямо. Расплачиваться приходилось этим: пылая от любых прикосновений к своему телу, даже самых незначительных; от мыслей, что наперебой вертелись в голове, почти затмевая собой то событие. Как же сильно хотелось близости, чертовски. Именно с Дотторе. Только он знал, как правильно обращаться с его телом, как ему будет приятно, что нужно делать для того, чтобы финансист буквально терял сознание от удовольствия. Дотторе знает даже, что на утро Панталоне обязательно возьмёт жажда, потому оставляет на утро графин с водой и фруктовую нарезку. Знает, как посреди ночи заставить его проснуться во время изнуряющих кошмаров, как позаботиться после этого и отвлечь внимание от отвратительных вещей. Дотторе, Дотторе, Дотторе. — Дотторе... С губ слетает аккуратный стон. Мысли уже кричат о том, что пора простить себе любые “ слабости „. Просто потому что Предвестник довёл своей скукой не столько душевно, сколько физически. Если больные нимфоманией люди могли менять партнёра по каждому желанию, то банкир никогда не сможет этого сделать. Ему нужен конкретный человек. Жалеть всегда будет время. Уже на полпути к тому, чтобы в очередной раз просто поводить рукой вдоль своего члена, мужчина пресекает это, накидывая сверху на себя халат. Не самый тёплый для ночи в Снежной, но чтобы спуститься к нужному человеку в кабинет — достаточно. Минуя открытую лестницу, банкир спускается по чёрной, запасной — именно она будет ближе. По коридору раздаётся лязг связки ключей и последующий скрип тяжёлой двери, которая с шумом закрывается. — Торе? ты здесь? Из темноты мужчина вылавливает алеющий взгляд, что направлен прямо на него. Девятый сглатывает от понимания. Пути назад нет, теперь вся игра перешла в руки учëного, который уже медленно приближался. Лопатки холодит от соприкосновения со спиной, пока тот, что напротив, уже буквально дышит ему в лоб, ставя руку по одну сторону от вошедшего. Как явный намёк, что если в этот раз ему не будут смотреть в глаза, выражая в словах всë, то его заставят сделать это силой. — Вы по рабочему вопросу, или же мне придётся попросить Вас выйти обратно, за пределы моей лаборатории? Понимая то, что его сейчас дразнят, причём заслуженно, банкир больше погружается в несвойственный ему стыд. Благо, открыто этого показать уже никогда не сможет. — Скажи, ты ведь правда испытываешь ко мне чуть более весомые чувства? От подобного доктор даже отдаляется. Ожидал услышать нечто более серьёзное, связанное с глобальными проблемами. Ещё никогда Дотторе не сталкивался с неуверенностью его возлюбленного. Всё ведь бывает в первый раз? Они рано или поздно пришли бы к этому, однозначно. — Я должен извиниться за своё поведение, Дотторе... В тот день, когда ты вернулся, я совершенно случайно услышал твой разговор с... Николаем? Я думал, что ты и правда всё сказал верно, лишь бы до низших не дошла правда о возможных нас. Но мне было так обидно, что даже в тот момент ты говорил о Её Величестве. Словно фанатик. — мужчина прокашливается, после чего обвивает руками чужую шею. — Ты позволишь мне попросить у тебя прощение за такое? — У тебя и правда глупые выводы. Мне свойственна своя доля неуклюжести в выражениях, но никогда бы не променял тебя на кого-либо ещë. — опускаясь, чтобы лёгкими поцелуями покрыть красные щеки загнавшегося Панталоне, Дотторе ставит колено между его ног. — Ты для меня особенный, Лоне. Я чувствую и тебя, и к тебе, это сложно описать, но... Это всё что нужно услышать воспаленному сознанию. Быть одним для того, кого так сильно любишь. Не в этом ли счастье? Халат безучастно падает на пол, пока Дотторе, чувствуя, как на затылке сжимают его пряди волос, целует шею, не веря тому, что его наконец не останавливают. Нетерпеливо сыпет укусами на светлую кожу аристократа, без которых невозможно было смотреть на Панталоне, кто теперь всецело принадлежит ему телом и душой. Сегодня точно можно переборщить с жестом ласок и разорвать дорогую пижамную рубашку. Никто не остановит от того, чтобы вдоволь насладиться тяжело вздымающейся грудью, за столь длительное время ставшей безумно чувствительной. Поддаваясь на каждую манипуляцию, лёгкий прикус твердеющего соска, посасывание, которым так грешил учёный, каждый раз задерживаясь на этом. Но в такой ситуации терпения просто не было. Звуки прямо над ухом, так плавно слетающие из приоткрытого рта банкира, который в поиске опоры остервенело вцепляется тонкими пальцами за светлые пряди. Он точно тот, кто умрет этой ночью. В грубой хватке, Дотторе с усилием тянет не понимающего Панталоне за запястье, ведя за собой. Несколько заплетающихся шагов и он чувствует под собой мягкий шëлк кровати: вокруг приятная полутьма и партнёр, нетерпеливо разводящий его ноги без лишних обсуждений, устраиваясь между. Даже при лёгком свете видно, как многообещающе сверкают его глаза. Горячие руки скользят по телу Предвестника и подхватывают под поясницей, оставляя жгучий укус на боку, явно кровоточащий. Однажды его мужчина упоминал о том, как же хотелось съесть банкира заживо. Пижамная рубашка осталась ещё на пороге вместе с халатом доктора. На младшем Предвестнике — только измятые брюки с бельём, которые позже тоже отправились в неизвестном направлении. Возбуждение давило обоих с неимоверной силой. Дотторе ловил любую возможность для откровенного поцелуя, всегда стремясь проникнуть в Панталоне как можно глубже, в абсолютно любой сфере жизни. Завладеть каждой клеточкой изысканного тела, въесться в кожу, как самая противная краска, что нагло отгонит всех вокруг от своей бездны чувств. Он не стесняется в том, чтобы с наслаждением прикусить внутреннюю часть бёдра, наблюдая сладость гаммы эмоций на обычно безучастном лице. Упивается своей властью, как ненасытное животное, намеренно выдавливая из Регратора больше чувств вперемешку с собственным именем, сгибая внутри тощие пальцы. Чужие стенки трепетно пульсируют на члене, пока Панталоне рвано ловит ртом воздух, лёжа практически на рёбрах. Ухоженные волосы в беспорядке разметались по шёлку на мягкой подушке, а член доктора, казалось, нежным током проезжается по оголенным нервам. Не грешным делом было задохнуться в этой истоме, беспомощно цепляясь за простыни. Собственными бёдрами управлять невозможно: для получения отчаянных движений внутри, до искр в глазах и сжатого сердца где-то под ребёрным каркасом. Весь процесс контролирует Второй Предвестник, оставляя синяки от пальцев на бархате кожи. Издевается над банкиром, за всё то время без единой ласки, с обожаемой медлительностью утягивая на истекающую головку, словно заново вспоминая забытые ощущения настоящего вознесения. Голос Панталоне разносится по комнате как самый настоящий горячий шоколад, топя в себе чувствительность ушей учёного. Он идеален в своём изгибе, когда сам садится на бедра; идеален в мимике приоткрытых, влажных губ, с которых срываются поочерёдно стоны, вскрики и задушенные звуки. Дотторе тянет шёлк волос финансиста, ведь в этот момент бальзамом для души служил изгиб шеи мужчины, как и явная чувствительность кожи головы. Раз за разом выбивая уже избитые хрипы с самых недр кровавой души, хочется утонуть в черноте глаз, кусая загривок — так как они оба любят, чтобы затягивалось ещё пару месяцев. Оргазм впервые хотелось оттягивать как можно дольше, лишь бы искупаться в любви друг друга до настоящей передозировки, но доктор срывается первым, в последний момент уже почти раздробив в своей руке костные ткани. Лоне пачкает под собой лишь простыни, но мимолетная брезгливость от того, что его снова осквернили изнутри скрывается под несвойственной мягкостью поцелуев со стороны, а это – всё, чего требовал этот момент и неловко разлитая в груди любовь. Панталоне мечтал стать сердцем денег Тейвата, но сейчас тëк самым горячим золотом в руках непризнанного обществом гения. Они разделили одну цель на двоих — “ доказать миру, что... ”, а значит, пройдут всё рука об руку. Вместе.