Запретное милосердие

      Когда бабушка Катя ещё была жива, она много рассказывала мне о своём прошлом. Только о детстве говорить не любила: его и не было, если быть точной. Бабушке исполнилось всего семь лет, когда началась война. Наша семья тогда жила на Смоленщине, как и сейчас. А фашисты, захватив Белоруссию, конечно, пошли на Смоленск. Многие сёла сжигали, и спасение моей бабушки – лишь прихоть судьбы. Эту историю я слышала только однажды. В один из вечеров бабушка предалась воспоминаниям и рассказала вот что.       - Маленькой я была, только-только пошёл восьмой год. Мы, дети, мало чего знали о фашистах, да и взрослые о них не говорили. Только вот столкнуться с этим зверьём всё равно пришлось.       К тому времени я уже догадалась, что грядёт большая беда. Некоторые жители уезжали из деревни, но большинство не могло себе позволить сорваться с насиженного места в неизвестность. Мой же отец не хотел покидать дом из принципа. Он был упрямым человеком и считал, что никто не посмеет выгнать его из собственного жилища. Папа не был глупцом, но тогда  оказался неправ.       Немецкие солдаты вошли в деревню без церемоний. Тут же начали врываться в дома, забирать всё ценное, что осталось на видном месте. Людей тем временем сгоняли в две самые большие избы. Тех, кто пытался сбежать, сразу же убивали. Видя это, многие перестали сопротивляться, но женщины, не умолкая, причитали, а дети кричали и плакали.       Я тоже заплакала. От страха и непонимания. Немцы кричали на нас. Чувствовалось: ругались, причём не стесняясь. Я, внуча, была красивенькой в детстве. Помню, все в деревне говорили, что лучшей невестой вырасту. В этом были правы, да никто не подозревал, что красота моя раньше пригодится. Один немец (позже взрослые говорили: офицер) стоял чуть поодаль, наблюдая за тем, как русских заталкивают в дома. Он внимательно рассматривал каждого. Так вышло, что, когда офицер взглянул на меня, я сама его изучала. Среди окружающей какофонии этот человек выделялся спокойствием и… не только. Почему-то, встретившись с ним взглядом, я, семилетняя девчонка, решила, что только этот немец может нас спасти. И, как видишь, не прогадала.       Офицер этот, как меня увидел, тут же что-то крикнул ближайшему солдату. Тот, быстро пробежав глазами по толпе, схватил меня за руку, подвёл к начальнику и вернулся на место. Я же, недолго думая, стала просить офицера о помощи. Несмотря на то, что все захватчики говорили по-немецки, я, уверенная, что меня поймут, по-русски затараторила о родителях и братьях, дяде Васе и подружке Дуняше, которые пару минут назад переступили порог злосчастного дома. Я уже не плакала, а глаза, думаю, были полны надежды. Я выжидающе смотрела на офицера с минуту. Он всё это время молчал, но в глазах мелькали мысли. Вдруг мужчина резко поднялся (меня слушал, сидя на корточках) и отчеканил: «Lasst alle raus!» Эти слова я на всю жизнь запомнила. Вначале часто повторяла, чтобы не забыть. А после войны, когда в школу пошла и стала немецкий учить, узнала смысл. Офицер сказал: «Выпустить всех!»       И всех выпустили, внученька. Конечно, крови потом немало попили, но в живых оставили. После этого слухи разные ходили. Одни говорили, что офицера того в Германию вызвали, другие утверждали, что прямо в наших лесах его и казнили за милосердие. Ещё была версия, что погиб он от советской пули. Так или иначе, вскоре после нашего спасения, командир у немцев сменился. И следующие деревни по дороге к Москве в большинстве своём сжигались… вместе с жителями. Такая вот история.       Я внимательно дослушала бабушку и посмотрела в окно. На улице шёл дождь. Глядя на бегущие по стеклу капли, я задумалась о том, что только что услышала. Не будь маленькая Катя милой девочкой, не взгляни она на немецкого командира, остались бы живы люди? Уверена, что нет. Но, благодаря моей бабушке, была спасена целая деревня. Однако же… другие сёла были уничтожены. Того офицера не пустили дальше, не позволили быть милосердным. Почему? Чем фашистам помешали мирные жители смоленских деревушек?