Когда дьявол плачет

      Вергилий постепенно начинает привыкать. Привыкать к жизни за пределами Ада. Привыкать к чему-то… постоянному и безобидному. Привыкать к детскому шуму, к запаху человеческой еды.       Привыкать к Неро.       Данте был прав, чуть ли не пинками отправляя брата пожить у него, парень он действительно неплохой, хоть и во многом наивный, неопытный. Но это молодость и другие условия жизни. В этом плане ему повезло гораздо больше обоих сыновей Спарды, лишённых семьи и с малых лет вынужденных выживать самостоятельно.       И всё же, Вергилию есть что ему рассказать и чему научить (и, чего уж там, самому тоже предстояло многому научиться у него). Надо было просто позволить себе поговорить с ним. Мальчишка сам охотно к нему тянулся, пусть и ершился, пытался как-то прятаться, но старший сын Спарды умудрялся легко его читать. Они действительно во многом похожи…       — …А как там Данте, ты проведал его? — вопрошает обеспокоенная Кирие.       Имя брата заставляет близнеца отвлечься и невольно прислушаться.       — Да что с этим стариком будет-то? — отмахивается Неро, фыркнув. — Был я у него на той недели. Он по-прежнему воняет пиццей и виски. И шутит не смешно.       — Я недавно читала в одной статье, что подобное поведение может быть признаком глубокой депрессии!       — Данте? В депрессии?! — юноша усмехается. — Не верю! Просто его в детстве не приучили убирать за собой!..       Вергилий стоит у стены в соседней комнате с книгой в руках и нагло подслушивает. Вернее, случайно подслушивает. Он чувствует, как что-то внутри беспокойно откликается на эти слова. Он ощущает странную тревогу.       И всякий раз, когда он навещал брата, его тревога увеличивалась. Данте, вроде, вёл себя как обычно: ехидничал, ел пиццу, пил виски и в целом выглядел сытым и довольным. Но что-то было не так.       Может, дело в том, что в какие-то моменты количество пустых коробок пиццы резко уменьшалось вместе с бутылками, а вечно грязный пол выглядел чистым, но старательно запачканным заново — местами даже грязь не успела засохнуть — а младший близнец (чистый и сияющий) улыбался немного нервно и криво. Старший сын Спарды мог бы проигнорировать эти несущественные детали — серьёзно, кому какая разница, сколько бутылок виски выдул Данте или сколько пиццы он сожрал? — но почему-то не мог перестать подмечать их. Особенно в такие моменты выделялся запах. Было в нём что-то неправильное, но что именно Вергилий не понимал. Нутром чувствовал, но не понимал. И от того его тревога росла всякий раз, когда он наносил брату визит. Если мусора много, а младший расслабленно спал, тревога отпускала — с близнецом всё относительно нормально (насколько это вообще возможно). А если нет…       Старший сын Спарды пытался вычислить закономерность, чтобы поймать Данте за… чем бы то ни было (неужели, уборкой?), но он не то чтобы был частым гостем в его агентстве. Вергилий мог приходить и уходить, когда ему вздумается, и часто делал это спонтанно. Просто чтобы проверить, что с братом всё хорошо (но всё было не хорошо).       И вот однажды старший привычно открывает портал в офис близнеца, и, едва войдя в него, шокировано замирает. В уши привычно ревёт музыкальный автомат. Но в нос бьёт металлический запах свежей крови вперемешку с тяжёлым духом алкоголя, превратив тревогу в леденящее чувство в груди. Страх.       Брата на месте не было.       — Данте! — зовёт его Вергилий, в два шага подлетая к столу и вновь замирая. — Данте!       За ним, откинувшись на упавшем стуле, в большой, по краям уже даже засохшей луже собственной крови лежит весь перепачканный ею же легендарный охотник на демонов со своими пистолетами в руках. Бледный, потрёпанный, не подающий признаков жизни. Он выглядит жалко. И в то же время от него веет безмолвным отчаянием.       Старшего сына Спарды разрывает от презрения и беспокойства. Его брат действительно выглядит отвратительно, однако непонятно, почему он так выглядит?       Сердце бьётся быстро-быстро.       Вергилий, буквально чувствуя густеющую лужу крови под собственными подошвами, подходит к младшему осторожно, будто опасаясь, что он сейчас на него кинется, медленно нагибается и аккуратно забирает пистолеты из чужих рук. Старший, дыша судорожно, через раз, отшатывается от близнеца, упираясь поясницей в стол и положив на него оружие. Он чувствует себя растерянным.       Ви внутри него испуганно сжимается и злится от того, что Данте идиот, не ценящий себя и свою жизнь. Страх смерти впечатался в память слишком отчётливо. Вергилий смотрит на брата, не зная, что ему делать. Он не знает, почему именно сейчас лежащий навзничь окровавленный безжизненный близнец пугает его до дрожи в руках.       Это неправильно. Данте выглядит совершенно точно неправильным!       Может, позвонить Неро? Вдвоём-то лучше думается…       Неожиданно, младший начинает шевелиться, со стоном открывая глаза. Старший замирает, невольно задержав дыхание. Его брат ещё некоторое время валяется в луже крови, пялясь в потолок пустым взглядом, затем поднимает голову.       — Ого! — удивлённо выдыхает он нетрезвым голосом. — Вергилий? Ты, что ли?       — Нет, тебе показалось, — зло цедит хмурый близнец.       Данте медленно моргает, но со стула сползать и вставать не спешит.       — До глюков раньше не доходило, — бормочет он удивлённо, откидываясь обратно. Его брат не должен быть здесь. Особенно сейчас. Значит, это глюк. Просто галлюцинация!       Между тем, мрачная «галлюцинация», под ладонями которой трещит стол, делает шаг вперёд, нагибается и лёгким движением руки, аккуратно касаясь стула, ставит его на место вместе с сидящим на нём охотником. Глаза младшего близнеца постепенно расширяются, а вместе с ними алкогольный дурман с остатками постсмертной эйфории развеивает ужас от осознания — старший был настоящий. Он был прямо здесь, прямо сейчас.       Вергилий смотрит на брата сверху вниз злым взглядом, сжимая кулаки и едва удерживаясь от желания ударить Данте. Ударить от всей души, со всей силы, чтоб близнец отлетел и проломил собой стену.       — Объяснить не хочешь? — спрашивает старший на удивление спокойно.       Младший смотрит на него сквозь слипшуюся окровавленную чёлку испуганно, даже затравлено. Сбылся его самый главный страх. Ему нечего ответить. Но он не был бы собой, если бы не попытался.       Данте хочет улыбнуться расслабленно, но вышло криво и вымученно.       — Что конкретно?       — Не увиливай! — угрожающе нависает над братом Вергилий. — Зачем ты делал это?!       — Делал что? — близнец решает играть в дурака до последнего. Хотя прекрасно знает, что проиграет.       — Зачем ты… — старший запинается, будто сам не верит, что говорит подобное. — Зачем стрелял в себя?!       Младший всё ещё улыбается, пытаясь приделать обратно маску образа, что трещит и разваливается прямо у него в руках. Он, конечно, знал, что рано или поздно попадётся (особенно если учесть неожиданно проснувшуюся страсть брата к внезапным визитам, тем более, что он его уже не раз — почти — ловил), но… он всё-таки надеялся сохранить свою постыдную тайну до конца.       — А почему нет? — спрашивает он вдруг с безумной нервной ухмылкой и вызовом в голосе. — Я так развлекаюсь! Это всё равно меня не убьёт!       Вергилий чувствует гнев, но в то же время не может не согласиться с Данте. Это никого из них не убьёт. И всё же… это плохое развлечение. Старший не знает, почему, не знает, как это объяснить, просто он чувствует, что это плохо, что так нельзя.       — Если ты хотел получить по голове, ты мог бы просто попросить меня об этом, — отвечает он.       — Так не интересно! — ноет младший, откидываясь на спинку стула.       — А разбрасывать по стенам последние мозги очень интересно?! — вскипает Вергилий.       Данте вздыхает и хрипло произносит:       — Свали куда-нибудь на полчаса, когда вернёшься, ничего этого здесь не будет.       Однако его брат никуда уходить не собирается, напротив, наседая сильнее:       — Так, значит, мне действительно не показалось! И раз ты так активно маскировал свою уборку новым мусором, то и сам понимаешь, что это нехорошо, верно?       Младшему на это ответить было нечего. Он отводит взгляд.       Старший рычит, ощущая, как его снедают странные чувства. Холод в груди сжимает когти тревоги (беспокойства) лишь сильнее. Но одна эмоция всё же выделяется ярче других — гнев.       — Отвечай! — требует близнец.       Данте молчит. Его плечи опущены, а спина сгорблена. Он выглядит так жалко, так слабо. Из него так и хочется выбить всё дерьмо.       Вергилий не выдерживает. Он хочет заехать брату в челюсть, чтобы хоть как-то сбросить пар и привести его в чувства, но тот, похоже, был к этому готов. Он вдруг резко отклоняется назад, отталкиваясь от стола, и падает, совершая кувырок к стене. И тут же чуть пошатываясь из-за алкоголя, всё ещё гуляющего в крови.       Сколько же он выпил?       — И что ты делаешь? — скептично спрашивает старший.       — А ты? — младший дышит тяжело, очевидно, выстрелы в голову вперемешку с виски на нём всё-таки сказались. — Вздумал… Вздумал мне воспитательных люлей навесить?! А ты, часом, не охренел?!       Кто он такой, чтобы это делать?!       — Считаешь, незаслуженно?       — Нет! Это моя жизнь! И я решаю, что с ней делать!       — Идиот! — рычит Вергилий и вновь делает рывок в сторону брата. Данте такой жалкий, что об него не хочется пачкать оружие. Даже кулаки не хочется. Но его воспитанием заняться было нужно. Необходимо даже. Хотелось избить его до хруста сломанных костей, до харканья кровью. Хотелось, чтобы он через боль усвоил то, насколько он отвратительный, ничтожный. И насколько неправильно было то, что он делает с собой.       Младший вновь отскакивает от близнеца и… неловко поскальзывается на собственной крови. Старший тянется, чтобы его поймать, но охотник вдруг призывает свой меч и чуть не отрубает половину протянутой ладони. Знакомым до боли жестом, полным застарелой обиды, гнева и горечи. Жестом Ямато, что раз за разом пытался отсечь связь…       Данте падает на пол, а Вергилий, остановившись, задумчиво смотрит на свою окровавленную руку. Кажется, он понимает, что хотел сказать его брат. Гнев спадает, позволяя странному горькому чувству, сжимающему сердце, занять его место в груди. Сожаление?       Младший же вновь распластался на полу. Он молчал, глядя в потолок.       — Уйди, пожалуйста, — просит он хриплым, полным усталости голосом через некоторое время тишины. Он окончательно опозорился и проиграл. Эта горечь оседает внутри вместе с бесконечной меланхолией.       Старший хмыкает, а затем, мимоходом вырубив орущий музыкальный аппарат миражным клинком, вдруг усаживается рядом с братом прямо на грязный пол (но не в лужу, конечно же), опираясь спиной на стену. Он в растерянности.       Вергилий ещё никогда не видел Данте настолько разбитым и сломленным (тот даже не среагировал на внезапную тишину и поломку дорогого имущества) и удивлялся сам себе, что не видел этого за искусно сплетённой маской. И не увидел бы, если бы не случайно подслушанный разговор Кирие с Неро. Не увидел бы, если бы что-то внутри не откликнулось на эти слова и не начало искать немой крик близнеца о помощи в его агентстве. И если бы оно не находило подтверждения, если бы не это самое чутьё, что раз за разом зудело и гнало старшего в офис младшего по совершенно спонтанным глупым причинам, то он бы вряд ли когда-нибудь узнал, что происходит с братом на самом деле. И сейчас Вергилий просто не может его оставить.       — Давно это с тобой?       Он легонько тычет носком сапога в чужое плечо.       — Что именно? — бесцветно вопрошает Данте, продолжая играть дурачка. Смертельно уставшего, но всё ещё дурачка.       Старший вздыхает.       — Давно стреляешься?       Близнец молчит какое-то время. Но потом решает, что терять уже явно нечего. Он ведь знал, что так будет, если он попадётся. Теперь его брат видит, какое ничтожное у него отражение. Не повезло ему с родственником.       — Где-то после нашей последней встречи, — младший криво улыбается.       Вергилий сначала непонимающе хмурится, а затем ощущает, как по спине бегут мурашки, когда он понял.       Мундус глубоко ранил их обоих. Но если старший сын Спарды во время путешествия Ви свои кошмары понял и принял, перестал их страшиться, а они, хоть и продолжали жить призраками внутри него, но уже не причиняли боли, то вот Данте они, похоже, мучают до сих пор. А, может, не только они…       — Тебе становится легче после этого?       Ви внутри Вергилия тянет руки к младшему. Он толкает, толкает его сделать что-то. Что-то, что было нужно ему самому когда-то (а, может, и до сих пор). Потому что то, как спасается от своей боли брат — неправильно.       — Немного…       Данте вдруг задумался: и что теперь? Его секрет больше не секрет. Его идеальная маска разбита на кусочки, а он всё ещё цепляется за неё, стремясь укрыться от чужого взгляда, поэтому он отворачивает голову, чувствуя знакомое жжение в глазах и видя перед собой жидкую мутную пелену слёз. Он не хотел, чтобы его видели таким. Особенно, чтобы его видел таким его близнец. Потому что старший не приемлет такой слабости, он без сожаления должен раздавить всё, что осталось от ничтожного младшего. И, честно говоря, Данте хочет этого.       Он устал. Он так устал быть один на один с самим собой и таскать это чернильно-чёрное одиночество, что медленно поедало его всё это время. Он сам позволил ему это. Думал, так будет правильно.       Он просто хотел постепенно исчезнуть. Он сдался.       Вергилий, поддаваясь порыву внутренней человечности — всё же лучше, чем ничего — всё-таки тянет руку к брату. Тот не видит, но чувствует это и напрягается, ожидая очередного удара. Он не будет сопротивляться, как бы жалко это ни выглядело. Ниже падать некуда. Но старший лишь цапнул младшего за плащ и потянул к себе. Тот, не понимая намерений, сначала замер на пару секунд, а потом слабо пытается вырваться, испугавшись неизвестности. Лучше бы тот его ударил. Это было бы понятнее и привычнее.       — Какой же ты тяжёлый! — кряхтит близнец, но упорно тянет брата, не обращая внимания на сопротивление. — Тебе определённо стоит посидеть на диете, а то на одних пиццах ты такими темпами совсем жиром заплывёшь! И прекрати уже дёргаться!       — Да чего тебе от меня надо?! — возмущается Данте хриплым севшим голосом с нотками срыва.       Чего ещё ему надо?! Он уже всё видел! Пусть либо добьёт уже, либо проваливает!       — Не дёргайся!       Вергилий всё-таки сгребает сопротивляющегося брата в… объятия?! Младший близнец замирает, явно шокированный таким поворотом, и позволяет перехватить себя поудобнее. Старший облегчённо выдыхает и прижимает его спиной к себе, пристраивая подбородок прямо на чужую испачканную в крови макушку.       — Э-э… что ты делаешь? — Данте в недоумении. Он боится лишний раз шевельнуться.       — А на что это похоже?       Младший не отвечает. Он не уверен ни в чём. И до сих пор не верит, что его брат-недотрога его… обнимает?!       Вергилий прижимает его к себе крепче. На самом деле, он сам понятия не имеет, что он делает, и сработает ли это вообще. Но что-то нужно было сделать. И привычные методы не только не сработали бы, но и усугубили ситуацию, он уже попытался.       Объятия казались… выходом. Он видел, как Неро обнимал Кирие (или она его), как обнимал детей. Как они после этого улыбались — им явно становилось легче. В какой-то момент мальчишка настолько осмелел, что сгрёб в охапку собственного нелюдимого отца. Порывисто, крепко, грубо. В какой-то степени даже отчаянно. Но это было… тепло. Странное, казалось, похороненное под пеплом воспоминаний чувство откликнулось на этот жест и заставило сердце забиться чаще. Это было… хорошо. Достаточно хорошо, чтобы Вергилий тогда осторожно обнял юношу в ответ.       Только вот, похоже, сейчас это почему-то не работает. Хотя, с другой стороны, Данте не спешит вырываться и даже постепенно расслабляется в руках брата. Может, не всё потеряно и надо просто подождать? Скорее всего, его тоже не то чтобы часто обнимали, иначе вряд ли он бы решил стреляться.       Близнецы сидят в тишине какое-то время, не двигаясь.       — Ты испачкаешься, — тихо, хрипло произносит младший, пустым взглядом смотря в потолок.       — Скажу, что пару демонов зарубил по дороге, — невозмутимо отвечает старший. — Не очень удачно.       Данте усмехается. А потом вдруг вновь начинает ёрзать, возиться. Наглеть так наглеть!       Вергилий в недоумении, его хватка ослабевает, но брат не спешит из неё вырываться. Напротив, он… изворачивается, устраиваясь на старшем поудобнее, уткнувшись ему лицом плечо, порывисто выдыхая, и слабо обнимает в ответ. При желании, близнец мог бы легко скинуть с себя младшего, тот не станет сопротивляться, но он его не для этого к себе тащил. Он вновь смыкает объятия и щекой прижимается к чужой макушке. И вдруг усмехается.       Он вспоминает, как они в детстве, несмотря на все ссоры и перепалки, всё равно тянулись друг к другу, когда кому-то плохо. Данте всегда просыпался по ночам и пытался успокоить Вергилия, когда тому снились кошмары, а тот откладывал свои книги, чтобы посидеть рядом с братом в углу. И побурчать на него. Но всё ещё не отходить от него.       Их связь сильно ослабла после пожара и с течением времени, но осталась нерушимой. Может, поэтому старшего всё ещё тянет к брату? Он всё ещё хочет быть рядом и помочь.       — Не смейся! — приглушённо хрипит младший ему куда-то в плечо и смущённо просит: — И только попробуй об этом кому-то рассказать! Нико мне голову оторвёт и сделает из неё очередной Бич Дьявола, если узнает, как я пистолетами её бабушки пользуюсь!       Но даже сейчас он находит время для шутки.       Вергилий смеётся негромко, легонько поглаживая близнеца по спине.       — Так легче? — спрашивает он, получая в ответ приглушённое угуканье. Брат тяжёлый, провонявший потом, виски и собственной кровью, но тёплый, живой и всё ещё — всегда — родной. И ему нужна помощь.       Данте чувствует, как тёмная меланхолия, не успевшая вытечь сквозь дырки в черепе, накрывавшая его всё сильнее, постепенно… отпускает его. Он чувствует тепло. Он чувствует, что не одинок.       Да, он… выбрал не самый мудрый путь, что уж там говорить, и потому огрёб заслуженно.       — А можно я ещё так побуду? — вопрошает он с робостью в голосе, боясь, что вот именно сейчас его оттолкнут. Он даже невольно цепляется за плащ близнеца, точно испуганный ребёнок.       — Столько, сколько тебе нужно.       Вергилий зарывается пальцами в чужие патлы, чувствуя, как хватка брата становится крепче, как он выдыхает громче и резче. Старший не собирался отпускать младшего. Не сейчас уж точно.       — Почему ты не сказал?       — О чём? — Данте всё ещё не хочет говорить сразу.       — Я уже понял, что ты не от хорошего настроения стреляешься, — фыркает Вергилий. — Почему ты не сказал?       — Кому? — хмыкает близнец со скрытой за насмешкой горечью. — Тебе что ли?       Старший задумывается, как бы он отреагировал, попытайся младший рассказать о своих проблемах. Это звучало глупо. Но, с другой стороны, уже сам этот шаг заставил бы насторожиться.       — Почему нет? Я бы в таком случае посоветовался с Неро, и мы…       — Нет! — вдруг рявкает Данте, стискивая брата в объятиях чуть сильнее, будто чего-то испугавшись, а затем продолжает уже тише, с ноткой мольбы: — Не впутывай в это пацана, пожалуйста! И ты обещал никому не говорить!       Он дрожит так, будто вот-вот заплачет.       — Не скажу, успокойся, — вздыхает Вергилий. Наверное, этого стоило ожидать, ведь он сам тоже не из тех, кто может легко поделиться тем, что у него на душе. Он уже не Ви, в конце концов.       Вновь воцаряется тишина, нарушаемая лишь шумным приглушённым дыханием младшего. Старший чувствует, как промокает его плечо, но ничего не говорит, просто продолжает гладить брата по голове.       Он думает о том, что потом надо всё-таки прибраться и уговорить Данте переехать к Неро хотя бы ненадолго. Мальчишка не откажет в помощи, в конце концов, он же не хотел, чтобы его новоявленные горе-родственники друг друга перебили. И вряд ли он обрадуется тому, что у одного из них есть суицидальные наклонности. Конечно, Вергилий не собирается нарушать своё обещание, но он думает, будет достаточно пары слов…       — Я не хотел… — вдруг шепчет Данте, утыкаясь близнецу в шею.       — Хм?       — У тебя своя жизнь. У всех своя жизнь, — продолжает младший. Ему тяжело говорить об этом, но он чувствовал, что должен сказать. Не как оправдание, а как ответ. — А я… Я давно смирился с тем, что остался позади. Я просто… не хотел никого тянуть за собой. Я…       — Ты идиот, Данте, — перебивает его старший, тяжело вздохнув. — Ты — полный идиот.       Вергилий чувствует, как возмущение внутри него откликается на слова брата. Он и раньше не собирался отпускать близнеца, но теперь он полон решимости за шкирку его утащить за собой, если понадобится.       — Значит, вот что мы сделаем, — говорит не терпящим возражения тоном старший, — сейчас нам нужно убрать весь этот бардак, что ты развёл. А потом ты собираешь вещи, и мы вместе отправляемся к Неро.       — Эй! Ты обещал не вмешивать пацана! Зачем тогда меня к нему тащить?!       Младший пытается вырваться, но его брат не торопится его отпускать.       — Я не скажу ему правду. Но и тебя одного я оставить не могу. Переезд к Неро наилучший вариант в данной ситуации.       — И всё же я не думаю, что…       — Я тебя не спрашивал! — рявкает Вергилий. — Можешь думать что хочешь, но если будешь сопротивляться, я тебя свяжу, отнесу Неро и расскажу всё как есть!       Данте замирает и испуганно сжимается. Такого позора он не переживёт.       — То-то же! — бурчит старший, погладив брата по голове. На краю сознания (не иначе как от Ви) мелькает мысль, что надо бы быть помягче с младшим, но он отбрасывает её — как получается! — прижав близнеца к себе крепче. Вергилий не до конца понимает себя и своих чувств, но он бы точно не хотел терять Данте. Он идиот, но он его идиот.       Глупый маленький братец…       Они ещё какое-то время молчат. Младший всё-таки смиряется с тем, что старшего ему не переспорить. Да и не очень-то хочется, если быть до конца честным.       Наивный маленький мальчик всё ещё сидит в шкафу и ждёт, когда за ним придут. Всё ещё ждёт. И, кажется, он, наконец, дождался.       — Успокоился? — спрашивает Вергилий с беззлобной усмешкой. Он и сам чувствовал, что успокаивается.       — Угу, — отвечает Данте, пригревшийся в чужих объятиях.       — Убираться пойдём?       — Угу. Ещё пять минуточек…       — Ладно, ещё пять минут, — старший вздыхает снисходительно, по-отечески потрепав брата по голове. — Но потом уборка!       — Ага… — младший прячет улыбку в шее близнеца. Он впервые за долгое время чувствует себя так хорошо и спокойно.       Объятия размыкать не хотелось никому, но надо было всё же прибраться. Данте, оказывается, действительно умеет это делать, да ещё как! Вергилий даже с двойником не поспевал за братом, который вовсю суетился и носился туда-сюда. Сразу видно, что он действительно не первый раз такие вечеринки себе устраивает. И от осознания этого почему-то становится грустно.       — Эй, Верги, обязательно было вот так вырубать мой проигрыватель! — младший возмущённо указывает на свой автомат, в котором осталась дыра от эфирного клинка.       — Ты только сейчас это заметил? — старший иронично выгибает бровь, продолжая оттирать стол. — Он был от меня слишком далеко, чтобы я мог выключить его как-то иначе.       Данте отвечает ему раздражённым вздохом, но продолжает собирать мусор.       Наконец, офис был чистым, проветренным, были вычищены и пистолеты. Младший хотел, было, заказать пиццу и пойти в магазин, чтобы накупить алкоголь и заставить агентство новым мусором и грязью, но старший его поймал буквально за шкирку.       — Куда пошёл?       — Маскировать…       — Нет нужды. Я же здесь. Я заставил тебя убраться. А теперь иди, собирай вещи.       — Стоп, погоди, а что мы им скажем? — Данте замер на полпути. Он чувствовал себя странно. Смущённо.       Вергилий задумался.       — Я что-нибудь придумаю. Иди.       Младший ушёл. Он чувствует себя неуверенно, но он больше не хочет оставаться один.       А старший же задумчиво осматривался. Нужен был действительно веский повод, чтобы забрать брата с собой надолго. Причём не столько для Неро и Кирие (им-то как раз хватило бы двух слов правды), сколько для самого близнеца. Он же слишком упрям. Впрочем, как и сам Вергилий, в этом они друг от друга не ушли.       Задумчиво осматриваясь, старший заглянул за дверь и увидел санузел с душевой. Идея осенила его в тот же миг.       Данте собрался быстро и даже в какой-то степени воодушевлённо. Словно кто-то действительно открыл дверцы его шкафа и протянул руку, чтобы отвести его домой. Младший вышел из комнаты и, услышав странный шум, сбежал вниз. Дверь в туалет была открыта, и оттуда доносились звуки ударов.       — Э-эй! Ты чего творишь?!       Старший же, упираясь руками в стены, активно бил ногой трубу.       — У тебя… ха! — удар! — прорвало… хе! — удар! — трубу!       Из трубы и впрямь потекла вода под напором давления. Вергилий отстранился и с довольным видом полюбовался своими деяниями.       — Ты… ты… — У Данте, кажется, задёргался глаз. — Ты хоть знаешь, сколько будет стоить ремонт?!       — Нам спешить некуда, постепенно починим, — усмехнулся старший и вышел, похлопав брата по плечу. — Пойдём.       Младший, матерясь, тут же кинулся перекрывать воду, пока другой близнец открывал портал.       Неро был изрядно удивлён тем, что Вергилий притащил с собой Данте, но и не сказать, что он был против присутствия дяди в своём доме. Хоть это и было весьма неожиданно. Сдав младшего на руки Кирие, которая с радостью приняла нежданного гостя, старший сын Спарды похлопал юношу по плечу и жестом позвал за собой в другую комнату. Охотник смотрел на него с немым вопросом, но уже по мрачной физиономии было понятно, что дело явно непростое.       Вергилий обещал не выдавать, что брат стреляется, но это не значит, что он не может рассказать никому о состоянии Данте. Поэтому старший сын Спарды, серьёзно глядя в чужие глаза, сказал всего два слова:       — Ему плохо.       — Чего?       Неро ожидаемо не понял, но Вергилий никаких объяснений не дал, молча уйдя в столовую к Данте. И оставляя чувство тревоги в груди юноши. У него не было никакой причины сомневаться в словах отца (хотя привыкнуть так его называть хотя бы про себя, как и в принципе принять новоявленных родственников задача та ещё, пусть и ни от кого из них охотник бы не отрёкся). Тем более в таких словах.       Неужели Кирие была права? А Неро, слепой дурак, не слышал, слушал. Не видел. И чуть не… не потерял Данте?       Странная мысль, ведь легендарный охотник при всём своём разгильдяйстве казался кем-то… сильным. Не только физически. Казалось, ему всё как с гуся вода. Что бы ни происходило в мире, он всегда будет улыбаться и шутить несмешные шутки (ну, кроме случая с Уризеном-Вергилием).       Но это не мешало ему на самом деле ломаться, рассыпаться где-то внутри себя…       Неро тряхнул головой, отгоняя от себя ужас осознания, вместо этого наполняясь решимостью. Он не будет больше задавать никаких вопросов, но и стоять в стороне тоже. Если дяде нужна помощь, значит, ему нужна помощь, даже если он будет отбрыкиваться от неё всеми конечностями!       А он будет…       Но это уже его проблемы!       Юноша лохматит волосы и входит в столовую, где Кирие уже наливала сидящим за столом Данте и Вергилию суп.       — Я заварю вам чай, — произносит Неро и улыбается.