***
Внезапный стук в дверь заставил их обоих замереть. Вильфор нахмурился. Он велел слугам не беспокоить их в кабинете до того, как они покинут его, и даже ничего не сообщать, если только не горит дом. В таком случае человеком, что находился за дверью, могла быть только его милая дочь. Он помедлил и, наконец, решил, что не помешало бы ненадолго прервать их бесплодный разговор. Монте-Кристо оказался гораздо упрямее, чем он думал. Вильфор считал, что несколько дней позволят взвесить ему все за и против и отказаться от своей грозной цели, но тот явно не собирался делать этого и даже не показывал вид, что сдается пред Вильфором. Вильфор задавался вопросом – он оказал на него недостаточное давление или ему действительно стоит начать думать о подходящем времени для того, что раскрыть его личность. Вильфор поднялся со стула, угрожающе взглянув на Монте-Кристо, и открыл дверь. Действительно, в проеме показалась Валентина. — Отец! — весело воскликнула она. Но Вильфор с легкой горечью отметил, что эта радость явно была вызвана не им. Только тогда Валентина заметила, что в кабинете еще был гость, и с некоторым смущением поспешно поприветствовала его. Монте-Кристо, ничего не сказав, ответил ей серьезным и осторожным кивком. Судя по слегка любопытному выражению лица Валентны, она не узнала Монте-Кристо – тот всегда носил маску, и потому когда снимал ее, никто не мог его узнать. — Отец, — сказала Валентина, делая голос тише, чтобы только он мог слышать ее, — прошу прощения, что беспокою вас… Но Альбер только что прислал мне письмо, в котором сообщается, что он вернулся в Париж прошлой ночью, и потому могла бы я сегодня вечером… — от счастья ее лицо залилось румянцем, когда она смотрела на него в ожидании ответа. Вильфор снова почувствовал укол ревности по отношению к юному Морсеру. Но его дочь была так полна ожидания, что он не мог отказать ей. — Если хочешь, поезжай, — сказал он. — Только попроси отвезти тебя туда на нашем семейном экипаже. — Спасибо вам, отец! — Валентина радостно поцеловала его, затем вновь поклонилась и собралась уходить. Вильфор нежно коснулся губами ее щеки и пронаблюдал, как она вышла из кабинета. Когда она уже скрылась за дверью, он шагнул в коридор и крикнул ей вслед, — не задерживайся там допоздна! Валентина издалека ответила согласием, но Вильфор понимал, что она не уйдет до тех пор, пока позволяют правила приличия. Так что он лишь вздохнул, отворачиваясь и закрывая дверь кабинета. Только в этот момент он заметил, что Монте-Кристо смотрел на него с каким-то странным, задумчивым выражением лица. Внезапная волна страха охватила сердце Вильфора, он резко встал перед Монте-Кристо, пристально глядя на него, и спросил: — О чем вы думаете?! Если вы хотите отомстить мне, то и делайте это по отношению ко мне. Моя дочь, – она еще не появилась на свет в то время, – она ни в чем не виновна. Вы что, намерены втянуть в это невинного ребенка? Какое лицемерие! Монте-Кристо смотрел на него и через некоторое время отвел взгляд, словно очнулся, и молча покачал головой. Нет, обвинение было ошибочным, его лишь удивило, как Вильфор общался с дочерью таким мягким голосом. Он всегда знал о существовании мадемуазель Валентины де Вильфор и ему не раз доводилось видеть ее, но только теперь он действительно осознал, что значило «у Вильфора есть дочь, он отец». Так невинна была любовь юной девушки к своему грешному отцу, что Монте-Кристо, увидев то, как она поцеловала его в щеку, ощутил вспышку обжигающей зависти – ах, если бы не случилось той ужасной мрачной истории, тогда у него тоже был бы ребенок, и он… Монте-Кристо запретил себе продолжать размышления, не позволяя мыслям касаться этой темы. Он навсегда лишен этого счастья, но виновник наслаждался всем тем, что сам он потерял. Нет, как может он отпустить их, он хотел бы, чтобы его боль была возмещена вдвойне, чтобы они страдали самым мучительным образом… Дантеса охватил внезапный ужас, почти заставивший его содрогнуться. Ему вдруг пришло в голову, что, возможно, Вильфор прав: у него действительно закралась подобная идея. Позволить отцу наблюдать, как страдает его любимая дочь – лучший способ заставить его испытать боль и беспомощность, которые когда-то ощутил он сам… Нет, как может он сделать этого, как мог он даже подумать об этом?! Видя, что он не отвечает, Вильфор только подозрительно приподнял брови и больше ничего не сказал. Через некоторое время, когда он вновь заговорил, то уже вернулся к разговору, что был у них до того, как их прервали: — Итак, вы по-прежнему не собираетесь сдаться? То, что это Божья воля – это лишь ваше собственное оправдание…. Если вы действительно считаете, что исполняете Божью волю, тогда вы должны «прощать людям согрешения их, и простит вас Отец наш небесный». Я предупреждаю вас, да и вы сами должны знать это – «если же не простите людям прегрешений их, то и Отец наш не простит прегрешений ваших». Со временем Монте-Кристо, казалось, вернулся из своих мыслей. Он чуть горько усмехнулся и произнес тихим голосом, словно общался сам с собой: — То, что вы сделали… как можете вы быть прощены… — его рука крепко сжала спинку стула, почти до скрипа. — Как смеете вы говорить это… Если бы вы тогда сказали мне правду, я бы точно сохранил ваш секрет, мы бы могли разойтись мирно… — от злости у него сковало горло, не давая ему возможности произнести остальные слова. Вильфор беспомощно покачал головой, но эта беспомощность относилась не к его поступку в прошлом, а к глупым словам Монте-Кристо: — Как я мог подставить свою карьеру и перспективы из-за чуждого мне моряка? «Граф», неужели вы не понимаете, что таково общество… Вы плохо усвоили его правила, так что можете винить лишь себя, что были столь наивны в то время. Если бы вы из своих же побуждений не рассказали мне все в тот день, то тогда бы не вы пошли ко дну, а я. — …вы абсолютно лишены совести. — Если это так, вам не нужно ставить под удар свою свободу из-за такого человека, как я, которого вы презираете. Теперь, когда вы обеспеченны, просто забудьте о прошлом и наслаждайтесь своим будущим… Его слова были прерваны. Но не чужой репликой, а парой сильных рук на его шее. Монте-Кристо бросился вперед, обеими руками сдавил горло Вильфора и прижал его к полу. Голова Вильфора тяжело ударилась о ковер, и от боли он с ужасом понял, что противник серьезен в своих намерениях – Монте-Кристо смотрел на него как зверь, сорвавшийся с цепи и собирающийся съесть его заживо. — Вы сумасшедший! — Вильфор с трудом выдавил пару хриплых слогов, инстинктивно брыкаясь, ударяя кулаками, пытаясь разжать чужие руки. Но, казалось, Монте-Кристо все еще сохранил грубую силу моряка, его пальцы душили его как орлиные когти. — Убийство… вы будете… арестованы… — Мне плевать! — взревел Монте-Кристо, яростно глядя на него своими красными глазами, словно смерть, и взор Вильфора затуманился. — У меня уже давно нет будущего. Раз я не могу обрести свободу без отмщения, пусть будет так! Я не вынесу наблюдать, как ты живешь прекрасной жизнью, и меня плевать на правосудие после твоей смерти! В этот момент сила его рук стала еще сильнее, и помутненное зрение Вильфора вскоре совсем померкло, и последним его ощущением стала не только жгучая боль в горле, но и холодные слезы, капающие на его лицо. Когда Вильфор вновь распахнул глаза, он все еще видел знакомый потолок кабинета. Он сделал свой первый вздох и после сильно закашлял из-за ощущения покалывания в горле. Но в мучительном кашле он с облегчением обнаружил, что все еще лежит на знакомом ковре – он действительно был жив. В растерянности он поднял руку, чтобы прикрыть горло. Все еще кашляя, он из-за всех сил попытался подняться и найти стакан воды, чтобы выпить. Возможно, Монте-Кристо ошибочно посчитал его мертвым, поэтому быстро сбежал. Вильфор гневно подумал, что раз он все-таки жив, то отыщет того, куда бы он ни бежал. Но не успел он подняться, опираясь о стол, как вдруг застыл, наконец, почувствовав на себе чужой пристальный взгляд. Вильфор резко обернулся и только тогда заметил, что Монте-Кристо сидел у стены, наблюдая за каждым его движением. Вильфор чуть не рухнул на пол и стремительно попятился, пока не ударился спиной об стол. Он с ужасом глядел на него, но Дантес смотрел на него молча, неподвижно, словно прежний порыв ярости полностью зачах. Его глаза все еще были налиты кровью, но он снова превратился в безжизненную, пустую оболочку. Вильфор задохнулся от страха, но, пока его дыхание немного успокаивалось, Монте-Кристо так и не бросился снова, чтобы попытаться задушить, поэтому он, дрожа, наконец, спросил хриплым голосом: — Почему? От услышанного вопроса опущенные уголки рта Дантеса дрогнули, изобразив кривую мрачную улыбку. — «Почему»? — повторил он приглушенным голосом, отводя взгляд, чтобы посмотреть на свои руки. — Возможно, потому что я не готов придушить живого человека до смерти собственными руками… В отличие от тебя. Промолвив это, он поднялся, и Вильфор вновь отшатнулся, но Дантес лишь подошел к столу, где лежали его маска и перчатки, и надел эти черные перчатки. — Но я не откажусь от мести, господин Вильфор, даже если это означает, что не будет мне искупления… — он сжал маску в руке и повернул голову, чтобы взглянуть на него. — Так давайте падем в ад вместе. Закончив фразу, он надел маску и ушел.*
Только уже оказавшись в карете, Дантес понял, что у него тряслись руки. Он смотрел на свои ладони, которые были так близки к тому, что быть запятнанными кровью другого человека, тщетно пытаясь подавить дрожь. Он даже не мог определить, была ли она вызвана гневом или страхом, боялся ли он Вильфора, который намеревался разоблачить его, или самого себя. Он чуть не вздрогнул, когда слуга открыл дверь экипажа, но тот лишь сообщил, что они прибыли домой, а не то, что Вильфор послал кого-либо вслед, чтобы поймать и арестовать его. Монте-Кристо вышел из кареты в некотором оцепенении, но вскоре пришел в себя, успокоился и кинулся в кабинет. Он быстро написал письма Бертуччо и Гайде, оставляя им инструкции о том, что делать в его отсутствие. Оформив последнее письмо, Монте-Кристо вздохнул с облегчением и хотел тут же позвонить в колокольчик, позвав слугу, чтобы тот подошел и забрал письма. Таким образом, он успел спланировать все до того, как Вильфор изобличил его, и даже если его отправят обратно в замок Иф, они получат заслуженную месть. Но он замер, в нерешительности оглядывая текст, который был смазан из-за его дрожащих рук, а некоторые места были даже затерты чернильными пятнами, но у него не было времени придавать этому значение. За то время, что он писал эти два письма, у Вильфора был шанс послать кого-нибудь, чтобы схватить его. Он взглянул на спокойный вид за окном. Почему никого еще не было? Монте-Кристо покачал головой, отгоняя фантазии, не соответствовавшие реальности. Но он немного успокоился, сложив письма и начертав более аккуратно оформленную записку, в которой пояснил, что письма внутри стоит вскрыть только если с ним что-либо случится, прежде чем положил в конверт и попросил слугу отправить их. После этого он наконец спокойно откинулся в кабинетное кресло в ожидании своей необратимой гибели. Но даже когда он, изнуренный, задремал за письменным столом, его никто так и не потревожил. На деле Монте-Кристо успокоился лишь на мгновение, а затем продолжил нервно расхаживать по кабинету, время от времени поглядывая в окно, и даже один раз чуть не принял ночного патрульного за жандарма, пришедшего арестовать его. Он думал, что почувствует облегчение, когда поймет, что дамоклов меч пал на его голову, но этого так и не произошло – он застыл на месте от страха, не в силах пошевелиться. Но мужчина прошел рядом, всего лишь патрулируя улицу. Монте-Кристо выпрямился, уже покрывшийся холодным потом. В этот момент он даже всерьез задумался о бегстве из Парижа. Нет, конечно, он не хотел возвращаться в замок Иф, зачем он тогда сбежал из него? Та единственная, недолгая жизнь, что осталась у него, озарялась жаждой мести. Если Вильфор хочет прийти, пусть сделает это, он встретит его с достоинством. Наконец, когда на небе тускло засияли первые лучи рассвета, Монте-Кристо в изнеможении рухнул в кресло и уснул. Но никто не пришел арестовывать его даже после того, как он очнулся от мрачного кошмара, как и в последующие бессонные ночи. Монте-Кристо в оцепенении ждал своего приговора, но он так не наступал. После нескольких подобных дней он, наконец, собрался силами, чтобы проанализировать сложившуюся ситуацию. Единственное, что можно было утверждать наверняка, только то, что Вильфор не позволит такой огромной угрозе, как он, ускользнуть, особенно после того, как он чуть не задушил его до смерти. Возможно, он выжидал подходящего момента или замышлял еще более страшную месть... Но что может быть ужаснее, чем вновь вернуться в замок Иф? Поскольку Вильфор по какой-то причине до сих пор не разоблачил его, он должен воспользоваться этим временем и как можно скорее завершить свой план мести – пусть же свершится то, что должно. Ему нечего терять.***
Взгляд Вильфора надолго задержался на пригласительном письме, но причиной тому было не то, что он перечитывал его снова и снова. Информация, содержавшаяся в нем, была крайне проста и запоминалась с первого раза: бал-маскарад у графа Монте-Кристо. Время – завтрашний вечер. Обычно гостей уведомляют о подобных мероприятиях за несколько дней, а Вильфор только сейчас, случайно оказавшись у окна, заметил, как посыльный доставил срочное письмо. Подняв ладонь, Вильфор потер между бровями. Как он посмел. Это, несомненно, подало Вильфору шанс – и, должно быть, последний – разоблачить его публично. Вильфор не был столь глуп, чтобы не углядеть намерение, скрывающее за этим балом, ему предстоял выбор – добровольно шагнуть в пасть зверя или же решить проблему с помощью ружья. Никто не выберет первое. Это вновь напомнило ему о той ужасной ночи много лет назад, когда он понял, что только один из них выживет, стоя на краю обрыва, и он без колебаний столкнул Дантеса. Здесь точно такой же выбор… Его размышления прервал стук в дверь, и Вильфор с некоторым раздражением отложил письмо, небрежно отодвинув его в сторону, и поднялся, чтобы открыть дверь. Его мрачный вид напугал Валентину, оказавшуюся за порогом. Она робко извинилась за то, что побеспокоила его, и решила вернуться, когда у него будет свободное время. Вильфор поспешно изобразил усталую улыбку и пояснил: — Извини, моя дорогая, просто небольшие неприятности на работе, — он пропустил ее в кабинет. — Что случилось? — Ох, отец, это такой пустяк… — Валентина все еще выглядела немного взволнованной, но вдруг она заметила восковую печать на пригласительном письме, лежавшем на столе, и воскликнула, — конечно, вы ведь тоже получили его! Ее слова вызвали у Вильфора еще более зловещее предчувствие. — Альбер поведал мне, что граф де Морсер сообщил ему несколько дней назад, что их семья была приглашена… Он приходил спросить, не будет ли меня тоже, но вы никогда не упоминали о бале… Вильфор был абсолютно уверен, что в его пригласительном письме не значилось «пожалуйста, приводите свою семью». Его серьезное выражение лица слегка смутило Валентину, но она все же робко озвучила свою просьбу: — Простите, отец, я знаю, что в последнее время я часто куда-то отлучалась, но мы с Альбером не виделись слишком долго… Вы все же согласитесь взять меня на бал? Вильфор отрешился, внезапно осознав, что между встречей лицом к лицу с местью Дантеса и его разоблачением на балу у него есть еще один выбор – отказаться от приглашения. Они оба окажутся в безопасности, по крайней мере, на некоторое время. Но Дантес, очевидно, понимая, что Вильфор может раскрыть его личность в любой миг, все равно отправил ему пригласительное письмо в последний момент. Он отрезал себе путь назад. Теперь все в руках Вильфора. — Ох, — ответил он Валентине, — конечно. Попроси слуг приготовить тебе платье. В конце концов, он имеет большее влияние на Монте-Кристо и может обличить его в любой момент. Так чего же опасаться? Это Дантес должен бояться… Но когда он подумал о знакомом проклятом адресе в пригласительном письме, тень легла на его сердце, хоть он и не подал вида перед воодушевленной Валентиной. Как только она поблагодарила его и отворила дверь кабинета, намереваясь уйти, Вильфор вдруг окликнул: — Валентина… Дочь обернула голову и вопросительно посмотрела на него. Ее взгляд был столь невинен, она была так счастлива тем, что отец только что пообещал отвезти ее на бал. Вильфор вдруг ощутил, как отчаяние крепко сжимало его сердце. По необъяснимой причине он чувствовал, что должен воспользоваться этой возможностью, чтобы что-либо объяснить или отказаться от своего обещания… Но то, что он в конечном счете сумел тихо произнести, было лишь простой фразой: — Прости меня, дитя. Валентина была напугана его внезапным извинением. Она спешно подбежала, взяла руку отца в свою ладонь, прижала к своей груди и воскликнула: — О чем вы говорите? О том, что скрыли от меня бал? Если вы против того, чтобы я была на нем, это не имеет значения! — она крепче сжала его руку. — Конечно, я прощаю вас, отец, и я всегда прощу вас, несмотря ни на что, не говоря уже об этом пустяке! Вильфор не стал объяснять своих слов, а лишь нежно поцеловал дочь в щеку и отпустил ее. Пронаблюдав, как Валентина исчезла за дверью, Вильфор медленно вздохнул и вновь взглянул на пригласительное письмо. Верно, даже на балу у него в любое время будет возможность выставить Дантеса. Он пытался убедить себя, что у него в любое время будет эта возможность, и тревожиться не о чем. Верно, именно поэтому он прождал так много дней, тревожиться не о чем…***
Их взгляды на мгновение встретились. Несмотря на то, что Вильфор был в маске, он понимал, что Монте-Кристо узнал его, точно так же, как он сам узнал его. По необъяснимой причине у него возникло ощущение, что Монте-Кристо способен распознать личность каждого, кто скрывается за маской на балу. Решительный взгляд остановился, заметив рядом с ним Валентину. Но когда Вильфор слегка кивнул ему, Монте-Кристо лишь отстраненно кивнул в ответ, ничего не сказав. Когда оба отвернулись, чтобы разойтись, Вильфор ясно услышал стук судьбы – эта ночь решает все. Подсознательный страх заставил его волосы встать дыбом и даже подтолкнул к немедленному действию – изобличить Дантеса, но слабый голос в глубине его сердца остановил его. Нет, еще слишком рано. Он заставил себя успокоиться и унять свое сердце. Он воспользуется моментом, просто тот еще не наступил.*
Однако на деле оказалось, что он так и сумел объявить это. Даже когда Бертуччо провозгласил, чему был свидетель этот дом, и повел толпу во двор, Вильфор промолчал. Он просто позволил этой чертовой судьбе опутать себя и вернуть к заброшенной траве в ту бурную ночь.*
Он не понимал, была ли эта боль реальной или являлась плодом его воображения. С тех пор, как клочок травы оказался опознан, мир в глазах Вильфора пошатнулся и затуманился. Валентина бросилась ему на помощь, глядя на отца со смесью шока и ужаса, но все же и с беспокойством. Однако Вильфор оттолкнул ее от себя. Временами он закрывал глаза, но головокружение не покидало, возможно, потому, что мир вокруг него буквально сотрясался и разваливался на части – его толкали, швырнули к его взрослому незаконнорожденному сыну, потащили и уронили на «могилу», где тот когда-то был похоронен. Сначала это были руки, кулаки, затем даже носки сапог, по спине, по животу – как они смеют вытворять с ним это! Возможно, из-за его должности прокурора он был втайне ненавидим многими, возможно, просто потому, что больше он не был тем уважаемым де Вильфором… Некто, воспользовавшись хаосом, сильно пнул его в живот. Шума в ушах, что вызвала эта боль, было достаточно, чтобы заглушить издевательский смех толпы. Вильфор действительно не понимал, как у него все еще сохранялись остатки здравомыслия, заставляющие его трезво смотреть в лицо собственной гибели – может быть, потому что он в то же время осознавал, что, когда он сделал этот выбор, судьба уже обозначила ему этот конец, но сам Вильфор притворялся, что не замечает его. Он неосознанно сжался, совсем как те преступники, которых раньше он презирал больше всего, пытаясь спрятать уязвимые голову и живот в мать сыру землю. К сожалению, та не пожелала принять такого презренного сына, Вильфора вновь таскали и сбивали с ног, и земля не давала ему убежища. Между пронзительной насмешкой и болью вдруг возникла ладонь, что крепко схватила его руку и вытянула из хаоса. Несмотря на то, что у Вильфора оставалась лишь крупица сознания, он не был таким глупцом, чтобы поверить, что у него еще есть шанс на искупление, поэтому, конечно же, он не принял это за ангела Божьего, что наконец пришел за ним, чтобы забрать его из этого мира. Он подумал, что это вновь была Валентина. Он был тронут всепрощающей любовью дочери к нему, но в то же время из последних сил старался не втягивать Валентину в эту потасовку, и потому некоторое время чуть сопротивлялся, пытаясь стряхнуть руку, но ему это так и не удалось – она все еще крепко хваталась за него. Только тогда он понял, что что-то не так, Валентина не была столь сильна – можно сказать, рука удерживала его на весу, и если бы она не цеплялась за плечо Вильфора, тот бы едва смог сохранять стоячее положение. Из последних сил Вильфор поднял голову, сильно моргая, чтобы прояснить затуманенный взор – и он увидел лицо Монте-Кристо, его руки, как всегда облаченные в черные перчатки, и глаза, что пристально смотрели на него из-под маски. Вильфор уставился на него. Хотя большая часть лица была сокрыта маской, Вильфор, – возможно, потому что ему уже было знакомо его истинное лицо, – смог различить эмоцию другого человека, хотя его помутненное сознание не понимало ее причины. Уголки рта Монте-Кристо опустились и чуть задрожали. Это было то самое выражение, как после того, когда он чуть не задушил его собственными руками. Это было сожаление. Но в следующее мгновение Монте-Кристо отвел глаза. Граф медленно оглядел других гостей, его губы сжались в тонкую линию и он, наконец, произнес приглушенным голосом: — Кто из вас без греха, пусть первый бросит в него камень. — Но, граф..! — воскликнул кто-то, но звук быстро стих. Или толпа продолжила кричать, но Вильфор этого не слышал. Его последняя частица сознания ускользала. Сила сжимающей его руки привела его обратно в чувство, и тогда Вильфор заметил, что в какой-то момент толпа разошлась, оставив только Монте-Кристо, что все еще стоял рядом с ним. Он поддержал его руку, чтобы тот встал прямо, обернулся взглянуть на него и робко покачал головой: — Я действительно не понимаю, почему я… — его фраза оборвалась на полуслове. Но когда он вновь заговорил, то просто сказал, — уходите, — он презрительно усмехнулся, — пусть суд разбирается с вашим покушением на убийство. Произнеся это, он отпустил руку, державшую Вильфора, и хотел, чтобы тот ушел, но он лишь некоторое время дрожал, а затем рухнул на землю. — Вильфор! — шокировано воскликнул Дантес, опускаясь рядом с ним на колени и обнимая за плечи, его глаза нервно блуждали по нему, ища следы травм, но вскоре их движение постепенно замедлилось – он тоже понял, что это бесполезно. Поэтому он замер, слегка подрагивающими руками снял маску, уставился на Вильфора и неожиданно печально улыбнулся: — Почему вы не обличили меня? Не думайте, что я прощу вас, раз вы поступили так. Не заблуждайся, что тем самым я прощу вас… — Дантес крепче схватил его за плечи, пристально посмотрел и снова задрожал от гнева из-за нахлынувших воспоминаний. — Я никогда не прощу. Вильфор был удивлен. После всех этих лет капитан, добившись своего благородного статуса, закрыв лицо маской, нося перчатки, скрывающие следы грубого труда на ладонях, все еще был столь глуп, чтобы думать, что таким людям как Вильфор есть дело до того, прощены ли они, столь глуп, чтобы думать, что Вильфора волнует то, что думают о нем люди. Он не хотел поправлять Дантеса, да и у него не было на это сил. Вильфор из последних сил схватился за его руку, попытался приоткрыть рот, чтобы едва выдавить из глубины своей груди те несколько коротких тихих звука, а затем окончательно рухнуть: — Спасибо. В последний миг Нуартье слегка улыбнулся. Потому что в тот момент, как он падал в темную бездну, над далекой пропастью он увидел другую душу, что взмывала вверх, летя к свету, которого он никогда бы не мог коснуться.