Дом, милый дом

Падать всегда больно. Когда ребёнок, в попытке сделать первые в своей жизни шаги, упадет, он почувствует это. Во-первых, непонятная ситуация, а во-вторых, странное желание встать и сделать ещё раз. Но только чтобы результат был другим, чтобы это внутреннее чувство было заменено победой, может, восторгом, но главное чтобы удовлетворение заменило стёрло это чувство. И вот дитя медленно, стараясь удержать равновесие, слабой поступью проходит вперёд. Один. Два. Три. И теперь даже комната становится слишком мала, хочется больше, дальше, быстрее. Потом оно возникает во время глупой детской игры. В одно мгновение нога соскользнет, или камешек на земле лежит неправильно, но тело падает на влажную от росы почву, а остальные смеясь, бегут дальше, пока дитя, не осознав всё до конца, лежит, распластавшись на земле и недовольно шмыгая носом. И обидно, ведь «Ну как же, почему!», и больно, потому что нога гудит, а из ободранной ранки выступают капли крови. Всё равно оно заставит подняться, сделать короткий шаг и побежать, догоняя, если не обгоняя, своих противников. Или когда сутками готовясь к экзамену, стирая мозоли на пальцах и тратя все запасы чернил и бумаги, которую главный дворецкий со скрипом на душе разрешил использовать, частный учитель, насмехаясь, говорит, что большего и не ожидал от столь бездарного воспитанника. Ты падаешь, сильно, с гулким ударом об землю и отступаешь, подобно побежденному зверю. Люди говорят, что это чувство со временем отступает, так же как медленно гаснет свеча при сыром сквозняке. Но Катерина может уверенно сказать, что оно никогда не затухает. Словно ты находишься в падении всю свою жизнь. Падаешь, потому что отец в своем кабинете недовольно говорит, что леди не должны учиться, только молчать и соглашаться со старшими в семье. Падаешь, когда слышишь грязные сплетни служанок о подкидыше и под присмотром старой строгой няни учишься шить простые узоры, пока вредные и отвратительные братья, с которыми разница в возрасте не более трёх лет, учатся литературе, философии, политике, а тебе запрещено даже подходить к семейной библиотеке. И летишь в чёртову бездну, ведь матушка снова в бреду: крепко сжимает ещё детские, слабые плечи и безумно шепчет рассказы о золотом боге, который унес бы её далеко-далеко из этой темницы, если бы только женщина родила богу сына. Отчаяние, медленно тянущее тебя в самую бездну со скоростью тысячи ветров. *** Отец редко приглашает свою дочь на обед, за семейным столом. И чаще всего для того чтобы оповестить о своем недовольстве в чем-либо. И потому сегодня, заранее начав приводить себя в порядок, девушка пыталась унять рой мыслей в голове. Автоматически проводя по золотистым, вьющимся волосам деревянным гребнем, Кэтрин погрузилась в размышления. Причиной точно не могут быть редкие вылазки к тренировочной арене, что находится в западном крыле. Отец, вероятнее всего, в ту же минуту вызвал бы её, дабы озвучить своё наказание и приказал бы гувернанткам прочитать лекцию об ужасном поведении леди. — Благовоспитанные девушки не должны интересоваться мужским ремеслом! — скрипящий голос миссис Альмы, главной горничной, тут же прозвучал в голове. Женщина никогда не отличалась спокойным нравом, но, похоже, именно собственная строгость привела её к хорошей должности и определённому уважению со стороны окружающих. — Тем более, миледи, что подумают люди увидев, что единственная дочь имени Шульц проводит свободное время в компании взрослых мужчин? Именно это было первой реакцией дамы на вопрос Кэтрин, можно ли посетить тренировки рыцарей. Давнее время и если не изменяет память девочке тогда исполнилось шесть полных лет, но так появилось одно из первых возмущений окружающим миром в её голове. Но озвучить своё недовольство храбрости тогда не хватило, лишь на поиск всяких ухищрений, чтобы полюбоваться мастерством рыцарей, прошедших не один десятой битв. Взять в руки такой же клинок и разить врагов, как в легендах и песнях бардов, было заветной мечтой маленькой леди лет до десяти. На обед её пригласили точно не из-за испорченной на прошлой неделе сорочки, которая и так была довольно старой, а на одежду, несмотря на характер, отец никогда не скупился. Но несмотря на это, Кэтрин старалась не рисковать столь малой благосклонностью, дарованной герцогом. Листы бумаги зашелестели и упали с туалетного столика, стоявшего возле небольшого кресла, под дуновением прохладного осеннего. Свежий воздух позволил чуть спокойнее вдохнуть и на несколько мгновений прикрыть глаза. И не из-за прошлой ночной прогулки по крыше особняка. Кэтрин проверила несколько раз; в это время никто не проходил мимо её окон, и служанки не должны были заходить ни в коем случае. А даже если бы зашли, то увидели бы лишь силуэт, накрытый лоскутным одеялом, лишь леди, мирно спящую в эту безоблачную тихую ночь. Или же...? Отражение напротив остановило своё движение и беспокойно сощурилось. Вдруг кто-то из рыцарей увидел фигуру издалека? Её заметили? Нет, в таком случае её бы ещё ночью привели в кабинет герцога, и его гневная тирада была бы слышна даже за пределами особняка, если не всего города. Может, посадили бы на двухнедельный домашний арест в комнате, а возле окон будут приставлены рыцари, следящие за любым движением штор, видимых за тяжёлыми ставнями. Рука продолжила нервозное движение. С искусанных губ слетел тяжёлый вздох. Положив расчёску на тумбочку, девушка вновь взглянула на своё отражение в попытке изобразить элегантную улыбку. Острые скулы и нос с небольшой горбинкой придавали выражению лица некую грозность. Хотелось захохотать от этой абсурдной мысли. Грозны те люди, кто имеет хоть какую-то силу. Те, кого можно и нужно боятся. Громкий стук в дверь и голос служанки оповестил о скором начале обеда. — Леди, вам следует прибыть в столовую до прихода Великого герцога. Вы готовы? — дверь отворилась, и Рита, более молодая горничная, в лёгком поклоне вытянула руку, предложив юной госпоже пройти вперёд. — Да, идём. Ноги ощущались ватными, пока Кэтрин проходила по светлому коридору. Бордовые занавески, ушитые узорами из золотых нитей, были широко распахнуты, позволяя последним тёплым лучам проникать в помещения. Картины, а если точнее лица на них, безмолвно наблюдали за девушками, провожая. От их пустых глаз по спине сползли несколько капель холодного пота, а руки предательски дрожали. Длинные рукава спрячут от господина подобный трепет, но собственные ощущения скрыть от себя невозможно. Любой гость, почувствовавший на себе гостеприимство герцога Вальтера Шульца, не оставался недовольным. Резная мебель, длинный обеденный стол из темного дуба, десяти футов длинной, и дюжина стульев с мягкими ватными подушками, которые были изготовленные лучшими мастерами Страсбурга. За этим столом подавалось лучшее мясо с вином, которые были недоступны простому люду, и никто из посетителей особняка не уходил неудовлетворённым богатыми яствами. Над не зажжённым камином, с противоположной от окон стены, висел семейный портрет: отец и двое его сыновей. Нынешний владелец этих земель в расшитом золотыми полосами камзоле и его юные пухлощекие наследники, одетые в миниатюрные версии одежд отца, выглядели очаровательно. Вот только сейчас их более повзрослевшие, грубые в лице версии сидели напротив Кэтрин, горячо рассказывая отцу об их нынешних успехах в области военного дела. — Отец, сегодня мне удалось в поединке победить Рыцаря Уильяма Маршала, который являлся моим учителем, последние 4 года. — Довольно громкий голос Карла, второго ребенка герцога, останавливался на короткие чавканья и причмокивания. — Он сказал, что мои навыки уже достаточно развиты, дабы называться рыцарем рода Шульц. — Это действительно неплохо, сын мой. Настроение герцога сегодня было, на удивление, хорошим. От его удовлетворённого тона беспокойство Кэтрин понемногу утихало, и потому она позволила себе сделать глоток черного чая с лимоном, и его приятная горечь медленно расслабляла тело. — И потому, Отец, я бы хотел, чтобы вы посетили одну из моих тренировок, когда будете свободны! — Да, успехи Карла выше всяких похвал, Отец. — Приторно льстивый голос старшего брата Вильгельма неприятно капал на нервы. Будничный обмен любезностями и новостями можно пропустить, и Кэтрин, слушая разговор в пол уха, сосредоточила внимание на утином супе, стоявшем перед ней. Судя по всему, герцог совершил выгодную сделку и, выпив с утра бокал вина, под благодушном настроением решил позвать падчерицу на семейный обед. Лёгкий ветерок овевает раскидистые ветви яблоневого дерева, и пусть Кэтрин сидит спиной к окнам, ей казалось, что она чувствует эти прохладные порывы и слышит шелест бледных листьев. Словно стоит рядом с растением, в тенях его кроны, и чувствует свежесть заканчивающегося лета. Хотелось закрыть глаза и раствориться в этом ощущении, пролетая как можно дальше к душистым полям и звонким ручьям. Но вместо этого она сидит здесь, под мерное тиканье старых часов в пустом ожидании. Большую часть времени Кэтрин проводила в своих покоях. Небольшая комната в западном крыле, охраняющаяся парой горничных, они единственные люди, кроме герцога, с которыми девушка говорит в течении дня. Если, конечно, это можно назвать разговором: пожелание доброго времени суток и декларация отданных выше приказов от Риты, или же бесконечные наставления и уроки жизни от Альмы. Старшая горничная является няней юной леди и была назначена на эту должность практически сразу на следующий день после рождения первой дочери герцога. В тот день же, когда герцогиню заперли в восточной башне, лишив пары конечностей. До этого Альма была личной служанкой герцогини Сюзанны, бывшей хозяйки герцогства, и потому могла определить истинность многочисленных слухов, бродящих как и среди стен особняка, так и за его пределами. Всё-таки эта история имела свои тайны. Говорят, Сюзанна не любила романтически герцога Шульца, но уважала его и соблюдала свой долг жены и матери. Когда после долгих командировок, герцог возвращался в имение, их ужины были заполнены дружескими разговорами и оставались приятными для обоих встречами. Вальтер баловал жену подарками: красивые платья, украшения, цветы — любой каприз герцогини в ту же секунду исполнялся, а взамен она подарила ему двух подрастающих наследников и тёплый семейный очаг. Стоит ли упомянуть, что женщина была чрезвычайно красива? Тёмные каштановые кудри всегда были уложены в аккуратную причёску, а мягкая улыбка и доброта к окружающим восхищала каждого незнакомца. Во дворце осталась лишь пара портретов герцогской четы с тех времён, один из которых пылится в темном чулане, накрытый старой тканью, а второй более маленький, находится в кабинете герцога, в левой нижней полке рабочего стола, как память о добрых временах. Вот только в этом он, конечно, никогда не признается, даже старушке, служившей дому долгие десятилетия. Трещины в той идиллии пошли чуть позже. Спустя несколько месяцев после рождения второго своего ребенка, Карла, герцогиня Сюзанна становилась более странной. Собранность и спокойствие аристократки медленно сменялось на чрезмерную эмоциональность. В один день она могла мечтательно улыбаться ясному небу, в другой скорбно лить слезы в своих покоях. Обнимая, читать сказки своим сыновьям, или же прогонять детей несколько лун к ряду. Всё реже женщина выходила из комнаты и всё чаще отсылала служанок, пока однажды, в особенно темную ночь, Альма не решила проверить свою госпожу. За дубовой дверью отчётливо слышались два голоса, женский и мужской, но заглянув в дверную щель, перед горничной предстал лишь силуэт Сюзанны, довольно наблюдающей за мрачными тучами из раскрытого окна. Герцогиня повернулась к Альме и радостным голосом произнесла: — Передай герцогу, что я беременна. Начинался дождь.